Глава 31 ПРОЩАНИЕ

Глава 31

ПРОЩАНИЕ

Весь следующий день арабские повстанцы в пещерах находились в состоянии напряжения. Над отрогами Эль-Ахдара на бреющем полете летали разведывательные самолеты. Они проносились над нашим сухим руслом и над теми, что находились рядом.

Далеко в пустыне были видны клубы пыли, которые свидетельствовали о том, что итальянцы очень встревожены пропажей конвоя. Они без устали утюжили поверхность пустыни в надежде отыскать исчезнувшие грузовики.

Абдул расставил часовых вдоль подножий холмов. Находясь на расстоянии прямой видимости друг от друга, они по эстафете могли передать сообщение о приближении итальянских отрядов, рыщущих по изрытым руслам.

День прошел нервно, но с появлением на небе мерцающих звезд напряжение спало и жизнь вернулась в свою колею.

В течение дня я погрузил свои пожитки в джип, стоявший в пещере-гараже, запасшись большим количеством боеприпасов, гранат, воды, бензина и консервов. Все это предоставили мне хозяева. Я проверил автомобиль на ходу и остался доволен его состоянием.

За ужином трое моих арабских друзей поделились своими мыслями о ходе войны и продемонстрировали такое великолепное знание европейской политики и истории, что я просто поразился.

В то время США и Япония были нейтральными странами, а Германия определенно доминировала в Европе.

Россия (СССР) тоже была вроде бы нейтральной, но она имела договор о ненападении с Германией, подкрепленный разделом Польши после ее разгрома в сентябре 1939 года. (Этот договор был заключен 23 августа 1939 года после того, как англо-франко-советские переговоры о заключении военной конвенции 21 августа зашли по вине англичан и французов в тупик. Кроме того, Латвия и Эстония заключили договор с Германией (причем эстонцы нагло заявили, что в случае войны Германии и СССР будут воевать на стороне немцев). А на востоке продолжались бои на реке Халхин-Гол в Монголии, грозившие перерасти в полномасштабную войну с японцами. Перед лицом возможной войны на два фронта советское руководство приняло неоднократные предложения германской стороны и заключило пакт о ненападении (что очень обидело, кстати, японцев). По поводу «раздела Польши»: не идеализируя советское руководство, отметим, что Красная армия пересекла советско-польскую границу только 17 сентября, после того как польское правительство бежало из страны – то есть польское государство рухнуло под ударами германской армии. Советские войска заняли территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, захваченных Польшей в 1919–1920 годах (что было закреплено Рижским договором 1921 года), населенных в основном украинцами и белорусами. При этом части Красной армии (470 тысяч) разоружили и взяли в плен 452 тысячи польских воинов, в том числе 19 тысяч офицеров, потеряв 852 человека убитыми и 144 пропавшими без вести. – Ред.) Но все немцы прекрасно знали, что Гитлер и Сталин ненавидят друг друга и что рано или поздно победоносная германская армия, разгромившая все армии стран континентальной Европы, вставшие на ее пути, от Польши на востоке до Франции, Бельгии и Голландии (а также английский экспедиционный корпус) на западе, от Норвегии на севере до Югославии и Греции на юге (и там англичанам досталось от немцев), обрушится и на Советский Союз.

За несколько недель до того, как я дезертировал, до нас дошла весть о том, что 10 мая 1941 года заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс вылетел в Англию – как мы полагали, с ведома Гитлера – для переговоров о мире и союзе, что обезопасило бы наши позиции на западе, развязало Германии руки в борьбе с коммунизмом на востоке и позволило напасть на СССР, но миссия Гесса провалилась.

Я дезертировал из германской армии в то время, когда всем казалось, что Германия выиграет войну.

Сейчас, когда я уже две недели скрывался у арабов, поступили первые сообщения о вторжении, по решению Гитлера, германских войск в Россию 22 июня 1941 года (без объявления войны и в нарушение пакта о ненападении. – Ред.).

Эти новости и обсуждали мои арабские друзья. Абдул поразил меня своим предсказанием:

– Вот увидите, Америка будет помогать России.

Я не мог поверить этому, но события показали, что арабы разбирались в таких вопросах лучше, чем многие европейцы.

– Американцы и русские объединятся, – сказал Абдул, – чтобы разгромить Германию, а потом им придется драться друг с другом за мировое господство!

