1

1

У фельдмаршала Апраксина при обыске нашли письма великой княгини Екатерины Алексеевны. Вслед за этим был арестован канцлер Бестужев. Его объявили крайним злодеем. Потом взяли Елагина, Адодурова, брильянтщика Бернарди — людей, с которыми дружила Екатерина.

Кольцо вокруг великой княгини было сомкнуто. Оставалось ждать признаний арестованных, находки тайных бумаг, следствия, пыток и казней…

Бестужев мог рассказать о плане, с которым он не раз подходил к Екатерине, чтобы царствовать ей вместе с мужем после смерти Елизаветы Петровны. Себе канцлер брал председательство в трех коллегиях: иностранной, военной, адмиралтейской, и чин подполковника в четырех гвардейских полках. При таком порядке царствующим супругам оставалось бы власти всего ничего. Екатерина поняла политикана, но не отвергла его предложений, потихоньку с ним торговалась. Проекты были не словесные, а на письме. Ну как отыщутся! Страх!

Было и сердечное горе — имя любовника Екатерины поляка Станислава Понятовского, служившего в свите английского посла Вильямса, наверняка попадется в бестужевских бумагах. Арестант Елагин состоял его другом. Понятовский — иностранец, пытать не посмеют, но уехать ему придется, и что тогда?..

Внешняя политика России при Елизавете Петровне определялась союзом с Австрией, направленным против турок. Швеция после военного разгрома в Северной войне не внушала тревоги. Врагом показала себя Франция, однако Россия с ней общих границ не имела.

Наибольшую опасность для России несла сильно возвысившаяся Пруссия Фридриха II. Войска прусского короля захватывали приграничные области своих европейских соседей. Австрия и Франция объединились для войны с Пруссией, и Россия примкнула к их союзу. В августе 1756 года, после того как прусская армия заняла Саксонию, союзники выступили против Фридриха. Через год русская армия под командованием фельдмаршала Апраксина двинулась на Кенигсберг и разбила пруссаков у деревни Гросс-Егерсдорф.

Война эта, получившая название Семилетней, оказалась затяжной и трудной для России. Елизавета Петровна хворала, дни ее, казалось, были сочтены. Престол переходил к наследнику Петру Федоровичу. Тот, кто выигрывал сражения у Фридриха, мог сильно потерять в глазах его поклонника, будущего русского императора, и такой беды никто на себя накликать не хотел.

Старый придворный полководец фельдмаршал Апраксин именно так понимал обстановку. После победы над пруссаками при Гросс-Егерсдорфе не повел он армию преследовать противника, остался на месте, а затем и отступил поближе к русским границам, ссылаясь на недостаток продовольствия и фуража. Военный совет подтвердил решение командующего — и случай покончить с Фридрихом был упущен.

В Петербурге поведение Апраксина сочли подозрительным и приняли меры: фельдмаршал был арестован, и заменил его генерал Фермор.

На балу в тот день, как схватили Бестужева, Екатерина смело подошла к членам следственной комиссии князю Трубецкому, фельдмаршалу Бутурлину и спрашивала их, в чем обвиняется канцлер. Оба ответили, что им приказано было арестовать Бестужева, а теперь другие люди будут искать причины ареста и найдут их.

Екатерина провела мучительную ночь. Но Бестужев — старая лиса! — оказался проворнее своих сторожей и прислал верного человека известить Екатерину, что он успел сжечь все экземпляры проекта о престолонаследии. Подозрения неизбежны, однако документов не существует.

У Екатерины отлегло от сердца. На всякий случай она сожгла свои бумаги и села обдумывать положение.

На что можно было надеяться ей, немецкой принцессе, которую муж ненавидит, императрица осуждает за тайное участие в политике, следственная комиссия будет обвинять в секретной переписке с фельдмаршалом Апраксиным, с канцлером Бестужевым, наконец, с прусским королем, ведущим войну против России? Неужели впереди позор, гибель друзей, изгнание?.. Но куда? В Пруссию?!

Дойдя в своих соображениях до этого пункта, Екатерина подняла голову. Ей представился отчаянный ход, которого никак не могли ждать ее противники. В европейских государствах не бывало еще случая высылки жены наследника престола по недоказанным — и недоказуемым, Екатерина была в этом уверена! — обвинениям. Конечно же, Елизавета Петровна не пойдет на международный скандал. А если так, то нужно действовать и держаться храбрее. Не зря Бестужев в последней записке советовал ей поступать с твердостью.

