11 «Наркотик для меня — то же, что автомат для коммунистов и партизан»

11

«Наркотик для меня — то же, что автомат для коммунистов и партизан»

По возвращении в Рио Пауло на годы обрел для себя новый источник энергии — марихуану. Потом настанет черед и других наркотиков, но поначалу была только «травка». Они с Верой впервые попробовали марихуану вместе, а потому вместе и стали регулярными ее потребителями. Оба они были новичками, не очень сознавали последствия, поэтому прежде чем закурить, запирали в ящик стола все колющие и режущие предметы в доме. «На всякий случаи, мало ли что…» — говорила Вера. Курили ежедневно и под любым предлогом: вечерами — чтобы с особенной остротой наблюдать багровый закат на Леблоне, по ночам — чтобы успокоить нервы. Приходилось терпеть оглушительный рев самолетов, садившихся, казалось, им прямо на голову: совсем рядом находился аэропорт имени Сантоса-Дюмона, и самолеты ежеминутно взлетали и приземлялись. Если же причины не находилось, курили просто так, разогнать скуку Пауло вспоминал потом, что, случалось, проводил в дурмане дни напролет, не давая себе и получасового перерыва.

Окончательно выйдя из-под родительского контроля, он превратился в настоящего хиппи — не только по одежде, образу жизни или манерам, но и по «идеологии». Он перестал считать себя коммунистом (хотя на самом деле никогда им и не был) после того как на людях признался, что обожает фильм «Шербурские зонтики» — французский мюзикл, где в главной роли блистала Катрин Денёв, — и получил нагоняй от одного партийного активиста. Подобно тому как раньше он с легкостью перешел к марксизму от христианской доктрины, преподаваемой иезуитами, теперь он стал убежденным и ярым сторонником бунтарского движения хиппи, охватившего весь мир. «Это будет последняя революция человечества, — записал он в дневнике. — Коммунизм остается в прошлом, возникает новая братская общность, мистицизм проникает в искусство, наркотик становится важнее хлеба. Когда Христос освятил вино, он освятил наркотик. Наркотик — это вино из лозы высшего порядка».

Прожив несколько месяцев в «Особняке Ямы», они с Верой и одним общим другом сняли квартиру с двумя спальнями в Санта-Терезе — богемном районе в центре города, на вершине холма вблизи Лапы, где по улицам проезжал со звоном романтический трамвайчик. При переезде им пришлось около месяца прожить в леблонской квартире вместе с бывшим мужем Веры.

Если трава, по мнению специалистов-наркологов, имеет свойство вводить потребителя в длительную прострацию, в продолжительный сон наяву, то на Пауло, похоже, она оказывала прямо противоположное действие. Нежданно-негаданно войдя в состояние гиперактивности, он в первые месяцы 1970 года инсценировал и поставил «Войну миров» Герберта Уэллса, совместно с драматургом Амиром Аддадом пробовал новые сценические приемы, посылал свои тексты на конкурс рассказа штата Парана и стал соискателем «Премии Эссо» по литературе (впоследствии премию упразднили). А еще успел написать три театральные пьесы: «Дороги мистицизма» — о падре Сисеро Романе Батиста, чудотворце с северо-востока Бразилии; «Восстание Плети. Историю у причала» — о восстании моряков в Рио-де-Жанейро в 1910 году; и сборник «Пределы сопротивления». Его он отправил в Национальный институт книги, орган федерального правительства, с просьбой об издании, но не прошел и отборочного тура. Его труд попал в руки критика и романиста Октавио де Фариа, который хоть и отметил, что рукопись не лишена известных достоинств, отправил ее в архив с красноречивым пояснением:

Не могу скрыть своего замешательства перед столь странной книгой, поскольку, даже прочитав, не могу понять, к какому литературному жанру ее отнести и что означает пометка на обложке, гласящая, что «Пределы сопротивления» составлены из «одиннадцати Фундаментальных Отличий». Книга, предваряемая эпиграфом из Генри Миллера, претендует быть абсолютом в области «восприятия» жизни. Отступления, сюрреалистические построения, отчеты о психоделических опытах, шутки самого разного свойства. В целом нагромождение этих «фундаментальных отличий» бесспорно выписано добротно, они умны, но мне кажется, это вещь не того рода, что подпадает под понятие «наши ценности». Книга принадлежит к тому виду работ, которые иные издательства готовят «на вырост», в надежде открыть «гениев», но, каким бы ни было литературное будущее г-на Пауло Коэльо де Соуза, издательства Национального института книги на такое не пойдут.

