Глава девятнадцатая КОРОННЫЙ НОМЕР

Глава девятнадцатая

КОРОННЫЙ НОМЕР

Если поездка Тэтчер в Москву в марте 1987 года, давшая столь сильный импульс ее третьей предвыборной кампании, была парадом победы, то усилия Нейла Киннока, напротив, потерпели полное фиаско. В декабре 1986 года Рейган его отбрил, и теперь Киннок добивался встречи с президентом в марте, чтобы как-то компенсировать предвыборный эффект московского визита Тэтчер. В июне заканчивался четырехлетний рубеж полномочий парламента, и потому было очевидно, что премьер-министр должна будет назвать дату выборов так, чтобы не превысить этого срока. Киннок понимал, что все связанное с ним не попадет в газетные заголовки, если одновременно будут идти сообщения о том, как Тэтчер в первое свое посещение Кремля противоборствует с Горбачевым. Именно такого собственного «выпадения» из новостей он и стремился избежать.

Во время своей декабрьской поездки в Вашингтон Киннок не встречался ни с Рейганом, ни с кем-либо из высших должностных лиц его администрации. Хотя прежде ему и доводилось беседовать с президентом. Рейган принял его на 45 минут в феврале 1984 года, через четыре месяца после того, как Киннок унаследовал лейбористскую партию от Майкла Фута. Наименьшим из разделявших их различий была тридцатилетняя разница в возрасте. Киннок и Рейган были идеологическими противниками. Лидер лейбористов был к тому же активным противником рейгановской программы наращивания вооружений, особенно его программы «звездных войн». Тем не менее их беседа была дружелюбной. Киннок, направляясь из Белого дома в госдепартамент на встречу с государственным секретарем Джорджем Шульцем, охарактеризовал Рейгана как «довольно приятного парня». Беседа в госдепартаменте обернулась критикой политики США в Центральной Америке {1}. Лидер лейбористской партии обвинил Соединенные Штаты в том, что они поддерживают в Сальвадоре «правительство эскадронов смерти». Шульц, рассвирепев, заявил, что Киннок «дезинформирован и, возможно, предубежден». Киннок ответил, что Шульц «сбрендил» во время этого разговора. Американские его участники были еще более изумлены объяснением: Киннок имел в виду, что государственный секретарь просто вышел из себя во время беседы. Шульц позднее говорил своим помощникам, что Киннок — просто шут и один из наименее располагающих к себе иностранных деятелей, с кем ему доводилось встречаться.

Большинство американских президентов придерживается практики встречаться с лидерами главных оппозиционных партий иностранных государств — особенно Англии, — поскольку те могут в какой-то момент оказаться у власти. Рейган, проигнорировав в декабре просьбу Киннока о встрече, не мог отказывать ему снова. Но лучше бы Киннок вообще не был принят, чем тот прием, который приготовил для него президент в марте. Во-первых, на всю встречу было выделено только тридцать минут, из них десять президент продержал его в ожидании в приемной. Когда Киннок наконец попал в Овальный кабинет, президент — намеренно или нет — запутался в присутствующих. Его смутило присутствие теневого министра иностранных дел лейбористов Дэниса Хили. Президент обращался к нему «господин посол», к гневу и отчаянию сэра Энтони Оклэнда, известного английского дипломата, присутствовавшего здесь же в своем посольском качестве. После беседы и еще до того, как Киннок успел бы публично заявить о ее сердечном характере, Белый дом выпустил холодное и противоречивое сообщение. В нем говорилось, что принятая лейбористской партией политика одностороннего разоружения — это любимое дитя Киннока — нанесла бы ущерб НАТО и «подорвала» бы позиции Запада на переговорах. Кинноку просто сделали выговор. Британская пресса в подробностях расписала происшедшее, а лидер лейбористов вновь вернулся из Вашингтона униженным.

По контрасту с этим возвращение неделю спустя Тэтчер из Москвы сопровождалось в печати заголовками типа «Триумф Мэгги». Все складывалось так, что ее победа над шахтерами в сочетании с улучшающимся экономическим положением и с итогами поездки в Москву делают неизбежной ее третью победу на выборах. 15 апреля, вскоре после возвращения, она провела совещание для определения стратегии и тактики предстоящей избирательной кампании. Тэтчер сознавала, что второй период пребывания у власти получился у нее неровным, что в некоторых случаях правительство допускало ошибки или терпело неудачи. Но она намеревалась сделать еще многое и хотела, чтобы вся страна знала: запасы энергии у премьер-министра не иссякли.

