6. ПЕРЕВОДЧИК ПОМОГАЕТ

6. ПЕРЕВОДЧИК ПОМОГАЕТ

Опять меня разбудили ночью, велели одеться, заложить руки за спину и отвели на допрос.

За столом в знакомой уже комнате сидели на этот раз двое: следователь и человек в гражданском.

— Это наш переводчик, — сказал следователь, когда я уселся возле стола. — Видите, я вашу просьбу выполнил.

Я поблагодарил.

— Сегодня, — начал следователь «беседу», — я хочу узнать о ваших планах, о программе вашей организации, но расскажите все. Можете говорить на своем языке, а переводчик мне все переведет.

Я вздохнул с облегчением. Теперь не придется искать слова или придавать наугад польским словам русское звучание.

— Наша программа, — спокойным голосом сказал я, — до предела проста. У нашего народа нет родины, и мы хотим вернуть ему историческую родину, превратить Эрец Исраэль в еврейское государство и заселить его миллионами евреев, не имеющих никакого будущего в странах рассеяния. Переведите мои слова точно, — обратился я к переводчику. — Мы говорим: «Превратить Эрец Исраэль в еврейское государство». Это очень важное определение, так как англичане в Декларации Бальфура написали: «Создать национальный очаг в Эрец Исраэль» — в Эрец Исраэль, т. е. на территории Эрец Исраэль. Это предложение позволяет им с помощью всевозможных толкований и интерпретаций толкований уклоняться от своих обязательств в отношении еврейского народа. Это прямое надувательство.

Переводчик попросил времени на размышление. С первых же предложений выяснилось, что, хотя русским он владеет лучше меня, работает он очень медленно. Кончив переводить, он неожиданно обратился ко мне по-русски:

— Почему вы говорите о британском надувательстве и молчите о сионистской лжи?

— О какой лжи? — простодушно переспросил я, тоже по-русски.

— Могу я ему ответить? — обратился переводчик к следователю со льстивой улыбкой.

— Конечно, объясните ему, объясните ему, товарищ, какой ложью он занимается всю свою жизнь.

И переводчик прочитал лекцию — не на идиш, а по-русски — о «сионистской лжи»:

— Сионизм — и с этой точки зрения нет различий между отдельными его течениями — является одной большой ложью. Сионистские руководители — Герцль, Нордау, Жаботинский, Вейцман и другие — никогда и не думали создать в Эрец Исраэль еврейское государство. Они были достаточно умны, чтобы не верить в возможность создания еврейского государства в Эрец Исраэль. Ведь большая часть населения там — арабы. А что с англичанами? Они дадут вам Эрец Исраэль? Как бы не так! Эта территория нужна им для их империалистических планов. Короче, сионистские лидеры прекрасно знали и знают, что провозглашенный ими план невыполним. Свой план создания еврейского государства или национального очага — называйте это как хотите — они выдвинули, чтобы отвлечь еврейскую молодежь от революции. Само собой разумеется, в наше время сионизм является орудием британского империализма, давая англичанам повод к притеснению арабских масс, но в еще большей степени он служит международной буржуазии, буржуазии всего мира, отвлекая своими лживыми лозунгами евреев, прежде всего молодежь, от революционной борьбы. Таким образом, сионизм намеренно ослабляет силы революции. Можно сказать, что сионизм является комедией, хотя результаты его весьма трагичны.

— Точно, точно, — с энтузиазмом вмешался следователь. — Сионизм — это кукольная комедия. Один большой обман.

На минуту я забыл, где нахожусь. Не видел перед глазами форму офицера НКВД, не думал о защите. Только почувствовал боль, глубокую душевную боль, и одно-единственное желание: дать достойный ответ. Сионизм — комедия? Герцль и Жаботинский знали, что создать еврейское государство невозможно, и притворялись, чтобы ввести в заблуждение молодежь? Мне приходилось слышать много коммунистических, бундовских, социалистических теорий о нашем стремлении в Сион, но с такой «теорией» я столкнулся впервые. И ответ переводчику вырвался у меня прямо из сердца:

