Глава XXVIII ПАМЯТЬ
Глава XXVIII
ПАМЯТЬ
Память о М. С. Воронцове была увековечена еще при его жизни. Александр I решил отметить подвиг России в войне с Наполеоном устройством в Петербурге в Зимнем дворце Военной галереи. Над проектом зала галереи работал известный архитектор К. И. Росси. А писать портреты генералов героев Отечественной войны 1812 года было доверено английскому художнику-портретисту Джорджу Доу. Первоначально Доу трудился один, а в дальнейшем его помощниками стали молодые русские художники В. А. Голиков и А. В. Поляков.
25 декабря 1826 года, в 14-ю годовщину изгнания остатков армии Наполеона из России, состоялось открытие Военной галереи. В торжестве помимо семьи императора и высшей знати участвовали многие прославленные герои, изображенные на портретах галереи. К открытию Военной галереи было написано 236 портретов. К 1829 году галерея пополнилась новыми портретами. Их стало 332.
Портреты в галерее расположены в 5 рядов. Портрет генерал-лейтенанта графа М. С. Воронцова висит на почетном месте — в первом ряду. В первом же ряду висят портреты боевых товарищей Михаила Семеновича — генерал-майора А. X. Бенкендорфа, генерал-лейтенанта А. П. Ермолова, генерал-майора А. А. Закревского, генерал-лейтенанта И. Ф. Паскевича, генерал-лейтенанта И. В. Сабанеева и генерал-лейтенанта графа Э. Ф. Сен-При.
В конце 30-х годов XIX века известный немецкий художник-баталист Питер Хесс получил от Николая I предложение написать серию картин с изображением важнейших событий войны 1812 года. Работа над серией из 12 картин заняла 17 лет. В настоящее время две батальные картины П. Хесса «Сражение при Бородино 26 августа 1812 года» и «Отступление французов через Березину 17 ноября 1812 года» находятся в Военной галерее. В центре полотна «Сражение при Бородино» художник изобразил раненого князя П. И. Багратиона. Справа от Багратиона в шляпе и с аксельбантом на правом плече стоит начальник его штаба граф Э. Ф. Сен-При. Слева изображен на белом коне командир 3-й пехотной дивизии П. П. Коновницын. Он слушает приказание Багратиона. А еще левее в небольшой телеге с подбитым колесом увозят с поля битвы раненых М. С. Воронцова и кирасирского обер-офицера. На груди Михаила Семеновича среди других наград выделяется золотой Мальтийский крест на Георгиевской ленте, полученный им за участие в штурме Базарджика.
П. Хесс умышленно нарушил хронологию событий Бородинского сражения. В действительности раненый М. С. Воронцов был увезен с поля боя за несколько часов до того, как разрывом вражеской гранаты был ранен П. И. Багратион. Видимо, не без согласия Николая I, художник решил пренебречь точностью во времени, чтобы на картине были изображены оба героя сражения — П. И. Багратион и М. С. Воронцов.
По заказу Николая I немецкий художник Ф. Крюгер написал несколько парадных портретов М. С. Воронцова. На одном из них Михаил Семенович изображен со всеми орденами и регалиями. Этот портрет был признан каноническим и получил широкое распространение во множестве эстампов. Изображение Михаила Семеновича с этого портрета использовалось даже в лубках.
8 сентября 1862 года в Новгороде состоялось торжественное открытие памятника «Тысячелетие России». Автором проекта памятника был молодой художник М. О. Микешин. По многофигурности памятнику «Тысячелетие России» нет равных в мире. Это своеобразная энциклопедия российской истории.
По форме памятник напоминает колокол. Его венчает огромная держава с крестом. Крест поддерживает ангел, а перед ним стоит преклонив колена женщина, символизирующая Россию. В нижней части памятник украшен бронзовым поясом с барельефами самых видных деятелей России за тысячу лет ее истории. Пояс имеет 27 метров в длину и 1,5 метра в высоту. Фигуры на поясе выполнены по рисункам Микешина группой скульпторов. 109 человек составили четыре раздела.
