12 «Пауло, да у тебя эта штука — квадратная!»

12

«Пауло, да у тебя эта штука — квадратная!»

Первое впечатление от Нью-Йорка было кошмарным. В отличие от той чистоты и тех ярких красок, к которым он привык по фильмам и книгам, Нью-Йорк, появившийся за окнами вагона, едва состав вылетел из Бруклинского тоннеля и покатил по острову Манхэттен, показался ему наводненным нищими уродливыми оборванцами угрожающего вида. Но не это обескуражило Пауло. Он намеревался пробыть в городе несколько дней, а затем достичь цели, ради которой и затевалась, собственно говоря, эта поездка: побывать в Большом каньоне, в Аризоне и в магических пустынях Мексики, столь впечатляюще воспетых в грудах его гуру Кастанеды. Первые навыки выживания в «каменных джунглях» преподал ему в поезде один пассажир, испанец по происхождению — это он помог будущему писателю в трудную минуту объясниться с контролером. У Пауло было с собой всего триста долларов (около полутора тысяч нынешних или две тысячи семьсот реалов по курсу 2008 года), и он собирался за два месяца «пересечь Соединенные Штаты из конца в конец», поэтому для начала следовало поменять вид транспорта: пересесть с поезда на автобус фирмы «Грейхаунд». Автобусы эти ему доводилось часто видеть в кино: они колесили по дорогам через пустыни. Каждую машину украшал рисунок элегантной борзой. Приобретя за девяносто девять долларов билет, пассажир имел право на поездку в течение сорока пяти суток в любую точку, куда ведет линия фирмы «Грейхаунд», — то есть мог объехать более двух тысяч городов, разбросанных по США, Мексике и Канаде. А если Пауло собирался эти два месяца провести в движении, оставшихся денег ему могло хватить лишь на то, чтобы останавливаться в общежитиях Христианской ассоциации молодых людей (ИМКА), где ночлег вместе с завтраком и ужином обходился в шесть долларов.

Уже двух дней в Нью-Йорке было достаточно, чтобы разочарование Пауло рассеялось. Для начала его порадовали общежития ИМКА: комнаты — хоть и небольшие, вдвое меньше его жилища у деда, и без туалета, телевизора или кондиционера — были отдельными и сияли чистотой, причем постельное белье меняли ежедневно. Обслуга оказалась внимательной, а на стойке кафетерия, вдоль которого он двигался с подносом, выставлены были если и не деликатесы, то во всяком случае хорошо приготовленная и вкусная пища. Не смущал Пауло и один душ с туалетом на весь коридор. Он понял, что способен жить в гостинице сколько угодно. Серьезной проблемой, однако, оставался языковой барьер. Адские муки повторялись ежедневно — всякий раз, когда приходилось выбирать блюда в столовой. Когда стоишь с подносом в руке, нервничая, ибо сзади напирает очередь нетерпеливой и проголодавшейся молодежи, нелегко быстро и правильно выговорить названия блюд. Больших трудов стоило уразуметь, что в Америке многие слова произносятся иначе, и сначала его отказывались понимать вовсе. Выход нашелся, когда Пауло уразумел, что вкуснейшая фасоль, которой потчуют в столовых ИМКА, называется «порото».

Это слово произносилось без особых запинок и проблема была решена: пока не овладеет языком в совершенстве он будет есть только фасоль. Дело пошло на лад.

За считанные дни, благодаря не только приятному обхождению в общежитии, но и духу терпимости и свободе нравов, что царили в Нью-Йорке, Пауло освоился. И очень скоро обнаружил, что здесь вполне доступны и секс, и марихуана или гашиш, главным образом — в окрестностях Вашингтон-сквер, площади, где целыми днями слонялись, сидели, лежали, бренча на гитарах и наслаждаясь первыми весенними лучами солнца, кучки хиппи со всех концов света. Однажды вечером он пришел в столовую общежития за пять минут до закрытия. В зале было пусто; Пауло взял поднос и уселся напротив девушки лет двадцати, худенькой, белокожей, с длинными руками, одетой, можно сказать, в официальный костюм всех хиппи — разноцветный индейский хлопчатобумажный балахон до пят. Ее веснушчатое лицо осветилось улыбкой, и Пауло, убедивший себя, что для галантного разговора его английского хватит, произнес:

— Excuse me?

Девушка не поняла:

— What?