Председатель консервативной партии Норман Теббит считал, что Киннок будет вести свою предвыборную кампанию в американском стиле, выдвигая на первый план свои личные качества, как это делается в президентских кампаниях в США. По его мнению, Киннок должен был не столько выступить сторонником определенного курса, сколько попытаться представить самого себя как молодого, энергичного человека с хорошей семьей — в общем, создать образ «социализма, который заботится о людях». Тэтчер сомневалась, что Киннок, никогда ранее не участвовавший в общенациональной предвыборной борьбе, сможет построить кампанию вокруг такого образа. Ей вообще трудно было принимать Киннока всерьез. Прежде всего он ей не нравился как человек. Мало того что предлагаемый им курс был для Тэтчер абсолютно неприемлем. Но она не испытывала к нему и того чисто человеческого уважения, которое смягчало ее политическую враждебность к Каллагану и Вильсону {2}. Киннок не казался ей серьезным человеком: он был не слишком умен и не любил затрачивать много времени на черновую подготовительную работу. За исключением происходящих раз в две недели ответов премьер-министра на запросы в парламенте, что является обязательным представлением, она никогда не разговаривала с ним, если только могла избежать этого. Раз в год, на церемонии торжественного открытия очередной сессии парламента, когда Тэтчер и Киннок должны были рядом, плечом к плечу, пройти от палаты общин в палату лордов, где выступала с речью королева, они проделывали этот путь, не обменявшись ни словом, ни взглядом, смотря прямо перед собой, и с каменным выражением лиц. Тэтчер никогда не приглашала Киннока на Даунинг-стрит, если этого не требовал протокол.

Предвыборные кампании в Англии, в отличие от американских, уделяют большее внимание существу вопросов. Именно на существе стоявших тогда проблем тори и решили сконцентрировать внимание. Это представлялось наиболее оправданной стратегией борьбы как против лейбористов, так и против Альянса, позиции которого после выборов в некоторых местных округах казались достаточно сильными. Альянс беспокоил консерваторов, но в нем не было единства по вопросам обороны и налогообложения. Тори считали, что, если оказывать постоянный нажим в этих вопросах, в Альянсе усилятся разногласия, и это можно будет использовать. В качестве резервного варианта консерваторы рассматривали возможность досрочного роспуска парламента перед выборами. Но это приветствовала бы только небольшая часть избирателей.

Продумывая все эти вопросы в конце апреля. Тэтчер получила первый пакет предложений об организации кампании от рекламной фирмы «Саачи и Саачи», которая вела и ее кампании 1979 и 1983 годов. На этот раз предложения ей совершенно не понравились. Фирма «Саачи» добилась в сфере коммерческой рекламы такого же успеха, как и в рекламе политической, и к 1987 году была уже крупнейшей рекламной компанией в мире. Однако по пути к этому успеху они потеряли Тима Белла, своего бывшего ведущего политического специалиста, организовывавшего прежние кампании. Способный и польстить Тэтчер, и высказать ей что-то без обиняков, он был особенным любимцем премьер-министра. В отсутствие Белла, который бы высказал свое мнение, Тэтчер не испытывала доверия к проекту, представленному фирмой «Саачи». Она заявила Морису Саачи, что хотела бы получить проект, в котором упор делался бы на позитивные моменты. Она не собиралась вести кампанию, построенную на отрицаниях, — несмотря даже на то, что, по мнению специалистов, кампании такого типа более действенны. Она желала похвастаться своими успехами. Фирма приняла ее требования, и к маю машину избирательной кампании можно было уже запускать.

Но Тэтчер все еще колебалась. К выборам 1983 года ее пришлось подталкивать, и сейчас она тоже испытывала колебания, но по иной причине: она себя плохо чувствовала. Поездка в Москву вымотала ее; к тому же донимал больной зуб. И не было уверенности в отношении председателя партии Нормана Тоббита.

В свое время Тоббит не стремился занять этот пост. Он был серьезно ранен во время покушения в Брайтоне, а его жена парализована в результате ранения. За ней требовался теперь постоянный уход, а у него самого периоды относительного выздоровления сменялись очередными операциями. Постом министра промышленности и торговли, который он занимал в момент покушения, Тоббит был удовлетворен. У него не было желания мотаться во время уик-эндов по всей Англии, посещая партийные митинги и приемы. Он явно предпочитал продолжать работать в качестве члена кабинета и иметь возможность постоянно находиться рядом с женой. Но он пользовался в партии репутацией самого жесткого ее политика и острого оратора, который никогда не лез за словом в карман. Тэтчер настаивала на том, чтобы именно он возглавил партию. Наконец он уступил и в сентябре 1985 года, всего за три месяца до «дела Уэстленд», занял пост председателя. Со всех точек зрения это назначение оказалось ошибкой.

