НАЧАЛО ВОЙНЫ

НАЧАЛО ВОЙНЫ

Позади учеба. Переводные экзамены позади, и вот начались каникулы. Еще один год в 10 классе и прощай, школа! На семейном совете решили лето провести на родине, в Тульской области, на берегу родной реки Оки. Недолгие сборы, покупка подарков для родных, и вот мы — я, мама и младший брат Николай в поезде. Две пересадки: в Витебске и Смоленске, и мы в небольшом старинном русском городке Белеве. Белев старше Москвы, сохранились еще старинные стены городскоЙ крепости. Дома одноэтажные и двухэтажные, фасады белые — под стать названию города.

На станции по телеграмме нас встретила тетя Устинья, родная сестра моей матери. Тетя живет и работает в Белеве недалеко от станции. Ночевали у нее, а на следующий день за нами приехал дядя Леша. На сельповских лошадях он привез нас к себе в деревню Зубково, расположенную у почтовой станции Дольцы. Деревня эта в 30 километрах от Белева, недалеко от границы с Орловской областью. Здесь мы и решили провести свой летний отдых, непременно погостив также и у других наших родственников в деревнях Николаевка и Бердницы, расположенных в шести и двенадцати километрах от станции Дольцы. У всех надо было побывать и погостить хотя бы недельку, иначе будет большая обида. В Бердницах, на берегу Оки,еще сохранился кирпичный дом, где я родился. Отец увез меня с матерью к себе в Ленинград в 1926 году, когда мне было еще полтора года. Теперь в этом доме живут мой дядя (родной брат отца) Петр Иванович и его семья.

Лето 1941 года выдалось теплое, солнечное, урожайное. Свежий воздух, аромат полей, садов и лесов, хорошая погода, встречи с близкими, родными людь-. ми, парное молоко и свежие овощи — все это поднимало настроение. Где–то позади остались городские заботы, дорожные тревоги и волнения, компостирование билетов и ночные пересадки с поезда на поезд в переполненные вагоны. Мой мир замкнулся в беззаботном отдыхе на родном просторе. Это был рай для довоенного подростка: рыбалка, игры со сверстниками, дядин велосипед, купание в прозрачных ключевых водах Оки и загорание на ее мягких береговых золотых песках.

Так день за днем бежало время. Тревожная обстановка в мире, война в Западной Европе не очень–то нас трогали. Хитросплетения внешней политики, завершившиеся пактом о ненападении с Германией, создали в народе атмосферу относительного спокойствия и безразличия к угрозе войны. Было какое–то затишье, как перед бурей.

Незаметно пролетела половина июня … И вот поползли тревожные слухи из деревни в деревню.

Одна баба сказала (информбюро ОБС), что у нее под печкой объявился домовой. Домовой поведал ей, что скоро будет большая беда для всего народа. Бабы верили и охали, мужики смеялись над очередной бабьей выдумкой, но в душе и у них зародилась тревога.

И вот 22 июня неожиданно, как гром среди ясного неба, грянула война! Началась поспешная мобилизация. Коммунисты, а за ними и беспартийные мужики потянулись на призывные пункты. Мобилизовали и моего дядю Лешу, Алексея Титовича Панкина.

Еще недавно воевал он на финском фронте. Он коммунист с 1918 года. А коммунистам на фронте одна привилегия — первым подниматься в атаку, им же и первая пуля.

Заголосили, запричитали бабы … Через узловой центр Дольцы стали проходить маршевые роты. Солдаты, запыленные и усталые, располагались на отдых в тени высоких многолетних тополей у почтового отделения. Разомлевшие от жары, они перематывали портянки и пили холодную студеную воду, которую в ведрах подносили им сердобольные бабы и мы, ребятишки. Многие хозяйки угощали солдат молоком, яйцами, хлебом и самосадом, смахивая на ходу непрошеные слезы.

С фронта шли тревожные вести … Не радовали и сводки информбюро. Несмотря на ожесточенные бои, Красная армия оставляла город за городом. Фронт подошел к Ленинграду, неумолимо двигался и к нам. Я стал убеждать Ма1 ь, что нам пора уезжать, а то попадем к немцам. Любыми путями надо пробиваться к отцу, в Ленин град. Белевский район может быть оккупирован немцами, а Ленинград не сдадут никогда! В этом у меня не было никаких сомнений. Мать согласилась, и мы стали собираться в дорогу.

Перед отъездом надо было попрощаться с многочисленной родней во всех четырех деревнях. Эту миссию я взял на себя. Объехав на велосипеде всех родных, я, как загнанный конь, ночью вернулся домой. Мать с братом не теряли времени и спешно собирались в дорогу. Родные забили и сварили для нас кур, напекли подорожников, сварили яиц, уложили шпик и хлеб и много другого, они как чувствовали, что путь наш будет трудным и долгим. Со слезами провожали они нас. Прощались с нами. Увидимся ли еще когда–нибудь? Фронт неумолимо приближался, и не было уверенности, что к зиме он не докатится до Москвы. Фашисты не жалели наших людей на оккупированной территории. Мои двоюродные братья, Иван и Шура Панкины, готовились уйти в партизаны. Забегая вперед, скажу, что они отчаянно дрались в партизанском отряде, но погибли как герои в одном из боев 1942 года.

Ранним утром, собрав весь свой багаж, мы отправились в дорогу. До самого большака провожали нас родные тети и двоюродные братья и сестры. Голосили, причитали, обнимали мать, прощались, рыдая по своим мужьям, ушедшим на фронт, как по покойникам.