— По какому праву вы называете сионизм комедией? Ведь вы еврей и, думаю, учили еврейскую историю. Вам, надеюсь, известно, что сионизм в его историческом понимании существовал задолго до коммунизма, социализма и даже буржуазии? Сионизм, правда, в иной форме существовал при феодальном строе и задолго до него, сионизм — не комедия; это, возможно, самое, серьезное из национально-освободительных движений за всю историю человечества. Другие порабощенные народы стремились к государственной независимости, для нас же это был вопрос самого существования. Сионизм фактически не создан, он возник сам по себе. Он возник из крови и слез, он возник из страданий, из преследований и безграничной тоски. Эта тоска, тоска по дому, передавалась из поколения в поколение. Она нашла выражение в мессианских движениях. Из-за тоски по Сиону люди покидали богатые дома, спокойную жизнь и отправлялись в пустынную страну. Студенты, врачи, инженеры выполняли любые работы, осушали болота, болели малярией ради Сиона, и во имя его наши праотцы шли на костры. За веру в Сион Шломо Бен-Йосеф отдал жизнь и многие, очень многие готовы пойти по его стопам. Все это можно назвать комедией? Смотрите, я арестован как сионист, член Бейтара, я знаю, что меня ждет горькая судьба, но все же не жалуюсь, готов страдать, потому что это моя вера, и я не единственный еврей, страдающий за свою веру…

Я говорил около десяти минут. Чувствовал, что распаляюсь все больше и больше. В момент особого волнения ударил правым кулаком в левую ладонь. Переводчик меня не прерывал.

— Что он говорит? — спросил следователь. — Что он говорит? Это очень интересно.

Переводчик приступил к своей работе. К моему изумлению, он начал с середины, с лжемессий. «Он утверждает, — сказал переводчик, медленно выговаривая слова, — что еще в средние века были среди евреев такие мессии. Это верно, в еврейской истории их называют лжемессиями, которые звали евреев в Эрец Исраэль, но это каждый раз кончалось разочарованием.

— То-то же, — прогремел офицер НКВД. — Он только подтверждает все, что мы говорили. Сионисты обманщики и так называемый сионизм — обыкновенная кукольная комедия.

— Переводчик допустил неточность, — обратился я непосредственно к следователю. — Я упомянул лжемессий для доказательства тоски нашего народа еще. в далеком прошлом по своей родине. И я сказал многое другое, чего переводчик не потрудился перевести. Я готов перевести все это сам.

Переводчик покраснел и сказал:

— Я еще не кончил, и я перевожу все точно.

Но следователь повернулся ко мне и почти с упреком сказал:

— Раз так, для чего нужен был переводчик? Говорите!

Я повторил по-русски приблизительно то же, что сказал на идиш. С каждым предложением лицо следователя становилось все более серьезным. Он меня не прерывал, но, когда я кончил, он встал из-за стола, сделал несколько шагов по маленькой комнате и начал мне отвечать, время от времени склоняясь над столом. Его слова лились потоком раскаленной лавы. Иногда казалось, что он забывает о своей роли следователя, как я незадолго до этого забыл о том, что я арестованный, подследственный. Передо мной стоял представитель школы, не допускающей никаких сомнений, отклонений от догматической веры, вооруженный не только наганом, но и методом диалектического анализа.

