9 Под невидимым взором

9

Под невидимым взором

Разумеется, контракт Чапмена, подписанный фальшивым именем и откровенно абсурдный, был юридически ничтожен, однако он возымел нужный психологический эффект. От перспективы новых приключений настроение у Чапмена вновь взмыло вверх. Компания веселых пьяниц на вилле Бретоньер была, конечно, приятна, однако Чапмен не мог не думать о Фриде и ее ребенке, оставшихся в Англии, о Бетти, о своей бывшей жене Вере, — ну а если ни с кем из вышеперечисленных ничего не выйдет, многочисленные нимфы Сохо были к его услугам.

Дни складывались из многочисленных тестов, испытаний, обсуждения деталей и всякого рода задержек. Неприятный контрразведчик из Анжера вновь появился на вилле «в потрясающем „крайслере“ с радиоприемником», дабы понаблюдать за демонстрацией умений Чапмена в диверсионной работе и стрельбе. Тот один за другим расстрелял выставленные в ряд винные бокалы с расстояния в пятнадцать шагов и собрал кислотный взрыватель. Следующую демонстрацию провели для полковника из танковой дивизии, приехавшего на «мерседесе»: Чапмен взорвал пень, изготовив взрывной механизм замедленного действия с помощью батареек и наручных часов. Тем же вечером фон Грёнинг объявил, что у него есть билеты в «Фоли-Бержер» — мюзик-холл, собиравший полные залы в оккупированном Париже. Чапмен был счастлив перспективой провести вечер в Париже, однако его радость несколько подувяла, когда он подслушал фразу Грёнинга, упомянувшего, что «его хочет видеть шеф». Его везли в Париж не для того, чтобы он наслаждался спектаклем, — опять, в который раз, представлением должен был стать он сам.

Вечером, когда они зашли в знаменитое здание оперы в 9-м округе Парижа, Чапмен услышал, как его шеф шепчет Томасу: «Пусть Фриц идет первым, он сядет позади». Шоу уже шло вовсю, танцовщицы в пене прозрачных кружевных юбок отплясывали канкан, когда двое мужчин в гражданской одежде тихо сели позади них. Один из них, усатый, заметно хромал. «Он все время смотрел на меня, — кажется, дольше, чем было нужно», — вспоминал Чапмен. Это, по-видимому, был Рудольф Бамлер, глава контрразведки абвера и один из самых яростных нацистов в этой организации. После представления фон Грёнинг сел в такси и уехал, а Преториус с Чапменом отправились обратно в отель, разглядывая попадавшиеся на пути витрины. «Стоило мне оглянуться, и я замечал, что эти двое внимательно наблюдают за мной», — писал Чапмен.

Чапмен с облегчением вернулся в «Гранд-отель». Когда они с Преториусом шли к своим номерам, Чапмен услышал из комнаты фон Грёнинга голоса каких-то американцев.

— Американцы? — спросил он у своего спутника.

— Нет, просто пара наших приятелей пришла поиграть в карты, — быстро ответил тот.

Однако вечером, открыв дверцу буфета и приложив ухо к складывающейся перегородке, отделяющей его комнату от номера фон Грёнинга, он убедился, что его босс разговаривает с парой американцев. Один из них говорил: «Да, мы бы хотели посмотреть на этого парня». Чапмен был уверен, что «парень» — это он; он припомнил, как Грауманн упомянул, что, если его миссия на заводе компании «Де Хавилланд» будет выполнена успешно, его ожидает «большое задание в Америке».

Вилла Бретоньер подарила ему краткое чувство свободы, однако сейчас он ощущал, что за ним следят и изучают его столь пристально, будто он вновь в тюрьме и охранники смотрят на него через глазок в металлической двери. Кажется, все приглядывали за ним: товарищи в Нанте, нацистское начальство, американские шпионы и даже — а почему бы и нет? — его соотечественники.

Как-то вечером, сидя в кафе «Де Франс» в Нанте, Чапмен заметил, что какой-то молодой человек внимательно наблюдает за ним из-за углового столика. Фон Грёнинг предупреждал, что за ним, «по всей вероятности, следят британцы», и показал несколько фотографий подозреваемых агентов, ни одна из которых не показалась ему знакомой. Сейчас Чапмен был уверен, что за ним следят. Парню было двадцать с небольшим: хорошо сложенный, с волосами, расчесанными на косой пробор, одетый в серый костюм, он был похож на обитателя лондонского Уэст-Энда. Что-то в нем показалось Чапмену до странности знакомым. Чапмен, обеспокоенный, отвернулся, но когда через мгновение он вновь взглянул на место, где сидел незнакомец, — его уже не было. Чапмен не упомянул об этом случае фон Грёнингу, однако его стремление выбраться отсюда стало еще сильнее: он должен попасть в Британию, пока британцы сами не добрались до него.