Оставалось утешаться тем, что Пауло попал в отличную компанию. Та же отборочная комиссия, что вынесла «Пределы сопротивления» за рамки жанров и разрядов, к тому времени забраковала по крайней мере две работы, чьи авторы станут классиками бразильской литературы: «Сержант Жетулио» Жоана Убалдо Рибейро, которая потом выйдет в Бразилии и Соединенных Штатах, и «Кричащий объект» Кларис Лиспектор — сборник рассказов, впоследствии опубликованный под названием «Живая вода». Словно бы для того, чтобы отвадить Пауло от навязчивой идеи стать писателем, театр обеспечивал к нему больший интерес публики, нежели проза. Хотя Пауло очень верил в свою пьесу о падре Сисеро, предсказывая ей блестящее будущее, на деле только «Восстание Плети» будет иметь некоторый успех. Эта пьеса, результат подробнейшего исследования истории восстания во главе с чернокожим матросом Жоаном Кандидо, была подана автором на престижный конкурс театра «Опиньян» скорее по инерции, без особой надежды на успех. Но премия, полагающаяся лауреату, оказалась лучше конверта с деньгами: пьесу-победительницу должны были ставить на сцене «Опиньян», всеми признанного авангардного театра Бразилии. Узнав по телефону от Веры, что его «Восстание» заняло второе место, Пауло мрачно ответил, не пытаясь быть скромным:

— Лишь второе? Что за дерьмо! Я становлюсь вечно вторым.

Первое место присудили детективной комедии «Клыки тигра», принадлежавшей перу Марии Элены Кюнер, начинающего драматурга из Минас-Жерайса. Если Пауло хотел прославиться, то жаловаться ему было не на что. Мало того что о нем заговорили все газеты и похвалили такие звезды критики, как Жоан дас Невес и Жозе Аррабал; заняв второе место, пьеса «Восстание Плети» завоевала право войти в избранный «Круг художественного чтения „Опиньян“», куда раз в неделю допускались все желающие. Хотя Пауло весьма пренебрежительно отзывался о премии, перед чтением пьесы он несколько дней пребывал в сильном волнении. Целую неделю он не мог думать ни о чем другом. Счастьем было видеть, как на вечернем представлении при полном зале знаменитая актриса Мария Помпеу читает написанный им текст.

Сближение с «Опиньян» позволило ему через несколько месяцев познакомиться — по крайней мере, попытаться свести знакомство — с представителями международной контркультуры: революционной труппой американского «Ливинг тиэтр», созданной в 1947 году в Нью-Йорке супругами Джулианом Беком и Джудит Малина, и приехавшей на гастроли в Бразилию. Узнав, что удалось-таки достать билеты на представление американской труппы, Пауло был необычайно взволнован и чувствовал себя, по его словам, «в преддверии великого шага, сделать который… не отваживаюсь». Опасаясь, что от него могут потребовать высказаться в антрактах или по окончании спектакля, он перед походом в театр старался начитаться Ницше — «чтобы было что сказать». Они с Верой были так потрясены увиденным, что добились приглашения в дом, где остановилась труппа. Оттуда все вместе отправились осматривать фавелу Видигала. Однако, если верить дневниковым записям, встреча прошла не очень гладко:

Личный контакт с «Ливинг тиэтр». Мы отправились домой к Джулиану Беку и Джудит Малина, и никто не вышел нам навстречу Горькое унижение. Пошли с ними осматривать фавелу. Впервые в жизни я оказался в фавеле. Это совершенно особый мир.

Джулиан Бек, руководитель «Ливинг-тиэтр»

На следующий день они отобедали с труппой и побывали на репетициях, но отношение к ним американцев не изменилось. «Джулиан Бек и Джудит Малина: в отношении нас сохраняется абсолютный лед, — записывал Пауло — Но я их не осуждаю. Знаю, насколько, должно быть, трудно достичь такой высоты». Спустя несколько месяцев Пауло получит известие о «Ливинг тиэтр» и его руководителях: в такси он услышит по радио, что вся труппа арестована в Оуро-Прето, штат Минас-Жерайс, по обвинению в употреблении и хранении наркотиков. Супружеская чета арендовала дом в исторической части города и превратила его в постоянно действующую лабораторию драматического мастерства для артистов, съехавшихся из разных штатов. Через несколько недель, 1 июля 1971 года полиция окружила дом и схватила восемнадцать членов труппы, а затем этапировала их в камеры ДОПС в Бело-Оризонти.

Невзирая на протесты мировых знаменитостей, среди которых были Жан Поль Сартр, Мишель Фуко, Пьер Паоло Пазолини, Жан Люк Годар и Умберто Эко, военное правительство продержало артистов в заключении два месяца, а потом выслало из Бразилии, обвинив в «распространении наркотиков и подрывной деятельности».