— А я говорю еще раз, — гремел его голос, — что сионизм — это кукольный театр. Не стоит повторять красивые слова о том, что сионизм возник из страданий и преследований. Его изобрела, да, сионизм изобрела международная буржуазия с одной целью: отвлечь еврейские массы от настоящих, важных дел и занять их второстепенными, смехотворными — несуществующим государством, например. Понимаете, — крикнул он, — не-су-ще-ствую-щим го-су-дар-ством!! Каким было истинное назначение еврейских масс в Польше или других капиталистических странах? Вы утверждаете, что евреев преследовали. Это верно. Но почему их преследовали? Вашего ума уже недостаточно, чтобы правильно ответить на этот вопрос. Я вам объясню. Евреев в Польше преследовали, потому что польские капиталисты хотели втереть очки польскому пролетариату. Капиталисты сказали рабочим: «Бейте евреев», рассчитывая, что рабочие забудут о своей ненависти к эксплуататорам. Но припомните, что в капиталистической Польше преследовали не только евреев: преследованиям подвергались также украинцы, белорусы, литовцы. Преследование национальных меньшинств является неотъемлемой частью капиталистического режима. Это орудие в руках эксплуататоров, фабрикантов и помещиков. Только революция способна решить национальный вопрос, положить конец межнациональной вражде и прекратить преследование одного народа другим. Так учили гении человечества Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин. И это мы воплотили в жизнь в Советском Союзе. Народы, населяющие Советский Союз, живут в братской дружбе, свободно развивают свой язык и свою культуру по принципу ленинизма-сталинизма: национальная по форме, социалистическая по содержанию. Вам известно, что у нас имеется Еврейская автономная область? Теперь вы видите, как революция решает национальный вопрос и чем вам надо было заниматься в капиталистической Польше? Все вы — поляки, евреи, украинцы и белорусы — должны были совместно бороться за победу революции. Была бы такая революционная сила, в Польше повторились бы события, происшедшие в России под руководством Ленина и Сталина: массы восстали бы против эксплуататоров и свергли бы власть фабрикантов и помещиков. А вы что сделали вместо этого? Дезертировали с фронта революции. Обратились к несуществующему государству, к несуществующему государству. Но вы не только дезертировали сами — вы организовали бегство, массовое бегство. Разве мог быть больший подарок, лучшая услуга буржуазии? Ведь вы саботировали революцию! Вы тут рассказали, что евреи всегда тосковали по Эрец Исраэль. Предположим, что это верно. Но это же результат определенного воспитания. Сионизм воспользовался этими сантиментами, чтобы облегчить себе выполнение задачи, поставленной перед ним международной буржуазией. Это настоящая диверсия с целью отвлечь силы от революционной армии всего мира и обманным путем использовать их в кукольной комедии. А вы, Бегин, были одним из диверсантов. Вы и вам подобные не только дезертировали сами, но и организовали бегство. За это вы сидите и за это будете держать ответ!

Следователь распалялся все больше и больше. Он не говорил, он произносил речь. Голос был полон веры и убежденности. Слушая его, можно было представить себе четко организованный единый орган под названием Международная буржуазия, с центральным комитетом или генеральным штабом во главе, отдающим распоряжения всевозможным местным отделениям. Одним из этих отделений является сионизм, которому штаб буржуазии приказывает: «Иди к евреям, используй их тяжелое положение, их сантименты к Палестине, веди их туда. Обмани их, убеди, что там надо и можно создать еврейское государство, и ты выполнишь возложенную на тебя миссию, ослабь врага — революцию, нанеси ей удар по плану, разработанному в штабе…»

Возведенное следователем здание поражало своей логической законченностью — если принять за верную ту отправную точку, с которой он начал класть кирпич на кирпич. Все зависит от маленькой точки, называемой исходной или точкой опоры. Древний философ сказал: «Дайте мне точку опоры, и я сдвину землю». Если примешь основное предположение следователя, сможешь (или будешь вынужден) согласиться со всем остальным; если отвергнешь его — здание, возведенное следователем, рухнет, как карточный домик, и оставит после себя груду лживых измышлений, источник которых — глупость и невежество. Имей я возможность спорить с капитаном НКВД на равных, я мог бы ему сказать, что он идет против логики, объявляя аксиомой положения, требующие доказательства. Однако в комнате дознаний и в условиях, в которых велась «беседа», я не мог сказать следователю, что его логика хромает. Но моя вера выстояла перед его верой; мои аксиомы совершенно отличались от его аксиом. В этой комнате у меня была цель, за которую стоило бороться. Когда следователь закончил свою восторженную речь, я спросил:

— Вы позволите, гражданин следователь, кое-что пояснить?

Вопрос был сформулирован неосторожно, и следователь, упоенный собственным выступлением, сердито ответил:

— Мне нечего объяснять, лучше объясните себе.

— Но позвольте мне все же кое-что добавить, — изменил я формулировку.

— Говорите, сегодня я вам позволю говорить, но прежде выслушайте, что я вам скажу по поводу тех врачей и инженеров, что отправляются обрабатывать землю в Эрец Исраэль. Вы пытались этим доказать, что сионизм не комедия, а серьезное движение. А знаете, что вы доказали? Вы доказали, что ваше движение носит реакционный характер! Что вы делаете? Вы идете вспять; вы закапываете таланты в землю. У нас все работают по специальности. В Советском Союзе врач лечит, а инженер строит. Так и должно быть. Это и есть прогресс. У нас в народе говорят: «X… не пашут». Поняли, что я имею в виду?

