ПРЕДЛОЖЕНИЕ

ПРЕДЛОЖЕНИЕ

Пухлый палец с агатовым перстнем неслышно постукивал по столу. Казалось, черный агат живет сам по себе и быстро кивает, соглашаясь с мыслями хозяина. А мысли господина Вельшера были невеселые. Они беспокоили его уже не первую неделю.

Вельшер владел самой большой прачечной в Гамбурге. Скорее это была даже не прачечная, а целый синдикат со многими филиалами, с тысячами рабочих и работниц и с огромным капиталом. До последнего времени дела шли отлично, нечего бога гневить. И вдруг...

И вдруг на его предприятиях все чаще стали появляться прокламации социалистов. Недовольные собираются открыто и предъявляют немыслимые требования. Им, видите ли, подавай сокращенный рабочий день! А что это значит для него, Вельшера? Прежде всего убытки, да еще какие! А требование повысить заработную плату? Это вообще неслыханная наглость. Попробуй уступи им - и пойдешь по миру с протянутой рукой. Нет, какое бесстыдство! Вельшер дает людям работу и, значит, кормит их вместе с семьями, а они вместо благодарности строят всякие козни!

И все это Тельман. Пока он не устроился возчиком белья, в прачечных были тишь да гладь. А теперь - подумать только! - самым частым гостем у Вельшера стал полицейский вахмистр. Он-то и сказал вчера, что воду мутит новый рабочий, прежде уже замеченный в подстрекательстве докеров на верфи «Блом унд Фосс».

- Уволить его, и дело с концом, - советовал вахмистр, расхаживая по кабинету и позванивая шпорами.

Ну нет, Вельшер не так глуп. Уволить - просто, а назавтра получишь настоящую демонстрацию или забастовку.

- Тогда арестовать! - рявкнул вахмистр.

Час от часу не легче - арестовать. А что потом? Вместо Тельмана появится другой, да и всякие слушки поползут, будто Вельшер доносит в полицию. С другой стороны, не может же он в самом деле сократить рабочий день или увеличить поденную плату. Остается только один путь - перетянуть смутьяна на свою сторону. И Вельшер знает, как это сделать. Он все продумал. Тельман попадет в ловушку, словно тетерев в охотничьи силки.

Хозяин улыбнулся узким, похожим на прорезь копилки, маленьким ртом, достал плоские золотые часы: ага, осталось пять минут. Он перевел взгляд на стол, на котором стояла большая коробка, аккуратно завернутая в серебристую бумагу и перевязанная крест-накрест красной лентой.

Вот она, приманка для тетерева. Схватит наверняка. Не устоит.

А деньги? Разве такие деньги видел этот бывший портовик, а теперь его возчик в прачечной?

В прихожей послышались шаги. Потом в дверь постучали. Вельшер поднялся из кресла-качалки. Левой рукой привычно поправил галстук. Безгубый рот изобразил улыбку.

- Да, да, пожалуйста!

Обитая черной кожей с золочеными шляпками гвоздей дверь широко распахнулась.

- Звали? - И в комнату «вошел молодой человек.

Вельшер оценивающе оглядел его. Крутой, высокий лоб, крупный нос и твердый подбородок. Голубые глаза смотрят спокойно и чуть вопросительно. Темно-серый, мышиного цвета пиджак, на воротник которого выпущена расстегнутая голубая рубашка, кажется тесноватым из-за могучей мускулатуры. Оно и понятно - грузчик. В правой руке зажата портовая фуражка из темно-синего сукна.

- Да, да, звал, - после паузы отозвался Вельшер, - Вы Тельман?

- Верно.

- Эрнст Иоганн Тельман, - садитесь. - И Вельшер, кивнув подбородком на большое кожаное кресло у другого края огромного стола, сам опустился в качалку.

Тельман продолжал стоять.

- Да садитесь же! Не стесняйтесь. - Из коробки светлого дерева Вельшер достал сигару, надрезал ее с одного конца специальным ножичком, чиркнул спичкой. С той же приветливой улыбкой он пододвинул коробку Тельману. - Курите.