Первым на барельефном поясе помещен раздел «Государственные люди». Он начинается изображением Ярослава Мудрого, а завершается фигурами Николая I и М. С. Воронцова. Таким образом, М. С. Воронцов был признан самым выдающимся государственным деятелем во время царствования Николая Павловича. Никто из немалого числа известных государственных мужей не оказался равным ему по заслугам перед отечеством. Впрочем, изображение генерал-фельдмаршала М. С. Воронцова могло находиться и в следующем разделе «Военные люди и герои», например, рядом с изображением его боевого товарища генерал-фельдмаршала И. Ф. Паскевича.
В высочайшем манифесте от 25 декабря 1812 года Александр I дал обет воздвигнуть в Москве храм во имя Христа Спасителя, который напоминал бы потомкам о доблести их предков. Автором проекта храма стал архитектор К. А. Тон. Строительство храма было завершено в 1883 году.
На стенах нижнего коридора храма помещены 177 мраморных плит, на которых дано краткое описание важнейших сражений Отечественной войны 1812–1814 годов. В описании сражения при Бородине 26 августа 1812 года среди отличившихся назван и генерал-майор граф Воронцов, но в длинном списке награжденных орденом Св. Георгия его нет. Подвиг М. С. Воронцова, о чем рассказывалось выше, был отмечен лишь алмазными знаками к ордену Св. Анны. Граф М. С. Воронцов, но уже в звании генерал-лейтенанта, назван и среди отличившихся в сражении при Лейпциге.
В описании сражения при Краоне говорится, что войсками командовал генерал-лейтенант граф Воронцов и что он был награжден орденом Св. Георгия 2-й степени. Полковник С. И. Маевский, отразивший со своим полком 10 атак французов, получил орден Св. Георгия 4-й степени. Граф Воронцов назван среди отличившихся и в рассказе о покорении Парижа.
После пожалования М. С. Воронцову генерал-фельдмаршальского звания русский художник Б. П. Виллевальде написал его портрет для фельдмаршальского зала Зимнего дворца. На портрете Михаил Семенович одет в общегенеральскую форму, введенную в 1855 году. На нем мундир-кафтан с золотым шитьем, красные брюки с золотыми лампасами. Он держит каску с белыми, черными и оранжевыми петушиными перьями. На генерал-адъютантских эполетах скрещены фельдмаршальский жезл и вензель Александра I. На груди многочисленные ордена, на шее портрет Николая I в алмазном обрамлении. Рядом с фигурой Воронцова на камне лежат изображение карты Кавказа и отделанный золотом и эмалью фельдмаршальский жезл.
Вскоре после смерти М. С. Воронцова одесситы обратились к Александру II с просьбой разрешить начать сбор денег по подписке на сооружение в Одессе памятника их прославленному генерал-губернатору. Разрешение было дано, подписка прошла весьма успешно. Автором памятника стал архитектор Брюггер.
Открытие памятника состоялось 8 ноября 1863 года — через 7 лет и 2 дня после смерти светлейшего князя. «В пятницу, 8 ноября, в день св. Михаила, Одесса отпраздновала торжество открытия памятника светлейшему князю Михаилу Семеновичу Воронцову, — сообщалось в „Одесском вестнике“. — С утра обширная Соборная площадь, на которой воздвигнут памятник покойному князю, спустя семь лет после его кончины, наполнилась густыми толпами народа, которого в тот день насчитывалось до 20 000 душ. Вся площадь, все окружающие улицы, все окна, балконы и крыши домов пестрели народом. Прямо против собора устроен был обширный временный помост для зрителей при доме господина Мими. Около 12 часов дня, после божественной литургии, совершенной в кафедральном соборе преосвященным Димитрием, архиепископом Херсонским и Одесским, процессия <…> двинулась из собора и заняла назначенные ей места вокруг памятника, где устроены были 4 платформы: для духовенства, генералитета, местных и иногородних граждан. При торжестве присутствовали: господин Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор и командующий войсками Одесского военного округа генерал-адъютант Коцебу, генерал-адъютант граф Строганов, одесский градоначальник, воспитатели учебных и благотворительных организаций, представители дворянства, духовенства, депутации от разных городов, от немецкой и болгарской колоний, от татар, старейшины, мастеровые, трудившиеся по сооружению памятника, инвалиды, служившие под начальством покойного князя М. С. Воронцова, отряды войска <…> Представители дома князя Воронцова находились: светлейшая княгиня Е. К. Воронцова и генерал-адъютант светлейший князь С. М. Воронцов»1. Затем был совершен церковный обряд освящения памятника. Завершилось торжество прохождением войска церемониальным маршем.