Надо рискнуть…

Екатерина взяла бумагу, перо и сочинила письмо императрице. Характер своего адресата она знала.

…Государыня милостива к ней, но, видно, Екатерина ласки не заслужила и одарена не по заслугам — великий князь ее не любит, императрица гневается. Заставляют безотлучно сидеть в комнате, самые невинные развлечения запрещены. Детей своих не видит, хотя и живет с ними под одной крышей. Здоровьем совсем ослабла, конца опале не предвидится — не лучше ль отпустить ее, великую княгиню, домой, в Германию? А дети… Что же, императрица заботится о них, да и впредь своим попечением не оставит.

Екатерина писала это, зная, что ехать ей некуда. Отец давно умер, мать с любовником жила в Париже, одалживая деньги у кого придется в ожидании, что дочь заплатит русским рублем. В герцогстве Ангальт-Цербстском стояли войска прусского короля, и брат Екатерины, бывший владетельный герцог, бежал в Гамбург.

Императрица прочитала письмо, но проходили дни, затем недели — ответа не было.

Екатерина сделала новый ход.

Она сказалась больной, твердила, что умирает, и послала за священником государыни, исповедаться и причаститься, уверенная, что Елизавете сейчас же о том доложат.

Исповедь длилась долго. Священник покинул больную, убежденный в ее невиновности, и пошел с докладом. Императрица согласилась принять невестку на следующую ночь.

Накануне, апрельским вечером, Екатерина встала с постели, оделась, тронула пудрой бледное лицо. Она собралась очень рано — минуты текли, а за ней никто не приходил. Екатерина легла на кушетку и задремала.

В половине второго ее разбудил Александр Шувалов.

— Государыня вас ожидает, — сказал он.

Екатерина мгновенно стряхнула сон. Разговор определял судьбу — и она была к нему готова.

В дворцовом коридоре встретился Петр Федорович. Супруги, не видевшиеся много дней, молча раскланялись и пошли рядом. Екатерина знала, что муж поверил в ее болезнь и не скрывал своей радости. Он громко обещал Елизавете Воронцовой, что женится на ней после смерти Екатерины.

Шувалов привел их в туалетную. Четыре свечи отражались в зеркалах, бесконечно умножаясь числом, тускло блестела золотая умывальная посуда. Часть комнаты напротив окон была отгорожена тяжелым занавесом. Перед ним высилась императрица в парадном платье.

Занавес качнулся. Екатерина не удивилась — Иван Шувалов должен был тайно участвовать в этом свидании. Наверное, и Петр Шувалов прятался вместе с ним за складками парчовых полотнищ.

На туалете Екатерина увидела свернутые в трубку бумаги. «Письма», — сообразила она и, как было задумано раньше, с плачем бросилась на колени перед Елизаветой.

— Ваше величество, отпустите меня домой, здесь я всем не мила!

Елизавета казалась более огорченной, чем разгневанной.

— Как же мне отпустить тебя? — сказала она со слезами на глазах. — Вспомни, что у тебя есть дети!

— Дети мои у вас на руках, — с живостью ответила Екатерина, — им нигде не может быть лучше, и я надеюсь, что вы их не покинете! «

— Конечно, нет. Но что подумают при дворе и в Европе, узнав, что я тебя отпустила?

— Объявите, чем я навлекла на себя вашу немилость и ненависть великого князя.

— А чем ты будешь жить у своих родственников?

— Тем же, чем жила и прежде, когда не имела чести быть вызванной в Россию.

— Кто там у тебя остался? — спросила Елизавета. — Твоя мать в бегах, она живет в Париже и, надо сказать, мотает деньги без счету.

— Но ведь прусский король преследует мою мать за ее приверженность к интересам России и к своей дочери, — возразила, плача, Екатерина. Она поняла, что нашла верный тон и сумела парировать укол.

— Встань же, — сказала Елизавета, — а то я буду сердиться.

Екатерина повиновалась.

— Бог свидетель, как я плакала о тебе, когда ты заболела по приезде в Россию. Если бы я тебя не любила, я отпустила бы тебя в то время.