Тоббит — агрессивный, самостоятельно пробившийся в жизни человек и убежденнейший консерватор. Все это роднит его с Тэтчер, но их взаимоотношения никогда не были гладкими. Тоббит — одиночка и задира, постоянно готовый ввязаться в драку. К тому же тогда он еще не остыл после брайтонского покушения. Всегда сжатый, как пружина, и исходящий желчью, он производил впечатление человека, готового в любую минуту взорваться. Отнюдь не склонный поддакивать, он никогда не боялся высказаться прямо, если его мнение не совпадало с мнением премьер-министра — что случалось часто. Он нападал на Тэтчер в самые критические периоды скандала из-за «дела Уэстленд», поначалу требуя, чтобы она не задевала министра обороны Майкла Хизлтайна, а потом неприлично намекая на возможность ее собственного ухода в отставку.

В конце концов Тэтчер поняла, что его назначение — ужасный просчет. До нее дошло, что фактически Тоббит домогается ее места. Но было уже поздно, а попытка избавиться от него могла бы обернуться неприятностями. «Тоббит вас ненавидит, — сказал Тэтчер один из ее политических сторонников, подтверждая одолевавшие ее саму страхи. — Он уверен, что если вы проиграете, он сможет возглавить партию» {3}. Во время избирательной кампании 1983 года Тэтчер безоговорочно доверяла тогдашнему председателю консервативной партии Паркинсону. На этот раз ее доверие к председателю исчезло полностью. У нее появились сомнения и в его способности быть организатором кампании. В политике он обладал прекрасной хваткой, когда надо было взять кого-то за горло. Но премьер-министр все более сомневалась в его организаторских и административных качествах. Не нравился ей и облик Тоббита. Лысеющий, бледный и страшный, как мертвец, с острым пронизывающим взглядом, он выглядел как призрак подкрадывающегося с топором убийцы.

Но, несмотря на все свои сомнения и беспокойства, Тэтчер видела и те мощные доводы и причины, что подталкивали к проведению выборов именно в июне. К началу мая члены парламента уже вовсю готовились к предстоящим предвыборным баталиям. Спикер палаты общин Бернард Уэзерил едва сдерживал депутатов призывами «не поддаваться эйфории» и говорил, что чувствует в парламенте «предвыборную атмосферу». Лейбористская партия выдвинула новый лозунг, с которым готовилась вступить в кампанию, — «Страна вопиет о необходимости перемен!». Сама Тэтчер постоянно намекала на то, что избиратели «очень скоро» будут иметь возможность оценить ее курс.

Но она все еще не была уверена до конца. Не было смысла устанавливать дату общенациональных выборов прежде, чем стали бы известны результаты назначенных на 7 мая выборов в местные советы. В Англии и Уэльсе должны быть избраны 12 тысяч членов таких советов. Профессиональные партийные работники называли предстоявшее голосование «самым крупным в мире опросом общественного мнения». Консерваторы считали, что лучший барометр невозможно придумать. Если бы результаты этих выборов оказались для них неудачными, Тэтчер могла бы оттянуть общенациональные выборы до осени, дождаться некоторого падения безработицы, пойти на некоторое сокращение налогов и на увеличение социальных ассигнований с тем, чтобы улучшить свои шансы на переизбрание.

Партия, находящаяся у власти, часто показывает плохие результаты на местных выборах. Но на этот раз опасения, что избиратели уйдут к другим, оказались необоснованными. Консерваторы получили больше мест, чем имели раньше. Улучшили свои позиции и партии Альянса. Крупные потери понесли лейбористы. По оценкам Би-би-си, аналогичное распределение голосов на общенациональных выборах означало бы крупную победу консерваторов. В первое же воскресенье после 7 мая команда Тэтчер собралась в Чекерсе. Сидя под портретом первого британского премьер-министра сэра Роберта Уолпола, Тэтчер на протяжении двух часов внимательно изучала обобщенные в компьютерных отчетах итоги голосований на местах. В ожидании общенациональных выборов владельцы тотализаторов уже принимали ставки пари в соотношении 2:13 в пользу тори — они были явными фаворитами, — 4:1 за поражение лейбористов и 25:1 — партий Альянса, тащившихся далеко позади. Опросы общественного мнения, проводимые по заказам самой консервативной партии, показывали, что партия сможет получить в палате общин большинство в 100 мест. Это было бы меньше, чем на выборах 1983 года, когда такое большинство составило 144 места, но все же означало бы уверенную победу.