— Нет, не понял, — ответил я. Впервые это грубое слово я слышал не как оскорбительное ругательство, а в «народной поговорке».

— Имеется в виду соха, — поторопился пояснить следователь. — Ею пахали при царе, а теперь в Советском Союзе имеется современная техника, для которой нужны образованные люди. А вы что делаете? Берете образованных людей и предлагаете им копаться в земле! Кстати, ваш сегодняшний рассказ напоминает мне байки одного похожего на вас умника. Это член Ашомер ацаир, и на свободе он был вредителем похуже вас. Он притворялся социалистом и под этой маской прислуживал буржуазии, предавая рабочий класс. Он рассказал, что в Эрец Исраэль у вас имеются колхозы, наподобие советских. Дурень! Кому он рассказывает сказки? Взяли деньги у американских миллионеров и создали колхозы! Нет, Бегин, красноречие вам не поможет. Ваше движение является реакционным, оно направлено против Советского Союза, против революции, против прогресса.

— Гражданин следователь, — сказал я по-русски, не прибегая к помощи переводчика, — вы упомянули Еврейскую автономную область. Позвольте мне заострить внимание на этом деле, на Биробиджане, так как это очень важно для понимания моей точки зрения. Советское правительство решило выделить территорию для советских евреев. С какой целью оно это сделало? В Советском Союзе евреи пользуются всеми правами, их не преследуют, и можно утверждать, что еврейский вопрос в Советском Союзе решен. Для чего же тогда евреям отдельная территория? Советское правительство несомненно поняло, что евреи находятся в особом положении и его нельзя сравнивать с положением украинцев или белорусов. В любом месте евреи являются меньшинством, а ведь каждому народу нужна своя территория. В этом наверное причина создания Еврейской автономной области. Хотя эксперимент с Биробиджаном и не удался…

— Как вы сказали? — неожиданно перебил меня следователь. — Эксперимент с Биробиджаном не удался?

В пылу спора я допустил неосторожность, но отступать было поздно.

— На территории Биробиджана, — продолжал я, — в настоящее время, насколько мне известно из газет, проживает не более тридцати-сорока тысяч евреев, в то время как в Советском Союзе их около трех миллионов. В чем причина? По-моему, в том, что Биробиджан никогда не был еврейской территорией, никогда не был нашей родиной, а ведь у каждого народа, тем более древнего, имеется своя родина. Но для меня, гражданин следователь, важно само решение советского правительства предоставить евреям отдельную территорию. В одной из своих последних речей перед войной Зеэв Жаботинский сказал: «Евреи Европы стоят у кратера вулкана, и я готов поддержать все, что может способствовать их спасению… Я не ознакомился в достаточной степени с планом Биробиджана, но, если этот план может спасти евреев, он в моих глазах очень важен. Теперь, гражданин следователь, предположим, что революция побеждает во всем мире…

— Как вы сказали? — прервал меня следователь. — «Предположим, что революция побеждает во всем мире»? Разумеется, она победит во всем мире. И знаете почему?

Я промолчал.

— Потому что так говорили Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин, — гремел голос следователя.

…Вспоминая иногда эти слова, я вижу перед собой блестящие глаза молодого капитана и слышу удары его кулаков по письменному столу. Снова появился передо мной — перед арестантом, пытавшимся, невзирая ни на что, понять и разобраться, — «новый мир» во всем ужасе его абсолютной, догматической веры. «Революция победит!» Победит не в силу тех или иных объективных причин, а потому что «так говорили Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин»…

Сделав свое замечание, следователь разрешил мне продолжать.

— Итак, революция побеждает во всем мире и создается Всемирный Верховный Совет. Предположим, что к этому Совету обращается делегация еврейского народа с просьбой превратить древнюю родину евреев в их национальную территорию. Верховный Совет наверняка утвердил бы эту просьбу. Ведь и Советский Союз признал необходимость предоставления евреям отдельной территории, а историческая родина еврейского народа — это Эрец Исраэль. Вы сами, гражданин следователь, согласились с тем, что у евреев всегда были сантименты к Эрец Исраэль. Откуда взялись эти сантименты? Дело в том, что в Эрец Исраэль когда-то существовало еврейское государство. Там возникла культура нашего народа, зародился наш язык. Чем же мы согрешили? Желанием вернуть народу его родину? Вот вы и гражданин переводчик сказали, что нет реальных шансов на создание еврейского государства в Эрец Исраэль. Но это вопрос веры. У каждой идеи имеются свои приверженцы и свои скептики. В России разве многие верили в победу революции? Я лично, гражданин следователь, отношусь к тем, кто верит в создание еврейского государства, хотя сам, возможно, этого не увижу.