Через несколько месяцев после первого опыта с травкой Пауло и Вера получили от своего друга, художника Жоржи Моурана, брусочек, похожий на упаковку леденцов, слепленный, казалось, из очень темного, почти черного воска. То был гашиш. Хотя его получают из той же конопли, что и марихуану, действует он сильнее и всегда был более востребован в Европе и на Севере Африки, чем в Южной Америке. Потому-то и пришелся тогда в новинку бразильским наркоманам. Помешанный на планировании и организации всего, за что ни брался, Пауло решил превратить пошлое получение кайфа в торжественно обставленный научный эксперимент. Начиная с первого приема наркотика, он стал наговаривать свои ощущения на магнитофон, засекая при этом время. Окончательный результат он перепечатывал и вклеивал в дневник:

Краткие заметки об опытах с гашишем

Эдгару Аллану По посвящаю

Мы начали курить в моей комнате в десять сорок вечера. Присутствовали: я, Вера и Моуран. Гашиш смешивается с обычным табаком в пропорции примерно один к семи и помещается в специальную серебряную трубку. Эта трубка позволяет пропускать дым через ледяную воду, обеспечивая тем самым превосходную фильтрацию. Три затяжки на брата — вот достаточная доза. Но Вера не будет участвовать в этом опыте — она будет записывать на магнитофон и фотографировать. По этим дорогам меня поведет Моуран, ветеран наркотиков.

3 минуты — Ощущение эйфории и легкость. Неудержимая радость. Внутреннее возбуждение достаточно мощное. Хожу взад-вперед, чувствую себя споено во хмелю.

6 минут — Веки отяжелели. Клонит в сон, в голове туман. Голова начинает приобретать пугающие размеры, перед глазами появляются картинки, слегка скругленные по краям. На этом этапе опыта обозначились определенные блокировки морального порядка. Примечание: эти результаты от избытка волнения могут быть признаны некорректными.

10 минут — Ощущение неимоверного оцепенения. Нервы полностью расслаблены, и я ложусь на пол. Начинаю потеть — скорее от тревоги, чем из-за жары. Никакой инициативы: если дом займется огнем, предпочту умереть, нежели встать с места.

20 минут — Я все сознаю, но утратил слуховую ориентацию. Эта стадия — приятная, потому что постепенно устраняет всякое беспокойство.

28 минут — Ощущение относительности времени впечатляет. Должно быть, именно в таком состоянии Эйнштейн и открыл свою теорию относительности.

30 минут — Внезапно и полностью перестаю сознавать, что делаю. Пытаюсь писать, но не понимаю, что это — всего лишь попытка, проба. Начинаю плясать, пляшу как чокнутый, музыка льется с другой планеты и обладает неизвестным размером.

33 минуты — Время тянется чрезвычайно медленно У меня не хватает смелости попробовать ЛСД…

45 минут — Страх вылететь в окно столь велик, что соскальзываю с постели и устраиваюсь на полу в дальнем углу, подальше от улицы. Мое тело не требует удобной позы. Могу остаться лежать на полу без движения.

1 час — Гляжу на часы, не понимая, зачем пытаюсь записать все это на магнитофон. Для меня это просто вечность, из которой я никогда уже не смогу выйти.

1 час 15 минут — Вдруг возникает нестерпимое желание выйти из транса. Холодной зимой меня обуревает внезапное мужество, и я принимаю холодную ванну. Я не ощущаю воды на теле. Я наг. Но мне не удалось выйти из транса. Меня охватывает ужас — вдруг я навечно останусь таким. Появляются книги по шизофрении, которые я прочел, они идут в ванную. Хочу выйти. Хочу выйти!

1 час с половиной — Я одеревенел, лежу, вспотев.

2 часа — Переход из транса к нормальному состоянию происходит неощутимо. Нет ни тошноты, ни сонливости, ни усталости, но есть необычный голод. Ищу ресторан на углу. Продвигаюсь, иду. Нога за ногу.

Не удовлетворившись тем, что покурил гашиша и зафиксировал все фазы его воздействия, Пауло совершил поступок столь отчаянный, что живи он как в старые добрые времена в отчем доме, это стоило бы ему нескольких сеансов электрошоковой терапии в сумасшедшем доме — снял копию с «Кратких заметок» и дал прочесть родителям. С его точки зрения, этот жест, должно быть, не был выпадом против Лижии и Педро. Хотя он и признавался дневнику, что «открыл какой-то новый мир», а «наркотик — лучшее из всего сущего», Пауло рассматривал себя не как банального наркомана, но как «активного идеолога движения хиппи», который без устали повторяет в кругу друзей вызывающе дерзкие слова: «Наркотик — это для меня то же, что автомат для коммунистов и партизан».

