Глава 2 НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА
Глава 2
НЕУДАЧНАЯ ПОПЫТКА
БАНКА МЫСА НОРДКАП, ПЯТНИЦА, 24 АПРЕЛЯ 1999 ГОДА.
Видно, экспедиция была обречена с самого начала. Мы не сообразили, что заклятие на нас было наложено еще несколько дней тому назад в Хоннингсваге, где мы активно занимались испытаниями телеуправляемого аппарата (ROV — remotely operated vehicle) судна «Рисё», предназначенного для проведения подводных работ. Картины морского дна, передаваемые по кабелю в кабину управления, были вполне отчетливыми, однако на поверхности моря появилась тонкая радужная пленка масла: откуда-то вытекала гидравлическая жидкость. Следовало бы выяснить причину утечки, но я ничего не замечал — хотелось как можно скорее отправиться в плавание. Ветер, дувший накануне вечером, утих. Море успокоилось, и арктическое весеннее небо над Порсангер-фьордом переливалось оттенками голубого и золотистого цветов.
«Ну что, поехали?» — спросил Стейн Инге Риисе, аквалангист из Вардё. Он никогда не отказывался от приключений и превратил свою техническую подводную службу «Риисе» в высокопрофессиональную компанию, которая специализировалась на выполнении опасных подводных работ. В сорок лет, красивый и энергичный, он прославился на весь мир, когда осенью 1997 года с помощью «Рисё», который до переоборудования был местным паромом, действуя по заданию телевизионного канала «Англия», Канала 4 и норвежской Радиовещательной корпорации, обнаружил останки британского траулера «Гоул» на банке мыса Нордкап, на глубине 300 метров. Британское Министерство обороны считало это задачу невыполнимой.
А теперь я и мой партнер Норман поставили перед Стейном Инге и его экипажем новую и не менее опасную задачу. Сначала с помощью ROV и «Рисё» мы намеревались обследовать тросы, разбросанные на дне около останков «Гоула», а затем пройти 60 миль на восток и попытаться найти остов немецкого линкора «Шарнхорст».
Позднее, вечером того же дня, мы бросили якорь в точке, где лежал «Гоул», т. е. на расстоянии около 55 миль к северу от Нордкапа. Погода все еще была благоприятной. Мы находились в наиболее непредсказуемом районе океана в мире, но поверхность моря была спокойной, как в пруду. Баренцево море, нежившееся в лучах полночного Солнца, напоминало огромное шелковое полотнище.
Итак, погода была на нашей стороне, но все остальное — против. Нас постоянно преследовали неприятности: возникали сбои электронного и гидравлического оборудования, причины которых Стейн Инге и его экипаж пытались устранить. Когда отказало устройство для резки тросов, я понял, что тросам придется подождать. И поэтому сейчас, поздно вечером, в пятницу, мы шли на восток, направляясь к тому месту, которое адмирал Брюс Фрейзер указал как точку гибели «Шарнхорста» и где последние свидетели — Бакхаус, Файфер, Бекхофф и другие — видели, как линкор исчез под волнами. Мы устали, были на ногах и почти не спали уже около пятидесяти часов. На глубине 300 метров нужную точку найти трудно, да и степень риска соответственно возрастает, к тому же из-за всех переживаний у меня внутри все как-то неприятно сжималось.
«Расслабься. Интуиция подсказывает, что мы найдем останки, если их координаты указаны правильно. Я чувствую это нутром», — сказал Стейн Инге, успокаивая меня. Неисправимый оптимист, он каждую возникавшую перед ним задачу воспринимал как личный вызов.
«Надеюсь, ты прав», — пробормотал я. Но я никак не мог избавиться от мыслей, все время крутившихся в голове. Была ли точка действительно указана правильно? А что, если мы ничего не найдем? Сколько мы можем продолжать поиски? Долго ли продержится хорошая погода?