Теперь сомнения остались позади: Тэтчер готова была назначать общенациональные выборы. На этом воскресном совещании со своей командой Тэтчер, однако, не сказала, что накануне вечером она ужинала с Тимом Беллом, который продолжал оставаться одним из самых близких ей политических друзей. Подобно известному телеобозревателю Гордону Рису или автору ее речей Рональду Миллару, Тим Белл не был членом парламента и потому не представлял для нее угрозы. Поскольку в будущем между ними не могло возникнуть никакого политического соперничества, Тэтчер могла быть с ним предельно откровенна. Она попросила его высказаться о предложенной Тоббитом стратегии предвыборной борьбы, в которой тот считал необходимым сделать упор на противодействие Альянсу. Белл был поражен подобной идеей.

— Абсолютно неверно, — сказал он.

— Почему? — поинтересовалась Тэтчер.

— Чем плохо то, что мы делали в прошлый раз? Та стратегия дала вам большинство в 144 места. Что изменилось с тех пор? Тогда наша партия была у власти. Она и сегодня у власти. Тогда мы получили значительное большинство. Мы и сейчас хотим получить такое же большинство. Тогда мы вели в опросах общественного мнения по сравнению с другими партиями с преимуществом в 10 пунктов. Мы и сегодня ведем с преимуществом в 10 пунктов. Альянс в 1983 году болтался где-то в самом хвосте. Он и сегодня болтается там же. У лейбористов был разброд. У них и сейчас разброд. Если что и изменилось, то только в лучшую сторону: фолклендская война позади, экономическое положение заметно лучше, забастовка шахтеров завершена. Конечно, стратегию, которую мы тогда использовали, надо несколько освежить, осовременить, обновить. Но я не понимаю, почему надо менять ее в корне.

— То есть вы считаете, что на Альянс нападать не надо? — спросила премьер-министр.

— Нападать на Альянс — это сумасшествие, — ответил Белл. — Вы тем самым лишь придадите им преувеличенное значение и укрепите их положение. Это все равно что крупный и известный универмаг начал бы кампанию против маленького местного магазинчика, о котором никто не слышал. Все сразу бы решили, что, если такая фирма нападает на него, в этом магазинчике что-то есть.

— Но все слышали о Дэвиде Оуэне и Дэвиде Стиле, — возразила Тэтчер.

— Неправда. 10 процентов населения до сих пор считает, что премьер-министром у нас Уинстон Черчилль, — парировал Белл {4}.

Проведя совещание со своей командой, Тэтчер попросила Белла изменить планы предстоявшей кампании так, как он считает нужным, но пока никому не говорить об этом. Одновременно она начала политическую игру. Скрытность становилась все более типичной для Тэтчер в последние годы ее пребывания в должности премьер министра, что объяснялось и ее отношением к некоторым из министров, и вполне обоснованными соображениями о том, какая информация и в какой момент должна становиться всеобщим достоянием. Но организация фактически подпольной политической кампании, которую предстояло вести через неофициальные каналы, означала, что склонность к скрытности поднялась на качественно новую ступеньку.

11 мая она заявила членам кабинета, что выборы будут назначены на 11 июня. На день раньше, 10 июня, парламент отметил бы ровно четырехлетие своей деятельности в том составе. Это означало: избравшие ее в 1983 году получили свое, с них довольно. Проинформировав Букингемский дворец, Тэтчер в своем бронированном «даймлере» вторично за свое премьерство направилась к королеве Елизавете с просьбой о роспуске парламента. Позднее в этот же день она объявила, что предвыборная кампания продлится всего двадцать четыре дня. И через считанные минуты в палате общин зазвучали первые заявления.

«Предстоящие выборы должны спасти нашу страну от упадка в промышленности, от социального раскола и развала муниципальной власти», — заявил Киннок.

«Всем известно, что лейбористы не пользуются поддержкой избирателей и не смогут победить, — утверждал лидер социал-демократической партии Оуэн. — Вопрос в том, захотят ли здравомыслящие избиратели получить еще пять лет неограниченного тэтчеризма».

Тэтчер, похоже, считала, что захотят. «Я преисполнена энергией, — заявляла она. — Нас не спихнуть в сторону. Мы готовы бороться». Однако она отклонила предложение Киннока провести прямые дебаты, заявив, что они вызовут лишь «эмоции и сотрясение воздуха, а не просветление умов». Киннок настаивал на своем предложении, Тэтчер не уступала. «Ищите собственную платформу, — ехидничала она, — я вам ее делать не буду». Тэтчер не тратила времени на мелкие стычки. Для этого она была слишком уверена в себе. «Хотела бы надеяться, что это не последние мои выборы, — говорила она. — Я баллотируюсь всего лишь в третий раз. Надеюсь еще не раз выставить свою кандидатуру». Она не шутила и не хвастала, а вполне точно выразила то, что хотела сказать. Менее очевидным, но столь же серьезным был смысл сказанного по отношению к членам ее собственного кабинета: не торопитесь с планами смены лидера (своей партии. — Прим. перев.).