Помимо марихуаны и гашиша, супруги начинают принимать синтетические наркотики, произведенные промышленным способом в лаборатории. Еще с первой госпитализации Пауло регулярно принимал валиум, который прописывают при лечении психических расстройств, сопровождающихся мучительным беспокойством. Не опасаясь вреда, который подобные коктейли могут нанести мозгу, влюбленные увлекаются такими препаратами, как мандрикс, артан, дексамил, первитин. Содержащийся в некоторых амфетамин воздействует на центральную нервную систему, ускоряет сердцебиение и повышает кровяное давление, формируя приятное ощущение расслабленных мускулов, которое сменяется эйфорическими состояниями длительностью до четырнадцати часов. Когда же организм уставал, они принимали сильнодействующее снотворное и в буквальном смысле «отрубались». Средства, которыми обычно предупреждают эпилептические припадки или лечат болезнь Паркинсона, обеспечивали им нескончаемые сеансы «полного улета». Как-то на выходных у Какико во Фрибурго, в ста километрах от Рио, Пауло провел «испытание на прочность», чтобы узнать, сколь долго ему удастся «ловить кайф» без перерыва на сон. Он был искренне рад, проведя полные сутки — время засекалось по часам — абсолютно без сна и полностью «вдетым», как говорили в то время. На этой опасной дорожке, как ему казалось, только наркотики имеют какое-то значение. «Еда стала для нас чем-то умозрительным, — записал он в дневнике. — Мы не знаем, когда ели в последний раз, и тем не менее никакого голода не испытываем».

Казалось, теперь с миром нормальных, не принимающих наркотики людей, его связывает единственная нить постоянная и навязчивая идея стать писателем. Он решает запереться в доме дяди Жузе в Араруаме и писать, ни на что больше не отвлекаясь. «Писать день и ночь, писать обо всем на свете» — таков его лозунг. Вера поддерживала его, но перед тем, как он с головой уйдет в работу, предложила совершить путешествие. И в апреле 1970 года пара решила отправиться в один из центров хиппи в Перуанских Андах — в Мачу-Пикчу, священный город инков, расположенный на высоте две тысячи четыреста метров. Все еще не оправившись от моральной травмы, причиненной поездкой в Парагвай, Пауло боялся, что при выезде из Бразилии с ним может приключиться какая-либо неприятность. Лишь после долгих прикидок — естественно, что по настоянию Пауло они неделями просиживали над картами и туристическими маршрутами, — супруги наконец отправились в путь. Под влиянием «Беспечного ездока» с Питером Фондой и Деннисом Хоппером, который в 1969 году пользовался большим успехом и стал поистине культовым фильмом хиппи, они не определили ни цели поездки, ни точной даты возвращения. Первого мая супруги вылетели на самолете компании «Ллойд Аэрео Боливиано» в Ла-Пас, где все им было в новинку — например, после посадки в аэропорту Эль-Альто в столице Боливии Пауло впервые в жизни увидел ослепительно белый снег. И это произвело на него такое впечатление, что спустившись по трапу самолета, он не выдержал — бросился на землю и стал его есть. Так начался месяц абсолютного безделья. Разреженный воздух Ла-Паса, находившегося на высоте почта четырех тысяч метров, вывел Веру из строя, и она провела весь день в постели. А Пауло вышел из гостиницы осмотреть город. Он привык к политической апатии, царившей в Бразилии под гнетом диктатуры, и поэтому рабочие демонстрации по случаю Дня Труда его изумили. Казалось, что грядут перемены. И действительно, спустя четыре месяца третьему (с сентября предшествующего года) сроку президентского правления генерала Альфредо Овандо Кандиа пришел конец.

Пауло и Вера на развалинах Мачу-Пикчу в Перу

Жизнь в Боливии была очень дешевой, и они взяли напрокат машину, останавливались в дорогих отелях, обедали и ужинали в роскошных ресторанах. Чуть ли не через день Вера, весьма заботившаяся о своей внешности, ходила к парикмахеру, а Пауло тем временем бродил по крутым улочкам Ла-Паса. Именно здесь они испробовали новый для себя наркотик, практически неведомый в Бразилии. Мескалин в разных странах именовали по-разному — пейот, пейотль или мескаль, — но все эти названия обозначали все тот же галлюциногенный чай, получаемый в результате перегонки порубленного и высушенного кактуса. Восхищенные спокойным и тонким действием напитка, Пауло и Вера погружались в мир нескончаемых зрительных галлюцинаций и переживали удивительные моменты смешения восприятий — синестезии, когда цвета воспринимаются обонянием, а вкус — слухом.