— Нет, не увидите, — сухо сказал следователь.

Он не ответил на мой теоретический вопрос о решении Всемирного Совета в отношении национальной территории еврейского народа в Эрец Исраэль и упрямо повторил сказанное им раньше:

— Да, революция решит территориальную проблему евреев, а вы ее не решите; вы дезертировали из рядов революции и помогаете ее врагам — международной буржуазии и британскому империализму.

В наш диалог со следователем переводчик пока не вставил ни одного слова. Он принимал участие в споре энергичными кивками головы — в знак согласия с офицером НКВД. Когда говорил я, переводчик молчал, изредка я просил помочь найти подходящее русское слово, он подыскивал слово — не всегда успешно — и снова замолкал. Но на этом этапе «беседы» переводчик что-то шепнул следователю на ухо. Я слов не расслышал, но следователь тут же раскрыл мне секрет:

— Очень интересно, — сказал он и, повернувшись ко мне, добавил. — А вы, разумеется, не сочли нужным мне это рассказать. — Вот товарищ напомнил мне, что ваш Герцель направил письмо Плеве, тому самому палачу Плеве, и просил помощи царского правительства в осуществлении планов сионистов, обещая при этом, что сионисты не допустят вступления еврейской молодежи в ряды революционеров. Я видел когда-то это письмо, но хорошо, что переводчик вспомнил о нем. Ну, теперь вам ясно, кто создал сионизм? Мы говорим о письменном документе, а ведь народная поговорка гласит: «Что написано пером, не вырубишь топором». Ясно, что Герцль был агентом международной буржуазии. Он сам подтвердил это. Он был подослан буржуазией, чтобы подорвать и ослабить борющийся пролетариат. Ну, что скажете теперь, когда все доказано черным по белому?

Я мог многое сказать, но это было трудно, так как я говорил со следователем на дурном русском языке.

Переводчик был товарищем следователю, а моим товарищем в комнате дознаний был «серый волк». В душе я ругал себя за просьбу пригласить переводчика. Вот тебе переводчик, еврейский коммунист, возможно, бывший сионист, который читал письмо Герцля царскому министру Плеве и помнит его наизусть!

— Прошу понять, — обратился я к следователю, — что Герцль всем сердцем чувствовал приближение катастрофы, и теперь мы видим, в какой степени он был прав. Он был государственным деятелем, но не имел под собой опоры. Ему хотелось ускорить спасение своего народа, и он искал помощи. То, что сказал переводчик, — вовсе не новость. Герцль действовал в определенную эпоху, он обращался также к турецкому султану, германскому кайзеру и даже к Папе римскому. Он чувствовал, что еврейский народ не может ждать, и такое же чувство было у Жаботинского, у всех нас. Позвольте, гражданин следователь, привести пример. Вы проходите мимо дома, в котором вспыхнул пожар. Что вы делаете? Вызываете, разумеется, пожарных. Но если вы услышали голос женщины или детский плач, разве будете вы ждать пожарную команду? Разумеется, нет: вы броситесь спасать женщину или ребенка. В точности таково же наше положение. Наш дом горит на огне антисемитизма, и пламя уже подкрадывается к нашим братьям и сестрам, к нашим детям. Как могли мы ждать? Революция, положим, была пожарной командой для страдавших от антисемитизма евреев Польши, Германии или любой другой страны, но мы не могли ждать прибытия этой пожарной команды. Она может прибыть слишком поздно, как это часто бывает с настоящими пожарными командами. Мы обязаны были спасать, и это делал Герцль; это делал Жаботинский, и это делали мы все.

— Это талмудизм, — пробормотал следователь.

«Талмудизм!» — впервые в жизни я слышал это слово. Мой переводчик не был исключением, он не единственный наставник большевиков. Еврейские коммунисты обучали своих русских товарищей, обучали хорошо и помогли им перенять, исказив в насмешливое ругательство, слово, связанное с многовековой мудростью своего народа. Новое слово придумали филологи от НКВД: «талмудизм»!