На памятнике М. С. Воронцов изображен во весь рост в мантии, с фельдмаршальским жезлом в руке. На пьедестале памятника барельефы. На одном надпись — «светлейший князь Михаил Семенович Воронцов», на других изображения — «Краон 1814 года», «Варна 1828 года» и с сельскохозяйственными эмблемами слова «Новороссийский и Бессарабский генерал-губернатор». Ограда памятника состояла из 12 чугунных тумб, украшенных гербом князя, и натянутой между ними цепью. Памятник и сейчас стоит на прежнем месте.
С такой же просьбой дать разрешение на сбор денег по подписке для сооружения памятника М. С. Воронцову в Тифлисе обратились к Александру II дворянство и А. И. Барятинский. Император дал согласие и первым внес 3 тысячи рублей. От имени великих князей было внесено 2 тысячи рублей. От военных и представителей разных сословий стали поступать взносы — от нескольких рублей до нескольких тысяч.
Начал работу над памятником известный скульптор Н. С. Пименов. А после смерти скульптора работу над памятником закончил его ученик Крейтан. На установленном в Тифлисе памятнике М. С. Воронцов был изображен в парадной форме, в накинутой шинели, с шашкой на поясе, папахой в левой руке и фельдмаршальским жезлом в правой. Памятник был окружен двойным рядом цепей между восемью вертикально поставленных пушек.
Открытие памятника состоялось 25 марта 1867 года, в 22-ю годовщину приезда М. С. Воронцова в Тифлис. В годы Гражданской войны прошлого века памятник был разрушен.
Кроме живописных и скульптурных изображений есть еще один портрет М. С. Воронцова. Соавторами этого своеобразного портрета являются те, кто знал близко Михаила Семеновича, кто общался с ним, кто с ним дружил или служил в его подчинении. Штрихи этого портрета сохранились в письмах, на страницах воспоминаний, в других документах. Этот портрет Михаила Семеновича является особенно многокрасочным.
С. Р. Воронцов (в письмах к Ф. В. Ростопчину):
«Я умоляю вас перенести вашу дружбу ко мне на моего Михаила: он честный малый, добрый и истинно Русский, он никогда не совершит ничего недостойного и будет всегда так поступать, как Русскому дворянину надлежит».
«Михаил — прямое сокровище в смысле всего благоразумного, доброго, высокого и благородного. Мне не стыдно так выражаться о нем перед таким другом, как вы, который его хорошо знает»2.
Э. С. Андреевский:
«Дело для Воронцова было не только постоянною нравственною потребностью, но и священным долгом».
«Недаром получил он воспитание в Англии, где с детства внушается в людях уважение к святости долга».
«Всегда и везде он, по влечению своего характера, старался облегчить участь подсудимых».
«Россия и русский народ лишились не просто гражданина, не дюжинное создание творческой силы, не человека с обыкновенными качествами ума и сердца. Еще светла была память о неутомимой и многоплодной деятельности Воронцова на пользу царской службы, еще помнили, как от вчерашнего дня, и блеск его дивного сложения, и христианскую кротость его души. По милости и доверию своих государей, Воронцов неоднократно располагал почти неограниченной властью и держал в руках своих участь целых племен и обширнейших областей, но легко жилось при Воронцове, и каждый край, которым он управлял, не остался без какого-нибудь им самим вызванного существенного улучшения».
Он «не мог переносить Петербургского климата и его бюрократии»3.
Р. И. Андронников:
«Этот великий государственный деятель был совершенно чужд <…> всякого пристрастия; напротив, его великая душа скорее способна была извинять и прощать слабости человека, чем преследовать или мстить за отца сыну»4.
А. И. Барятинский:
«Храбрость была чисто джентльменская, всегда спокойная, всегда ровная. Часто случалось, что во время сна главнокомандующего раздавалась тревога в самой главной квартире. Князь Воронцов просыпался, спокойно вынимал шашку и спокойно говорил: „господа, будем защищаться“».
«Если бы князь Воронцов ничего не сделал более того, что уже им сделано, то и тогда заслуги его огромны: он первый показал и убедил всех, что можно быть отличным Кавказским офицером, не нося мазаных дегтем сапог и не выпивая при всех по несколько рюмок водки»5.