Последнее сообщение, переданное «Шарнхорстом» «адмиралам северных морей» (Admirals Nordmeer) в Нарвик и группе «Норд» в Киль, было перехвачено британской радиоразведкой в 19.30 — как раз перед началом последней, решающей торпедной атаки. В нем говорилось:
«НАПРАВЛЯЮСЬ В ТАНА-ФЬОРД. НАХОЖУСЬ В КВАДРАТЕ AC4992. СКОРОСТЬ 20 УЗЛОВ».
AC4992 — это квадрат на секретной карте Баренцева моря, подготовленной Кригсмарине. Он соответствовал координатам 71°57? N, 28°30? E. Согласно расчетам, сделанным на борту линкора, когда сражение уже вступило в заключительную фазу, корабль был на 15–20 миль южнее точки, зафиксированной англичанами. Так кто же прав — адмирал Брюс Фрейзер, находившийся на борту «Дюк оф Йорк», флагмана Флота метрополии (Home Fleet), или капитан цур зее (капитан 1-го ранга. — Прим. пер.) Фриц Юлиус Хинтце на «Шарнхорсте»?
Я решил довериться Фрейзеру, потому что результаты его вычислений могли, как я полагал, подтвердить штурманы еще тринадцати кораблей союзников. Моряки Хинтце были на ногах более суток, выполняя свои обязанности в чрезвычайно тяжелых погодных условиях. Они практически не спали и дважды вступали в перестрелку с британскими крейсерами, причем однажды, в середине дня, когда, по крайней мере теоретически, было достаточно светло. Однако могли ли штурманы «Шарнхорста» так же точно определиться при прочих неблагоприятных условиях? Смогли ли бы они совершенно точно указать положение корабля во время почти трехчасовой его агонии?
Вряд ли, но все имевшиеся в моем распоряжении данные свидетельствовали, что адмирал Фрейзер вполне уверенно докладывал, что координатами точки потопления линкора были — 72°16? N, 28°41? E.
Я собрал и тщательно изучил рыбопромысловые карты, на которых был виден интересующий меня район начиная с 1977 года. Я тогда оказался на борту судна «Гарджиа» в качестве репортера одной из газет. В своей статье я, в частности, писал:
«Нет более тяжкого труда, чем траловый рыболовный промысел в Баренцевом море. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на мускулистые руки людей, занимающихся этим промыслом в здешних водах, и видеть, как сильно пьют на берегу те, у кого за плечами хотя бы несколько лет такой работы.
Я знаю, что такое ярусный крючковый лов рыбы далеко в открытом море, в январе, когда ночь продолжается круглые сутки, а рыбаки падают с ног, работая по двадцать часов подряд. Видел, как ловят рыбу кошельковым неводом вблизи от берега и на далеких отмелях; участвовал в процессе ловли рыбы в тесных норвежских фьордах. Но ничто не может сравниться с траулерами… И дело не только в том, что траловые сети поднимают на борт огромное количество рыбы. Дело еще и в том, что кругом натянутые, скользкие тросы, стальные блоки и траловые доски (специальные металлические крылья на концах трала для максимального раскрытия и устойчивости. — Прим. пер.), завывание и лязг лебедок. Траловый лов — это, по существу, отрасль тяжелой индустрии, отправившаяся в дальнее морское плавание».
Я провел много часов в рулевой рубке «Гарджии», изучая старые карты, что побудило меня написать следующее:
«А есть еще карты, эти путеводители по удивительным ландшафтам, скрытым под водой, замусоленные и затертые от многолетнего использования. На них наиболее богатые районы рыболовства испещрены таинственными пометками капитанов. На некоторых картах указаны места нахождения остова „Шарнхорста“ и других опасных объектов под водой, способных повредить тралы, имеются многочисленные пометки, рисунки и карандашные линии. Эти старые листы не просто фиксируют глубины и положение меридианов как результат работы гидрографов; это также итоги и хранилище практического опыта, накопленного в результате тяжкого труда».
Карты, которые я изучал сейчас, свидетельствовали о том же. Именно в той точке, которую адмирал Фрейзер указал как место потопления «Шарнхорста», к северу от подводного объекта, названного местными рыбаками «Бананом», на карте стоял угрожающий крестик: «Засоренное дно. Останки военного корабля. Ловить рыбу не рекомендуется».
