Аргон Аргонович

Аргон Аргонович

Зарубцевалась рана Смолина. Еще нестерпимо свербит, но ходить уже можно без палки. Пока чуть прихрамывает — не беда! Вернулся он к своим, на границу — и сразу же к Николаеву. Старший лейтенант смотрит на Смолина так, будто сто лет не видел.

— Ну как, Саша, вволю отдохнул?

— Пошел он, этот отдых, подальше!

— Не надо было подставлять себя под пулю.

— В другой раз умнее буду.

Поговорили они так немного, позубоскалили, а потом Николаев говорит:

— А я вам, товарищ старшина, сюрприз приготовил. Цвет у него — желто-коричневый. Подсолнух с йодом.

И ждет, что скажет Смолин. Тот спрашивает:

— Какой такой сюрприз? Горький или сладкий?

— Завтра все узнаешь. Потерпи.

Потерпел. На другой день с утра во дворе появился гость с соседней заставы. Инструктор службы собак Алексей Пешаков. Рядом с ним на поводке собака. Увидев Смолина, Алеша засмеялся — рад его видеть!

— Здорово, Саша! Выздоровел? Соскучился по границе?

Смолин молчал, но Пешаков опять засмеялся, будто услышал от него остроумный ответ.

— Конечно, соскучился. Чудак я человек. Спрашиваю у голодного, будет ли хлеб жевать.

Встряхивает поводком, кивает на своего спутника — голенастого, желто-коричневого, с глупой мордой щенка.

— Как на твой следопытский взгляд, Саша, хороша собачка?

Смолин взглянул на нее.

— Ничего песик.

— И только? Да ты посмотри получше! Как следует посмотри.

— А зачем? Покупать не собираюсь.

— Не нужны мне твои деньги. Даром отдам. Дарю по случаю твоего воскресения из мертвых. Ты знаешь, у нас слух прошел, что тебя тогда наповал убили. Я не верил. Не сделали, говорил, еще такую пулю, которая могла уложить наповал Сашку Смолина.

— Ты все такой же, Леша. Мастер зубы заговаривать.

— Да ты что? Думаешь, стараюсь сбыть с рук дохлый товар? Собака — высшей категории. Сам бы воспитывал, да жаль друга. Бери, Саша, да помни.

Смолин еще раз, теперь внимательно оглядел щенка. Раскрыл пасть, осмотрел зубы. Ему месяцев семь, не больше. Экстерьер симпатичный, морда жизнерадостная. Масть подходящая. Но как далеко ему до Джека.

Подошел Николаев. Смотрит на следопытов, на собаку. Молчит. Ждет, что скажет Смолин.

Закончив беглые смотрины, старшина сказал:

— Зря ты меня жалел, Леша. Я не собираюсь обзаводиться собакой.

Он сказал неправду. Не хотел обидеть хорошего человека. И Алексей это сразу понял. Засмеялся.

— Так я тебе и поверил! Обзаведешься. Не сегодня, так завтра, Не можешь ты без собаки. На всю жизнь собачник. Одной мы с тобой породы. Бери, Сашка, не выдумывай всякой всячины.

«Нет, Джек, — подумал Смолин, — я тебя не променяю ни на кого. Во всяком случае сейчас. Может быть, потом…»

Он смотрел на щенка с тоской: хотя бы немного, самую малость был похож на Джека.

— Дорогой Леша, не возьму твою собаку.

— Почему? Не нравится?

Сказать ему правду? На смех поднимет. Смолин очеловечивает собаку и так далее.

— Мне нужна взрослая собака, Леша, а твоя — еще молокосос.

— Вот и хорошо. Молокосос тебе как раз и нужен. Приучишь к себе. Выдрессируешь сам.

А Николаев слушает разговор следопытов, хитро улыбается и все молчит.

— Нет, Леша! Если бы щенок был действительно стоящим, ты бы с ним ни за что не расстался. Знаю я тебя, прижиму.

— Ничего ты не знаешь. Есть у меня хорошая, молодая собака. Вторая не положена. Потому и отдаю.

— Кому-нибудь еще всучи ее, Леша.

— Эх ты, лопоухий! По правде и по совести тебе говорю: жалко мне с такой собакой расставаться. Такой второй днем с огнем не сыщешь. Выращивал ее как дите родное. Конину добывал. Витаминов на заставе не было, так я в аптеке через одну знакомую покупал. Мяса, овощей, круп — всего было у него вдоволь. Когда вышла фосфорнокислая известь, я давал ему костную муку, смешанную с мелом. Каждый день две ложки рыбьего жира скармливал. Возился с ним от восхода солнца до захода. Играл. Натаскивал. Выгуливал. Обучал прыгать через канавы, через барьеры. Приучил к птицам, животным, лошадям, коровам, машинам, людям в штатском, детям, женщинам. Песику семь месяцев всего, но он уже не боится темноты, ночных шорохов, сигнала машины, грохота поезда. И даже выстрела. Пес что надо. На седле лошади побывал. В кузове грузовика. В кабине шофера. Попробуй отнять у него пищу — оскалится, облает, бросится на тебя, чего доброго, покусает. Посмотри, какой оскал! А грудь, голова, лапы!..