В то время все это казалось мне фантастикой, но теперь, через много лет после войны, я вижу, как прав он был!

– Но никто, – взволнованно продолжал Абдул, – никогда не победит арабов! Ни немцы, ни французы, ни итальянцы, ни британцы, ни русские, ни американцы – потому что на нашей стороне Аллах и мы никогда не уступим неверным.

Это фанатичное заявление открыло мне глаза на причину, по которой арабы всегда будут воевать за свою независимость. Это объяснило, почему Абдул, Бен Омар, Ибрим и другие начали движение сопротивления в Ливии, приняв помощь англичан, – не потому, что они их любили, а потому, что англичане могли помочь им изгнать итальянцев.

Для этих арабов каждый немусульманин был неверным. Они по-прежнему надеялись, что когда-нибудь зеленое знамя ислама будет развеваться над всем миром. А пока они будут драться с каждым, кто попытается поработить их и отнять у них исконные земли.

– Наш образ мыслей не похож на ваш, – объяснил мне Абдул. – Бен Омар с удовольствием перерезал бы тебе глотку как немецкому посыльному, но, поскольку ты спас ему жизнь, наша вера обязывает его защищать тебя, и я, как его брат, тоже несу эту обязанность.

– Спасти его было нетрудно, – сказал я с улыбкой, – это было делом двух минут. Но Бен Омара лучше иметь среди друзей, чем врагов. Он мастерски владеет кинжалом!

Все рассмеялись. Наш серьезный разговор завершился. Я взглянул на часы. Было уже девять.

– Пора ехать, – сказал я. – Я только заберу свой автомат и кое-какие вещи из гостевой комнаты и приду попрощаться!

– Я проеду с тобой в твоем джипе, – сказал Ибрим, – до Барки и покажу тебе дорогу в объезд города. И может, помогу тебе с пулеметом, пока ты ведешь машину, если карабинерам вздумается задавать глупые вопросы!

– Спасибо, Ибрим, – сказал я, – но я не хочу, чтобы ты подвергал себя риску из-за меня.

– Никакого риска! – рассмеялся Ибрим, и белозубая улыбка сверкнула на его смуглом лице. – Мне все равно нужно ехать сегодня в Барку за сведениями от наших агентов в итальянском штабе. Так что ты можешь взять меня с собой в качестве пассажира и местного гида. Я буду готов выехать через четверть часа.

Обрадовавшись, что Ибрим составит мне компанию на первом этапе моего ночного пути, я прошел в гостевую комнату и стал собирать свои пожитки.

Селина ждала меня там. Она зажгла масляную лампу и жаровню. Сейчас, чтобы попрощаться, она сняла свою вуаль, и мы пробыли наедине несколько трудных минут.

Она была прекрасна и трогательна со слезами на глазах. Она взяла мои руки в свои и заговорила низким дрожащим голосом:

– Ты уходишь, немец, и я тебя, наверное, никогда больше не увижу. Я хотела бы уехать с тобой, но это невозможно. Я не принадлежу к твоему народу, у которого светлые волосы и небесно-голубые глаза. У меня смуглая кожа, черные волосы и темные глаза, и вера моя не такая, как твоя. Ты не можешь меня любить и не любишь.

Ее голос сорвался на всхлипывания, и я не знал, что сделать или сказать, но я нежно обнял ее рукой и сказал как можно спокойнее:

– Селина, ты – красавица, и я всегда буду помнить тебя – но – но…

– Ты не любишь меня! – повторила она со злостью в голосе и отстраняясь. – Я всего лишь арабка!

– Дело совсем не в этом! – ответил я возбужденно, а затем добавил уже спокойнее: – Селина, в более счастливое время и в другом месте я мог бы позволить себе влюбиться в тебя, но сейчас, когда за мной охотятся, это было бы сумасшествием! Ты молода и красива, и какой-нибудь хороший человек возьмет тебя в жены – но я…

– Ну, говори, – выдохнула она, пока я искал нужные слова. – Ты женишься на какой-нибудь светловолосой девушке с голубыми глазами в своей далекой стране!

– Может, и женюсь, а может, и нет. Скорей всего, нет, Селина, дорогая. Никому не дано знать свое будущее, и уж точно не тому, за кем охотятся и чьи кости, возможно, скоро будут белеть в песках пустыни.