- Я не курю, спасибо. - Тельман придвинул к себе кресло.

- Господин Тельман, - окутываясь пахучим дымом, начал хозяин, - я хотел поговорить с вами. О вас же. Вернее - о ваших способностях.

Тельман молча сидел на краешке кресла, упершись локтями в колени и по-прежнему держа в руке фуражку.

- Мне рассказал управляющий и другие господа, да я и сам видел. - Вельшер нарочно запнулся, но потом, как будто решившись, продолжал: - Я и сам видел, как вы умело руководите, да, да... умело руководите большими группами людей.

Вельшер замолк. Его сигара замерла в углу рта.

«Подлец, - добавил он мысленно, - самый натуральный. Действительно руководит, действительно, организует митинги и собрания. А смотрит-то, смотрит, как будто сверлом буравит. Глаза у него стальные, что ли? Так и хочется отвести взгляд».

Не меняя позы, Вельшер продолжал:

- Вы, мой дорогой, не на своем месте. И не спорьте, пожалуйста. Никто из моих управляющих не может сравниться с вами.

Тельман слушал, не перебивая.

- Вы, господин Тельман, прирожденный организатор. Я не боюсь этого слова. - Вельшер подвинул к Тельману стоявшую на столе коробку с красной лентой. - Что это? - Эрнст внимательно посмотрел на хозяина.

Глаза его потемнели и стали густо-синими.

- Это вам, - поспешно ответил хозяин. - Бокалы. Обыкновенные хрустальные бокалы для пива. Шесть Штук. Таких у вас наверняка нет. Кстати, вы любите пиво?

- Пиво я люблю.

- Ну вот видите. Я говорю, какой же немец не любит пива! Берите, это вам подарок.

- Подарок? С какой стати? - Тельман выпрямился в кресле.

- Подарок в связи с моим предложением.

- Каким?

- Предложением занять место управляющего. Э-э... В Бергердорфе, в моем филиале, нет управляющего. - Вельшер откинулся в кресле-качалке и занялся сигарой, которая почти потухла. Помолчав, он продолжал: - То есть я несколько неточно выразился. Управляющий там, конечно, есть, но он плохо ведет дело. Вы ведь знаете этот район города...

Рука Эрнста крепко сжала докерскую фуражку.

Вельшер слегка качнул кресло. Он уже считал, что не стоит искать окольные пути и дипломатничать.

- Уважаемый господин Тельман. Я уж не говорю о заработке. Как управляющий вы будете получать в пять раз больше.

Глаза у Тельмана блеснули. Поняв это по-своему, хозяин сделал рукой успокоительный жест.

- Справитесь, голубчик, справитесь. Не сразу, но постепенно все наладится. Разумеется, не сразу. Я от вас ничего не требую. - Вельшер наклонился вперед. - Кроме одного...

- Чего же? - Тельман перехватил его взгляд.

«Фу, какие нехорошие, ледяные глаза!»

- Только одного. Вам хорошо бы отказаться от политики. Понимаете, эти собрания, митинги, они не доводят до добра...

Тельман тяжело и медленно поднялся. Руки жгутом свернули фуражку. Он не спеша подошел к двери и лишь на пороге обернулся:

- Я не продаюсь!

Дверь захлопнулась. Золоченые шляпки гвоздей на обивке из черной кожи запрыгали в глазах Вельшера.

Оставшись один, он машинально загасил сигару о дно хрустальной пепельницы и резко откинулся на спинку кресла. Взгляд остановился на коробке, перетянутой красной лентой. «Уволить, немедленно уволить». А в ушах все еще звучал этот голос:

- Я не продаюсь!

* * *

...Сознание то покидало его, то возвращалось. Эрнст видел гестаповцев, которые, расположившись вокруг маленького столика, пили пиво, поглощали закуски, громко хохотали. Иногда кто-нибудь из них подходил к Тельману с полным бокалом пива:

- Ну, красная сволочь, ты еще не надумал говорить?