Из предвыборных деклараций, представленных разными партиями, возникал поразительно разный образ Англии. Главной темой у лейбористской партии была обреченность. Они пытались нарисовать картину разобщенной, безрадостной страны, «экономически и социально искалеченной», прозябающей в нищете диккенсовских времен и масштабов. Тэтчер рисовала образ совершенно иной Британии: страны «возрожденного духа и восстановленной репутации», которая вправе гордиться «наиболее быстро растущей экономикой в Европе». Главной темой кампании Тэтчер было «Власть — народу!». Обрушивая водопад статистики, она доказывала, что в период ее руководства число акционеров в стране почти утроилось; что доля среднего класса в структуре населения возросла с 30 до 50 процентов, а темпы инфляции снизились с 18 до 4 процентов {5}.

Повернуть подобный курс вспять было немыслимо. Тэтчер обещала продолжение приватизации, более широкий выбор в сфере жилищного строительства и образования, рост числа владельцев акций и более высокие пенсии. Она не терпела малейших обвинений в том, будто бы премьер-министр и ее правительство не проявляют должной заботы о людях. «Все порядочные люди заботятся о больных, инвалидах и престарелых», — отрезала она, одновременно обрушиваясь на любителей скулить и выламывать себе руки, всех этих «профессиональных стенателей», способных, по ее мнению, только жаловаться и клянчить.

Альянс, как и ожидалось, избрал среднюю линию, обещая более высокий уровень социальных ассигнований, чем тори, но меньше, чем лейбористы. Партии Альянса решили не касаться в ходе избирательной кампании вопроса о ядерном оружии, дабы создать впечатление единства; но не смогли удержаться от того, чтобы не стукнуть по лейбористам. «В вопросах обороны, — заявил Дэвид Оуэн, — лейбористы продолжают оставаться угрозой по отношению к нашим союзникам и отвечают молитвам русских». Консерваторы тоже выпустили залп в сторону лейбористов, обвинив партию Киннока в том, что она «намерена отказаться от той политики обороны, которую проводили все правительства Великобритании, как лейбористские, так и консервативные, со времени окончания второй мировой войны».

Едва начав свою кампанию, Тэтчер, ко всеобщему удивлению, стала допускать в ней серьезные просчеты. У нее не было ясности в отношении того, какой должна быть новая политика в сфере образования. Создалось впечатление, будто она предлагает, чтобы государственные школы, которые предпочтут выйти из-под государственного управления и начать работать самостоятельно, ввели бы плату за обучение. Тэтчер удалось исправить это впечатление, но ее последующие высказывания оставили отпечаток, что она совершенно равнодушна к сфере образования — области, в которой сконцентрировались серьезнейшие проблемы и по отношению к которой сама Тэтчер допустила существенные ошибки. За период после 1979 года число учащихся в средних школах возросло на 157 тысяч человек. Несмотря на это, правительственные ассигнования в реальном исчислении снизились на 10 процентов и школьная система находилась в тяжелом положении.

Другой просчет Тэтчер был связан с Национальной службой здравоохранения (НСЗ). Премьер-министру был задан вопрос, почему она пользуется частными врачами и клиниками, а не учреждениями НСЗ. Тэтчер ответила, что частная медицина «позволяет мне обращаться в клинику в тот день, когда я хочу, в то время, в которое я хочу, и к тому врачу, к которому я хочу». Дэвид Оуэн, сам врач по образованию, немедленно обвинил ее в невнимании к тем людям, доходы которых не дают им таких возможностей.

Премьер-министра давно уже критиковали за упадок в сфере здравоохранения, а она энергично отметала все обвинения, подчеркивая, что за первые восемь лет ее пребывания у власти правительственные ассигнования на цели здравоохранения выросли более чем в два с половиной раза. Ей говорили, что качество медицинского обслуживания в Лондоне снижается. Она возражала, что средства направляются в те части страны, где они больше нужны. Тем не менее критика продолжалась, и для нее были основания. В системе НСЗ работал один миллион человек. По численности персонала это самая крупная организация в Европе после Советской Армии. И тем не менее за год до общенациональных выборов в очереди на хирургические операции по всей стране стояли более 700 тысяч человек. Многие больницы находились в плохом состоянии, размещались в темных и грязных помещениях, располагали только устаревшим оборудованием, врачам и медсестрам приходилось отрабатывать смены продолжительностью по 14–16 часов. Вся система была крайне неэффективной. Операция, которую в Соединенных Штатах делают в амбулаторном порядке, в Англии потребовала бы пятидневного пребывания в больнице. Но Тэтчер отказывалась увеличивать ассигнования на НСЗ, считая, что прежде ее необходимо привести в порядок и сделать более эффективной. В первые же дни избирательной кампании проблема эта раскалилась добела, а высказывания Тэтчер насчет ее частных врачей подлили масла в огонь.

