«Я где-то точно наследил…»

«Я где-то точно наследил…»

Итак, на протяжении более чем трех месяцев Высоцкий отсутствовал на родине, а спустя всего неделю (!) после возвращения туда вновь ее покинул — вылетел в Париж. Именно для этого он еще весной и писал свое письмо в МВД СССР с просьбой разрешить ему выезжать за границу чаще одного раза в год — чтобы беспрепятственно иметь возможность курсировать по миру. Причем выглядело это все как просьба на законных основаниях: дескать, моя жена иностранка, хочу видеться с ней почаще. Никакой иной причины в этом заподозрить было нельзя.

В Париже Высоцкий пробыл всего неделю. Стоило ли летать? Видимо, стоило, поскольку в те дни наш герой принял участие в важном идеологическом мероприятии, ради которого, судя по всему, он туда и приехал. Речь идет о празднике «Ситэ Интернасьонал», проводимом коммунистической газетой «Юманите». Отметим, что ее главным редактором с 1958 года был Рене Андрие, а должность политического директора с 1974 года занимал Лоран Леруа — близкий приятель Марины Влади. Именно при нем и началась «раскрутка» этим изданием певца Высоцкого во Франции; он же, как мы помним из мемуаров Влади, содействовал тому, чтобы Высоцкий стал выездным в 1973 году. Причем участие героя нашего рассказа в празднике «Ситэ Интернасьонал» было его первым публичным выступлением под эгидой ФКП. Однако никакой тени это на него, полузапрещенного певца, не бросало: ведь ФКП в своих идеологических воззрениях все сильнее дистанцировалась от Москвы.

11 сентября Высоцкий дал еще один концерт в Париже — для представителей русской эмиграции: анонс этого представления появился в той же «Юмианите». Отметим, что это был первый публичный концерт Высоцкого за границей. Именно тогда начинался путь к его будущей натурализации на Западе.

В Москву Высоцкий вернулся 14 сентября. А спустя две недели в «Таганке» чествовали Юрия Любимова — ему исполнилось 60 лет. Не остались в стороне и власти, наградившие юбиляра ни много ни мало орденом Трудового Красного Знамени. Подарок был более чем неожиданный, учитывая то, что каких-нибудь несколько месяцев назад, 29 мая, главная газета страны «Правда» в пух и прах раздолбала его последний спектакль «Мастер и Маргарита». В статье заведующего отделом газеты Н. Потапова под названием «Сеанс черной магии на Таганке» автор возмущался, что в год 60-летия Великого Октября, когда вся страна готовилась достойно встретить юбилей и театры соревновались в спектаклях на революционную тему, режиссер «Таганки» Юрий Любимов поставил спектакль, где главным героем вывел Сатану. «Нет! — восклицал автор. — Там, где «правит бал» булгаковский Сатана, шаги реальной истории не слышны». После этого многие предрекали закат карьеры Юрия Любимова и его детища. Ан нет — заката не случилось. Более того, ситуация развернулась в обратном направлении. Любимова к юбилею собирались сделать народным артистом СССР и наградить его орденом Боевого Красного Знамени. Однако в итоге решили обойтись более скромным награждением: «народного» отменили, а вместо Боевого ордена дали Трудовой. Плюс к этому разрешили «Таганке» отправиться в ее первую западную гастроль — во Францию, причем под крылом все той же ФКП.

В этом же русле развивалась и судьба Высоцкого — ведущего актера «Таганки». У него с 11 октября начались гастроли в Казани, причем он дает концерты на самых вместительных площадках: во Дворце спорта и в Молодежном центре. Ведь где он, например, обычно выступал до этого? В Домах и Дворцах культуры, кинотеатрах и театрах, НИИ, различных учебных учреждениях — школах, институтах, училищах, редакциях газет и журналов, издательствах и т. д. Короче, в залах, где могло собраться всего лишь несколько сотен человек. Однако, как мы помним, еще со второй половины 76-го в «верхах» было принято решение расширить концертную аудиторию Высоцкого и начать его допускать до более вместительных залов. В 1977 году эта инициатива обрела свой окончательный размах — Высоцкий стал буквально не вылезать из многотысячных Дворцов спорта. Казанские выступления были в этом отношении стартом — концерты в харьковском ДС в мае 1975-го и дубненском ДС в феврале 1976-го были всего лишь эпизодами, после чего началось массовое «окучивание» Высоцким всевозможных ДС и даже цирков. Например, в январе 1978 года он даст в Северодонецке 15 концертов в местном Дворце спорта в течение всего лишь пяти дней (по четыре концерта в сутки!), собрав на них несколько десятков тысяч зрителей. В Кривом Роге он даст 12 концертов за три дня в местном цирке. Затем будут концерты во Дворцах спорта в Запорожье (13 выступлений), в Ставропольском госцирке (21 выступление за 8 дней) и т. д. Короче, якобы гонимого властями Высоцкого эти власти гнали на самые вместительные концертные площадки.