Сообразив, что он не в состоянии правильно произнести даже банальное «простите», Пауло расслабился и засмеялся над собой. Раскованность облегчила знакомство, и уже в одиннадцать ночи бразилец и Джанет — так звали девушку — отправились бродить по городским улицам. Чем настойчивее допытывался Пауло, чем занимается его новая подруга, тем меньше понимал смысл ее ответов. Что такое «бэлей»? Именно так назывался курс, который она изучает в университете. Что значит изучать «бэлей»? Джанет отошла в сторонку и вдруг, раскинув руки, взмыла вверх и в воздухе повернулась вокруг своей оси — то есть исполнила пируэт. Подскочила на кончиках пальцев еще два-три раза под любопытными взглядами прохожих и грациозно склонилась перед ним в реверансе. Так вот оно что! «Бэлей» — это балет, а она — балерина! Под утро, возвращаясь в общежитие, где парни и девушки спали в раздельных корпусах, парочка остановилась попрощаться в укромном уголке на Мэдисон-сквер-гарден. Объятия сменились поцелуями, в какой-то момент рука Джанет скользнула ниже пояса Пауло… Однако вскоре девушка перестала поглаживать штаны своего нового друга и зашептала ему в ухо — очень четко, чтобы ему было понятнее:

— У меня уже были парни раньше, но такого я еще не видала… Вот это да! Ты первый, у кого квадратный член.

Пауло, задыхаясь от смеха, принялся объяснять, что дело не в особенностях его анатомии, просто, чтобы не оставлять документы в шкафу ИМКА, он положил деньги и обратный билет в паспорт с твердой корочкой и хранил все это в самом, как ему казалось, надежном месте — в трусах. И вот так, ведя его за руку, балерина Джанет — с нею теперь он будет регулярно заниматься любовью в укромных уголках парков и садов — открыла ему новый, безумный и притягательный мир Нью-Йорка начала — и не только — семидесятых. Пауло вливался в манифестации и марши протеста против войны во Вьетнаме, бывал на концертах классической музыки в Центральном парке, а однажды потрясенно замер, когда, спускаясь по лестницам к стадиону, вдруг увидел феерически подсвеченную Пенсильвания-стейшн. «Этот железнодорожный вокзал будет побольше нашего Центрального вокзала в Рио, — рассказывал он в письме возлюбленной, — только он полностью под землей». Пауло разволновался при входе в Мэдисон-сквер-гарден, «где три месяца назад Джо Фрэзер победил Кассиуса Клея». Страсть к боксеру, взявшему имя Мухаммед Али, была столь сильна, что Пауло не только бывал на всех поединках с его участием, но и приобрел привычку сравнивать свои скромные физические параметры с мускулатурой американского гиганта. Хотя дата возвращения была еще не определена, времени, казалось, не хватит, чтобы воспользоваться всем, чем Нью-Йорк мог одарить парня из бедной страны, к тому же задавленной диктатурой.

Пауло и Джанет, спросившая его: «У тебя квадратный член?»

Пауло сопоставляет свои физические параметры с боксерами-тяжеловесами Мухаммедом Али и Кеном Нортоном

Когда выдавалось немного свободного времени, Пауло пытался в письмах вкратце обрисовать водоворот событий, что увлек его:

Есть районы, где всё — книги, газеты, вывески, реклама — по-китайски, в других — по-испански или по-итальянски. В моем, отеле кого только не встретишь: мужчины в тюрбанах, активисты «Черных пантер», индианки в длинных одеждах. Здесь, внутри, может произойти что угодно. Вчера вечером, выйдя из комнаты, я наблюдал яростную драку двух стариков лет шестидесяти и даже попытался их разнять! Надо было видеть, как они лупили друг друга! Я еще не успел рассказать тебе о Гарлеме, негритянском районе, скажу только, что это захватывает, ошарашивает. Что такое Нью-Йорк? Полагаю, что Нью-Йорк — это проститутки, стоящие на тротуаре в полдень в Центральном парке, это здание, где снимали «Ребенка Розмари», это место, где проходили съемки мюзикла «Вестсайдская история».

