Из дальних странствий возвратясь…

Из дальних странствий возвратясь…

В полдень — на биржу, где было много моряков, в том числе капитан Каттл, Кертис и Мутэм; пошел с ними в таверну «Золотое руно», где до четырех часов выпивали и рассказывали истории про Алжир и про то, как там живут рабы. Капитан Мутэм и мистер Доз (и тот и другой попали туда в рабство) подробно рассказали о том, как с ними обращались. Как ничего, кроме хлеба и воды, не давали. Как при освобождении взяли с них много денег за ту воду, какую они выпили из городских фонтанов, пока находились в рабстве. Как их били по пяткам и по животу по милости их padron[48]. Как загоняли в хозяйский подвал, где им приходилось всю ночь лежать на каменном полу. Рассказывали, что чем бедней хозяин, тем лучше он относится к своим рабам. Что хорошо живется ворам и проходимцам, если они делятся ворованным со своими хозяевами, которые за это не заставляют их работать. И что воровство в тех краях вовсе не считается преступлением.

8 февраля 1661 года

Обедали с капитаном Ламбертом и беседовали о Португалии, откуда он недавно прибыл. Говорит, что место это очень бедное и грязное, речь идет о Лиссабоне — городе и королевском дворе. Что король очень груб и примитивен; не так давно за то, что он оскорбил какого-то дворянина, назвав его «рогоносцем», его чуть было не отправили на тот свет; ему устроили засаду и наверняка пронзили бы шпагой, не скажи он им, что он их король. Говорит, что в окнах там нет стекол — нет и не будет. Что королю прислуживает дюжина ленивых охранников, носят ему за отдельный стол мясо, порой в глиняных мисках, а иногда ничего, кроме фруктов, и время от времени полкурицы. И что сейчас, когда их Инфанта станет нашей королевой[49], ей будут подавать целую курицу или гуся, что для нее в диковинку.

17 октября 1661 года

К сэру Уильму Баттену, где зашел разговор об обычае избрания герцога Генуэзского, который правит два года и которому, точно королю, каждодневно прислуживают 400–500 человек. Когда же срок истекает и избирается новый герцог, к старому посылается гонец, который, становясь у подножья лестницы и глядя на него снизу вверх, обращается к нему со следующими словами: «Vostra Illustrissima Serenidad sta finita et puede andar en casa», что означает: «Срок Вашей светлости завершился, и теперь вы можете идти домой», после чего гонец с поклоном снимает шляпу, и старый герцог (по традиции он уже отослал вещи домой) покидает дворец, порой в сопровождении всего одного слуги, а на его место с величайшей торжественностью воцаряется его преемник. Согласно другой рассказанной нам истории, в герцогстве Регуэзском на Адриатике (государство небольшое, но, говорят, более древнее, чем Венеция, считается матерью Венеции, и турки обложили его со всех сторон) начальника дворцовой охраны меняют, опасаясь заговора, каждые 24 часа, с тем чтобы никто не знал, кто будет во главе стражи следующей ночью. Обычай таков: за вами приходят два человека, хватают вас, словно преступника, и отводят во дворец, где и вручают ключи <…>

11 января 1662 года

По словам Стокса, невзирая на то, что в Гамбо (Гамбии. — А.Л.) столь нездоровый климат, жители этой страны живут очень долго и ныне здравствующему монарху 150 лет, каковые считаются у них по дождям, ибо каждый год дожди идут четыре месяца кряду. Сообщил нам также, что тамошние монархи имеют по сто жен каждый и царь Гамбо предложил ему любую свою жену на выбор. Его предложением воспользовался капитан Холмс.

16 января 1662 года

Сегодня капитан Кок поведал мне, между прочим, с каким презрением относятся к ремеслу палача в Польше, хотя у страны этой доброе имя. В свое время, рассказал он, деревянные виселицы задумали там переделать в каменные, однако строители от такой работы отказывались до тех пор, пока в одном городе не было организовано торжественное шествие с флагами и сам бургомистр, в парадных одеждах, в присутствии всех строителей, не подошел к деревянной виселице и не ударил по ней молотком <…>, дабы каменщикам не стыдно было применить свое искусство для перестройки виселиц.

3 августа 1662 года

Сэр У-м Райдер рассказал мне историю о том, как однажды молния ударила в генуэзскую галеру под Ливорно с такой силой, что мачта разлетелась в щепы, а цепь на ноге одного из рабов расплавилась, ногу, впрочем, не повредив. Сэр У-м поднялся на борт и стал уговаривать освободить раба, которого освободило само Провидение, однако это ему не удалось, и раба вновь заковали в кандалы.