В сентябре Чапмена вновь доставили в замок Акермана в Берлине, и опять — под покровом ночи. «Вы все прекрасно помните», — объявил низкорослый немецкий химик, тщательно проэкзаменовав своего ученика. Затем он пустился в рассуждения о том, как взрывать завод компании «Де Хавилланд». Если котлы связаны между собой, ему следует взорвать центральный с помощью 15 килограммов динамита, упакованного в кейс, используя взрыватель с замедлением по меньшей мере на полчаса. В этом случае взрыв разрушит также два других котла, а три 80-тонные громадины, как заявил ученый, — это 240 тонн обломков, «со страшной силой разлетающихся во все стороны», которые разрушат также и генератор.

Затем химик ушел. Его сменил пожилой мужчина в гражданской одежде, объявивший по-английски, что его задача — обучить Фрица пользованию секретными чернилами. Он достал из портфеля стопку чистой бумаги и некий предмет, похожий на спичку с белой головкой. Он проинструктировал Чапмена, что под бумагу для письма нужно подкладывать газету, после чего лист следует протереть с двух сторон с помощью комка ваты «круговыми движениями». Затем бумагу поместили на стекло, и преподаватель показал Чапмену, как писать послание с помощью «спички» — печатными буквами, отделяя слова друг от друга с помощью тире. Палочка для письма не оставляла никаких видимых следов. Теперь, сказал инструктор, Чапмен может писать обычное письмо карандашом на обеих сторонах листа либо чернилами — на стороне обратной той, где написано секретное послание. После этого человек быстро ушел, унося с собой листы с тайными письменами. Вернувшись спустя несколько часов, он погрузил бумагу в какой-то химический раствор, и на ней, под карандашными каракулями, проявились «бледно-зеленые письмена». «Профессор», как окрестил этого человека Чапмен, выдал ему две палочки для письма, велев практиковаться в тайнописи хотя бы дважды в неделю: все письма Чапмена будут переданы ему, чтобы он мог оценить успехи ученика.

Чапмен вернулся в Нант на самолете, спрыгнув над городом с парашютом. Забравший агента из аэропорта Ле-Бурже бомбардировщик «юнкерс» выбросил его над полем неподалеку от городского аэродрома. В окрестностях его уже ждал комитет по встрече из числа сотрудников нантского подразделения абвера, однако Эдди самостоятельно прошел на аэродром, представившись охране как Фриц.

Фон Грёнинг разложил перед вернувшимся на виллу Бретоньер Чапменом сделанные с воздуха фотографии потенциальных точек высадки — Британия легла перед ним, «словно мозаика». Оба согласились, что идеальным местом будет деревня Мандфорд неподалеку от Тетфорда, в графстве Норфолк — сельский, малонаселенный район, расположенный в то же время в достаточной близости от Лондона. Затем ему продемонстрировали снимки завода в Хатфилде, указав точное расположение бойлерной.

Готовясь вернуться в страну, которой не видел три года, Чапмен каждую ночь слушал — Би-би-си, изучал английские газеты и путеводитель по Лондону, освежая в памяти знакомые улицы. Лео был послан в Дьеп за британским снаряжением, оставшимся после рейда, а фон Грёнинг лично отправился в Берлин за британскими бумажными деньгами. В нантской фотостудии Чапмена сфотографировали на фальшивые английские документы. На фото он подался к камере в позе кинозвезды, с удивительно скованным выражением лица. В его глазах можно было без труда прочесть все напряжение ожидания.

Приготовления набирали обороты, оставалось уладить последние детали. Однако как-то вечером шеф, к изумлению Чапмена, отозвал его в сторону и поинтересовался, не хочет ли он отказаться от миссии:

— Ты только не думай, что мы заставляем тебя лететь в Англию. Если ты не хочешь, у нас для тебя есть другая работа.

— Нет, я хочу отправиться в Англию, — проговорил потрясенный Эдди.