Перед тем как запечатать конверт он исписывал поля нежнейшими и умилительными признаниями в любви («обожаемая, любимая, восхитительная женщина» или «позвоню тебе, даже если целый день придется голодать, — лишь бы хоть минуту слышать твой голос»), а также враньем вроде следующего: «Будь спокойна: с моей стороны никаких измен», — или: «Можешь полностью положиться на меня». Проведя две недели в самом крупном американском городе, Пауло убедился, что имеются по крайней мере два препятствия на пути к осуществлению его мечты: ни скудных денежных ресурсов никак не могло хватить на то, чтобы в одиночку объехать за два месяца Соединенные Штаты. Вопрос с деньгами еще можно было решить, воспользовавшись, например, подсказкой Джанет: брать билеты «Грейхаунда» только на ночные рейсы продолжительностью больше шести часов, когда в автобусе можно выспаться. А вот проблема с языком казалась неразрешимой. Его школьный лексикон годился лишь на объяснения касательно сна и пищи, но Пауло понимал, что поездка утратит всю прелесть, если он не в силах будет понять, о чем с ним говорят. Выбирая между возвращением в Бразилию и просьбой о помощи, он ухватился за самый удобный вариант: позвонил за счет абонента дяде в Вашингтон и пригласил кузена Сержинью, свободно владевшего английским, совершить путешествие вместе. Спустя несколько дней двое ребят с рюкзаками, пользуясь автобусами «Грейхаунд» как гостиницами на колесах, выехали в Чикаго — первый пункт на долгом пути в Большой каньон, сердце Аризоны. Чикаго отстоял от Манхэттена на четыре тысячи миль, и разделяли их два часовых пояса.

Единственные свидетельства того периода — его письма Кристине. В них только настораживает отсутствие какого бы то ни было упоминания о товарище, благодаря которому, в сущности, путешествие стало возможным. Это вовсе не ошибка: Пауло не только замалчивал присутствие Сержиньо, он еще и настаивал в письме к возлюбленной, что странствует один. «Наверное, я оставил фотоаппарат бабушке в суете переездов, — писал он, — а раз еду один и не могу ни сфотографировать себя сам, ни тратить пленку на пейзажи, лучше куплю открытку». Пытаясь придать поездке характер приключения, требующего мужества, и красуясь перед девушкой, он создает и поддерживает впечатление, будто свой долгий путь преодолевает в одиночку. Какой бы ни была причина умолчания, из писем двоюродный брат загадочно исчез.

Ведя строгий учет деньгам, Пауло следит за расходами, записывая на клочке бумаги цены в долларах США и бразильской валюте: пачка сигарет — шестьдесят центов (три крузейро), гамбургер — восемьдесят центов, билет в метро — тридцать центов, билет в кино — два доллара. Всякий раз, когда они опаздывали на ночной рейс «Грейхаунда», в кошельке появлялась дыра в семь долларов — суточная стоимость самого дешевого придорожного мотеля. Купание в волнах цивилизации и варварства, пережитое в Нью-Йорке, так шокировало Пауло — «снесло башню», по его собственному выражению, — что он с трудом привыкает к «одноэтажным» штатам Среднего Запада. «После Нью-Йорка и писать-то нечего, — плачется он, покрывая каракулями письмо к Кристине, сочинявшееся в автобусе. — Я пишу лишь потому, что дико скучаю по своей жене». Прочие города и веси, через которые пролегал их путь, заслужили всего нескольких строк. Чикаго оставил впечатление «самого холодного» города из всех, куда их заносило. «Люди — сплошь невротики, полные бесконтрольной агрессии. Это город серьезного труда».

Проведя в пути пять дней, Пауло наконец углядел сквозь запыленное окно автобуса дорожный указатель: «До Шайенна — 100 миль». Глаза его радостно заблестели. Расположенный в штате Вайоминг на границе с Колорадо центр американского Запада показался старым знакомым. Пауло прочел столько книг и журналов, посмотрел так много вестернов, чье действие разворачивалось в Шайенне, что, казалось, наизусть знал названия улиц, отелей и салунов, где происходили приключения ковбоев и краснокожих. Он вообще не предполагал, что такой город существует. В его представлении Шайенн был индейской выдумкой, которой воспользовались авторы книг, фильмов и комиксов о Диком Западе, читанных и виденных в детстве и отрочестве. Хотя трудно было ожидать чего-то иного, Пауло крайне разочаровало, что если и остались еще в этом городе ковбои — в сапогах на деревянной подошве, десятигаллонных шляпах, с бычьими мордами на пряжках и револьверами, — то теперь они ездят в «Кадиллаках» с откидным верхом. Единственное, что осталось от того городка из классического вестерна Джона Форда «Осень шайеннов», — это были дилижансы, принадлежащие местной общине амишей — старообрядческой христианской секте, обитавшей в Канаде и Соединенных Штатах: пользоваться другим транспортом им было запрещено законом.

