«ПОПАЛИ ТОЧНО В ЦЕЛЬ!»

«ПОПАЛИ ТОЧНО В ЦЕЛЬ!»

Наступил сентябрь 1960 года, и по институту поползли слухи о том, что главный инженер Теодор Брахман уходит. Якобы не сработался с новым начальником Петром Плешаковым.

Юрий Николаевич слухам не очень верил, но в то же время понимал: в жизни всякое бывает. Как-то при удобном случае, наедине, он отважился и спросил об этом Теодора Рубеновича. Тот однозначного ответа не дал, замялся, и Мажоров понял: это не просто досужие разговоры. Откровенно говоря, Юрий Николаевич был огорчен. Несмотря на неприятности, которые время от времени «подкидывал» ему главный инженер, Мажоров считал, что в институте по уровню профессионализма равных Брахману нет.

После этой встречи прошла неделя-другая, казалось, слухи улеглись. Брахман сидел на своем месте, Мажорову хватало дел в родном отделе, и он уже не вспоминал о том разговоре. Но как-то утром его вызвал к себе начальник института. После нескольких ничего не значащих фраз о том о сем, о семье и погоде Плешаков перешел к делу.

— Вот что, Юрий Николаевич, принято решение освободить Брахмана от должности, — начальник внимательно посмотрел на Мажорова. — Теодор Рубенович уйдет из института.

Увидев кислую физиономию собеседника, Плешаков улыбнулся:

— Знаешь кто будет вместо него главным инженером?

Он сделал паузу. Юрий только пожал плечами в недоумении.

— Ты будешь! Предлагаю тебе занять это место.

Мажоров был ошарашен, не верил своим ушам. После такого блестящего инженера, как Брахман, занять его кресло? Ну, нет. И Юрий Николаевич только развел руками. Он не имел опыта руководства таким большим коллективом, да и, в конце концов, не знает всей тематики института. Все это он и сказал Плешакову. На что тот резонно заметил.

— Дорогой Юрий Николаевич, так всей тематики никто не знает. Станешь главным инженером, познакомишься. Думаешь, я готовый начальник института? Назначили, стараюсь.

Против таких аргументов трудно было возражать, и Мажоров попросил время подумать до утра.

Вечером Юрий Николаевич решил посоветоваться с женой. С кем же еще обсуждать такой вопрос? Ведь он прекрасно понимал — должность главного инженера тяжела и напряженна, все время придется посвящать институту. А семьей придется занимается ей, Танюше.

Приехав домой, он рассказал жене о предложении Плешакова, не забыв упомянуть о сложностях и тяготах, связанных с новой должностью. Ему казалось, супруга будет против. Однако на удивление она сказала совсем иное: «А почему бы не принять предложение?»

Юрию показалось, что Татьяна чего-то недопоняла. Он вновь повторил, что вечерами придется засиживаться на работе допоздна, ездить в командировки, при необходимости трудиться и в воскресенье. А все домашнее хозяйство будет на ней.

Жена только улыбалась, слушая пугающие рассказы мужа.

— Я все поняла, дорогой, и ко всему этому готова. Нашел чем напугать: дети, домашнее хозяйство. Все будет в порядке. Соглашайся.

Она обняла мужа и с уверенностью сказала:

— Мне кажется, ты способен на большее, чем руководить отделом.

На утро Мажоров дал свое согласие. Однако на душе у него было не спокойно. Началось хождение по начальству, сначала в министерство, потом в оборонный отдел ЦК партии. Этот отдел в ту пору возглавлял Иван Сербии, за свой крутой нрав прозванный «Иваном Грозным». Однако все беседы закончились благополучно, и вскоре пришел приказ об утверждении Юрия Николаевича Мажорова главным инженером ЦНИИ-108.

Отдел он сдал Геннадию Неплохову, а сам пошел принимать дела у Брахмана. Однако, по сути, и приема-то никакого не было. Теодор Рубенович коротко рассказал о тех подразделениях, с которыми Мажоров еще не успел познакомиться, и передал ключи от рабочего сейфа. На том и расстались.

С чего начал свою работу Мажоров в должности главного инженера? С самого внимательного знакомства со всеми подразделениями института и тематикой их работ. Это было просто необходимо сделать. Такой подход позволил уяснить суть ведущихся исследований, а главное — познакомиться поближе с людьми, которые занимаются ими.

Первое, что лежало на поверхности, — это тематика создания самолетных систем управляемого ракетного оружия. Почему-то эта самая тематика занимала 20% мощности института. Разумеется, на нее также работало большое количество сотрудников, и это при том, что головной организацией был ни ЦНИИ-108, а совсем иная авиационная фирма. Однако основная нагрузка лежала, как ни странно, на его родном институте. Кстати говоря, системы эти предназначались для самолетов Ту-16 и Ту-22, и были давно уже отработаны и выпускались серийно.