В ту ночь переводчик «помог» мне еще не один раз. Его помощь заключалась не в переводе, а в выдвижении обвинений, изобретении доказательств. Переводчик был не российским, а местным, вильнюсским коммунистом. В русском языке познания его были ограничены, но зато в сионизме — безграничны. Будь наоборот, он мог бы стать великолепным переводчиком. Здесь же он подкреплял слова «специалиста» НКВД по делам Эрец Исраэль — крупного специалиста, который в ходе следствия на полном серьезе спросил меня, почему мы, польские бейтаровцы, не вступили в народный фронт коммунистической и социалистической партий. Его коллега, тоже энкаведист в чине и тоже «специалист по еврейским делам», спросил арестованного бундовца: «Ведь вы, бундовцы, были вместе с ревизионистами во Втором Интернационале, верно?»

Мой переводчик мог отличить бундовца от ревизиониста, он знал, что ревизионисты никогда не входили ни в какой интернационал, и он знал, что Бунд никогда не был во Втором Интернационале. А чего он не знал? Он помнил наизусть письма Герцля и речи Жаботинского, он знал о встречах Вейцмана с Муссолини, он мог отличить правое крыло от левого в партии Поалей Цион. Он знал все написанное А. Ахимеиром и не сомневался (несмотря на все приведенные мною факты и пояснения) в том, что ревизионисты убили Арлозорова. Он знал, что организацию Бейтар в Польше на протяжении многих лет возглавлял Аарон Пропес; он помнил антикоммунистическую статью Айзека Ремы, сменившего Пропеса на посту руководителя Бейтара, — статью, которую я, к своему стыду, не читал. Сказав об этом следователю, я удостоился презрительного ответа: «И вы хотите, чтобы я вам поверил?» Я и сегодня признаю, что не читал этой статьи, содержание которой мог пересказать переводчик. Мне не повезло: я пригласил ходячую энциклопедию сионизма (или антисионизма) — в лице переводчика, который знал много, включая имена лидеров сионистского движения. В ходе затянувшейся «беседы» в комнате дознаний диалог превратился в дискуссию троих. Говорили все трое по очереди, и переводчик, обращаясь с разрешения следователя непосредственно ко мне, выложил на стол весь свой материал: содержание книг, статей, речей, писем, имена и даты. Следователь, без сомнения, мог получить весь этот материал в еврейском или сионистском отделе НКВД. Теперь мне также известно, что все сказанное в ту ночь вильнюсским евреем-коммунистом ни на йоту не повлияло на мою дальнейшую судьбу. И без этого я получил бы свои восемь лет исправительно-трудовых лагерей. Того, что я был руководителем Бейтара в Польше, вполне хватало, чтобы получить срок от Особого совещания. Срок был бы тот же с письмом Герцля Плеве или без него, но ясно, что переводчик вовсе не облегчил моей задачи в «беседе» со стражем революции, решившим — об этом он заявлял каждый раз, — что сионизм — это фарс и обман.

Эта ночь — ночь борьбы за веру в Сион и за достоинство верящих в него — была очень длинной. Бурная беседа закончилась перед самым рассветом. В ту ночь не был составлен протокол. Выйдя из кабинета следователя с руками за спиной, переходя от одних железных ворот к другим, от одного двора к другому, я еще нес в себе отблески пламени, разгоревшегося во время спора в моей душе. Где я только что был? На конференции, которая обсуждала будущее моего народа? Куда я иду? Разве не в гостиницу? Подъем был так велик, иллюзия столь реальна, что, войдя в длинный коридор третьего этажа, где была моя камера, я обратился к дежурному офицеру, приняв его за администратора гостиницы:

— Для меня ничего не прибыло?

Офицер странно посмотрел на меня и выругался:

— Тебе что здесь, гостиница? Ступай в камеру! Если придет посылка, передадим в камеру. Нашелся!

Я все еще шел с «конференции» в «номер». По лестнице поднимался легкими прыжками, пока тюремщики не цыкнули шепотом: «Шшш… как ты ходишь?» Меня втолкнули в камеру. Дверь закрылась. Соседи, как обычно, спросили:

— Ну, как было? Все в порядке?

— Этой ночью было очень интересно, — сказал я. — Завтра расскажу.

— Завтра? Но ведь уже утро.