Лейбористы весьма удачно начали свою кампанию. 21 мая по телевидению был показан их первый «политический фильм» — одна из трех бесплатных телепрограмм, положенных в ходе выборов каждой партии. Как и предсказывали тори, стратеги лейбористской партии почти полностью сосредоточились на личности самого Киннока. Фильм это подтверждал, а его демонстрация сразу же внесла коррективы в ход кампании. Фильм начинался с кадров стремительно летящего военного самолета, который превращался в набирающую высоту чайку, а его рев постепенно переходил в звуки Четвертой симфонии Брамса, ставшей музыкальной темой кампании лейбористов. Под эти звуки появлялись кадры Нейла и Гленис Кинноков, идущих, взявшись за руки, по кромке моря. Музыка уступала место голосу Киннока, объяснявшего, как сильные должны помогать слабым. В фильме, поставленном Хью Хадсоном — он известен также по фильму «Огненные колесницы», упор делался на скромное происхождение Киннока и его жизненный путь. Был включен фрагмент, относящийся к 1985 году и преследовавший цель показать жесткость Киннока: эпизод, когда он обрушивался на воинственное крайне левое крыло лейбористов. Вслед за этим шли восхваляющие отзывы родственников и коллег по партии. Сама лейбористская партия на протяжении всего фильма не была упомянута ни разу.

Выполненный в американских традициях, этот рекламный фильм многое позаимствовал из аналогичных роликов о Роне и Нэнси, рассчитанных на сентиментальную, берущую за душу манеру ведения кампании. В Англии такой фильм был в новинку. Личная популярность Киннока взлетела, как чайка в фильме, — на 16 процентов за одну только ночь. Лейбористы воспрянули духом, консерваторы ворчали насчет «явного приукрашивания». Один из консервативных членов парламента с завистью говорил после выборов, что «Кинноки купались в профессионализме и лести, а нам, тори, чаще всего не хватало ни того ни другого».

Дэнис Тэтчер преданно поддерживал премьер-министра, обычно откуда-то со второго плана. В отличие от него Гленис Киннок была известна в стране как один из лидеров кампании против ядерных вооружений. Но эксперты лейбористов решили, что уделить ей слишком заметное место означало бы привлечь внимание избирателей к позициям партии в вопросах обороны и потерять часть голосов. Поэтому Гленис была отведена тщательно продуманная роль. Она сопровождала мужа в его поездках по тем районам севера страны, где на выборах 1983 года лишь несколько голосов разделяли лейбористов и консерваторов. Гленис с одобрением кивала, когда Киннок касался темы «заброшенных городов и людей, брошенных на произвол судьбы». Она поддерживала мужа, когда он изображал Тэтчер как Марию Антуанетту последних дней правления, безразличную к участи сирых и обездоленных.

Такая стратегия приносила свои результаты. Но, к счастью для Тэтчер, вслед за первыми своими успехами Киннок не смог взять барьера в вопросах обороны. В телеинтервью 24 мая, которое вел Дэвид Фрост, Киннок, по-прежнему придерживаясь идеи о необходимости удаления всего ядерного оружия с британской территории, признал, что обычные вооруженные силы страны не смогли бы отразить нападение агрессора, располагающего ядерным оружием. В случае ядерного нападения, сказал Киннок, наилучшей обороной было бы использование «всех доступных средств для того, чтобы сделать оккупацию невыносимой» для оккупантов. Иными словами, Киннок возлагал надежды на партизанскую войну — войну уже после того, как страна оказалась бы оккупированной.

Почуяв уязвимое место лидера лейбористов, консерваторы устремились в атаку. «Великобритания не намерена жить ни под красным флагом социализма, ни под белым флагом капитуляции», — заявил Тоббит. Вскоре Киннок еще более усугубил свой просчет, заявив, что правительство лейбористов «в считанные недели» вывело бы из эксплуатации подводные лодки с ракетами «Поларис», составляющими важнейшую часть английских независимых ядерных сил сдерживания. «Никогда еще в области контроля над вооружениями столь многое не отдавалось за ничто», — ядовито прокомментировала Тэтчер. Втирая соль в раны, консерваторы выпустили сотни тысяч плакатов, оказавшихся наиболее эффективными в избирательной кампании. На них был изображен поднявший руки вверх английский солдат, а надпись сверху гласила: «Военная политика лейбористов».