Прямая дорога к Большому каньону пролегала под уклон на юго-запад и была длиной около тысячи километров. Затем следовало пересечь Колорадо и часть Нью-Мексико — там и начиналась Аризона. Но обоим путешественникам хотелось познакомиться с Йеллоустоунским национальным парком и при этом до последнего цента использовать автобусный билет. Поэтому они двинулись в другую сторону, на север. Узнав, что ближайшая станция «Грейхаунда» на пути в парк — город Айдахо-Фоллз в трехстах километрах от Йеллоустоуна, Пауло совершил два необдуманных поступка. Во-первых, он истратил триста долларов на прокат автомобиля. А поскольку так и не смог получить после наезда в Араруаме права, обманул сотрудницу прокатной фирмы — предъявил членский билет профсоюза актеров Рио-де-Жанейро, выдав его за бразильский документ на право вождения. Хорошо зная, что рискует загреметь в тюрьму, если его остановит дорожная полиция, Пауло весь день водил машину меж глетчеров и гейзеров парка, среди струй кипятка и серы, и дорогу перед его носом переходили медведи и олени. Вечером путешественники сдали машину и тут же занялись поисками автобуса, где можно было бы укрыться от холода. Хотя в разгаре было лето, а они уже испытали, что такое тридцативосьмиградусная жара, холод в тех местах, в двух часах езды до канадской границы, был невыносим, и автомобильная печка их не согревала. У них не было подходящей одежды для таких низких температур, поэтому на автовокзале столицы Айдахо Бойсе они подбежали к окошечку «Грейхаунда» узнать, когда уходит ближайший ночной рейс. Куда? Куда угодно, где не так холодно. Единственным удобным рейсом в тот час оказался автобус на Сан-Франциско, Калифорния. Именно туда они и отправились.

Среди ночи, когда автобус пересекал пустыню Невада, Пауло написал Кристине — похвастал, что ему удалось обмануть служащую прокатной фирмы фальшивым документом, но пожалел, что непредвиденные расходы на аренду автомобиля «подорвали бюджет». А еще он понял, отчего автобус провонял виски: «Все здесь путешествуют с бутылкой в кармане. В Соединенных Штатах пьют много». Письмо на середине прерывалось, но несколько часов спустя Пауло продолжил:

Я еду прямо в Сан-Франциско, но сделал открытие: в Неваде законом разрешены азартные игры, поэтому я провел там всю ночь. Хотел поиграть и посмотреть, как играют. Не завел ни одного друга в казино — все были слишком заняты игрой. В конце концов, я спустил пять долларов «однорукому бандиту» — это такие игральные автоматы, где надо дергать рычаг, знаешь? Рядом сидел ковбой в сапогах, шляпе и с шатком на шее, как в кино. Впрочем, в автобусе тоже полно ковбоев. Я на Диком Западе, еду в Сан-Франциско, куда должен прибыть в одиннадцать ночи. И через семь часов закончу свой путь через американский континент, а это мало кто проделывал.

Прибыв в Сан-Франциско после двадцати двух дней пути, обессиленные братья зарегистрировались в общежитии ИМКА и весь день спали. Колыбель движения хиппи и демонстраций протеста 1968 года произвела на Пауло такое же впечатление, что и Нью-Йорк «Этот город раскованнее Нью-Йорка. Я зашел в кабаре высшего класса и увидел, как обнаженные женщины занимаются любовью с мужчинами прямо на сцене, на глазах богатых американцев, пришедших с женами, — возбужденно рассказывал он, сетуя, что не смог досмотреть. — Я быстренько заскочил и увидел лишь кусочек, но у меня не было денег, чтобы что-то заказать, и служащий сразу выставил меня вон». Он ужаснулся, увидев, как подростки покупают и потребляют таблетки ЛСД средь бела дня, но и сам прикупил гашиша на Хейт-Эшбери — и закурил прямо на улице, и никто его не остановил. Пауло довелось участвовать в демонстрациях против войны во Вьетнаме, а еще однажды он увидел, как мирное шествие буддистских монахов разгоняет банда молодчиков с кастетами. «Воздух этого города насыщен безумием», — подытожил он в письме Кристине. Пять дней голова шла крутом от «андеграундного Диснейленда», в который давно уже превратился этот город, а на шестой братья снова сели в автобусе — теперь уже в сторону Большого каньона. Они вышли на полпути, в Лос-Анджелесе, но остановка пришлась на праздник 4 июля, День независимости США, — и все в городе было закрыто. Пробыли они там недолго. «Все вымерло, с трудом нашли местечко, где можно выпить кофе, — записывал Пауло. — Знаменитый Голливудский бульвар совсем опустел, на улицах — никого, но мы успели заметить, что все здесь — даже самый захудалый бар — такое шикарное!» Выяснилось, что стоимость жизни в Лос-Анджелесе несовместима с кошельком путешественников, и они даже не стали там ночевать. Пересели на другой автобус и уже через сутки подъезжали к городу Флагстафф — воротам в Большой каньон.