Чем же был вызван этот пиар «Таганки» и лично Высоцкого, на который осенью 77-го пошли советские власти? Ведь и театр, и его ведущий актер по-прежнему не вписывались в официальную советскую идеологию и считались чуть ли не диссидентами от культуры. А тут вдруг такие привилегии и почести? Например, когда 1-й заместитель председателя Президиума Верховного Совета СССР В. Кузнецов вручал Любимову орден, то шепнул ему на ухо: «А ведь мы поначалу хотели наградить вас боевым орденом Красного Знамени». Вот ведь какая штука — почти диссиденту и боевой орден! Или Любимов к тому времени уже перестал восприниматься в верхах как диссидент? Тогда как объяснить появление статьи в «Правде»? Только одним: мнения в верхах на этот счет продолжали быть разными — одни считали Любимова и его «Таганку» вредными, а то и враждебными советской идеологии, а другие, наоборот — числили их по разряду полезных. Среди последних деятелей выделялся шеф КГБ Юрий Андропов, который входил в триумвират, по сути и руководивший тогда страной. Ведь Брежнев, после инсульта в декабре 1974 года, стремительно дряхлел, и поэтому бразды правления страной оставались в руках нескольких человек: Юрия Андропова (КГБ), Андрея Громыко (МИД), Михаила Суслова (идеология), Дмитрия Устинова (Минобороны).

Напомним, что Андропов и Громыко одновременно стали членами Политбюро — в 1973 году, а Устинов вошел в высший ареопаг тремя годами позднее, присовокупив к этому и звание Маршала Советского Союза. Андропов в том же 1976 году стал генералом армии, а за два года до этого был награжден Золотой Звездой Героя Социалистического Труда за свои успехи на ниве обеспечения государственной безопасности. Он уже нацелился на пост генсека и поэтому с каждым годом вел себя все более уверенно и независимо, подтягивая во власть (и в культуру) социально близких ему деятелей либерального толка — например, земляка Михаила Горбачева из Ставрополя.

Но вернемся к казанским выступлениям Высоцкого в октябре 1977 года.

Вел он себя на них достаточно раскованно и в паузах между песнями даже стал позволять себе рассказывать некие юморески с политическим подтекстом, чего раньше с ним не случалось. Например, 17 октября, во время концерта в Доме актера ВТО, он рассказал следующее:

«Вы знаете, ведь сейчас уже все те времена прошли, что приезжает кто-нибудь из Советского Союза, и уже говорят: «А! Интересно!». Вот сейчас поехал Владимиров из Ленинграда (Игорь Владимиров — главный режиссер Театра имени Ленсовета. — Авт.) в Париж и еще, кстати, — в дни визита э-э… нашего Председателя Президиума Верховного Совета, Первого секретаря… э… Леонида Ильича Брежнева. И был визит, а в это время, значит, привезли спектакль, который написал Генрих Боровик про Чили. Ну и что? И там — человек двадцать людей. И все. Не пошли, и не загонишь. Никакая компартия не загонит, там солдат нет».

Зал встретил этот рассказ громким хохотом и аплодисментами. Самое интересное, что очень скоро «Таганка» отправится на гастроли во Францию, причем под «крышей» все той же Французской компартии. И у нее тоже возникнут проблемы с посещаемостью — на некоторых спектаклях будут полупустые залы. Но Высоцкий, вернувшись на родину, об этом в своих концертах тактично промолчит.

И еще. О тех казанских монологах Высоцкого в паузах между песнями были прекрасно осведомлены в казанском КГБ. Но относились к ним вполне благодушно. А ведь администратор Высоцкого В. Гольдман подстраховался: понимая, что за эти речи их по головке не погладят, сразу после концерта в ВТО попросил владельцев магнитофонов (а их было 12) сдать пленки. Все подчинились. Однако на следующий день выяснилось, что пленки сдали не все. Как вспоминал один из организаторов тех гастролей М. Тазетдинов, «Мне позвонили из КГБ: «Что за концерт был в ВТО?». Все нормально, говорю, пел, что положено. Уверенно так соврал, пленки же все сдали. «Ладно, ладно, — слышу в ответ, — знаем мы, что он пел, но ничего, нам понравилось». Значит, был и тринадцатый магнитофон…».

Вообще Высоцкий был отменным рассказчиком, но этот его талант не был известен широкому кругу людей — только близким друзьям. Это вполне объяснимо, учитывая тот факт, что его юмористические рассказы касались не кого-нибудь, а… самой что ни на есть верхушки КПСС. Особенно от него доставалось нескольким членам Политбюро: застегнутому на все пуговицы главному идеологу М. Суслову, министру культуры П. Демичеву, «хозяину» Москвы В. Гришину, президенту страны Н. Подгорному, «хозяину» Ленинграда Г. Романову. Вообще, как уже отмечалось, из всего состава Политбюро Высоцкий по-настоящему уважал только одного человека — шефа КГБ Юрия Андропова.

