ТРЕТИЙ…

ТРЕТИЙ…

«В селе Бесина в расположении отряда задержан гр. «Янков» родом из Равы-Русской. Во время допроса показал…»

Бесина. Большое село в Бескидах. По кряжистому склону, покрытому редкими деревьями, до самой долины спускаются, как стадо овец, белые домики гуралей. «Козлувска валька», которая могла так печально кончиться для группы «Голос», послужила нам суровым предупреждением.

В Бесине, куда мы, уставшие от трудного перехода, добрались в полночь, я разместил отряд в нескольких хатах на околице села, поближе к горному подлеску. Выставил заставу с приказом: всех подозрительных задерживать.

Через час прибегает боец. Докладывает: какой-то человек добивается встречи с командиром. Вскоре задержанный в сопровождении Андрея (Жениха) уже стоял передо мной.

Продолговатое лицо, вдоль левой щеки глубокий шрам. Маленькие цепкие глаза так и прикипели ко мне. Молча рассматриваем друг друга. У Янкова (так назвал себя задержанный) — лагерные ботинки на деревянных колодках да старый пиджачок с чужого плеча. На вопросы отвечает охотно, с подробностями. Родом действительно из Равы-Русской. Украинец. В прошлом батрачил на панском фольварке, а после объединения западных земель с Советской Украиной стал обрабатывать свою землю. Под Харьковом попал в окружение, потом — плен, лагерь. Где только не побывал! Насмотрелся такого, что будет помнить до самой смерти. В Бесине уже скоро месяц. Тут его каждая собака знает.

Приглашаем солтыса. Это наш, проверенный человек. Подтверждает: так оно и есть, все чистейшая правда. В Бесину Янков пришел весь побитый, больной, обессиленный. Одна вдовушка его приютила. Как только оправился, стал помогать по хозяйству; за все хватается. Мужик деловой. Все допытывался, как ему попасть к партизанам.

Янков и себе:

— Возьмите в отряд, товарищ командир. У меня со швабами давние счеты.

Что делать? Павлов в одной из радиограмм предупреждал: новых бойцов принимать в исключительных случаях. А что, если Янков говорит правду? Может, он и есть то самое «исключение»? Вызвал Абдуллу.

— Вот тебе, шеф-повар, помощник. Вместо Курта Пеккеля. Временный. До первого боя.

Янков обрадовался, стал благодарить.

Не прошло и часа — смотрю: Семен Ростопшин. Только что из разведки. На лице — тревога.

— Товарищ капитан, что это за тип крутится возле кухни?

— Вроде, — говорю, — наш, из лагеря бежал. Хочет вступить в отряд.

— Что-то мне, товарищ капитан, это «пополнение» не по душе и — поверьте — не без основания. Разрешите, потолкую с ним в вашем присутствии.

Абдулла со своим нехитрым хозяйством расположился через улицу. Мело. Колючий снег обжигал лицо. Тревога Ростопшина передалась и мне. Янкова мы застали за работой. Чистил картошку. Ростопшин подошел к нему, минуту-другую присматривался, что-то припоминая, и неожиданно спросил.

— Ты, говорят, сбежал из лагеря?

— Было дело.

— А когда именно?

— В ноябре.

— Не с тобой ли мы встречались в августе в отряде Хитрого?

— Не знаю никакого Хитрого.

— А ты вспомни, вспомни Ясенице. Был там или нет?

— Дай мне, человече добрый, покой. Не бывал я ни в каких Ясеницах. Товарищ командир, чего он ко мне, как репей, пристает?

— «Товарищ командир… Товарищ командир…», — Семен побледнел, как это часто бывало с ним в минуты гнева. — Пес тебе, иуда, товарищ.

— Не знаю я никаких Ясениц, ей богу, я в лагере был. Что оно за напасть такая! В лагере эсэсовцы чуть не повесили. Комендант бил. И свои не доверяют.

— Что ты делал в отряде Хитрого? Не я один тебя там видел. Хочешь, иуда, свидетелей? Будут тебе свидетели.

— Мы, товарищ капитан, — повернулся ко мне Ростопшин, — как раз в Ясеницах стояли, когда этот тип к нам прибился. Весь в синяках. Тоже что-то про лагерь наплел. Поверили, а на третий день на рассвете исчез. Мы сразу по тревоге — и в горы: «Хитрого» не проведешь. И что вы думаете: к вечеру в Ясеницы каратели нагрянули. Рыскали по всем домам, искали партизан. Тридцать заложников схватили. И расстреляли гады. Твоя, иуда, работа?

— Я в лагере был. Бежал.

— Не крути. Берет волк, но и волка возьмут. У меня — командир свидетель — глаз острый.

У Янкова задрожали ноги, упал на колени.

— Рассказывай!

Всхлипывая и моля о пощаде, Янков рассказал, как вступил в УПА — Украинскую повстанческую армию, в 1942 году по приказу своего командира был зачислен в дивизию СС «Галиция». Оттуда попал в Скавину — шпионскую школу. «Практику» провокатора проходил в лагере для военнопленных. Поживет с неделю в бараке, а потом со списком — к коменданту. Страшный это был список. Не одному патриоту стоил жизни. Потом — Ясенице. И снова лагерь. «Обрабатывал» его перед тем, как отправить в очередной барак, сам комендант. Разрисовал так, что и родная мать не узнала бы. В Бесину Янков прибыл с особым заданием — проникнуть в отряд советских партизан, а еще лучше — разведчиков. Втереться в доверие. А после окончания войны где-то на Востоке ждать новых приказов.

Расстреляли Янкова в тот же день. С фашистами шел — могилу нашел. Знакомая банальная история. Не зря говорили наши бойцы: что фашист, что националист — одним миром мазаны. На словах — борцы «за ридну неньку Украину», а на деле — предатели, фашистские холуи, убийцы и палачи своего народа.

Семену Ростопшину я перед всем строем объявил благодарность.

Янков — это уже третий на его счету. У Семена отличная зрительная память и особое чутье на вражескую агентуру. В лагерях для военнопленных насмотрелся на провокаторов. Одного по приказу подпольного комитета задушил.

— Потом, — признавался мне, — весь день не прикасался к еде. Знаю, что мразь, а противно…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.