К. К. Бенкендорф:
«Энтузиазм к новому начальнику был безграничный: никогда еще население Тифлиса не видело в представителе всемогущего сардаря более ласкового приема, ни большей доброты и мягкости в соединении с таким величием. Таково было впечатление на массы. У лиц же, окружающих графа, к этому общему впечатлению присоединялось еще и удивление, и некоторое смущение, так как новый начальник не походил ни на одного из своих предшественников. Строились всевозможные догадки, старались его поймать на чем-нибудь, испытывали, но он не поддавался никакому объяснению и оставался неуязвимым. Своей непроницаемостью, в этой стране интриг, граф Воронцов приводил в отчаяние самых бывалых и продувных».
«Обладая в высшей степени всеми качествами, всеми данными, чтобы покорять сердца или просто нравится, которые всем хорошо известны, граф Михаил Семенович соединял с ними еще и те, которые в России подкупают все симпатии и всегда пленяют. Я хочу сказать о внешности графа. Красавец в свои 65 лет, высокого роста, с прекрасными и изысканными манерами, граф прежде всего был большой барин, качество тем более почтенное, что оно со дня на день становится все более и более редким»6.
А. М. Дондуков-Корсаков:
«Приступая к характеристике такой высоковыдающейся личности, как личность князя Воронцова, я не намерен касаться официальной ее стороны, которая доставила князю заслуженную память, как одного из самых просвещенных, замечательных деятелей своего времени. Я могу указать на те особенности его жизни, на те оттенки проницательного ума его, те слабости и достоинства натуры его, которые имел случай так близко изучить во время долголетней моей службы при покойном наместнике Кавказа».
«Меня вполне поразила величественная наружность моего начальника. Высокого роста, с густыми седыми волосами, без усов и бакенбардов, при отсутствии всякой военной вытяжки, к которой в то время так привык глаз; необыкновенное достоинство и простота в речах и манерах, при обаятельном обхождении составляли в графе Воронцове редкое исключение из всех военных сановников той эпохи <…> Необыкновенная приветливость и вежливость графа нас всех на первых порах как бы озадачила и казалась чем-то неестественным в начальнике».
«Сколько раз я имел случай убедиться в жизни, что официальная недоступность, напускная важность и театральность форм скрывают в начальнике истинную неуверенность собственного достоинства и желание наружными формами прикрыть скудость нравственного содержания своего <…> Воронцов так высоко стоял своим прошедшим и настоящим, что он не опасался никогда показать себя человеком во всех случаях сношений своих с подчиненными и управляемыми».
«Князь чрезвычайно высоко понимал и ценил военные доблести, давая собою пример исполнения воинского долга с тою естественностью и простотой, которые еще более выставляли его достоинства. Он не любил хвастовства в военном деле и вообще всякого фанфаронства, и в храбрости более всего ценил скромность; трусость он презирал глубоко, а человек, подверженный этой слабости, окончательно терял в его глазах».
«Князь принимал всегда участие во всех даже частных делах его приближенных. Достаточно было ему узнать о нуждах кого-нибудь, чтобы совершенно естественно и просто придти ему на помощь со свойственной ему одному только деликатностью grand seiqneura. Он был чрезвычайно щедр, но вместе с тем разборчив. Часто случалось мне докладывать ему о нуждах беднейших офицеров, и никогда он не отказывал в пособии или даже в выручке из затруднительного положения заслуженных и достойных людей».
«В сношениях с людьми князь выказывал замечательный такт и знание человеческого сердца; он с каждым умел говорить подходящим языком; особенно простота и приветливость его обвораживали всех, имеющих к нему дело. Всякий выходил от князя под обаянием его приема, довольный и полный надежд».
«Князь совершенно не обращал внимания на форму, лишь бы была суть дела. Так, совершенно безразлично было написать ему рапорт по возложенному поручению на белой или серой бумаге, явиться за приказаниями или с докладом в мундире или в сюртуке без эполетов и т. п. Вообще, в службе он держался духу и смыслу, а не наружной формы. Для окружающей его молодежи и приближенных нельзя было вообразить себе более снисходительного, внимательного и доброго начальника. Все шалости молодежи, разумеется не имеющие характера ни буйства, ни явного неприличия, встречали скорее в нем симпатичный интерес к проявлениям молодости, чем взыскательное отношение начальника к своим подчиненным».