— Хорош Федот, да не тот, — прервал Смолин словоизлияния Леши.

— Да чем тебе мой Федот не нравится?

— Не знаю, Леша. Не могу сказать. Не лежит сердце — и все.

— Сердце? Ну и сказал! Ты кто такой? Инструктор? Или невесту себе выбираешь? Да эту собаку, если хочешь знать, ты должен рвать у меня с руками. Я бы тебе никогда не отдал, если бы начальник службы не приказал!

Вот здесь и вмешался в разговор Николаев.

— Саша, я не понимаю твоего упорства. Ты вгорячах не успел разглядеть собаку. Смотри как следует. День смотри, два, три, сколько хочешь. Если и тогда не понравится, немедленно отправим назад. Не может такая собака не нравиться. Не твой Джек, конечно, но хороша. Сильная. Красивая. Богатырь! Бесстрашная. Жизнерадостная. Злая. Подвижная. Всем интересуется. Выносливая и быстрая. Поверь мне, Саша, если своим глазам не веришь: собака преотличная. Кто знает, может, еще и Джека перешибет.

Смолин не выдержал. Засмеялся и сказал:

— Ладно, сосватали. Беру. Как ее величают?

Засмеялся и Леша. Сразу простил привередничество.

Незлопамятный.

— Мать у него Ласка, отец Аргон. И сам он Аргон. Аргон Аргонович. Вся родословная вот здесь, — он вытащил из кармана плотный, из оберточной бумаги, самодельный конверт. — Держи и помни, Саша! Я кормил Аргона по всем правилам науки. Если хочешь правду знать, я ему сахар из-под полы, на свои кровные, присланные матерью, покупал. Тыщи две километров нагулял с ним по лесам, полям и окрестным деревням. Для себя готовил, не жалел ни времени, ни сил, ни денег. Оттого и рос он не по дням, а по часам. Посмотри, мышцы у него железные, львиные. Вынослив, как вол. Быстр, как молния.

— Ладно, хватит нахваливать. Уговорили. Пес и в самом деле неплохой. Я оценил его с первого взгляда.

— А чего кобенился?

— Неужели не догадываешься, Леша?.. Джека забыть не могу.

— Ах, вот в чем дело? Тогда все правильно. Прошу прощения. Каюсь в грешных мыслях. Я, брат, подумал, что ты никудышный следопыт, зря тебя отмечали.

— Переключись, Леша, на другую волну. Давай рассказывай, что Аргон любит и не любит, какие у него привычки, характер.

— Пока не имеет никаких привычек, никакого характера. Чистенький. Что посеешь, то и пожнешь. Твоим характером будет обладать.

— Ишь ты, какой грамотный. Ладно, беру твоего Аргона, благодарю, как говорится, от всего щирого сердца и даю слово, что оправдаю надежды. Ну! А теперь поплюй на поводок и пожелай нам удач.

Леша выполнил просьбу, и Смолин принял с рук в руки желто-коричневую, головастую, высоконогую, грудастую семимесячную собаку.

С этого дня и началась дружба Смолина с Аргоном. К дрессировке Смолин приступил на другой день, а кончил ее чуть ли не через шесть месяцев.

Если бы ты видел, брат, куда меня занесла моя охотничья доля! Безлюдные горы в самом глухом углу Карпат. Леса, заваленные валежником, Громаднейшие буки. Хмурые, обросшие седым мохом ели. Старые, медвежьи берлоги. Кабаньи тропы. Грибы, которых некому рвать. Метровый слой лиственного перегноя. Трава по пояс. Незамутненные родники. Обвалившиеся окопы. Догнивающие бревенчатые укрепления, взорванные бетонные доты.

В одном из них мы, охотники, нашли себе пристанище. Разожгли костер. Варим кулеш с кабанятиной. Творим грибную жареху. Согреваемся чаркой и вспоминаем все свои удачные и неудачные выстрелы и с гордостью поглядываем на кабанью тушу, лежащую поодаль от костра. Представляешь? Вот жизнь! Сам себе, брат, завидую. Люблю охотиться. Двое или трое суток подряд, без сна и еды, могу бродить по горам и долам, болотам и чащобам. В нашем доме в охотничий сезон никогда не переводится дичь: утки, гуси, зайцы, дикие козы. А в такое время, осенью — и мясо диких кабанов. Приедешь к Новому году, так я тебя копченой грудинкой угощу. Могу и целый окорок выложить на стол. Вот какой я удачливый охотник!

Знаю, ты качаешь головой и усмехаешься: не в охотнике, мол, дело. Правильно, угадал! Места у нас особенные, не всякому доступные, богатые всякой дичью и зверьем. Было б только ружье и уменье стрелять.

Ну, ладно, бросаю свою неразборчивую писанину. Кулеш поспел — пахнет так, что голова кружится. Плащ-палатка раскинута, и на нее выложены ложки, вилки, ножи, хлеб, огурцы, цыбуля. Начинаете я пир.

Понюхай эту мою цыдульку — она вся пропиталась дремучим лесом, медвежьей берлогой, дымом охотничьего костра. Завидуй, брат!