Теперь Эрнст терял сознание не от боли, а от невыносимой жажды - она была страшнее всякой пытки.

Наконец его подхватили под руки и поволокли - сам он идти не мог.

Мимо проплывают бледные пятна лиц, кажется, испуганных. Лифт. Кабина стремительно несется вниз. Сумрачный коридор, тусклые лампочки, забранные в сетку. Двери, двери. Все обитые свежим, новеньким листом светлого металла.

Его втолкнули в тесную камеру. Окна нет («Подвал», - понял Эрнст); деревянный топчан, табурет, параша в углу.

- Даем тебе время подумать. Наши вопросы не забыл?

Дверь с грохотом закрылась.

Эрнст Тельман, подавляя стоны, дополз до топчана, рухнул на него животом вниз. Тишина. Глухая тишина..,

И - вдруг! Робкие, но отчетливые удары: кап-кап-кап!

Камера еле освещена желтушечной лампой под самым потолком. Поэтому и не увидел сразу: маленькая раковина в стене, редкие капли воды срываются с крана: кап-кап-кап!..

Словно какая-то сила подняла его с топчана. Он открутил кран, судорожно сжал руками края раковины, припал к прозрачной струе и пил, пил, пил...

Он не помнил, как добрался до топчана. Проснулся, лежа на боку. Попытался перевернуться на спину и вскрикнул от боли.

«Ночь? День?»

Это был третий день пребывания Эрнста Тельмана в тюрьме гестапо для одиночного заключения, недавно отстроенной в подвалах серого здания на Принц-Альбрехтштрассе.

Его не вызывали на допросы, не оказывали медицинской помощи; и простыня и подушка были в пятнах крови. Однако богатырский организм делал свое: постепенно во всем теле боли стали стихать, отпустило сердце. Эрнст стал ходить из угла в угол. Время от времени появлялся стражник со скудной едой.

На третий (или четвертый?) день в камере возник Гиринг. Вид у него был взбешенный, похоже, гестаповец еле сдерживал себя.

- Иди за мной!- рявкнул он. Тельман тяжело шагал по коридору второго этажа между Гирингом и стражником.

Поворот, еще поворот...

Его Роза!..

- Роза!.. - Он рванулся к ней.

- Эрнст! - Ее глаза были полны слез и ужаса. - Что с тобой сделали?!.

- Прекратить! - закричал Гиринг. - Никаких истерик! Ничего страшного не произошло!

Но Эрнст Тельман слышал - слышал! - в голосе палача страх!

Тогда Тельману еще не было известно, что его жена, как только узнала о переводе мужа в гестапо, явилась в штаб-квартиру этого застенка и потребовала немедленного свидания с мужем. Ей отказали. Но Роза Тельман не собиралась отступать. Она уверенно села в кресло и сказала гестаповскому чину (в погонах и знаках отличия она не разбиралась):

- Я категорически заявляю: не уйду, пока не увижу мужа. Если в свидании мне будет отказано, значит, Эрнста убили. Знайте: это всколыхнет весь мир.

На лице гестаповца отразилась растерянность.

- Минуту, фрау Тельман. - Он ушел в соседнюю комнату, там с кем-то долго разговаривал по телефону. Вернувшись, сказал: - Сейчас возвращайтесь домой. Свидание с мужем вы получите завтра.

Она получила разрешение на свидание через три дня - гитлеровский режим боялся международного шума вокруг «исчезновения» Тельмана.

- ...Роза... Главное... Передай товарищам: вырвать меня отсюда...

- Я все сделаю, Эрнст!

- Прекратить! - заорал Гиринг. - Свидание окончено!

Он вернулся в свою мрачную камеру в приподнятом настроении.

«Роза, любимая, - шептал Эрнст Тельман, чувствуя, Как спазм сжимает горло. - Ты со мной. А раз так... Я верю, я знаю...»