Введя эти данные в спутниковую навигационную систему «Рисё», мы выбрали прямоугольную зону поиска с размерами — 7000 метров в длину и 4000 метров в ширину с центром в точке, указанной Фрейзером. После того, как «рыбину» с сонаром опустили за борт, эхолот засвидетельствовал глубину от 290 до 310 метров. При скорости буксировки 3 узла и расстоянии между опорными линиями 300 метров всю зону можно было бы покрыть с помощью сонара с боковым обзором примерно за 25–30 часов.
«Иди отдохни и постарайся поспать, — услышал я совет Стейна Инге. — Мы тебя позовем, как только остов появится на экране». Я так и сделал — пошел в каюту и лежа наблюдал, как волны плещутся у самого иллюминатора, находящегося почти на уровне ватерлинии. Но уснуть никак не мог. Я думал и вспоминал о своей мечте — найти затопленный немецкий линкор еще с тех пор, как я, мальчишка, живший в городе Хаммерфест, впервые услышал о немецкой военно-морской базе, действия которой охватывали всю территорию западного Финмарка и которая оказала такое влияние на судьбу как моих родителей, так и на мою собственную.
В то время Финмарк был границей Европы, выдвинутой на Крайний Север, как бы аванпостом у прямого выхода в безлюдные просторы Ледовитого океана. Однако во время войны и потом стало ясно, что на самом деле этот уединенный район — перекресток, где сталкиваются жизненно важные стратегические и геополитические интересы. Глобальная демаркационная линия, разделившая воюющие стороны, проходила через Баренцево море — от побережья Финмарка на юге до кромки арктического льда на севере, что так наглядно подтвердила история «Шарнхорста». Для меня делом первостепенной важности стал поиск затопленного корабля, символизировавшего силы, под влиянием которых прошло мое детство на берегах Ледовитого океана. Я жадно искал ответы на загадочные вопросы, связанные с гибелью этого гордого корабля. Почему он затонул, хотя и считался непотопляемым? Почему сбросил скорость, когда почти ушел от преследования, которое Фрейзер уже приказал прекратить? Что было причиной последних взрывов, заставившихся вздыбиться и содрогнуться море? Что происходило с почти двумя тысячами людей, утонувших вместе с линкором?
Были и другие вопросы, не находившие ответа. Откуда англичане получили предупреждающие сигналы, благодаря которым им удалось создать идеальную ловушку? Может быть, от смелых норвежских радистов, которые, рискуя жизнью, вели наблюдение за немецкими военно-морскими базами? А может быть, правда, что, если верить официальным английским историкам, эти тайные агенты не имели никакого отношения к данным событиям? Но если это так, тогда зачем они с самого начала находились в тылу врага, несмотря на огромный риск для них самих и их семей?
Наверное, я все-таки отключился, потому что уже вечером меня разбудили: «Начинается ветер. Тебя зовут на мостик».
Судя по поведению «Рисё», что-то было неладно. Когда я лежал у себя в каюте, волны нежно убаюкивали меня. Теперь же судно рывками бросало из стороны в сторону, так что было трудно удерживать равновесие.
Оператор сонара, находившийся на мостике, не спал уже более суток. Кругом были чашки с остывшими остатками черного кофе и переполненные окурками пепельницы.
Я взглянул на рулоны с записями. «Нашли что-нибудь?» — спросил я на всякий случай, хотя ответ и так был ясен.
«Ничего, кроме канав и газовых расщелин. Дно плоское, как блин, так что спрятать нельзя даже траловую доску, не говоря уж о линкоре».
Мне стало не по себе, когда я начал изучать линии на длинных бумажных полосах. В 300 метрах под килем нашего судна простиралось дно океана, чистое, как танцплощадка, хотя и поцарапанное айсбергами, отступавшими отсюда тысячи лет тому назад. Никогда я не видел такого унылого и безжизненного дна океана, это был просто пустырь.
«Неужели нет никаких признаков затонувшего корабля?» — спросил я.
«Нет».