Критика в адрес партии Киннока последовала и с других сторон. Открытое письмо, подписанное ста учеными во главе с лордом Блейком, ректором Королевского колледжа Оксфордского университета, предупреждало, что «принятие предложений лейбористской партии в области обороны значительно увеличивало бы вероятность третьей мировой войны и означало бы неприемлемый риск для свободы и безопасности Великобритании». Игнорируя все требования протокола о невмешательстве в ход предвыборной борьбы в других странах, к хору критиков присоединился и Рональд Рейган. Если лейбористы придут к власти, заявил он, Соединенным Штатам придется убедить новое правительство в «крайней ошибочности ядерного разоружения».

По мере того как избирательная кампания набирала обороты, Альянс все более соскальзывал на ее обочину. Силу ему придавали центристы, не поддерживавшие ни одну из двух ведущих партий На выбоpax 1983 года позиции Альянса улучшились благодаря той части избирателей, которая откололась от Майкла Фута и лейбористов, но не захотела поддержать консерваторов. Киннок, однако, вел более яркую кампанию, нежели Фут, а потому неопределившихся избирателей было меньше. Кроме того, Альянс сталкивался и с другими трудностями.

Самая большая из них заключалась в том, что у него было две головы. Никто не мог с уверенностью сказать, кто же главный: Стил или Оуэн, Твидлди или Твидлдум, как называли двух Дэвидов. Не было ясно и то, кто из них станет премьер-министром, если Альянс добьется победы. Поначалу они вели кампанию вместе, потом разделились. — Нередко складывалось впечатление, что они придерживаются разных подходов к одним и тем же проблемам, — особенно учитывая их шаткий компромисс по военной политике. Если Оуэн вел кампанию против лейбористской партии, то Стил — против консерваторов. Они расходились даже в оценках того, что предпримут, если получат желаемое: примерное равновесие в распределении мест в парламенте между лейбористами и консерваторами, при котором исходы голосований решались бы депутатами от Альянса. Поддержат ли они в этом случае Тэтчер, на стороне которой будет большая часть мест, или же отдадут свою поддержку Кинноку? На все эти вопросы не было никаких ответов.

Несмотря на то что консерваторы неудачно начали свою кампанию, их положение в опросах общественного мнения удерживалось на удивление стабильно. На протяжении всего месяца, что шла предвыборная борьба, Тэтчер и консервативная партия опережали лейбористов на 10–11 процентов. Альянс отставал от лейбористов в среднем на 10 процентов. Опрос, проведенный Институтом Гэллапа 3 июня, внезапно показал, что тори лидируют с отрывом только в 4 процента. Штаб-квартира консервативной партии была в панике. Тэтчер недоумевала: в чем дело? Она стремилась к уверенной победе. Всего за 24 часа — прежде чем были получены результаты следующего опроса — премьер-министр полностью пересмотрела свою стратегию и тактику на остающуюся неделю борьбы.

На протяжении всей кампании у нее не было чувства удовлетворения от предпринимавшихся усилий, и это само по себе изматывало. У нее не было возможности на чем-то выпустить пар — что ей крайне необходимо, — и от этого накапливалась напряженность. Во время кампании 1979 года она просиживала за полночь с Эйри Нивом, потягивая виски. В кампанию 1983 года были такие же ночные бдения с Сесилом Паркинсоном. На этот раз ее главным стратегом должен был быть Тоббит, но с ним у нее не складывались доверительные и дружеские отношения. Дэнис стремился успокаивать ее, но этого было мало. Чтобы обойти Тоббита, она пустила в ход запасную операцию и попросила своих старых друзей — Белла, Паркинсона и Риса — звонить ей ежедневно, утром до 7, а вечером после 11 часов, чтобы обмениваться впечатлениями и идеями. Они так и поступали. Два ее ближайших помощника, Чарльз Пауэлл и Бернард Ингем, будучи по статусу государственными служащими, не имели права вмешиваться в избирательные дела, но им часто приходилось принимать на себя вспышки настроений премьер-министра.

Кампания лейбористов удивила Тэтчер. Она не ожидала от них таких способностей и профессионализма. Это ее беспокоило, особенно на фоне внутренних раздоров, которыми была отмечена ее собственная кампания. Фирма «Саачи» все еще изготавливала предвыборные материалы по заказам Тоббита. Но другая фракция в консервативной партии обратилась к услугам рекламного агентства «Янг и Рубикэм». Белл, Рис и Паркинсон образовывали третий канал. Тэтчер была не в состоянии за всем проследить, устранить все дублирования, сгладить все острые углы. В результате происходило немало накладок. В конечном итоге выяснилось, что все это не имело никакого значения.