Они провели в Ла-Пасе пять дней, наслаждаясь этим чаем, — ходили на «пеньяс», где в дружеских компаниях исполнялась народная музыка, посещали «диабладас» — театрализованные представления, где актер исполнял роль Супайи, существа, которое в мифологии инков аналогично Сатане у христиан. Затем путешественники отправились на поезде к озеру Титикака и на кораблике пересекли это самое высокогорное в мире судоходное озеро. После этого поездом двинулись в Куско и Мачу-Пикчу, а оттуда вылетели на самолете в Лиму.

В столице Перу они взяли напрокат машину и через Арекипу, Антофагасту и Арику поехали в Сантьяго-де-Чили. Предварительный план заключался в том, чтобы на этом отрезке пути никуда не торопиться, но гостиницы были скромны до полного убожества, так что Пауло и Вера решили побыстрее двигаться дальше. Столица Чили не приглянулась ни ей, ни ему — «город, похожий на любой другой», записал Пауло, — но именно здесь им довелось посмотреть «Z», запрещенный в Бразилии фильм греко-французского режиссера Коста-Гавраса, разоблачающий хунту «черных полковников» в Греции. Почти всегда под кайфом от мескалина, они к исходу третьей недели путешествия по пути в Буэнос-Айрес очутились в аргентинском городе Мендоса. Пауло сгорал от ревности, когда мужчины оказывали знаки внимания Вере, — особенно если она принималась говорить с ними на английском, которым он пока еще не овладел. Если в Ла-Пасе его буквально заворожил снег, то в Буэнос-Айресе столь же ошеломительный эффект произвело первое в жизни посещение метро. Привыкнув в дороге к дешевизне жизни, в аргентинской столице они решили поужинать в «Микеланжело» — ресторане, известном как «храм танго», где им удалось послушать классика жанра — певца Роберто «Поляка» Гойенече. Когда же принесли счет на двадцать долларов (по курсу 2008 года — около ста двадцати), Пауло чуть не упал со стула, сообразив наконец, что они попали в один из самых дорогих ресторанов города.

Астма, не тревожившая Пауло на высокогорье Анд, настигла его в Буэнос-Айресе, на уровне моря. С температурой тридцать девять градусов, с большим трудом одолевая приступы удушья, он три дня пролежал пластом и восстановил силы только первого июня в Монтевидео — накануне возвращения в Бразилию. По его настоянию, они не полетели самолетом авиакомпании «Ллойд Аэрео Боливиано». Такую перемену вызвало вовсе не суеверие и даже не то обстоятельство, что им пришлось бы опять лететь домой через Ла-Пас. Все решил бронзовый памятник пилоту гражданской авиации, который Пауло увидел в аэропорту Ла-Паса. Его воздвигли в честь «героических летчиков авиакомпании „Ллойд Аэрео Боливиано“, погибших при исполнении служебного долга»:

— Только полоумный может летать авиакомпанией, которая почитает героями летчиков, разбившихся вместе со своими самолетами! А вдруг наш пилот тоже мечтает, чтобы его память увековечили?

В конце концов в Рио-де-Жанейро они улетели самолетом «Эр Франс». Домой они прибыли 3 июня, как раз к началу телетрансляции первой игры бразильских футболистов на чемпионате мира 1970 года. Бразильская сборная разгромила тогда команду Чехословакии со счетом 4:1.

Между тем мечта стать писателем не уходила. Ни один его текст пока не занял призового места на тех конкурсах, куда он их посылал. «Со стесненным сердцем услышал я новость в „Репортере Эссо“, — плачется он в дневнике — Я проиграл еще один литературный конкурс. Не был даже отмечен жюри». Чтобы не отчаяться вконец, он продолжает набрасывать темы будущих произведении: «летающие тарелки», «Иисус», «снежный человек», «духи, воплощенные в трупах» и «телепатия». Только с каждым днем срок получения заветной премии отодвигался все дальше, о чем говорится, к примеру, в таких строках:

Мой добрый Иосиф, святой мой покровитель. Ты свидетель всего, что я попробовал предпринять в этом году. Я проиграл все конкурсы. Вчера, узнав омоем поражении на конкурсе детских пьес, Вера сказала: когда удача улыбнется мне, я получу все и сразу. Неужели? Тогда и расскажу.

24 августа Пауло исполнилось 23 года, и Вера подарила ему микроскоп последней модели и была счастлива, когда спустя несколько часов после вручения подарка увидела, что Пауло все так же сидит над окуляром, внимательно изучая предметные стекла и записывая что-то в тетрадку. С любопытством она принялась читать, что же он там написал:

23 года назад, в этот, самый день я родился. Я уже прошел ту стадию развития, которую можно увидеть под микроскопом. Вот он я — бешено стремящийся к жизни, величина бесконечно малая, однако наделенная всеми наследственными признаками тех, кто остался позади. Уже запрограммированы мои руки, ноги, мозг. Из сперматозоида я эволюционирую, клетки пройдут стадии деления, И вот я — здесь. Двадцатитрехлетний.