Кстати, сам Высоцкий чужую критику своих поступков воспринимал крайне болезненно. Например, он обиделся на злую пародию на себя, которую сочинил сатирик Аркадий Хайт, а озвучит Геннадий Хазанов в своем спектакле «Мелочи жизни» (1978). Выходит, про других можно, а про себя — ни-ни? Про «маразматиков из Политбюро» остри сколько хочешь, а про «злобствующую черепаху» нельзя? А почему нельзя, если кому-то из коллег, да и не только, вдруг показалось, что глаза Высоцкому буквально застит злоба на окружающую его действительность? Ведь написал же другой известный артист следующую эпиграмму на Высоцкого: «Ему велели слогом бойким повсюду сеять гниль и плесень, и черпать из любой помойки сюжеты ядовитых песен».

В этой эпиграмме обратим внимание на слово «велели», поскольку именно такое впечатление порой складывалось у многих людей от деятельности Высоцкого: дескать, его широкая гастрольная деятельность явно поддерживается определенными силами во власти, заинтересованными в существовании такого певца-бунтаря. Это, во-первых, поднимает престиж СССР на Западе как демократического государства, во-вторых — способствует приближению долгожданных либеральных реформ.

С либеральными реформаторами Высоцкий давно на дружеской ноге. Например, с «птенцом гнезда Андропова» Львом Делюсиным он дружит уже двенадцатый год. Солидный срок для того, чтобы срастись душами. Видимо, именно Делюсин был одним из тех, кто информировал Высоцкого о ситуации в «верхах», давал советы, с кем там стоит дружить, а с кем, наоборот, не рекомендуется. Высоцкий платил ему той же монетой: периодически приезжал к нему домой и исполнял свои новые песни, всегда интересуясь: ну, как? Вот и в конце октября 1977 года Высоцкий снова приезжает к своему либеральному другу и проводит очередной «квартирник».

Однако их разговоры касаются не только внутренней политики, но и внешней. Делюсин, как мы помним, является одним из известных в стране китаеведов — с 1972 года он работал главным научным сотрудником Института востоковедения АН СССР, возглавлял там отдел Китая, поэтому консультирует Высоцкого по вопросам контактов ЕС с Китаем и рассказывает, чем это может грозить СССР. Учитывая международную направленность деятельности Высоцкого, эта информация ему не помешает. Тем более, что вскоре после «квартирника» у Делюсина он в очередной раз, в третий за последние пять месяцев, отправляется во Францию, чтобы снова принять участие в очередном мероприятии тамошних коммунистов — в празднике, который проходит 26 октября в зале «Павиньон де Пари». Вообще о ситуации вокруг еврокоммунизма, сложившейся во второй половине 70-х в Западной Европе, стоит сказать отдельно.

Истоки еврокоммунизма уходили в конец 60-х, когда у западных коммунистов наступило разочарование в советском социализме после чехословацких событий и зародились надежды, что в бурлящей Европе они сумеют перехватить инициативу у своих оппонентов из конкурирующих партий. И такие надежды действительно имели под собой основания. Так, во Франции после двух десятилетий непрерывного правления правые потеряли доверие, и в их рядах начался раскол. Это привело к тому, что французские левые партии — ФКП и ФСП — решили объединиться в Союз левых сил летом 72-го. В соседней Италии коррупция и некомпетентность правящей Христианско-демократической партии тоже вызвали рост симпатий к коммунистам. В Испании доживала последние дни диктатура Франко, и у тамошней компартии также появились большие шансы встать во главе грядущих изменений.

Что касается участия Москвы в этом процессе, то она не имела больших возможностей вмешиваться в этот процесс, поскольку большинство западных компартий собирались прийти к власти именно на волне отрицания советского социализма. В итоге из трех ведущих западноевропейских компартий — ФКП, КПИ, ИКП, самой близкой Москве, как мы помним, оставалась французская. И когда ее руководство затеяло создать Союз левых сил; в Москве это дело одобрили, положившись на мнение аналитиков из Международного отдела ЦК КПСС, которые увидели в этом Союзе возможность победы ФКП в будущем. Но этот прогноз оказался ошибочным. К концу 77-го стало окончательно понятно, что Союз левых сил принес ФКП больше вреда, чем пользы, а лавры победителей достались их союзникам по блоку — социалистам. Благодаря Союзу, им удалось в значительной мере восстановить влияние и организацию своей партии: численность ФСП за пять лет выросла более чем вдвое и достигла 180 тысяч человек. Их лидер Франсуа Миттеран, а не вожак коммунистов Жорж Марше, стал претендовать на роль лидера всей левой оппозиции, а ФСП — на роль первой политической партии Франции. Как отметит чуть позже сам Жорж Марше,

«Политика нашей партии в период Союза левых сил привела к тому, что, по существу, мы поддержали идею, будто партия как таковая должна стушеваться, чтобы во Франции могли произойти изменения… Совместная программа породила иллюзии относительно социалистической партии, создавая впечатление, что она изменилась в такой мере, что между ФКП и ФСП исчезли различия…».