Фон Грёнинг продолжал:

— Если ты не уверен в том, что сможешь выполнить задачу, — не стоит лететь. Для тебя есть много работы, мы сможем использовать тебя для других дел.

Чапмен заспорил, утверждая, что он готов и способен сделать все необходимое:

— Я уверен, что могу сделать то, для чего меня посылают.

Следующее предложение фон Грёнинга еще больше встревожило Чапмена: не хочет ли он, чтобы Лео отправился на задание вместе с ним? Чапмену нужно было думать быстро. С Лео в качестве надсмотрщика его возможности будут здорово ограничены, к тому же стоит маленькому беззубому убийце догадаться о его истинных мотивах, он убьет его тут же, на месте, вероятно, даже голыми руками.

— Я не думаю, что он будет мне полезен, — быстро сказал он. — Один сможет пробраться туда, куда двоим хода нет. К тому же Лео не говорит по-английски.

Фон Грёнинг заговорил о другом. Эта беседа была весьма тревожным знаком. Прощупывают ли его немцы или просто хотят защитить? Однако все переживания оказались напрасными: это был всего лишь еще один экзамен на решительность. 24 сентября фон Грёнинг отправил в парижскую штаб-квартиру послание: «Фриц, вне всяких сомнений, абсолютно готов, психологически и физически».

Как любая разветвленная бюрократическая организация, абвер сочетал в себе мелочную скрупулезность и неэффективность. Сначала ему подобрали не тот тип парашюта, затем люфтваффе долго не могли определиться с типом самолета: бомбардировщик был слишком шумным для ночной выброски, поэтому решено было использовать транспортный самолет из России или с Ближнего Востока. Постоянные задержки держали всех в нервном напряжении. В конце концов остановились на самолете-разведчике «фокке-вульф», — и тут кто-то заметил, что уже несколько агентов получили травмы во время парашютных прыжков и поэтому, возможно, Фрица следует доставить к побережью Британии на катере, чтобы он мог затем подойти к берегу на резиновой шлюпке. Но какой катер следует выбрать?..

После долгих споров сошлись на том, что Фрица все же отправят самолетом. Однако дело вновь застопорилось при обсуждении зоны выброски. Если попытаться доставить Фрица в Тетфорд, самолет могут сбить ночные истребители, барражировавшие в небе над Лондоном. В качестве альтернативы были предложены Кембрийские горы — эта идея явно принадлежала кому-то, кто никогда не был в тех местах. Из Парижа в Нант тут же пришла инструкция: «Покажите Фрицу фотографии Кембрийских гор». Лишь взглянув на снимки, Чапмен решительно воспротивился. Выбрасываться над равнинами Норфолка было достаточно опасно, однако очутиться в замерзших горах Уэльса среди зимы было еще менее приятной перспективой. Однако потом, с большой неохотой, он пошел на попятный, заявив: если в абвере действительно полагают, что десантироваться в этих горах «безопаснее, чем где бы то ни было еще», — что ж, пусть будет так. Валлийские горы стали «новой оперативной задачей», и Париж приказал, чтобы Фрица «во всех подробностях ознакомили с условиями пребывания в Кембрийских горах, а также способами добраться оттуда до Лондона». Однако спустя несколько дней шеф парижского отделения абвера, воспользовавшись неотъемлемым правом любого босса противоречить самому себе, вернулся к прежней идее, и в качестве места высадки вновь стал фигурировать Мандфорд.

Наконец в ноябре, когда, казалось, были продуманы все мельчайшие детали, миссия была отложена. Война вступила в новую фазу, Гитлер решил оккупировать оставшуюся часть территории Франции, и Чапмен неожиданно стал военнослужащим германской армии.

В течение нескольких месяцев нацисты наблюдали за вишистским режимом с растущим беспокойством. После падения Франции в 1940 году коллаборационистскому французскому правительству во главе с Анри-Филиппом Петеном было предоставлено право управления не попавшей под оккупацию территорией на юге Франции — марионеточным государством, полностью контролировавшимся нацистами. Однако после того, как вишист адмирал Франсуа Дарлан подписал с союзниками в Алжире соглашение о прекращении огня, Гитлер решил денонсировать соглашение от 1940 года, заняв территорию, находившуюся под контролем вишистского правительства. Операция получила название «Антон». Каждый человек был задействован в оккупационной операции, — не исключая и Эдди Чапмена.