Она поняла, что Пауло капнул на предметное стекло своего семени и рассматривает под микроскопом собственные сперматозоиды. Отчет продолжался:

Там движется, возможно, будущий инженер. Умирает тот, что должен был стать врачом. Ученый, способный спасти Землю, тоже гибнет, а я взираю на это бесстрастно сквозь линзы своего микроскопа. В поле зрения мои сперматозоиды перемещаются, бешено стремясь обнаружить яйцеклетку: ими движет неистовый порыв, страстное желание вопреки всему существовать вечно.

Вера, с которой так приятно было делить досуг и развлечения, становилась непреклонной, когда Пауло следовало возвращаться в реальность. Поняв, что, отпущенный на волю, он так никогда не закончит колледж PI не получит аттестат, она буквально силой заставила его подготовиться к вступительным экзаменам в университет. Ее старания дали потрясающие результаты. В конце года возлюбленный смог поступить на три факультета сразу: юридический — в институте «Кандиду Мендес»; режиссерский — в Национальной школе театра, и связи — в Папском католическом университете (ПКУ) в Рио. Конечно, такой прорыв не стоит приписывать усилиям одной только Веры. И то, что Пауло закончил школу, не имевшую традиций качественного отбора и оценки, и то, что он успешно сдал вступительные экзамены сразу в три высших учебных заведения, — все это отвечало и его собственным литературным амбициям. Четырьмя годами раньше Пауло начал систематически читать и одолел более трехсот книг, по семьдесят пять в год — число поистине астрономическое, особенно если учесть, что каждый бразилец в то время прочитывал в среднем по одной книге ежегодно. Пауло же читал запоем и все подряд: от Сервантеса до Кафки, от Жоржи Амаду до Скотта Фицджеральда, от Эсхила до Олдоса Хаксли. Он читал советских диссидентов — таких, как Александр Солженицын, — и откровенно легковесных бразильских юмористов вроде Станислава Понте Преты. Он читал, писал небольшой комментарий к каждому произведению и, подражая литературным критикам, столь жестоко его мучившим, расставлял всех на свой вкус по ранжиру дарования. Получить четыре звездочки — самую высокую оценку — было под силу немногим: Генри Миллеру, например, Борхесу или Хемингуэю. С необычайной легкостью Пауло мог сложить в один мешок столь разные книги, как «Американская мечта» Нормана Мейлера, «Революция в революции» Режи Дебре и два бразильских классических произведения — «Сертаны» Эуклидеса да Кунья и «Экономическую историю Бразилии» Кайо Прадо Жуниора.

В этой сложной мешанине сюжетов, эпох и авторов один жанр мало-помалу начинает пробуждать его живой интерес — книги об оккультизме, колдовстве и сатанизме. С тех пор как на глаза ему попалась «Секретная алхимия людей», написанная испанским колдуном Хосе Рамоном Молинеро, он начинает поглощать все, что относится к миру, непроницаемому для человеческих органов чувств. Закончив чтение «Утра магов» — мирового бестселлера, написанного бельгийцем Луи Повелем и французом украинского происхождения Жаком Бержье, — он тут же ощутил себя членом этого нового племени. «Я — маг, который готов пробудиться!» — записывает он в дневник. К концу 1970 года его коллекция по этой теме насчитывает уже около полусотни книг. Тогда же он прочел, откомментировал и пометил звездочками все шесть работ немецкого писателя Германа Гессе, опубликованные в Бразилии (включая, естественно, «Игру в бисер», удостоенную Нобелевской премии по литературе в 1946 году), а также бестселлеры швейцарца Эриха фон Деникена («Колесницы богов» и «Назад к звездам»). В список вошли как серьезные классические произведения: «Фауст» Гёте, получивший всего три звездочки, — так и макулатура, вроде книги «Черная Мария и Белая Мария» некоего В. С. Фолдежа, не заслужившая даже одной.

Интересно, что один из наиболее уважаемых авторов этой «новой волны» мистицизма не только писал об оккультизме, но и собственную жизнь окружил завесой тайны. Его звали Карлос Кастанеда. Он родился в Перу в 1925 году (по другим данным — в Бразилии в 1935-м), получил в Калифорнийском университете Лос-Анджелеса (UCLA) диплом антрополога. При подготовке к защите докторской диссертации он решил перенести на страницы автобиографических книг результаты своих полевых исследований по использованию естественных наркотиков — таких, как пейот, грибы и эстрамон (называемый еще «травой дьявола»), — в туземных ритуалах, бытующих в Мексике. Мировой успех Кастанеды, попавшего на обложку журнала «Тайм», погнал его в пустыню Сонора, на границу штатов Калифорния и Аризона с Мексикой — то есть в места, описанные в его книгах, — куда направлялись также орды хиппи со всех краев света в поисках новой «земли обетованной».