С большим трудом мне удалось оторвать их друг от друга. Надо отправляться в путь. На попутной подводе приехали мы в Белев, покрыв 30 км пути. В Белеве опять остановились у тети Устиньи. Она работала на железнодорожной станции, и через нее мы надеялись достать билеты до Ленин града. Но, несмотря на старания, бищпы на Ленинград и даже на Москву приобрести было невозможно, их просто не продавали. С большим трудом приобрели мы билеты до Тулы. Прощание на платформе с тетей Устиньей — и мы опять в пути, в переполненном вагоне едем в Тулу.

В Туле на вокзале большое скопление народа, едущего в разных направлениях. У билетных касс сутками безрезультатно выстаивают гражданские пассажиры. Путь на Москву закрыт. Билеты могут получить только военные, и то по разрешению начальника вокзала. Ищу в этой толчее попутчиков, ленинградцев. И нахожу ленинградца, учащегося 7–й Ленинградской специальной артиллерийской школы, моего ровесника Бориса. Он в полувоенной форме с удостоверением артиллерийской спецшколы. Пытается приобрести билеты на Москву, но все безрезультатно. Себе лично он мог бы еще достать билет, но он едет не один, а с матерью, тетей и двоюродной сестренкой десяти лет. Едут они из Киева и вот застряли в Туле. Договариваемся пробиваться вместе. Познакомив друг с другом своих родственников и собрав их всех в одном месте, мы с Борисом берем командование на себя. Ищем выход из создавшегося положения. Нас снабжают деньгами, и мы попутно пополняем нашу группу продовольствием. Ввиду того, что проезд через Москву закрыт, решаем двигаться в объезд Москвы с востока через Ряжск, Рязань, Ярославль, Вологду, Череповец, Тихвин, Волхов. Двигались когда на пассажирских, а чаще на грузовых поездах, на открытых платформах. В пути попадали и под обстрел немецких пикирующих бомбардировщиков. Но упорно двигались к своей конечной цели. Справа и слева вдоль железнодорожного пути встречались опрокинутые, исковерканные и сожженные остовы железнодорожных вагонов, разбитые паровозы. Иногда при налете «стервятников» поезд останавливался, и мы кубарем скатывались под насыпь, прихватив с собой только документы и деньги. Когда «натешившись» над поездом, отстрелявшись и отбомбившись, фашисты улетали, мы возвращались на свои платформы и продолжали путь. Если с самолетов проводился только обстрел из пулеметов, поезда, как правило, не останавливались и продолжали свой путь, а мы вынуждены были, как бойцы, пере носить все «радости» свиста и рикошета пуль, прячась за бортами платформ и грузов. Поначалу все это пугало наших женщин, особенно строгий приказ, запрещающий проезд пассажиров на товарных поездах, карающий нарушителей расстрелом. Постепенно все привыкли к этой боевой военной обстановке, даже тетя Бориса. Грузная, полнотелая, она страдала одышкой и чрезмерной потливостью.

Чем ближе мы приближались к Ленинграду, тем чаще были налеты авиации. Еще несколько суток — и мы в Тихвине, а через несколько часов уже в Волховстрое. Но здесь стоп. Дальше на Ленинград поезда не ходят. Немцы перерезали железную дорогу. Все чаще стали налеты авиации на Волховстрой. При налетах мы прятались в щели, вырытые прямо на привокзальной площади. От начальника вокзала мы узнали, что на Ленинград пошли два бронепоезда. Если они прорвутся, движение будет восстановлено. Через сутки один бронепоезд вернулся назад. Движение поездов в сторону Ленинграда не было восстановлено. Женщины приуныли. Мать Бориса предложила нам временно поселиться где–нибудь в деревне. Мы там смогли бы найти работу и прожить до тех пор, пока не отгонят немцев от Ленинграда. Она смогла бы работать учительницей в школе, а мы все тоже нашли бы подходящую работу в совхозе или колхозе.

За такими вот размышлениями застало нас известие о прибытии колонны военных грузовиков из Ленинграда. Не мешкая, мы с Борисом разыскали эту автоколонну. После наших переговоров с капитаном, начальником колонны, выяснилось, что автоколонна действительно прибыла из Ленинграда, привезла хлеб и через сутки порожняком вернется в Ленинград. На нашу просьбу прихватить и нас с собой капитан сначала согласился, но, узнав, что с нами еще три женщины и двое детей, отказался. Мы обещали ему и хорошие деньги, и помощь в дороге. Ничто не помогало. от денег он сразу отказался. И только после того, когда мы ему порядком надоели своими просьбами, не давая ему прохода, капитан сдался, согласился взять нас всех, но с одним условием, что мы будем во время движения следить за воздухом (за небом). Мы с радостью согласились.

На другой день, еще до рассвета, мы тронулись в путь. Борис со своими родными в кузове головной машины, я с мамой и братом в кузове последней машины колонны. Двигались по каким–то лесным грунтовым дорогам. Выезжая на открытые места, мы смотрели за небом. Нам повезло. Погода была пасмурной, и немецких самолетов не было видно .

Поздним вечером мы прибыли в Ленинград, подъехали к Московскому вокзалу. Был уже комендантский час. Ходить в эти часы без пропуска нельзя. Мать Бориса предложила нам переночевать у них, так как они жили недалеко от Московского вокзала. Мы согласились. Квартира их оказалась без хозяина, отец Бориса. На столе лежало письмо от него. В письме было сказано, что он мобилизован и направлен на фронт. Спали не раздеваясь, на полу, ведь мы давно не мылись. По сравнению с дорожными ночлегами, это был комфорт, ведь мы были дома, в Ленинграде!