Императрица оправдывается перед ней!

Екатерина принялась благодарить государыню, уверяя, что ее доброта превосходит все на свете. Однако тут же получила острую дамскую шпильку от собеседницы.

— Ты чрезвычайно горда. Вспомни, как однажды в летнем дворце я подошла к тебе и спросила, не болит ли у тебя шея. Ты мне едва поклонилась, конечно, из гордости.

— Боже мой! Это было четыре года назад! Неужели ваше величество помнит этот случай! Чем же я могу гордиться перед вами?

— Ты воображаешь, что нет на свете человека умнее тебя, — сказала императрица и отошла к Петру Федоровичу и Александру Шувалову. Они громким шепотом начали говорить Елизавете в оба уха. Екатерина услышала фразу мужа: «Чрезвычайно зла и чересчур много о себе думает», — и громко ответила ему:

— Я рада сказать в присутствии ее величества, что действительно очень зла против тех, которые советуют вам делать несправедливости.

— Ваше величество, — залопотал Петр, — видите сами, какая она.

Елизавета знала цену своему наследнику и в записках Разумовскому именовала его «проклятый мой племянник». Подойдя к Екатерине в упор, она сказала:

— Ты мешаешься во многие дела, которые до тебя не касаются. Я не смела этого делать во времена императрицы Анны. Как ты могла посылать приказания фельдмаршалу Апраксину?

Долгим кружным путем подходила Елизавета к главной теме разговора и, наконец, добралась до нее. Политическая интрига — вот в чем была соль!

Екатерина, ломая руки, клялась, что никаких приказаний она Апраксину и не думала пересылать, что ее обвиняют напрасно.

Императрица, глядя на нее, невольно вспомнила свой последний разговор с российской правительницей Анной Леопольдовной. Тогда она сама тоже все отрицала и заставила поверить себе. Неужели перед нею стоит женщина, которую нужно бояться? Счастье, что догадались арестовать Бестужева! Вдвоем они были бы очень опасны. Да в придачу к ним Апраксин — глуп, вороват, ленив, но ведь в его руках армия.

— Как ты можешь отпираться, когда твои письма лежат на моем туалете? — презрительно сказала Елизавета.

— Ах! — воскликнула Екатерина. — В самом деле, я трижды писала Апраксину, зная, что мне вообще запрещено посылать письма кому бы то ни было. Но ведь это были обычные поздравления, и лишь в одном письме я просила фельдмаршала аккуратно выполнять ваши приказания и вовсе не давала ему своих.

— Бестужев говорит, что писем твоих было много.

— Если Бестужев говорит это, он лжет.

— Посмотрим, — сердито сказала Елизавета. Разговор возбудил в ней беспокойство. — Бестужев обличает тебя, и я велю его пытать.

Угроза не испугала Екатерину. Она видела, что императрица точными сведениями не располагает.

— Как угодно будет вашему величеству. Так или иначе я писала Апраксину только три письма и содержание их вам ведомо.

Наступила пауза. Воспользовавшись ею, Петр Федорович бросился на Екатерину со своими упреками. Он болтал вздор, не замечая хмурого взгляда императрицы, повторяя, что согласен отпустить Екатерину, но не может жить один, что ему придется снова жениться и он знает, кого ему следует взять и кто будет лучше гордячки Екатерины.

Александр Шувалов переглянулся с императрицей. Было очевидно, что Петр говорит о Елизавете Воронцовой и что он вряд ли мог выбрать более неудачную обстановку для своей болтовни. Выдвижения Воронцовых во главе с Романом Михайловичем, отцом фаворитки великого князя, Шуваловы допустить не могли и не хотели. Думая очернить Екатерину, Петр спасал ее.

Екатерина спокойно защищалась от бессвязных нападок мужа. Императрица снова убедилась, как нескладны речи ее племянника, и оценила выдержку Екатерины. Она подошла к ней и вполголоса сказала:

— У меня много еще о чем говорить с тобой, но сейчас не могу, вы еще больше рассоритесь.

— Мне крайняя нужда открыть вам мою душу и сердце, — шепотом отвечала Екатерина.

Она твердо знала, что грозу удалось отвратить, и легкой походкой вышла из комнаты вслед за мужем.