Сотрудники нантского подразделения абвера, а ныне — подразделения номер 3292 306-й абверкоманды, были формально частью дивизии СС и получили указание двигаться на юг. Агенты надели военную форму; фон Грёнинг щеголял при всех своих кавалерийских регалиях, в двубортном кожаном полупальто и пилотке, Преториус — в полном обмундировании офицера СС, остальным досталось самое разнообразное армейское снаряжение. Они походили на массовку из комической оперы Гилберта и Салливана. Чапмену пришлось обрядиться в зеленую полевую форму капрала германской морской пехоты, с отделанным золотом воротником и желтой нарукавной повязкой со свастикой. Он был чрезвычайно расстроен тем, что на форме не было эполетов, — что ж, зато ему позволили носить его пистолет.

12 ноября 1942 года Томас и остальные погрузились в «мерседес», фон Грёнинг с Чапменом сели во вторую машину, загрузившись запасными канистрами с топливом, продовольствием и автоматическим оружием. По дороге на юг они обгоняли подразделения эсэсовцев, марширующие в том же направлении, и колонну грузовиков с солдатами, растянувшуюся на 5 миль. Французы и француженки наблюдали за войсками с обочин. Чапмен заметил, что многие из них казались «шокированными, напуганными и возмущенными», однако большинство «взирали с равнодушием». «Никто не устраивал никаких демонстраций, — вспоминал он. — Они просто молчали, угрюмо глядя на нас, проезжающих мимо». На перекрестках и контрольно-пропускных пунктах французские жандармы, пропуская их машины, угодливо салютовали, приветствуя оккупацию, которую они не могли предотвратить. Несколько раз абверкоманда останавливалась отдохнуть, и к тому времени, как они добрались до Лиможа, маленькое военное приключение фон Грёнинга было, как всегда, обильно приправлено спиртным.

В Лиможе отряд получил ордера на постой и расквартировался в небольшом отеле, после чего связался с другим подразделением, также находившимся под командованием майора Рейля — гестаповского офицера, объявившего, что им предстоит прочесывать дома подозреваемых в сотрудничестве с врагом. Вооруженные пистолетами и автоматами, Чапмен и его коллеги во главе с фон Грёнингом отправились в многоквартирный дом, где располагалась квартира некоего капитана Ле Саффра. Однако подозреваемый скрылся, оставив разбросанные по всему дому бумаги. Пока его коллеги обыскивали квартиру, Чапмен схватил стопку бумаг и сунул в карман.

Ворвавшись в следующий дом, абверовцы обнаружили лишь двух донельзя напуганных пожилых женщин, скорчившихся под кроватью. Фон Грёнинг был в смятении; он растерялся еще больше, когда женщины, запинаясь, сообщили, что человек, которого они искали, умер два года назад. Немецкому аристократу была не по душе гестаповская работа. К концу вечера его команда обошла дюжину домов: большинство из них были пусты, либо в них жили не те люди, которых они искали. Им удалось задержать лишь пятерых подозреваемых французов, включая семнадцатилетнего мальчика. Напуганных французов, наперебой кричавших о своей невиновности, заперли в одном из номеров отеля, предварительно отобрав брюки. Позже фон Грёнинг их отпустил. «Почему я должен посылать их в концентрационный лагерь? — рассуждал он. — Может быть, они виновны, а может, и нет». Вернувшись в отель, Чапмен внимательно изучил листы, подобранные в квартире подозреваемого. Это оказались страницы из дневника. «Встреча с таким-то, в такое-то время…» Чапмен тщательно уничтожил бумаги.

Вклад подразделения 3292 в наведение оккупационного порядка оказался крайне незначителен: они задержали кое-каких «мелких сошек», тут же ими и отпущенных, стащили из домов немного выпивки и напугали двух пожилых женщин. Тем не менее они решили, что заслужили роскошный праздничный ужин. В этот день Чапмен праздновал свой двадцать восьмой день рождения. На обратном пути в Нант он размышлял, было ли его участие в оккупационных мероприятиях еще одной частью тренировок: «Я думаю, они просто хотели посмотреть, как я на все это отреагирую». Реакция оказалась необычной: он получил огромное удовольствие. Вероятно, причиной тому были его моральная неустойчивость и продолжительная жизнь в окружении нацистов, — однако позднее он вспоминал этот эпизод — ночные облавы, выламываемые двери домов, испуганные люди, вытащенные из постелей, первая в его жизни свастика на рукаве, — как «милое маленькое приключение».