Погода в день выборов, 11 июня, была пасмурной, моросил дождь. Но политическая погода для Тэтчер оказалась ясной. Она не просто выиграла третий срок полномочий, а в итоге избирательной кампании, которая, как показал опыт, фактически почти полностью определялась результатами ее правления и силой ее личности, добилась неожиданно высокого парламентского большинства в 101 место. Это было на 43 места меньше, нежели по итогам выборов 1983 года, но более чем вдвое превышало самые смелые прогнозы, которые делались перед выборами экспертами консервативной партии. В ряде отношений исход кампании даже превзошел победы 1979 и 1983 годов. В 1979 году партия Джеймса Каллагана была ослаблена раздорами с профсоюзами. К тому же после пяти лет бесцветного лейбористского премьерства у избирателей было достаточно причин переметнуться к тори, даже несмотря на то, что партия последних возглавлялась женщиной. В 1983 году некомпетентность кампании Фута и эйфория от победы Англии в фолклендской войне делали выигрыш Тэтчер неизбежным. В 1987 году стоявшие перед лидером консерваторов задачи были гораздо сложнее. Ей приходилось сражаться с избирателями, которые начали уже уставать от нее, и с молодым, энергичным оппонентом. И тем не менее ее победа оказалась подавляющей. Большинство в 101 место было вторым по величине — после ее же рекорда 1983 года, — которое удавалось завоевать любому из лидеров за все время после 1945 года.

Раскол в рядах оппозиции, безусловно, способствовал этому триумфу. Консерваторы получили 42 процента голосов — столько же, сколько и в 1983 году, — а лейбористы и партии Альянса в общей сложности почти 54 процента. Победа подтвердила тот факт, что, поставленные перед необходимостью выбирать между популярным лидером и тем, кого они уважают, англичане отдают предпочтение последнему. Это было верно и по отношению к Черчиллю, который отличался резкостью, неприветливостью, привычкой командовать и с которым было трудно его коллегам. Он был бульдогом, человеком решительным, но не из разряда тех, кого можно любить. Тэтчер же была помесью терьера, постоянно двигающегося, повизгивающего, что-то выискивающего, и датского дога — подтянутого, быстрого и сильного. Ее привычка повелевать не стала одним из факторов, предопределивших исход третьей ее кампании. Команда Тэтчер не предпринимала никаких специальных усилий для того, чтобы смягчить резкие качества своего кандидата. «Когда Тэтчер впервые пришла к власти, ее властные манеры были проблемой, потому что она еще не заработала на них право. Англичане не любят, когда им читают нотации или ими командуют в манере классной наставницы, которая еще ничем не проявила себя, — вспоминает Тим Белл. — Но по мере того, как она добивалась все новых и новых успехов, такая манера казалась все менее оскорбительной. Содержание начинало перевешивать форму». Джордж Янгер, бывший министр обороны и преданный сторонник Тэтчер, говорил, что при всех трудных сторонах характера Тэтчер сила ее личности делала ее бесспорным победителем: «Избиратели потянутся к ней, как к няньке, из страха перед возможностью худшего».

Третья подряд сокрушительная победа Тэтчер вызвала полный развал в стане оппозиции. Лейбористы проиграли три раза подряд при трех разных лидерах. Было очевидно, что предлагаемая ими политика отвергается избирателями и нуждается в коренном пересмотре. Дэвид Оуэн четко охарактеризовал трудности своей бывшей партии: «Лейбористы проиграли потому, что их политика никуда не годится». Тэтчер победила, добавил он педантично, поскольку олицетворяла собой «целеустремленное, ясное и твердое руководство».

Самой большой жертвой выборов стал Альянс. Его подвела нечеткая, размытая до двусмысленности позиция. За считанные месяцы после выборов Альянс развалился до основания и с выделением массы желчи. Партия, которую всего годом раньше называли второй ведущей силой оппозиции, лежала в руинах.

Но все это было еще неизвестно, когда в половине четвертого ночи с 11 на 12 июня Тэтчер стояла в окне второго этажа штаб-квартиры консервативной партии. Вся сияя, она показывала собравшимся три пальца — символ трех побед, — а многотысячная толпа ее сторонников на улице скандировала: «Еще пять лет!» За ее спиной стоял Дэнис, которого распирало от гордости; хлопали пробки шампанского. Одержав третью победу подряд, Тэтчер переступила через невидимую, но реальную черту. Отныне она была уже не просто победителем и не только хорошим политиком. Теперь она становилась исторической фигурой.