2

2

Авдотьинским поместьем в годы заключения Новикова управлял его брат Алексей. Вернувшись на родину, Новиков не стал вмешиваться в хозяйственный распорядок и занялся садоводством. Письма его к друзьям полны просьбами прислать семян гвоздики, левкоев, клевера, черенков яблонь, груш, вишен, слив — недурно бы из придворных садов, Петергофского и Ораниенбаумского.

Алексей Иванович умер в 1799 году, и управление усадьбой принял Новиков.

Начал он с того, что заложил Авдотьино в Опекунском совете. Деньги были нужны, чтобы поправить дом, починить крестьянские избы, купить семян.

Но едва приступили к работам, оказалось, что выгоднее и проще не чинить старые постройки, а ставить все сызнова. И не деревянные, а каменные.

Камень ломали на берегах реки Северки, протекавшей через поместье. Из него строили крестьянские избы, по одной на четыре семьи, крыли железом. Получался четырехквартирный каменный дом, с отдельными входами. Эти здания стоят в Авдотьине по сей день. В них живут колхозники, добром поминая строителя.

Новиков придумывает способы увеличить доходы — приготовляет картофельную крупу, гонит водку из свекловицы, заводит суконную фабрику. Но у него нет опыта в промыслах, связей с покупателями, и начинания эти приносят убытки.

Для своей семьи Новиков в 1800 году поставил двухэтажный каменный дом. На первый этаж вели десять ступеней главного подъезда, на второй — дубовая лестница. В окна виднелись окрестные поля, Северка. Большие печи с голубыми изразцами жарко топились: после крепости Новиков полюбил тепло.

На верхнем этаже, вправо от расположенного посередине зала, была гостиная, кабинет и спальня Новикова, а в угловой комнате библиотека. Влево комнаты для приезжающих гостей. Одну занимал сын Иван, по причине своей болезни редко спускавшийся вниз.

В первом этаже обитали вдова Шварца, ее сын Павел, Семен Иванович Гамалея, дочери Новикова Варвара и Вера.

Кабинет Новикова служил ему и спальней. По стене против окон стояли диван, заменявший хозяину кровать, и бюро, заваленное кипами бумаг и заставленное склянками лекарств, Новиков лечил своих крестьян, выписывая снадобья из Москвы и Петербурга. В письмах его постоянно встречаются просьбы корреспондентам купить и прислать лекарства.

День располагался так.

Новиков вставал в четыре часа утра, пил чашку чаю и садился к письменному столу. В темное время зажигались четыре восковые свечи. Он писал и читал до восьми часов, когда семья собиралась к утреннему чаю. Потом Новиков занимался хозяйственными делами, принимал больных. В первом часу садились обедать. Ивану и Варваре обед носили в их комнаты.

После обеда Новиков спал час-полтора, а затем гулял по саду — он раскинулся на двенадцать десятин — или шел в деревню, навещая больных, осматривая гумно, суконную фабрику. В этих прогулках Новикова сопровождал мальчик с кульком пряников. Их раздавали по дороге крестьянским детям, и они с криком: «Барин идет!» — бежали ему навстречу.

Да, Новиков был помещиком — и крестьянские ребята бежали к нему. Вспомним, что кричали дети, описанные в «Отрывке путешествия в*** И*** Т***»: «Это наш барин! Он нас засечет!» Литератор М. Н. Лонгинов, посетивши Авдотьино в 1858 году, через сорок лет после смерти Новикова, рассказывал, что крестьяне-старики, помнившие барина, говорили о нем с чувством: «Куда как был ласков и добродушен наш Николай Иванович…»

Новиков был очень умерен в пище, соблюдал строгую диету — больной желудок постоянно заставлял помнить о себе.

За столом он обычно беседовал о прочитанных книгах. В шесть часов пили чай, а в десять Новиков уходил в свой кабинет и ложился спать. Жизнь в доме замирала до утра.

Привыкнув ограничивать себя во всем, Новиков сожалел, что не расстался с привычкой нюхать табак. Обращаясь к московским друзьям с просьбой выписать для него из Сарепты нюхательного табаку, он писал в свое оправдание:

«Мы часто и легко оставляем то, что захочет наша воля, но не так легко разделываемся с тем, что нам приятнее и что воля наша хочет удержать, а услужливый разум тотчас представит целую кучу резонов, почему этого оставлять и не должно; одному легко оставить табак, другому — чай, и наоборот. Дело не в чае и табаке, но в преломлении собственной воли. Что мы легко оставляем, то и весом легко и не есть добродетель, но то, что мы делаем с превеликим насилием воли своей, то воистину добро».

Новиков по-прежнему внимательно заботился о людях, которые нуждались в помощи. Он хлопочет у московского архиерея Августина о дьяконе авдотьинской церкви, отце большого семейства, которому грозил перевод в другое место. Новиков объясняет в письме профессору Чеботареву причины своей просьбы оставить дьякона в Авдотьине:

«Дьякон учился хорошо, разум имеет и дарование, что немного найдется и в архиереях — таких. Переписывал у меня книги, тонко входил во все материи. Но при всем том пьет запоем, и я только один мог его воздерживать. В другом месте погибнет! Он уже слышал и понял такие истины, что и в архиереях едва ли найдутся, которые бы так много разумели, а потому-то я и содрогаюсь о бессмертной его душе…»

Весьма вероятно, что в первые годы царствования Александра Павловича Новиков, как и многие русские люди, был обманут показным либерализмом государя и получил надежду вернуться к издательской деятельности. Известно, что в 1805 году он намеревался взять в аренду типографию Московского университета, подобно тому, как сделал это четверть века назад, и был уверен, что возобновление предприятия, разрушенного императрицей Екатериной, даст ему средства, чтобы расплатиться с долгами. Разумеется, он думал вести дело в прежнем духе, не искать прибыли, но распространять просвещение. Однако университетское начальство не откликнулось на предложение Новикова. Его история была еще свежа в памяти современников.

В 1806 году владелец типографии Решетников начал выпускать журнал «Московский собеседник» и перепечатал в нем несколько статей из новиковских изданий — «Живописца», «Утреннего света», «Покоящегося трудолюбца». Не был обойден и «Отрывок путешествия в *** И***Т***». Как показала Л. В. Крестова, «Отрывок» был заново отредактирован умелой рукой, по мнению исследовательницы — авторской. Эта публикация «Отрывка» после исправлений, внесенных в нее, является, в сущности, «третьей редакцией «Отрывка путешествия», причем наиболее исправной, полной и политически заостренной». {Л. В. Крестова, Из истории журнальной деятельности Н. И. Новикова. «Исторические записки», 1953, Ка 44, стр. 282.}