«Князь был враг всяких канцелярских формальностей, он не переносил бюрократизма во всех его видах, а постоянным предметом его язвительных насмешек были чиновники приемной начальника Штаба и другие лица управления».
«Многосложный свод наших законов князь глубоко презирал, он мало его знал и всегда уверял, что ежели не в одной, то в другой книге можно найти тот закон, который желаешь».
«Нельзя сказать, чтобы князь был рабом своих привычек, — когда этого требовали обстоятельства, он всегда подчинялся и иным условиям, никогда не изменяя ни сдержанности своей, ни обаятельному своему со всеми обхождению. Князь крайне невзыскателен был в своих требованиях; дорогой, походами он удовлетворялся самыми простыми помещениями. Ужасные, далеко не гастрономические, обеды и вообще пища, которую приходилось есть в поездках наших и на приглашенных обедах в провинции, совершенно удовлетворяли князя, лишь бы были щи, каша, баранина или рис. Я никогда не встречал человека его лет более сносливого выдерживать всякого рода лишения, более неразборчивого, менее взыскательного и всегда спокойного, как князь Воронцов. Сила воли его в этом случае была замечательна». «А Щербинин с обыкновенным юмором своим уверял, что не стоит иметь такого громадного состояния, чтобы голодать в продолжении более 60-ти лет».
«Я старался привить себе его широкие взгляды на глубокую преданность чувству долга, его стойкость в преодолении препятствий и, к сожалению, только до известной степени мог усвоить уживчивость его характера, особенно со старшими».
«Меня всегда поражало во всех случаях самообладание князя. Никогда почти он не выходил из сдержанности своей и не изменял хладнокровной осанке своей. Раздражение его замечалось только некоторым дрожанием голоса, известною гримасою рта и прищуривания глаз, но в словах его почти никогда не вкрадывалось какое-либо резкое выражение».
«Князь от природы щедро наделен был всем тем, что составляет высокую, во всех отношениях выдающуюся из ряда, государственную личность. Знаменитое рождение, огромное состояние, многостороннее и тщательное воспитание, сроднившее его по взглядам и привычкам с либеральными формами просвещенной Англии, наконец проницательный от природы ум его, самое мягкое любящее сердце и сила воли, ознаменовавшая блистательное поприще его жизни, создали в князе Воронцове человека, назначенного судьбою играть видную роль в его эпохе, служившей проявлению стольких высоких доблестей в отечестве нашем»7.
А. П. Ермолов:
«Мы уже божимся тобою. Случается, в разговорах между людьми тебе известными, что если рассуждаем о ком, то чтобы высокое дать понятие, говорим: этого и Михаил не скоро проникнет. Конец однако же всегда тот, что брата Михаилу никто не проведет».
«Читаю о тебе в газетах. Вижу похвалу Веллингтона Русским войскам. Воображаю состояние их под твоим начальством и с твоею заботливостью. Радуюсь душевно, что ты доброе о Русских мнение распространишь и утвердишь в землях чужих, где долгое время не знали цены их».
«Мне одного только жаль в тебе, что ты не имеешь неприятелей. Не смешивай с ними завистников: это люди почтенные, которые служат проповедниками того, кто возбуждает в них чувство зависти, и непременно служат к его пользе. Но для счастия человека надобны неприятели. Они удерживают в бдительности и оживляют силы к деятельности. Я только тем и живу. Какое сладостное существование назло своим неприятелям».
«Ты обладаешь магическою силою, и у тебя исполняются все предначертания. Многое сделано в твое управление страною, что наследникам твоим казаться будет неразгаданной задачею. Ты врежешь в скалы Кавказа эпоху царствования Императора и имя могущественного его наместника»8.
П. С. Котляревский:
«О намерении Вашем поставить маленький памятник при Гандже и в Ленкорани, не увлекаясь честолюбием, скажу Вам, что оно для меня лестно, потому более, что Ганджею открыта первая Персидская война, и одна из первых пуль досталась мне; при Ленкорани закончена Война, и три из последних пуль достались мне же; следовательно, и начал и кончил кровью. Но для меня вдвое было бы приятнее, когда бы на Ганджинском памятнике можно показать тот момент, в который Вы взяли меня, раненого, под одну руку, а взявший под другую, егерь моей роты Иван Богатырев, был тут же убит. Эту картину хочу я иметь написанной хорошим живописцем и передать ее в род мой с завещанием хранить и питать благоговейное уважение к имени Вашему до позднейшего потомства»9.