Неудача с Союзом толкнула Марше и его единомышленников в объятия еврокоммунистов Италии и Испании, которые на тот момент находились в лучшем положении — их опыт взаимодействия с соперничающими партиями оказался положительным. Как итог, в марте 77-го лидер ФКП имел личную встречу с лидерами ИКП и КПИ, где выразил согласие со многими позициями апостолов еврокоммунизма. Более того, в том же году Марше написал книгу, где он в открытую назвал себя еврокоммунистом, хотя до этого старался всячески этого термина применительно к себе избегать.

В Москве все с большей тревогой наблюдали за тем, как ФКП дрейфует в сторону по сути антисоветской позиции, разделяемой итальянской и испанской компартиями, хотя дрейф этот был вполне закономерен и во многом явился следствием ошибок самой Москвы, которая дала свое согласие на союз ФКП с социалистами. Впрочем, было большим вопросом, какой именно характер носила эта ошибка: непреднамеренный или все же сознательный. Ведь в том же Международном отделе, который и направлял стратегию КПСС и братских компартий в международном коммунистическом движении, и раньше было много сторонников еврокоммунизма, а в пору разрядки их и вовсе стало большинство. Эти люди считали благом союз коммунистов с буржуазными партиями, поскольку видели в этом перспективу такого же поворота и в деятельности самой КПСС. Эти люди лишь на словах называли себя ленинцами, а на самом деле во многом действовали вопреки его учению. Фактически ими были похоронены его слова, что главное в оппортунизме — идея сотрудничества классов. Продолжая работать в цитадели ленинизма, эти люди на самом деле были заодно с теми же испанскими коммунистами, которые убрали определение «ленинская» из названия своей партии. Испанцы призвали мировое комдвижение искать дорогу к социализму не на пути ленинской теории социалистической революции, а на некоем третьем пути — «между социал-демократизмом и марксистским социализмом». Не случайно в среде высших советских партноменклатурщиков ходил рукописный «самиздат» — работы наиболее воинствующего ревизиониста, французского еврея Ж. Элленштейна.

В Международном отделе ЦК КПСС и КГБ прекрасно были осведомлены об этих настроениях, однако сотрудники этих ведомств палец о палец не ударили, чтобы каким-то образом вмешаться. Например, на Лубянке, как и в высшем руководстве страны, считали, что наличие различных точек зрения на развитие комдвижения в партийной среде способствует борьбе мнений и выработке на этой основе правильных решений. Однако в случае с французским просчетом «международников» свою роль сыграло ведомственное противостояние между ними и чекистами. Чтобы указать Брежневу на этот просчет, а также на то, что закоперщиком еврокоммунистической ереси в ФКП является ее лидер и личный друг советского генсека Жорж Марше, Андропов в начале 77-го заслал во Францию своего «казачка» — старого чекиста, работавшего еще в сталинские годы в парижской резидентуре НКВД, который должен был с помощью своих прежних связей в ФКП и выявить главных тамошних смутьянов, чтобы на основе этих данных в Москве решили, как их нейтрализовать.

В итоге этой тайной экспедиции окончательно вскрылось то, о чем в Москве многие давно догадывались: что главным застрельщиком смуты являлся лидер ФКП Жорж Марше. За эту миссию, которая добавила Андропову лишних симпатий перед Брежневым, бывший энкавэдэшник был награжден орденом Красного Знамени. А шеф КГБ добился у генсека выдачи карт-бланша на операцию, целью которой была поддержка просоветских сил в руководстве ФКП. Правда, этих просоветских сил оставалось все меньше и меньше. Как итог, когда в конце июня 1977 года Брежнев был с официальным визитом во Франции и захотел встретиться с коллегами из Политбюро ФКП, чтобы поделиться с ними результатами своего визита, французы через Жоржа Марше ответили ему… отказом. При этом были названы причины этого отказа: дескать, Брежнев и К пытались расколоть ФКП и даже свергнуть нынешнее ее руководство, а отдельные руководители Международного отдела и вовсе ведут подрывную работу против ФКП в братских партиях.