Для тех, кто, подобно Пауло, не верил в случайные совпадения, известие о намерении матери преподнести ему в подарок путешествие (не куда-нибудь, а в США!), несомненно, тоже стало бы неким знаком. Бабушка Лилиза отправлялась в Вашингтон навестить дочь Лусию, жившую там с мужем-дипломатом Сержинью Вегелином, а Пауло следовало сопроводить старушку до североамериканской столицы. Если потом захочет, он сможет поехать еще куда-нибудь, один или с кузеном Сержинью, который был на несколько лет младше. Помимо шанса ближе познакомиться с шаманским регионом Кастанеды, поездка пришлась очень кстати еще и потому, что их отношения с Верой, похоже, клонились к закату. «Не жизнь, а сплошные проблемы, — в начале 1971 года исповедуется Пауло своему дневнику. — Нас больше не связывает секс, она доводит до исступления меня, я — ее. Я ее больше не люблю. Это просто привычка». Их отношения «износились», перчили себя и вышли на тот рубеж, за которым люди больше не могут жить вместе. Вера вернулась в квартиру на Леблоне, а Пауло сменил Санта-Терезу на свое прежнее обиталище, которое занимал в доме деда и бабушки до переезда в Копакабану. В дневнике, однако, он объявлял что уже «наполовину женат» на новой избраннице молодой актрисе Кристине Скардини, с которой свел знакомство в театральной школе. В нее, как Пауло божился он был влюблен без памяти. Это была ложь, хотя и похожая на правду: за полтора месяца разлуки девушка получит — ни много ни мало — сорок четыре письма из Соединенных Штатов.

Для друзей Пауло родители устроили праздничный прощальный ужин — и вот, в первых числах мая, он с бабушкой и дедом вылетел рейсом авиакомпании «Вар» в Нью-Йорк где им предстояла пересадка на вашингтонский рейс. Двигаясь по переходам аэропорта Кеннеди, Пауло с бабушкой Лилизой подивились тому, с какой неожиданной настойчивостью требовал мастер Тука лететь в столицу США одиннадцатичасовым рейсом, а регистрация на него, как сообщал громкоговоритель, заканчивалась Лилиза с внуком пытались разубедить деда, говоря, что нет никакой надобности так торопиться, не успеют на этот самолет — через полчаса полетят следующим. Упрямый старик ничего не желал слушать. Пришлось бежать бегом, и едва лишь они успели войти в самолет, как убрали трап. Дед успокоился только увидев, что все на местах, а ремни пристегнуты. Уже сидя в дядином доме вечером у телевизора, Пауло увидел выпуск новостей и понял, что мастера Туку в аэропорту торопила рука Провидения. Вскоре после взлета на борту двухмоторного «Конуэя» авиакомпании «Аллегени Эйрлайнз» (ставшей потом «Ю-эс Эйруэйз»), который вылетел на полчаса позже, возникли технические неполадки. При попытке совершить вынужденную посадку близ Нью-Хейвена в семидесяти километрах от Нью-Йорка самолет упал и разбился. Авиакатастрофа унесла жизни тридцати человек — пассажиров и членов экипажа.

Остановившись в доме дяди-дипломата в городке Бетесда, штат Мэриленд, что в получасе езды от Вашингтона, Пауло вместо путевого журнала решил отмечать происходящее в письмах Кристине. Его потрясало буквально все. Он мог подолгу простаивать, разинув рот, у автоматов по продаже марок, газет и прохладительных напитков или часами прогуливаться по секциям супермаркетов, ничего не покупая и лишь восторгаясь сказочным изобилием товаров. Уже в первом письме он жалел, что не захватил с собой из Бразилии «мешок с мелочью»: здесь он сделал открытие, что любой автомат охотно принимает вместо двадцатипятицентовика бразильскую монетку в двадцать сентаво. И это при том, что бразильские деньги стоили в пять раз меньше американских! «Я бы здорово преуспел тут, возьми с собой побольше мелочи, — признавался он, — потому что как раз нашими четвертачками расплачиваюсь за отсылку каждого письма в Бразилию, покупая в автомате почтовые марки, или отдаю в обмен на возможность посмотреть всякую похабень в бесчисленных порнолавках, что здесь на каждом углу». Все было в новинку, и все его волновало: от эскалаторов в супермаркетах до шедевров Национальной галереи, где Пауло разрыдался, прикоснувшись к картине «Смерть и скупой» кисти голландского мастера Иеронима Босха, хоть и знал, что нарушение заповеди «Руками не трогать» почитается в любом серьезном музее за смертный грех. Впрочем, до полотна, написанного Босхом в 1485 году, он не дотрагивался, но некоторые другие раритеты потрогать все же сумел. Замирая перед ними на несколько минут, он озирался и, убедившись наверняка, что его не видят служители, без особых церемоний совершал святотатство, прикладывая все десять пальцев к картине. «Я прикоснулся к Ван Гогу и Гогену, приложился к Дега и ощутил, как что-то во мне стало расти, понимаешь? — признавался он любимой девушке — я расту здесь. Я многое познаю».