А. И. Левшин:
В Петербурге в 1823 году М. С. Воронцов «формировал свое управление и предложил мне вступить в него; я принял это предложение с восхищением. На самых первых шагах новый начальник мой очаровал меня своею вежливостью, любезностью, умом и пылким стремлением к общей пользе. Очарование это продолжалось 15 лет, то есть во весь период служения моего под его начальством, и, могу смело сказать, что я разделял это чувство почти со всеми моими товарищами»10.
С. И. Маевский:
«Граф в обращении с военными подчиненными имел весь дар очарования. Он был обожаем от офицера до солдата. В минуту боя он требовал самоотвержения; вне боя — любил свободу и простоту; за его столом обедывало нас по 100, по 200 человек; его дом был нашею гостиницею, где мы жили безвыходно».
С. Н. Марин:
«Ты не можешь ни писать, ни говорить не согласно с твоими чувствами»12.
Н. Н. Мурзакевич:
«Сколько-нибудь полезным людям не надлежало искать покровителя для представления ему; он сам их отыскивал, сближался с ними и затем неизменно оставался одинаково расположенным к ним».
«Я никогда ни в ком не находил той душевной простоты, соединенной с теплотою сердца, какою был одарен граф Михаил Семенович»13.
Николай I:
«Я всегда говорил, что нет другого человека в России, как князь, который бы так был способен и так умел творить, созидать, устраивать. Его голова не годится для мелочей. Доказательство этому, что в короткое время пребывания на Кавказе он успел осмотреть большую часть края и положить начало таким предположениям, о которых давно думали, но ничего до сих пор не сделали»14.
И. Ф. Паскевич (в письме к М. С. Воронцову):
«Не забыл ли ты своих друзей; по крайней мере они о тебе помнят и, будучи в холодной разоренной Руси, вспоминают о твоих желаниях облегчить судьбу несчастных наших подчиненных; — так я проповедую твои установления, испытываю на то ближайшего моего командира <…> Я хоть теперь и остался старшим в корпусе, по его отсутствию на несколько месяцев, но если бы я и вздумал сделать некоторые установления, то верно по приезде его он найдет причины для их опровержения <…> Время еще не пришло, когда человеколюбие будет общее мнение в войске; оно случится, когда Воронцов с прекрасною душою будет во главе его»15.
Ф. В. Ростопчин:
«Что за прекрасная у него душа! Скромность равна в нем доблести и честности. Лестно знать его своим соотечественником, почетно служить с ним вместе и быть ему признательным»16.
В. А. Соллогуб:
«Воронцов был действительно русским солдатом, и таким, каких дай Бог много! Я отроду не встречал такой холодной и беззаботной храбрости. Сколько раз мне случалось видеть Воронцова в схватках с горцами. Всюду впереди, он отдавал приказания, шутил, улыбался и нюхал табак, точно у себя в кабинете. Особенно поразил он меня однажды, когда после незначительной перестрелки у нас с горцами завязалось жаркое дело; неприятель несколько раз окружал нас, мы чуть было не попали в плен, потеряли много людей и, наконец, под вечер, изнуренные, грязные, пробыв целый день под градами пуль, возвращались на главную квартиру; по дороге ежеминутно свистели пули рассыпавшегося в кустах неприятеля. Все, насторожившись, переглядывались и осматривались, один Воронцов спокойно ехал на своей изнуренной и еле передвигавшей ноги лошади. Надо заметить, что ему тогда уже минуло за 70 лет, в тот день он, как и мы, ничего не ел, не слезал с лошади и все время находился на самом опасном месте».
«Никто лучше Воронцова не знал русского солдата, никто выше не ценил его беззаветной храбрости, терпеливой выносливости, веры в провидение и смирения».
«Я имел случай в Риме, в начале 40-х годов, видеться с Воронцовым в продолжении целого месяца почти ежедневно, и могу сказать, что и тогда, и впоследствии, когда служебные и дружественные отношения в течение нескольких лет сблизили нас окончательно, он оставил во мне навсегда впечатление одного из самых замечательных людей своего времени. Он обладал в высшей степени тремя очень редкими между русскими людьми качествами: необыкновенной настойчивостью, непреклонностью и твердостью убеждений и самой утонченной вежливостью».