Под этими руководителями в первую очередь подразумевался первый заместитель заведующего Международным отделом ЦК КПСС 50-летний Вадим Загладин. Он был выпускником МГИМО (1949), потом работал там преподавателем. В 1954 году стал редактором журнала «Новое время», а в 1961 году был переведен в Прагу, в журнал «Проблемы мира и социализма». Именно тогда он и сошелся с Юрием Андроповым, который в 1964 году вернул его в Москву к себе под крыло — в Международный отдел, в сектор социалистических стран. В начале 1967 года Загладин стал его заместителем, а после того, как в мае того же года Андропов ушел в КГБ, остался в Международном в той же должности зама, но уже у Бориса Пономарева. Наконец, в октябре 1975 года Загладин дослужился до должности первого зама и отвечал за работу с западными компартиями. И французы не случайно обвиняли его в «подрывной» деятельности — именно Загладин совершал поездки по Западной Европе (Италия, ФРГ, Бельгия, Швейцария и т. д.), где подбивал тамошних коммунистов не следовать примеру ФКП.

Судя по всему, и международная деятельность Высоцкого тоже замыкалась на Загладина по линии Международного отдела ЦК КПСС. Инициатива шла от сектора, ведавшего французским направлением, а замыкалось все на первом заме, который, кстати, с симпатией относился к творчеству Высоцкого, да и «Таганки» в целом. Как пишет его коллега-международник А. Черняев, «На нашем элитно-политическом горизонте Загладин незаурядная фигура». В июне 1977 года, к 50-летию, его даже наградили орденом Ленина.

Отметим, что именно в 1977 году заметно возросла активность Высоцкого на международном направлении. И поздней осенью 77-го он приехал в Париж, чтобы участвовать в шумной акции в поддержку промосковских сил в ФКП, приуроченной к 60-летию Великого Октября. В этом празднике, проходившем в многотысячном зале «Павийон де Пари», участвовала целая группа известных советских поэтов-либералов в лице Константина Симонова, Евгения Евтушенко, Роберта Рождественского, Булата Окуджавы, Олжаса Сулейменова, Виталия Коротича, Михаила Сергеева и др. Участие Высоцкого в этом поэтическом представлении предполагалось изначально и было связано все с теми же планами Старой площади по дальнейшей раскрутке его славы сначала во Франции, а далее везде.

И снова вспомним про Вадима Загладина. Это ведь он 10 октября провел неслыханное мероприятие — неформальную, закрытую встречу с наиболее либерально продвинутыми деятелями из числа консультантов Международного отдела (Галкин, Бурлацкий, Лейбзон, Делигенский, Карякин, Ардаев, Соболев, Красин, Гилилов, Тимофеев и др.). На этой встрече ее участники говорили о еврокоммунизме и пытались выработать методы и подходы, как его переиграть. В итоге пришли к выводу: надо преодолевать догматизм, в котором погрязло руководство КПСС. Как итог — подключение к празднику в Париже Высоцкого, который до этого никогда в таких мероприятиях не участвовал. Причем не только по причине того, что его не приглашали — он и сам сторонился таких мероприятий. Но теперь это отстранение закончилось.

Поэтический концерт состоялся 26 октября. Высоцкий в нем выступал последним, что тоже было показательно: именно по-настоящему значимым артистам обычно доверяли честь ставить финальные точки в подобного рода представлениях. Им были исполнены следующие песни: «Спасите наши души», «Расстрел горного эха», «Кони привередливые», «Погоня», «Прерванный полет». Отметим, что все песни были исполнены на французском языке (перевод Мишеля Форестье), чтобы присутствующие поняли не только их первый пласт, но и оппозиционный подтекст. Ведь артист не случайно выбрал именно эти песни.

В «Спасите наши души» и в «Расстреле горного эха» речь шла о том, как задыхается в тисках несвободы либеральная интеллигенция, в первую очередь, советская. Что касается трех остальных песен, то в них Высоцкий декларировал те же самые идеи, но уже применительно к своей собственной судьбе. Например, «Погоня» была вариантом «Охоты на волков», но более облегченным: там опять речь шла о том, как волки (власть) пытаются погубить главного героя; саму «Охоту…» Высоцкий исполнить побоялся, видимо, памятуя о ее одиозном восприятии советскими властями.

В телевизионном репортаже с этого праздника, который в тот же день был показан в программе «Время»”, выступление Высоцкого было безжалостно вырезано. Спрашивается, почему? Да потому, что это выступление было рассчитано не на советского зрителя, а на французского, которого надо было обаять в первую очередь, чтобы он не растерял свои симпатии к ФКП накануне предстоящих в марте 78-го выборов. Для советских телезрителей Высоцкий по-прежнему должен был оставаться гонимым певцом, дабы у него не закралось сомнение: а чего это Высоцкий выступает на французском празднике в честь Великого Октября?