Однако, похоже, самое большое впечатление в американской столице на него произвели экскурсии в военный музей и ФБР. Первый — заполненный экспонатами, посвященными участию Соединенных Штатов в обеих мировых войнах, — показался ему тем местом, «куда дети идут, чтобы научиться сильнее ненавидеть врагов США». И не только дети, судя по его реакции. Обойдя все залы музея, осмотрев самолеты, ракеты, посмотрев фильм, прославляющий американскую военную мощь, Пауло вышел, «захлебываясь от ненависти к русским, одержимый желанием убивать и убивать, упиваясь этим желанием». На экскурсии по ФБР он в сопровождении федерального агента побывал в Музее гангстеров, увидел подлинные одежду и оружие знаменитых бандитов: Диллинджера, «Мордашки» Нелсона, Келли-«Автомата» и других, — а также подлинные послания, написанные жертвами громких похищений. В углу одного зала он заметил мигающую лампочку. Под ней висела табличка: «Каждый раз, когда загорается свет, в США совершается одно преступление категории А (убийство, похищение или изнасилование)». Свет при этом вспыхивал каждые три секунды. В тире агент похвастал, что у них в ФБР стреляют только на поражение. Вечером в письме, испещренном восклицательными знаками, он подытожил впечатления дня:

Эти ребята бьют без промаха! Из пистолета ли, из автомата — стреляют строго в голову! Бьют и не мажут! А дети! Детишки, боже мой, смотрят на все это! Школьники классами приходят в тир ФБР, чтобы увидеть, как те защищают родину! Какой тяжелый труд, любовь моя! Агент рассказал мне, что требования к поступающему на работу в ФБР таковы: рост — не ниже 180 см, хорошая меткость и согласие на полную проверку всех данных кандидата. И более ничего. Никакой тебе проверки интеллекта, только — меткость. Я сейчас в самой передовой стране мира, в государстве полного комфорта и совершенного общественного устройства. Так отчего же здесь происходит столько преступлений?

Трепетно относясь к тому, каким он желал бы выглядеть в глазах других людей, Пауло в конце почти каждого письма просит Кристину никому их не показывать. Она может, конечно, рассказывать, о чем они, но показывать — нет. «Они очень личные, а я пишу, как Бог на душу положит, — объяснял он. — Пересказывай содержание, пожалуйста, но читать не давай». После недельного марафона сменяющих друг друга экскурсий по Вашингтону он купил билет на поезд до Нью-Йорка, чтобы там решить, куда ехать дальше. Пауло удобно расположился в красно-синем вагоне второго класса компании «Амтрак». Но едва поезд тронулся, его охватил леденящий ужас: до него дошло, что стоявшие вдоль железнодорожной линии бетонные пакгаузы, на стенах которых намалеваны желтой краской английские слова «Fallout Shelter», — не что иное, как ядерные бомбоубежища. Именно сюда в случае атомной войны поспешат люди… Поток тревожных мыслей прервался — кто-то похлопал Пауло по плечу. Поезд уже подходил к первой станции в городе Элизабет, штат Нью-Джерси. К нему обращался контролер в синей форме, с желтой кожаной сумкой на поясе:

— Hi, guy, can you show me your ticket?[27]

Перепугавшись и не понимая, что надо всего лишь предъявить билет, Пауло ответил по-португальски.

Но служащий спешил и, похоже, был не в настроении:

— Don’t you understand? I asked for your ticket! Without a ticket nobody travels in my train[28].

Только теперь Пауло в отчаянии понял, что все усилия Веры сделать из него безупречного знатока английской речи пошли прахом. Одно дело — читать тексты на английском когда ты всегда можешь спросить жену или залезть в словарь, и совсем другое — говорить самому и понимать, что тебе говорят другие. Жестокая правда заключалась в том, что он оказался в Соединенных Штатах один, а по-английски не мог произнести ни слова. Даже самого простого.

«Беспечный ездок» Пауло Коэльо в Соединенных Штатах