«Чем объяснить это вечно улыбающееся самообладание? Презрительностью большого барина, считающего, что все, что его окружает, ниже его, и поэтому равно относящегося ко всем? Но Воронцов был слишком умен и человечен, чтобы поддаваться близорукой спеси, свойственной ограниченным людям знатного происхождения».
«Раз только я видел Воронцова изменившим своей, можно сказать, беспощадной вежливости; он оказался впоследствии очень больным».
«Князь Михаил Семенович обладал драгоценным для государственного человека даром окружать себя людьми, если не всегда замечательными, то способными, трудящимися и добросовестными, что во время николаевское, когда всякий служащий человек считал казенное имущество чуть ли не собственным достоянием, являлось большой редкостью»17.
Э. И. Стогов:
«Не забуду, так расскажу о Бенкендорфе, о Паскевиче, о князе Меншикове — какие это все гиганты издали, но увы, только издали, а подойди близко… Вот Михаил Семенович Воронцов, тот и близко не теряет»18.
О. О. Чижевич:
«Постоянные приемы, обеды и балы в салонах князя Воронцова соединяли и знакомили между собою все, что было порядочного в Одесском обществе. Гостеприимство и любезность хозяев превышали всякие похвалы. В одном случае князь был менее любезен, — это в отношении курящих. Сам он, как англичанин, не курил и не переносил табачного дыма. По окончании званого обеда он обыкновенно обращался к мужчинам с следующею фразою: „Господа, кто имеет скверную привычку курить, прошу в отдельную комнату“. После такого приглашения курящих не оказывалось»19.
М. П. Щербинин:
«Высокой душе покойного князя были чужды всякие чувства, его недостойной, злобы и желания гнусной мести. Как истинный христианин, проникнутый учением Спасителя рода человеческого, он прощал своим врагам, за зло творил добро; и я мог бы привести несколько примеров, оказанных им услуг и милостей своим лютейшим недоброжелателям, преимущественно даже перед теми, в преданности и любви коих к нему он был вполне уверен»20.
М. С. Воронцов о себе:
«Я никогда не помышлял искать ни чинов, ни власти, для этого следовало бы вращаться при дворе, который я всегда избегал, и среди придворных, которых я не любил»21.
Из обращения Михаила Семеновича к сыну Семену Михайловичу:
«Люди с властью и с богатством должны так жить, чтобы другие прощали им эту власть и богатство»22.
ПЕСНЯ
Кто борец с Наполеоном,
Поборол грозу бойцов
В славной битве под Краоном?
Ратный вождь наш Воронцов!
Кто царю сподвижник нужный,
Вождь — правитель городов,
Укротитель Руси южной?
Наш вельможа Воронцов.
Кто избранник, вождь маститой,
На Кавказе от врагов
Стал отечества защитой?
Руси честь — наш Воронцов!
В. Филимонов23.
* * *
В недавнем прошлом не появлялось серьезных исследований, посвященных жизни и деятельности М. С. Воронцова. Но в последнее время положение стало меняться. В книге О. Ю. Захаровой «Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. С. Воронцов. Рыцарь Российской империи» подробно рассказывается об отдельных этапах жизненного пути Михаила Семеновича. В книге В. В. Дегоева «Большая игра на Кавказе: история и современность» дается самая высокая оценка командования М. С. Воронцовым Отдельным Кавказским корпусом и выполнения им обязанностей наместника на Кавказе. В книге М. А. Давыдова «Оппозиция Его Величества» положительно оцениваются взгляды и действия не только М. С. Воронцова, но и его друзей. В монографии М. И. Микешина «М. С. Воронцов. Метафизический портрет в пейзаже» доказывается, что Алупкинский комплекс есть «отражение», «автопортрет» его хозяина-творца. В книге В. Н. Алексеева «Графы Воронцовы и Воронцовы-Дашковы в истории России» рассказывается о представителях рода Воронцовых от древних времен до наших дней. Статьи о М. С. Воронцове имеются в Трудах Воронцовского общества и в других изданиях.
Можно надеяться, что предлагаемая читателям биография М. С. Воронцова сыграет свою роль как в восстановлении доброго имени этого благороднейшего человека, так и в утверждении достойной оценки его многообразной и самоотверженной деятельности на благо нашего Отечества на военном и гражданском поприщах.