В ту ночь, незаметно превратившуюся в день, я так и не заснул.

Лежа на тюфяке с раскрытыми глазами, я прочитал благодарственную молитву. Сигнал подъема заставил меня вскочить.

Назавтра в знакомом кабинете меня встретил только следователь. Не ожидая моего вопроса, он сказал:

— Переводчика я не пригласил и не собираюсь его больше приглашать. Вчера я убедился, что вы прекрасно обходитесь и без переводчика. Он нам не нужен. Будем беседовать наедине.

На этот раз он просил рассказать о «службе британскому империализму». Я объяснил следователю, что мы, ученики Жаботинского, боремся против антиеврейской политики Великобритании, за свободную иммиграцию и массовую колонизацию Эрец Исраэль, но он ухватился за последнюю часть моего рассказа:

— Значит, вы признаете, что выступали за колониальный режим в Эрец Исраэль. Не пытайтесь теперь отрицать, что вы и вам подобные были агентами, и даже сознательными, британского империализма:

— Гражданин следователь, мы не выступали за колониальный режим. Мы требовали колонизации, то есть освоения Эрец Исраэль, а это далеко не то же самое.

— Какая разница? Хотите повлиять игрой слов?

— Нет, это не игра слов. Колониальный режим означает порабощение одного народа другим, а мы возвращаемся на свою родину. Колониальный режим не заинтересован в освоении пустынных земель и препятствует развитию промышленности, а первым условием успешной колонизации является проведение аграрной реформы и развитие промышленности, чтобы в стране могли поселиться массы репатриантов. Англичане заинтересованы в сохранении колониального режима, а колонизацию мы можем проводить, только борясь против колониального режима.

— Талмудизм и начетничество! Колониальный режим и колонизация — это одно и то же. Вы просто-напросто хотите согнать арабских крестьян с их земель. Знаете, что это такое? Это захват, это грабеж. Политика Советского Союза была всегда направлена против захвата чужих земель. Сразу после Октябрьской революции мы освободили порабощенные царским режимом народы, и вот теперь, как вы видите, мы вернули литовцам Вильнюс. Сионизм же означает захват чужой земли в полном смысле этого слова.

— Мы не собираемся отнимать земли у арабских крестьян. В Эрец Исраэль имеются большие земельные владения — и их надо поделить между арабскими и еврейскими крестьянами. Восточную часть Эрец Исраэль во времена Римской империи называли Palaestina Salutaris, так как она была житницей Римской империи. Сейчас там проживают триста тысяч бедуинов. В древние времена Эрец Исраэль населяли от семи до восьми миллионов человек. Как сказал Жаботинский англичанам, в Эрец Исраэль достаточно места и для миллионов арабов, и для миллионов евреев, и для мира.

— Все, что вы сказали — это… — он применил выражение, первая часть которого явно связана с «физиологией».

Я поразился. До сих пор он вел себя довольно пристойно. По сравнению с другими следователями он был просто аристократом.

«Пережитки прошлого» заставили меня спросить:

— Почему это…? — я повторил то же выражение.

На мгновение он вышел из себя, схватил (но не поднял) графин с водой и сказал с легкой угрозой в голосе:

— Поспокойнее, а то и графином можно получить.

Я промолчал.

Следователь отодвинул графин и вернулся к прежней теме:

— А я утверждаю, что вы мне здесь чепуху рассказываете. С какой стати вы заговорили о земельных владениях? Мы должны говорить о сегодняшнем дне. Вчера говорили про средние века и ваших лжемессий, а сегодня поминаем Римскую империю. Оставьте историю, говорите по существу. Разве не ясно, что, посылая людей в Эрец Исраэль и требуя арабских земель, вы даете повод британскому империализму под предлогом защиты евреев тиранить арабских тружеников — рабочих и крестьян? Вы не только здесь помогали международной буржуазии; там, в вашей химерической стране вы тоже были агентами британского империализма, настоящими агентами.

Это он говорил уже не один раз. Повторение является одним из прав следователя. А может быть, одной из его обязанностей? Может быть, это такой метод воздействия на подследственного?

