4 Безнадега

4

Безнадега

За месяц до получения диплома Стива арестовала полиция Ороно: он умудрился влипнуть в курьезнейшую историю с тремя дюжинами конусов дорожного ограждения. Дело было так: Стив, успевший порядком набраться в местном баре, по пути домой наехал на дорожный конус — с такой силой, что у старенького «форда»-фургона, который он в то время водил, оторвало глушитель. Ранее тем же днем он видел, как по всему городу наносят новую разметку пешеходных переходов и расставляют резиновые конусы вокруг свежеокрашенных мест, чтобы предупредить пешеходов и водителей.

Предупредили, называется… Теперь придется покупать новый глушитель — а все по вине городских властей! Возмущенный Стив решил проучить наглецов. «У пьяных своеобразная логика: я не придумал ничего лучше, чем объехать город и собрать все конусы, — позднее вспоминал он. — На следующий день я собирался принести их в здание мэрии вместе с останками глушителя и продемонстрировать как ценные улики в обоснование моего праведного гнева».

Он насобирал около сотни конусов, набив фургон под завязку. Полный решимости довести задуманное до конца, Стив заехал домой и выгрузил свой «урожай», а затем продолжил колесить по улицам, выискивая уцелевших обидчиков. Дело спорилось: он собрал приличную добычу за второй заход, — но тут взвыла сирена полицейской машины… Полицейский увидел достаточно конусов в фургоне мистера Кинга (и это при том, что первая партия осталась лежать дома!), чтобы арестовать нарушителя за хищение общественной собственности. «Поймай он меня с сотней конусов, сложенных возле моей квартиры, и, вероятно, речь бы уже шла об „особо крупных размерах“».

Суд был назначен на август.

Стивен Кинг окончил Университет штата Мэн в Ороно весной 1970 года, получив степень бакалавра наук в области английской литературы и сертификат, позволявший преподавать в средней школе. Призывная медкомиссия, которую он прошел сразу же по получении диплома, вынесла заключение: «4F», к службе негоден — по причине повышенного давления, слабого зрения, плоскостопия и пробитых барабанных перепонок, спасибо эскулапу-садисту из детства Кинга (впервые в жизни у Стива появился хоть какой-то повод поблагодарить своего мучителя и перестать наконец с отвращением оглядываться на перенесенную еще мальчиком жуткую процедуру).

Уже не будучи студентом, Стив продолжил писать для «Мэн кампус». Одним из сочиненных для школьной газеты рассказов стала «Прогалина» — история, начатая на неформатной зеленой бумаге за несколько месяцев до публикации.

Первенец, Наоми Рейчел, родилась 1 июня 1970 года, сразу после окончания Стивом университета, но за год до получения диплома Табитой. Несмотря на восторг, испытываемый молодыми родителями, по вполне понятным причинам и Стив, и Тэбби, которые и себя-то содержали с трудом, переживали, удастся ли обеспечить младенца. Поскольку Стив планировал справиться собственными силами, он подал заявление о приеме на работу учителем в школе Хэмпдена, а когда выяснилось, что вакансии отсутствуют, то и в другие средние школы в округе… И снова безрезультатно — везде тот же отрицательный ответ.

Он отчаянно нуждался в деньгах, но не хотел возвращаться на фабрику «Уорамбо», поэтому устроился на автозаправку в Брюере. Трудовой процесс здесь был устроен таким образом, чтобы работники не расслаблялись. Когда клиент хотел заправить машину, Стив обязан был трансформироваться в образцового продавца.

«К заправке прилагался на выбор: „стаканчик“ — уродливый, но прочный дорожный стакан с крышкой, или „хлеб“ — длиннющий белый батон с пористым мякишем, — рассказывает Стив. — Если мы забывали предложить клиенту проверить уровень масла, то он мог не платить за заправку. Если забывали поблагодарить клиента — та же история. Угадайте, из чьего кармана оплачивалась „бесплатная“ заправка? Правильно, из кармана забывчивого заправщика!»

После того как из его зарплаты вычли стоимость нескольких таких «бесплатных» заправок, Стив усвоил урок, несмотря на то что работа была невероятно однообразной и скучной. В августе, перед судебным слушанием по делу о хищении конусов, наш горе-похититель взял отгул, чтобы попасть на суд. Опасаясь увольнения — вдруг начальница решит, что наняла на работу злодея? — Стив сказал, что выходной ему нужен, чтобы съездить на похороны дальнего родственника жены.