Красота ущелья, по дну которого стремительно текут глинистые воды реки Колорадо, оказалась столь же потрясающа, сколь сумасшедшими были цены в отелях и ресторанах. К тому же нигде не нашлось общежития ИМКА, и братьям пришлось купить нейлоновую палатку — еще одна брешь в тощем кошельке — и провести первую ночь в лагере хиппи, где был гарантирован хотя бы бесплатный гашиш. Как только взошло солнце, они свернули палатку, положили в рюкзаки бутылки с водой, консервы и двинулись пешком к Большому каньону. Под палящим солнцем шли весь день. А когда, голодные и усталые, решили сделать привал, обнаружили, что находятся не только в самом широком месте — от одного края до другого было километров двадцать, — но и к тому же на самой глубине, — от них до русла реки было около двух километров. Поставили палатку, развели костер, чтобы подогреть еду, и провалились в сон — и лишь первые лучи солнца смогли их разбудить.

Когда Сержинью предложил спуститься к реке Колорадо, Пауло испугался. Рядом абсолютно никого не было, и он опасался, что они попали на заброшенный маршрут. Ведь случись что — им некого будет звать на помощь. Сержинью, однако, был полон решимости; он заявил, что если Пауло не хватает духу, он спустится один. Парень обвязался веревкой и начал спуск, не слушая громких протестов двоюродного брата:

— Сержинью, все дело не в спуске, а в дороге назад! Будет жарко, и лезть обратно — все равно что карабкаться по лестнице дома в пятьсот этажей! На солнцепеке!

Не сработало — брат даже головы не повернул. У Пауло не было иного выхода, как только самому схватить рюкзак и тоже поползти вниз в сотне метров позади. Мрачные предчувствия развеивало величие природы.

Большой Каньон напоминал открытую рану в пустыне красных песков протяженностью четыреста пятьдесят километров, в глубине которой змеилось нечто похожее на водную нить. На самом деле то была полноводная река Колорадо, что рождается в Скалистых горах в одноименном штате и несет свои воды более чем на две тысячи триста километров к Калифорнийскому заливу (море Кортеса) в Мексике. На пути она пересекает еще шесть американских штатов (Аризону, Калифорнию, Неваду, Юту Нью-Мексико и Вайоминг). Ощущения Пауло от этого чуда природы были неописуемы. Через пять часов спуска, выбившись из сил, он остановился и предложил кузену начинать подъем назад:

— Мы вчера плохо поужинали, толком не завтракали и до сих пор не обедали. Подними-ка глаза и посмотри, сколько нам еще предстоит пройти.

Но тот оставался непреклонен:

— Тогда жди меня здесь, я спущусь к реке.

И двинулся дальше. Пауло устроился в теньке и выкупил сигарету. Сидя в абсолютной тишине, он наслаждался прелестью открывшейся картины. Глянув на часы, увидел, что уже полдень. Тогда он спустился на несколько метров, пытаясь разглядеть Сержинью, но не смог. Ни его, ни кого другого — на тропе не было ни следа живого существа ни туристов, ни местных жителей — безлюдье на много километров. Пауло понял, что если спуститься еще немного, можно выйти на скальную террасу, откуда должна открыться хорошая панорама. Да вот беда: даже оттуда оказалось невозможным углядеть брата. Тогда, сложив руки рупором, Пауло принялся звать его. Он кричал, замолкая на несколько секунд в ожидании ответа, вновь принимался звать кузена, но тщетно — ему откликалось лишь гулкое эхо, отдававшееся в красных каменных стенах. Должно быть, они все же выбрали заброшенную тропу. Чтобы совладать с паникой, Пауло несколько раз подпрыгнул на месте. Он чувствовал себя беззащитным и одиноким в этом далеком уголке земли, обернувшимся глухим безвыходным тупиком.