– Тогда возьми меня с собой! – с вызовом произнесла она. – Я уйду с тобой сегодня ночью! Я готова.

– Чтобы погибнуть вместе? – пробормотал я.

– Для меня это будет большим счастьем, чем видеть, как ты уходишь, и не знать, что тебя ждет, – вздохнула она.

– Это невозможно! – нетерпеливо произнес я. – Послушай, Селина, ты принадлежишь к гордому, воинственному народу, и ты знаешь, что такое война. Сейчас идет война, и никому не гарантирована жизнь, любовь или счастье.

– Но любовь существует и в военное, и в мирное – в любое время, – в отчаянии проговорила она.

Чувствуя, что проигрываю в этом неожиданном споре и что проблема расставания не находит логического разрешения, я довольно резко отвернулся, намереваясь взять свой автомат и сумку с туалетными принадлежностями, которые лежали на подушках из верблюжьей шкуры на моем диване.

Но тут мне в голову пришла одна мысль. Открыв сумку, я вытащил пачку банкнотов, которые лежали там с тех пор, как мы с Йозефом обчистили ящик казначея в штабной роте дивизии почти три недели назад.

В этой пачке было, наверное, тысяч двадцать. В рюкзаке, в машине, было еще сорок тысяч, которых мне на какое-то время хватит.

Вряд ли эти лиры мне очень нужны, поскольку, скорее всего, мне придется брать силой или хитростью, а не покупать то, что мне понадобится для путешествия по Сахаре. И я подумал, что эти лиры больше пригодятся Селине, чем мне. Ее дом был в Барке, и она со временем могла бы что-нибудь для себя купить.

– Я хочу сделать тебе небольшой прощальный подарок в виде этих денег, на них ты сможешь купить себе, что захочешь, – жемчужину или алмаз – на память обо мне.

Я сунул пачку денег ей в руку. Она взяла ее, посмотрела мне в лицо, и кирпичного цвета краска залила ее смуглые щеки.

Затем она вдруг подняла на меня сверкающие от ярости глаза и гневно произнесла:

– Ты предлагаешь мне деньги – как уличной девке!

– Но, Селина, – запротестовал я, – я вовсе не считаю тебя уличной девкой! Мне просто больше нечего предложить тебе.

– Значит, ты предлагаешь мне чаевые как служанке? – злобно ухмыльнулась она.

Меня как громом поразила перемена, произошедшая с ней, вызванная моим невинным доброжелательным жестом.

– Но, дорогая моя девочка… – начал было я.

– Я не дорогая твоя девочка!

Теперь я осознал значение фразы: «Разъяренная женщина страшнее ада». Я отказал в любви прекрасному юному созданию, и она возненавидела меня за это. Я не видел способа успокоить ее. Я осторожно наблюдал за ней, боясь, как бы она не выхватила из рукава кинжал.

Любовь обернулась ненавистью. Крушение любви превратило ее в злобную фурию.

– Мне не деньги твои нужны, – произнесла она, сверкая глазами, – а твоя любовь!

Ее голос захлебнулся плачем, и прежде, чем я успел что-либо сообразить, она бросила пачку денег на раскаленную докрасна жаровню, и банкноты вспыхнули ярким пламенем.

– Они сгорят дотла, как сгорит и умрет моя любовь к тебе, – сказала она. – Ты иностранец, немец, европеец, и ты думаешь, что деньги что-то значат, но для нас это лишь символ вашей глупости и жадности, которая заставляет вас думать, что деньги могут все!

Наблюдая, как ярко пылают эти двадцать тысяч, я пробормотал:

– Как пришли, так и ушли.

Я получил их за минуту, за минуту и потерял.

– И что? – сказала Селина. – Ты равнодушен к деньгам? И равнодушен к любви? У тебя на уме только война.

Но тут до нас донесся голос Ибрима, который стоял в коридоре за занавеской:

– Ты готов, amico?

– Одну минуту, друг! – крикнул я в ответ.

Селина прижалась ко мне, ее горячие губы коснулись моих в последнем мучительном поцелуе отречения.

– Это судьба, – прошептала она, затем отстранилась и быстро выбежала из комнаты.

Я никогда ее больше не видел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.