Кстати, и тогдашние гастроли «Таганки» именно во Франции — первой капиталистической стране в ее гастрольном графике, тоже были не случайны и прямо вытекали из задумки Кремля помочь ФКП выиграть выборы весной будущего года и изменить соотношение сил внутри руководства ФКП в пользу просоветских деятелей. Об этом со всей очевидностью говорит то, что продюсером-организатором этих гастролей был знаменитый французский коммунист Зориа.

«Таганка» приехала во Францию 4 ноября 1977 года. С собой она привезла четыре спектакля, причем все они были поставлены по известным литературным произведениям, но с оригиналом имели мало общего, поскольку были интерпретированы Юрием Любимовым в соответствии с его либеральными воззрениями. Это были «Десять дней, которые потрясли мир» по Д. Риду, «Гамлет» по У. Шекспиру, «Мать» по М. Горькому и «Тартюф» по Мольеру.

Представления шли во дворце Шальо, этаком аналоге столичного Театра Советской Армии, и поначалу собирали очень мало зрителей — всего-то 200–300 человек при вместимости под тысячу. И это при том, что французская коммунистическая печать приложила максимум стараний, чтобы распиарить приезд «Таганки» во Францию. Но, видимо, именно этот пиар зрителей поначалу и отпугнул — у многих людей во Франции интерес к ФКП за последние годы пропал.

Понимая, что дело плохо, Юрий Любимов поступил как настоящий рыночник — решил использовать в качестве приманки… скандал. Давая явно не случайное интервью главной газете либеральной французской интеллигенции «Монд» (аналог советской «Литературной газеты»), он сообщил, что собирается судиться с газетой «Правда», где было напечатано письмо против его постановки «Пиковой дамы». Прочитав это, парижане, охочие до скандалов, ринулись на штурм Шальо, поскольку им стало интересно взглянуть на спектакли режиссера, который собирается судиться с самой Советской властью.

Между тем, один из спектаклей — «Десять дней, которые потрясли мир» — французская критика, ориентированная на круги русской эмиграции, встретила в штыки. Она обвинила авторов постановки в антиисторизме — мол, много вранья вокруг событий октября 17-го, в легкомысленном подходе к историческим событиям. Не обратить внимание на эти упреки либерал Любимов никак не мог, поскольку прекрасно понимал, чем чревата для него обструкция со стороны эмигрантов — потерей реноме либерал-интеллигента. Поэтому он принял решение… снять спектакль с гастролей и заменить его другими («Гамлет», «Мать»). А когда возмутились организаторы гастролей, коммунисты, и заставили его восстановить в гастрольной сетке «Десять дней…», Любимов перестал появляться в театре, когда шел этот спектакль.

А что же Высоцкий? Он на тех гастролях чувствует себя не в своей тарелке. Как записал в своем дневнике в те дни В. Золотухин,

««Все это не так просто», — на что-то намекал Высоцкий. Кстати, мне показалось, особенно в первые дни, что он неловко себя чувствует среди нас в Париже. Ведь он тут никто, не более как муж Марины Влади, хотя и она уже здесь почти никто, вчерашний день… Какая может быть речь о том, чтоб он остался здесь?».

Задумаемся, почему Высоцкий чувствовал себя неловко во время тех гастролей? Не потому ли, что уши Москвы торчали в них особенно отчетливо? Однако точно также они торчали и на недавнем празднике в «Павийон де Пари», но Высоцкий тогда им значения не придал. Почему? Наверное, потому, что его участие в том празднике заняло всего-то меньше часа, а здесь речь шла о многодневных гастролях.

Обратим внимание и на последнюю фразу Золотухина: «Какая может быть речь о том, чтоб он остался здесь?». Значит, в среде таганковцев ходили разговоры о том, что Высоцкий в ближайшем будущем собирается переехать во Францию и жить на две страны. А поскольку популярность Влади здесь уже давно сошла на нет (и об этом тоже прямо пишет Золотухин), советские верхи и предпринимали активные действия по «накачке» авторитета Высоцкого во Франции в последние несколько месяцев.

В самый разгар гастролей «Таганки» все в той же газете «Монд» (20–21 ноября) появилось сообщение о том, что во Франции вышел третий диск-гигант Владимира Высоцкого; два первых были изданы в середине марта. Опять же не случайное событие, а плотно завязанное на все ту же стратегию Москвы по раскрутке имени Высоцкого. Впрочем, он и сам старается произвести на русскую публику соответствующее впечатление, сочиняя песни о том, как тяжело ему, гонимому, сражаться с власть предержащими в одиночку. Так на свет рождается песня «Охота с вертолетов» — продолжение «Охоты на волков».

Речь в ней шла все о том же — о загоне инакомыслящих «волков» жестокими стрелками, олицетворявшими собой высшую власть. То, что охота эта велась с вертолетов, было метафорой — намеком на то, что охотой руководят те, кто наверху. О своей незавидной судьбе Высоцкий в песне отзывается следующими словами:

…Я мечусь на глазах полупьяных стрелков

И скликаю заблудшие души волков.