26 июня 1663 года

В Мурфилдсе встретил мистера Парджитера, с коим долго гуляли по полям <…>, беседуя главным образом о России, каковое государство, по его словам, — место весьма печальное. И хотя Москва город громадный, люди там живут бедно, дома, между коими огромные расстояния, тоже бедные, даже император и тот живет в деревянном доме; занятия же его сводятся к тому, что он напускает на голубей ястреба, который гонит их миль на десять-двенадцать, после чего бьется об заклад, какой из голубей быстрее вернется домой. Всю зиму сидят по домам, некоторые играют в шахматы, остальные же пьют. Женщины там ведут жизнь рабскую. Во всем императорском дворце не найдется, кажется, ни одной комнаты, где бы не было больше двух-трех окон, из них самое большое не больше ярда в ширину или в высоту — дабы зимой тепло было. От всех болезней там лечатся парильнями; те же, кто победнее, забираются в заранее нагретые печи и там лежат. Образованных людей мало, по-латыни не говорит никто, разве что министр иностранных дел, да и тот при необходимости.

16 сентября 1664 года

Беседовал с капитаном Эрвином об Индии, где он часто бывал. Рассказал, между прочим, что тамошнего царя Сиама обычно сопровождает около тридцати — сорока тысяч человек и ни один из них не смеет в его присутствии хмыкнуть или кашлянуть. Говорит, что преступникам там не отрубают голову, а срезают верхнюю ее часть, да так искусно, что у несчастных обнажаются мозги, от чего они немедленно умирают. По его словам <…>, в присутствии государя всем надлежит пасть ниц и под страхом смерти не поднимать на него глаз. Когда Эрвину и его товарищам оказали как иноземцам честь, пригласив их наблюдать за охотой на дикого слона, они встали на колени и не сводили с монарха взгляд, однако их переводчик настаивал, чтобы они пали ниц, ибо боялся, что за вольности иноземцев будет наказан он. Когда охота завершилась, от монарха явился гонец, и переводчик счел, что его собираются казнить, однако царь всего лишь прислал узнать, понравилась ли чужеземцам охота, на что переводчик отвечал, что ничего лучшего они в жизни своей не видали и считают Сиама величайшим из монархов. Когда гонец удалился, Эрвин и его товарищи поинтересовались у переводчика, что он сказал, и, когда тот ответил, спросили: «Зачем ты сказал неправду, не спросив у нас разрешения?» — «Я должен был сделать это, — отвечал переводчик, — иначе бы меня повесили, ведь наш царь предпочитает мясу и вину лесть».

17 августа 1666 года

Забавно было слышать, как мистер Проджерс, без всякой инициативы с моей стороны и нисколько не стыдясь, рассказал историю о том, как в Испании он завел себе хорошенькую любовницу, каковую, когда деньги у него кончились, он вынужден был бросить, и впоследствии услышал, что она с мужем живет очень хорошо, ибо взяла себе в любовники богатого старика. Иное дело, заметил он, жены наших пасторов: эти целыми днями болтаются без дела, не принося пользы своим мужьям и не помогая бедным; и не только жены пасторов, но и высших духовных лиц, — с чем я, со своей стороны, при всем желании не мог не согласиться.

17 февраля 1667 года

Лорд Арлингтон много рассказывал о непритязательности испанцев: король и знатные господа носят плащи из грубого сукна, а дамы, даже в самую холодную погоду, — мантильи из белой фланели. И что все попытки наладить производство этих материй в стране сводятся на нет святой инквизицией: англичане и голландцы, коих посылают в Испанию, попадают за чтение Псалтыря или Ветхого Завета в лапы инквизиции, и даже самый знатный вельможа умолкает, стоит только упомянуть слово «инквизиция».

24 февраля 1667 года

Обедал с Ширзом; долго и увлекательно рассказывал о церемонности испанцев; какое бы радостное или печальное событие ни происходило в доме знатного вельможи, посол обязан откликнуться либо en hora buena (в случае свадьбы или рождения младенца), либо pesa me[50] (если речь идет о смерти ребенка или других несчастьях). <…>. Он говорит, что месть за оскорбление не только не преследуется законом, но считается делом чести; получивший оскорбление не вправе появляться на людях, покуда он за себя не отомстил <…>; некоторые следовали за своими врагами в Индию (в данном случае в Вест-Индию. — А.Л.), оттуда в Италию, из Италии во Францию и обратно, ища возможности отомстить. Говорит, что мой господин[51] вынужден был долгое время хранить у себя письмо герцога Йоркского королеве Испании, прежде чем счел возможным передать его по назначению; а все оттого, что на конверте значилось «Моему двоюродному брату», и он не знал, сочтет ли королева возможным вскрыть его. Говорит, что многие испанские дамы, узнав, что они беременны, не выходят из своих покоев и даже не встают с постели, покуда не настанет время рожать, — до того они чопорны. Говорит, что влюбленные поют под окном серенады и что встречаться им негде, разве что в церкви, на мессе; что при дворе не бывает ни балов, ни выхода короля или королевы — все живут, точно в монастыре.

27 сентября 1667 года