«И ничего такого, что могло бы находиться вблизи от места морского сражения, — торпед, гильз и прочего?»
«Ни соринки».
«Сколько еще мы можем продолжать поиск?»
«Часа два, если повезет. По прогнозу, скоро будет шторм».
«А что на западе?»
«Посмотри, сам увидишь».
Я посмотрел. Недалеко от нас на западе были видны сотни качающихся огней. Казалось, что мы приближаемся к какому-то городу, вдруг возникшему в море. Это были сигнальные огни международного траулерного флота, который двигался к берегу, ведя поиск косяков трески, совершающей ежегодную миграцию на новые пастбища.
«Они не стали бы ловить рыбу, если бы здесь были останки такого корабля, как тот, что мы ищем. Они бы держались подальше от этого места, это точно».
Море приобрело темно-синий цвет, что не сулило ничего хорошего. Северо-западный ветер дул с неослабевающей силой, под его возрастающим и неумолимым напором скрипела и стонала лебедка сонара. Порывы ветра били по корпусу «Рисё», как паровой молот. Судно на мгновение замирало, а потом, накренившись, тяжело проваливалось вперед.
«Скоро придется поднимать сонар, — сказал оператор. — Кабели сильно натянулись и могут оборваться. И вообще, пора заканчивать».
Мы прочесали район океана площадью более 25 квадратных километров вокруг точки, указанной Фрейзером в его официальном отчете, — и ничего не нашли. Там, где должен был находиться остов стального колосса длиной 230 метров, объекта наших поисков, не было ничего, кроме голого грунта.
Шторм продолжался всю ночь, бросая из стороны в сторону «Рисё», с трудом пробивавшийся к берегу, а я лежал, вцепившись руками в койку. Я испытывал досаду и усталость и был совершенно подавлен. Ведь все было поставлено на то, чтобы сбылась юношеская мечта — найти «Шарнхорст» и распутать, наконец, клубок загадок, связанных с последним линкором Гитлера. И что же я нашел? Абсолютно ничего. Я сделал ставку и проиграл. Стейн Инге и его экипаж, конечно, были ни при чем, просто я был слишком оптимистичен, наивен и неопытен. Я забыл, как огромно Баренцево море на самом деле.
Наверху волны продолжали яростно набрасываться на корпус «Рисё». Шторм был примерно той же силы, что и бушевавший в этом районе 26 декабря 1943 года, — он превратил последний путь «Шарнхорста» в кошмар. Я испытывал грусть и разочарование, но одновременно наступало и странное чувство спокойствия. С любой точки зрения наша экспедиция закончилась провалом; но ведь в конце концов именно благодаря ей я оказался там, куда так долго стремился, — там, где произошло это ужасное сражение. Хоть на шаг, но я все же приблизился к установлению истины. Более того, я выяснил нечто чрезвычайно важное: сообщение адмирала Фрейзера было ошибочным. Сражение произошло совсем не там, где оно должно было происходить, если верить официальным отчетам и картам.
Раньше «Шарнхорст» считали «счастливым» кораблем, морской легендой; кораблем, которому удавалось ускользать от своих противников и даже обманывать их. А когда наступил конец, ведь фактически никто не видел, как затонул корабль, — за исключением молодых матросов, которым пришлось бороться за свои жизни в ледяной, покрытой пленкой нефти арктической воде.
Мы поняли, что теперь уже никто никогда не скажет точно, где именно все случилось. Остова корабля не было там, где он должен был находиться. «Шарнхорст» исчез навсегда.
Наступило утро, на юго-западе мы увидели силуэт мыса Нордкап — нависший над поверхностью моря почерневший, избитый штормами бастион, укрывшийся под рваными, взлохмаченными облаками. Стоявшую перед нами задачу мы решить не смогли, но я не собирался сдаваться. Сказать, что я вообще ничего не нашел, было все-таки нельзя. Я нашел цель и четко знал, что делать дальше. Следовало вернуться к исходной точке, изучить подлинные документы и побеседовать с очевидцами. Только с их помощью я мог реализовать свою мечту.