Те, кто жив, затаились на том берегу.

Что могу я один? Ничего не могу!..

А 9 декабря Высоцкий едва не сорвал «Гамлета» в Марселе. Причем виноват был в этом инциденте Любимов. Это он во время приема в некоем издательстве начал отчитывать Высоцкого. На что тот резонно огрызнулся: дескать, в вашем успехе есть и моя немалая доля — совершенно справедливое замечание. Любимов в ответ возмутился, на что Высоцкий отреагировал еще более нервно: прихватив с собой Ивана Бортника, покинул тусовку и отправился догуливать в другое место. И это за пару часов до начала спектакля!

И вот теперь представьте себе картину: полный зал зрителей, вся труппа в сборе, а Гамлета нет. Кто-то прибежал к Любимову и доложил ему, что Высоцкий послал всех на три буквы и уехал гулять в какой-то ресторан. Шефу «Таганки» едва не стало дурно, поскольку он живо себе представил, что его ждет по возвращении в Москву. Высоцкому-то что — как с гуся вода, с его-то «крышей», а он после недавнего «наезда» в «Правде», да и скандалов вокруг нынешних гастролей (конфликт из-за «Десяти дней…», а также интервью Любимова «Юманите», где он вступил в полемику с «Литературной газетой», заявив, что она лжет, когда пишет, будто он осудил фестиваль искусств «Биеннале» в Венеции, который в том году взял своим девизом слоган «Все на поддержку советских диссидентов!») ни на какие поблажки рассчитывать уже не мог. Поэтому действовать надо было немедленно и решительно. Взяв с собой художника Давида Боровского и режиссера Марсельского театра Пьера главреж «Таганки» отправился на поиски загулявшей звезды.

Поиски длились недолго. По счастливой случайности, Высоцкого в компании Бортника удалось обнаружить в ближайшем же ресторане. Но актеры, увидев Любимова, даже не подумали поспешить ему навстречу. Вместо этого они выскочили из ресторана, тормознули такси и бросились прочь. Далее послушаем рассказ И. Бортника:

«Мы поехали в порт. Там продолжили, разумеется. Вовка стал приставать к неграм, которые там в какие-то фишки играли. Он начал подсказывать: «Не туда ходишь, падла!». Хватал их за руки. Я понял, что это уже чревато, и оттащил его. Мы выходим на площадь перед портом. Она абсолютно пустынна. И вдруг останавливается машина и из нее вылезает шеф — Юрий Любимов. Как он нас нашел? Ведь не знали Марселя ни он, ни мы. Но вот интуиция (видимо, верное направление Любимову указал режиссер Марсельского театра. — Ф. Р.)… Нас привели, развели по номерам… Слава Богу, все обошлось, и Володя замечательно отыграл спектакль…».

10 декабря Театр на Таганке вернулся на родину, а Высоцкий еще на некоторое время остался в Париже — у него там были назначены его вторые по счету публичные концерты, должные состоятся 15–17 декабря; первое такое выступление, как мы помним, случилось там же 11 сентября. И как раз в день первого концерта в Париже погибает Александр Галич — тот самый бард, который был выдворен советскими властями из страны летом 1974 года, чтобы не мешать Высоцкому в одиночку царить на поприще остросоциальной бардовской песни. Очутившись же на Западе, Галич какое-то время работал на радиостанции «Свободная Европа» в ФРГ, а затем в начале 77-го его хозяева из ЦРУ перебросили его в Париж, где он возглавил новый корпункт «Свободной Европы» — его культурный отдел. Но проработать там он смог недолго.

Обратим внимание, что в тот момент, когда полиция уже вовсю действовала в квартире Галича, Высоцкий давал концерт. И в самом его конце к нему из зала пришла записка, в которой сообщалось, что несколько часов назад скончался Галич. Видимо, человек, который ее написал, надеялся, что Высоцкий каким-то образом выскажет свое соболезнование по адресу покойного. Но наш герой ни словом об этом не обмолвился и спрятал записку.

Уже в наши дни весьма любопытное интервью для издания «Бульвар Гордона» дала дочь Галича — Алена Архангельская. Приведу из него небольшой отрывок, где речь идет о смерти Галича:

«Трагедия случилась сразу после того, как в Париже прошли гастроли Театра на Таганке. Я всегда знала, что из всей труппы с отцом общался один-единственный человек — артист Дмитрий Межевич. Он увидел Галича на спектакле «10 дней, которые потрясли мир» и решился подойти, хотя и очень боялся. Папа, уже постаревший, с палочкой, не ожидал этого и расчувствовался: «Милый мой!..». Они обнялись, но поговорили очень мало, потому что Ангелина Николаевна заволновалась, как бы кто из стукачей их не увидел.