«Сто восьмой» создавал аппаратуру и для ракет КСР-5 и Х-22. Главным конструктором самолетов был А. Туполев, ракет — А. Березняк. Им оставалось провести некоторые доработки созданных в институте систем.

Мажоров посчитал вполне логичным, что эту тематику следует ограничить, перераспределив силы на другие участки.

Нечто подобное было и с темой «Рица». Вел ее в институте сотрудник Заславский. Он занимался самолетной аппаратурой разведки и целеуказания. А для ракет такую же аппаратуру делал авиационный НИИ-648.

Казалось бы, возникла острая необходимость провести некоторую реорганизацию. С таким предложением Мажоров пришел к начальнику института и натолкнулся на непримиримую позицию. Это и стало основой для разногласия между ними.

«Трудно было на первых порах чрезвычайно, — вспоминал потом Юрий Мажоров. — Меня «обступила» такая масса задач и вопросов, решение которых отнимало все время. Я все позлее и позлее стал появляться дома. Обычно весь день уходил на решение текущих вопросов, но вдруг то здесь, то там возникало что-то чрезвычайное. Приходилось вмешиваться, разбираться, помогать. Но ведь нужно было думать и о перспективе. Да еще различные бумаги, так называемая, почта, обычная, секретная… Ту и другую нужно читать, давать указания службам и подразделениям. Указания я предпочитал давать в письменном виде. Потом, надо организовать исполнение этих указаний, контроль, учет.

А поток бумаг был страшный, ежедневный и обескураживающий. Циркуляры шли из Правительства, Министерства, Главка, из исполкомов и райкомов. Самое неприятное, что среди этого «мутного» потока были и важные документы, но чтобы их выявить следовало перелопатить всю эту «муть».

Я сократил время на обед, приезжал рано сутра, сидел вечерами. Но это радикально не меняло сути дела. Я воочию ощутил на себе всесилие бюрократии. Вот таким было мое начало в новой должности».

После инцидента с самолетом-шпионом У-2 в Советском Союзе резко обострилось понимание того, что иностранные разведки активно работают против нас. Обеспокоено было и руководство страны. Для Юрия Мажорова эта обеспокоенность вылилась в конкретную задачу. Поначалу в Главке ему предложили высказать свои соображения по поводу того, какими методами иностранные спецслужбы могут вести радио- и радиотехническую разведку. Потом поинтересовались, как, на его взгляд, можно противостоять иностранной разведывательной экспансии.

Пришлось заняться этими проблемами самым серьезным образом. На осмысление и изложение предложений ушел месяц. В будние дни он занимался институтом, а вечерами и по воскресеньям ломал голову над тем, как наиболее эффективно противостоять радиоэлектронной разведке из-за рубежа.

Когда работа была сделана, свой доклад он передал в Главк. Поначалу показалось, что это очередная блажь начальника Главка Николая Корнукова. У него время от времени возникало немало странных идей, осуществлять которые выпадала честь и их институту. Однако на сей раз Мажоров ошибся. Судя по всему, Корнуков тут был ни при чем. Дальнейшие события только подтвердили эту догадку.

Вскоре после отправки доклада в Главк Юрий Николаевич получил практическое задание — исследовать и доказать или опровергнуть гипотезу о том, что из здания посольства США на Садовом кольце можно перехватывать сигналы радиолокационных станций ПВО Москвы.

Доказать или опровергнуть? Но как это сделать? Обдумав, Мажоров решил, что лучше всего с принимающей аппаратурой подняться на шпиль высотного здания на площади Восстания рядом с посольством США.

Шпиль здания металлический, внутри лестница и площадка. Важно, что там были застекленные иллюминаторы, выходящие на разные стороны. Никаких данных о параметрах радиосигналов Юрию Николаевичу почему-то не сообщили. Только намекнули, ведь ты фронтовой радиоразведчик! Но если так, то более логичным было поручить эту работу радиоэлектронной разведке ГРУ А может, ГРУ не имеет к этому заданию никакого отношения, а Корнуков просто решил проверить правильность его теоретических выкладок на практике.

Однако вопросы, сомнения — все это было второстепенным. Он — офицер, инженер-подполковник, и ему отдали приказ, который следует выполнить точно и в срок.

Где находились РЛС противовоздушной обороны Москвы, было секретом. Но Мажоров решил, что они не могут располагаться совсем близко к столице, скорее всего, система развернута в 50 — 100 километрах. И вряд ли своими главными лучами антенны направлены на город.