— Я умру здесь, — сказал он вслух и повторил: — Умру. Мне не удастся выжить. Мне не выйти отсюда. Придется умирать среди этой волшебной природы.

Пауло было известно, что в разгар лета температура в районе Большого каньона может доходить до пятидесяти градусов по Цельсию. Воды больше не было. Рассчитывать на то, что посреди пустыни кто-нибудь придет и нальет ему чашечку кофе, не приходилось. Пауло уже не понимал, где он, так все перепуталось в голове. Стал звать на помощь, но никто не появился, и до него долетало лишь эхо собственного голоса. Шел уже пятый час. Отчаявшись, он рванулся вниз, к реке, понимая, разумеется, что стремительный спуск обойдется ему потом тяжким подъемом. Солнце уже начало жечь лицо — как вдруг Пауло встретились следы цивилизации. Прямо в скалу был врезан железный щиток с красной кнопкой и уведомлением выпуклыми литерами: «Если вы заблудились, нажмите красную кнопку, и вас вывезут вертолетом или на мулах. Вам придется заплатить штраф 500 долларов». У Пауло оставалось всего восемьдесят и еще столько же — в кармане брата, но табличка вселяла надежду: значит, не они первые совершили глупость, двинувшись именно по этой дороге, и опасность умереть здесь не столь высока, как казалось. Пускай спасение обойдется им в несколько дней тюрьмы, где они посидят, пока родители не пришлют необходимой суммы. Но сначала нужно найти Сержинью. Еще несколько десятков метров вниз, не выпуская из виду красной кнопки — единственного ориентира, — и за поворотом он выскочил на чудесную естественную террасу, где стояла подзорная труба со щелью для монет. Пауло бросил квортер и, когда окуляр открылся, стал обшаривать взглядом берега реки в поисках брата. Вон он где: похоже, заплутав, как и Пауло, Сержинью спал сладким сном, свернувшись в тени валуна. Лишь глубокой ночью они добрались до Флагстаффа, где два дня назад сошли с автобуса. Приползли, валясь с ног от усталости, обгоревшие на солнце, но целые и невредимые. После такого изматывающего дня перспектива провести ночь в лагере хиппи не приводила в восторг, и Пауло решился:

— Я считаю, что сегодня мы заслужили две вещи: ужин в ресторане и ночлег в отеле.

Они отыскали удобный и недорогой мотель, оставили там рюкзаки и вошли в первый же ресторан, где каждый заказал себе по стейку на косточке, который еле умещался на тарелке и стоил десять долларов — их суточный бюджет. Но кутить так кутить, решили оба. Им было плохо от ожогов — ни сил, ни настроения. Руки с трудом удерживали столовые приборы. Но аппетит был волчий, ели они торопливо, смели с тарелок все подчистую и уже через пять минут обоим пришлось бежать в туалет, где из них исторгся непереваренный ужин. Вернувшись в мотель, они завалились спать. То был их последний день вместе: назавтра Сержинью возвращался к родителям в Вашингтон, а Пауло ехал в Мексику.

Хотя путешествие Пауло близилось к концу и пока обходилось без серьезных передряг, поездка по Соединенным Штатам в известной мере напоминала ту, что они совершили с Верой, Какико и Арнольдом два года назад в Парагвай. Тогда он согласился проехать почти две тысячи километров в автомобиле, чтобы посмотреть футбольный матч бразильской сборной, а в Асунсьоне, попросту говоря, наплевал на то, что билеты распроданы. На сей раз его привлекла возможность постранствовать по таинственным пустыням, что вдохновили мага Кастанеду — именно поэтому он и принял материнский подарок Теперь же, полный свежих впечатлений, совершенно об этом забыл; Все тело ныло после похода в Большой каньон, деньги таяли, и соблазн вернуться в Бразилию был велик. Но срок действия автобусного проездного давал еще несколько дней, и Пауло двинулся вперед, как и планировал вначале. Привыкнув к американскому изобилию, он все пять дней пребывания в Мексике не скрывал возмущения при виде явной нищеты, выплеснутой на улицы, как и в Бразилии. Пауло испробовал все грибные настойки и чаи из галлюциногенных кактусов, какие только мог, а когда у него не осталось ни гроша, сел в автобус до Нью-Йорка и провел там еще три дня. А потом вернулся домой.