И вдруг выясняется, что Высоцкий — он после возвращения театра в Москву остался, чтобы дать во Франции несколько концертов; мне говорили, что русская община приняла его песни весьма прохладно и окрестила «Галичем для бедных» — тоже встречался с моим отцом, более того — приходил к нему на улицу Маниль. Откуда я это узнала? Во время одного из вечеров в Центральном доме литераторов в 2003 году мне прислали записку: «Если вы хотите знать о причинах смерти вашего отца, позвоните мне». И номер телефона. Я воспользовалась предложением. А через день ко мне пришел человек, который, по его словам, в конце 70-х работал в одной из «заинтересованных организаций».

Он рассказал, что в то время Политбюро разделилось на два лагеря. «Ястребы» настаивали, что Александра Галича и Виктора Некрасова надо просто «убрать». «Голуби» же предлагали их вернуть в СССР, как в свое время поступили с Александром Куприным и Алексеем Толстым: мол, предложим им большие деньги, дадим хорошие квартиры, но при условии покаяния…

Выиграла вторая группировка, и во Францию в «творческую командировку», то есть с заданием уговорить Галича и Некрасова вернуться, поехал журналист-известинец Леонид Колосов; на самом деле он был сотрудником КГБ. Кстати, позднее эту информацию подтвердил и сам Колосов. В документальном фильме «Смерть изгнанника» он рассказал, как вышел из поезда на Западном вокзале Парижа и услышал: «Ты опоздал, Галича уже нет, а с одним Некрасовым дела иметь не стоит». После чего разведчик не нашел ничего лучшего, как встретиться с вдовой Ангелиной Николаевной и признаться ей в любви к песням Галича.

Итак, мой загадочный доброжелатель утверждал, что Высоцкий приходил к папе домой в день его смерти, пробыл у него совсем недолго. А когда дверь открылась, выпуская его, в квартиру вошли двое…».

Отыграв концерты, Высоцкий сорвался в «пике». Может, чтобы заглушить в себе мысли о смерти Галича? Именно тогда и произошел тот знаменитый скандал «с черным пистолетом», когда они с Шемякиным устроили дебош в ресторане «Распутин», причем Шемякин устроил пальбу из пистолета в потолок. Потом наш герой опишет этот загул в песне «Французские бесы».

В Москву Высоцкий вернулся вместе с Влади, чтобы здесь вместе справить Новый год, как в старые добрые времена. Впрочем, наступившие времена в их отношениях уже нельзя было назвать по-настоящему добрыми — отчуждение между супругами наступило давно. Читаем в дневнике у Юрия Нагибина: «29 декабря 1977 года… Накануне Марина Влади проповедовала у нас на кухне превосходство женского онанизма над всеми остальными видами наслаждений. В разгар ее разглагольствований пришел Высоцкий, дал по роже и увел…».

Между тем наверняка недавний скандальный загул Высоцкого в Париже стал достоянием советских верхов. Оперативная информация о нем должна была дойти туда как по дипломатическим каналам, так и чекистским. Ведь Высоцкий, оформляя себе визу, должен был подписывать специальный документ, где значилось: «Обязуюсь соблюдать правила поведения советского человека за границей». Ничего себе соблюдение: сразу после гастролей советского театра во Франции его ведущий актер участвует в пьяном дебоше со стрельбой (!) в одном из ресторанов французской столицы! Короче, эта «аморалка» тянула как минимум на то, чтобы лишить Высоцкого права выезда за границу хотя бы временно, а максимум — вообще сделать его невыездным. И что же, лишили? Как пел сам Высоцкий в своей песне, написанной по следам этого дебоша (а может быть, и не только дебоша):

Я где-то точно — наследил, —

Последствия предвижу…

Но последствий не было. Почему? Видимо, понимая, что этот срыв мог быть связан с непростым психологическим состоянием Высоцкого, связанным с его международной деятельностью, Москва закрыла на это глаза. И даже более того: отдохнув в столице две недели, он 12 января 1978 года снова вылетел в Париж. Символично, что именно в эти дни в Москве в прокат вышел фильм «Вооружен и очень опасен», где звучали песни на стихи Высоцкого. В одноименной песне звучали такие строчки:

Кто там крадется вдоль стены —

Всегда в тени и со спины?

Его шаги едва слышны —

Остерегитесь!..

Пробудет Высоцкий за рубежом всего одну неделю (12–18 января). Спрашивается: стоило ли летать на такой короткий срок за тысячи километров от дома? Значит, стоило. Наверное, некая нужда вынуждала его все чаще и чаще покидать пределы родины и ездить на Запад. И делалось это, скорее, не от скуки, а от желания сделать себе карьеру за рубежом, тем более, что все это происходило с ведома и при прямой поддержке Москвы, которая не жалела на это никаких средств.