На этот раз мой ответ состоял в основном из вопросов:

— Если мы агенты Британии, почему англичане не пускают нас в Эрец Исраэль? Почему они нас преследуют? Почему в последней Белой книге они заявили, что через несколько лет не пустят ни одного еврея в Эрец Исраэль? Если бы мы действительно служили интересам англичан, то по логике вещей они помогали бы нам, а не мешали. Но факт остается фактом: они мешают нам на каждом шагу. Факт остается фактом: перед началом войны нам пришлось прорвать британскую блокаду и, подобно Гарибальди, высадить людей на берег Эрец Исраэль.

— Ну-ну, не сравнивайте себя с Гарибальди. Знаете, кем был Гарибальди? Это настоящий борец за свободу, его движение было прогрессивное, а ваше — насквозь реакционное.

Впервые мне стало известно, что в советских политшколах восхваляют деятельность Гарибальди. Оказывается, Гарибальди был носителем прогресса, а не ставленником международной буржуазии, диверсантом, которому поручили привлечь внимание итальянских рабочих к несуществующей стране — объединенной и независимой Италии. Повезло человеку! Гарибальди жил в 19-м веке и успел умереть до НКВД, иначе…

Неожиданно следователь сменил пластинку:

— Определите точно, настаиваю на точности, какова была ваша роль в организации?

Он уже задавал этот вопрос и получил подробный ответ. Теперь: «Определите мне точно».

На этот раз я воспользовался польским названием своей должности, вставив его в русское предложение:

— Я был комендантом Бейтара в Польше.

— Кем? Комендантом? — сердито и удивленно переспросил следователь. — Ведь вы говорили, что руководили всей деятельностью организации, то есть были кем-то вроде генерального секретаря, а теперь утверждаете, что были комендантом.

Я ничего не понял. Не понял ни его неожиданного недовольства, ни удивления, ни последнего вопроса. Разве это не талмудизм?

— Я, гражданин следователь, не отказываюсь от своих прежних показаний. Я говорил раньше и говорю теперь, что отвечал за деятельность Бейтара в Польше, был комендантом организации, председателем движения во всей стране.

— Так и говорите, — облегченно вздохнул следователь. — Вы были председателем организации, генеральным секретарем, но не комендантом!

Снова я ничего не понял.

Только спустя много дней, лежа на жестких нарах одного из бараков Печорлага на зеленом берегу Печоры, я задумался над словами следователя и понял, в чем было дело. В Советском Союзе комендант — это административно-хозяйственная должность. Следователь, видимо, испугался, что я пытаюсь уйти от ответственности, выдавая себя за ответственного по уборке помещений организации Бейтар.

В третью ночь беседа не затянулась, как это было в присутствии переводчика. Покончив с «комендантом», следователь со свойственной ему аккуратностью разгладил лежавшие перед ним листы бумаги и принялся записывать. Я снова превратился в пассивного наблюдателя.

Через некоторое время следователь оторвался от бумаг и сказал:

— Я пишу «колонизация земель», но знайте, что «колониализм» и «колонизация» — это одно и то же.

Пусть так.

Кончив писать, следователь зачитал мне вопросы и ответы. Я слушал очень внимательно и, к своему изумлению, обнаружил, что один из пунктов нашей программы звучит приблизительно так: «Попытка Советского Союза заселить Биробиджан не удалась. В этой автономной области проживает от тридцати до сорока тысяч человек. Этот эксперимент не может быть успешным, так как Биробиджан не является родиной для евреев».

— В программе нашего движения такого пункта не было, гражданин следователь, — сказал я ему.

— Как это не было? Вы же сами это сказали? Переводчик тоже слышал.

— Верно, но это мысль, которую я высказал в споре. Вам, гражданин следователь, конечно, знакомо выражение: Gedanken sind zollfrei.

— Это по-немецки, перевода я не знаю.

— «За мысли не платят», — сделал я вольный перевод, не найдя в своем словарном запасе подходящего русского слова.

— У нас, — тихо, но отчетливо сказал офицер НКВД, — за мысли платят, если они контрреволюционные, и мы эти мысли знаем.

Я не мог, разумеется, отрицать сказанного. Правда, я сказал это в ходе спора, но сказал. Даже в душе не мог я обвинить следователя в фальсификации.

Особое совещание НКВД в любом случае дало бы мне тот же срок — с Биробиджаном или без него. Но в эту ночь я тоже многому научился: «беседа» — это не беседа. «Беседа» — пусть она ведется в самых вежливых тонах — это всегда допрос. А «у нас — и за мысли платят»…