Диапазон частот Мажоров тоже мог предсказать приблизительно. Скорее всего, от 3 до 10 сантиметров. А это значит, для выполнения задания нужен радиоприемник разведки с диапазоном от 3 до 15 сантиметров. И чувствительностью не менее 10 минус десятой степени ватт. В институте такой аппаратуры не оказалось. Однако через знакомых, друзей удалось достать американский приемник APR-5. Он вполне подходил для такой работы.

Антенну Юрий Николаевич взял спиральную широкополосную, и в то же время, весьма небольшую по размерам от станции СПС-1. Прихватил на всякий случай еще пару рупорных антенн. Приемник питался от сети и, к счастью, оказался не тяжелым. Ведь его предстояло затащить на самый шпиль высотки.

В помощники Мажоров взял начальника 112-й лаборатории Евгения Фридберга. Это был опытнейший сотрудник института, которого перевели на работу в Москву из Ленинграда еще в 1944 году. Он занимался разработкой одного из первых отечественных телевизоров с электронно-лучевой трубкой.

Приемник пришлось закрыть чехлом и тащить на самый верх. На площадке было прохладно, зато в иллюминаторы видна вся Москва. На их радость, здесь находилась и розетка электросети. Мажоров и Фридберг заперли за собой люк, развернули и подключили приемник. Разведку вели на «слух», через головные телефоны, поочередно выставляя антенну в иллюминаторы. Сначала они слышали только работу РЛС нашей противовоздушной обороны Москвы. Это были короткие тона, частотой примерно 400 герц. Однако часа через два ученые отыскали в эфире некое неизвестное излучение. Звук его напоминал работу молотилки. Излучение не очень меняло свою амплитуду, и это говорило о приеме боковых лепестков.

На следующее утро Мажоров и Фридберг взяли с собой кроме приемника и антенн осциллограф и фотоаппарат. Ведь все надо было заснять, задокументировать. Второй день работы только подтвердил опасения сотрудников ЦНИИ-108: с крыши посольства США прекрасно принималось излучение наших РЛС. Стало понятным и назначение сооружения на крыше посольства в виде большой надстройки, которую они прозвали «американским сараем».

Их лазание на шпиль и обратно, естественно, не осталось не замеченным. Обслуживающий персонал стал задавать настойчивые вопросы о цели пребывания на крыше здания Мажорова и Фридберга. Пришлось на ходу придумать легенду о том, что они измеряют величину колебания шпиля от ветра и прочих природных воздействий. «Обслуга» сильно возбудилась, услышав о колебаниях. Пришлось их успокоить: все колебания в пределах нормы.

Однако эпопея с «высоткой» на площади Восстания не закончилась. Вскоре поступила новая команда: установить несколько передатчиков станций помех на чердаке того же здания. В передатчиках предусмотреть возможность регулирования в самых широких диапазонах.

«Прошло несколько лет, — вспоминает Мажоров, — и в стране была развернута мощная служба по предотвращению ведения радио- и радиотехнической разведки иностранных спецслужб. Вот во что вылилась моя невинная записка о возможностях зарубежных разведок».

Создание помех длилось многие годы, расширялся их диапазон. Американцы, разумеется, все знали, ведь чтобы понять это, достаточно включить приемник на соответствующей частоте. Однако что тут скажешь? Вы ведете разведку на территории нашей страны, мы — противостоим этим шпионским проявлениям. Но в их молчании был и другой интерес.

Вот что об этом рассказывает сам Юрий Николаевич Мажоров: «Мне нередко приходилось ездить в одном автомобиле, как с министром радиопромышленности Калмыковым, так и с министром обороны Устиновым. У них в служебных машинах «Чайка» стояли радиотелефоны. Министры вели переговоры по линиям спецсвязи, так называемым, «кремлевкам». В телефонном справочнике «кремлевки» было указано: по этому аппарату нельзя вести секретные переговоры. Но высокие руководители на этот запрет внимания не обращали. Что это давало иностранной, и в частности, американской разведке? А это был Клондайк для ЦРУ.

Рация на министерской «Чайке» имела связь с приемопередатчиком на «высотке» на Котельнической набережной. Эту связь американцы могли слушать из любой точки Москвы, в том числе и из посольства. Так вот я и вышел с предложением, закрыть этот канал. Мы сделали передатчик небольшой мощности и установили его в нужном месте, невдалеке от посольства США.

Что тут поднялось! Разразился крупный скандал. Американцы предприняли шумный демарш, обвинили спецслужбы Советского Союза в облучении несчастных сотрудников дипмиссии. Демонстративно повесили на окна экранирующие сети «для защиты от варварского облучения». Об этом много писалось в прессе тех лет. Стало ясно, что именно подвижная правительственная линия давала обильную информацию для разведки США. А мы ее закрыли! Стало быть, попали точно в цель!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.