Придя в окружной суд, он вызвался защищать себя сам, отказавшись от услуг адвоката, — и, само собой, почти сразу был признан виновным. Судья назначил штраф в сто долларов, но, к счастью, Стив недавно продал журналу «Адам» один из своих страшных рассказов, «Плот» — о четырех студентах колледжа, которые погожим осенним деньком отправляются на плоту по озеру и, заплыв на середину, обнаруживают, что под мутной водой скрывается жуткая тварь. Полученный чек Кинг использовал для оплаты штрафа. Если бы судья только знал, откуда деньги…

На следующий день Стив вышел на работу и был тут же уволен с заправочной станции — за вранье. Кто-то из родственников начальницы выследил Стива, просмотрев список дел, назначенных к слушанию в тот день, и сообщил тетушке, что ее работника вызывали в суд.

Необходимо было срочно искать новую работу. Кинг разослал резюме сразу в несколько мест и получил предложение (доллар шестьдесят центов в час) из прачечной «Нью-Франклин», принимавшей в стирку белье из коммерческих заведений и частных предприятий.

Прежде чем согласиться, он долго взвешивал все «за» и «против». В конце концов, его мать тоже какое-то время работала в прачечной; меньше всего сыну хотелось повторять ее жизненный путь — и Рут всем сердцем бы это одобрила.

Даже диплом не помог Стиву. Ему пришлось-таки шагнуть на унылую, ведущую вниз дорожку, прямиком по стопам матери: на молодого отца давил тяжкий груз ответственности за жену и новорожденного. В глубине души он понимал, что проще всего поступить как отец: однажды вечером после ужина сказать, что идет за сигаретами, а потом нагнуть голову — и бежать, никогда не оглядываясь… И тем яснее осознавал, что никогда так не сделает.

К тому же Стиву удалось связаться с одним редактором нью-йоркского издательства, который хвалил его книги и полагал, что у романов Кинга есть будущее.

Со времени окончания колледжа Стив работал над романом, который он назвал «Задело!», историей об ученике средней школы, который убивает двух учителей и на уроке алгебры берет в заложники весь класс. За лето Стив закончил книгу и, полагая, что его творение ничем не хуже — а может, даже лучше — многих бульварных романов, которые он в то время читал, решил отправить его издателю. Как раз на днях он прочел роман Лорена Сингера «Заговор „Параллакс“» и находился под впечатлением. Увидев сходство между своим романом и романом Сингера, опубликованным в издательстве «Даблдей», Стив упаковал рукопись и поспешил на почту. В графе «Получатель» он указал: «В издательство „Даблдей“», Нью-Йорк, редактору «Заговора „Параллакс“». Впрочем, Стив не знал, что к тому времени интересовавший его человек уже уволился из издательства — рукопись легла на стол другого литературного редактора, которого звали Билл Томпсон.

Томпсон ответил молодому автору: сообщил, что роман ему понравился, но его необходимо доработать, и привел список исправлений, которые, по его мнению, стоило внести. Неужели удача наконец улыбнулась Стиву? Взволнованный, он поспешил выполнить все указания и выслал исправленную рукопись Томпсону. Спустя несколько месяцев рукопись вернулась с пометкой: другие редакторы пожелали увидеть еще кое-какие исправления. Стив во второй раз переделал рукопись и снова отправил в издательство.

Томпсон вернул роман в третий раз и, рассыпаясь в извинениях, попросил внести новую правку — оказывается, теперь что-то не устроило редакционную коллегию. Стив засомневался было, но потом напомнил себе, что публикация романа — дело непростое: кто знает, может, у них в издательском бизнесе так принято? — и, добросовестно выполнив все пожелания коллегии, поплелся на почту в четвертый раз.

Найдя в почтовом ящике толстый пакет с указанием отправителя, издательства «Даблдей», Стив пал духом. Он вскрыл конверт: после проделанной им кропотливой работы, несмотря на то что он внес все исправления и выполнил все до единого требования редакторов, «Задело!» отклонили.

«Это был болезненный удар, ведь очень-очень долгое время меня тешили пусть призрачной, но надеждой, позволяя ей разгораться снова и снова».

Какое-то время он зализывал раны, а затем приступил к очередному проекту. В конце концов, Томпсону ведь роман понравился — по его словам, если бы решение зависело только от него, «За дело!» давным-давно издали бы. К тому же Стив старался не унывать: он многое узнал о работе редакционного отдела и о важных мелочах, которые одни редакторы приветствуют, а другие на дух не выносят. Позже выяснится, что на самом деле Билл Томпсон разослал роман знакомым редакторам в другие издательства в надежде где-нибудь его пристроить — поступок, за который он мог вмиг лишиться работы, узнай об этом начальство.

Билл попросил Стива, чтобы тот держал его в курсе и имел в виду, если появится что-то новое, поэтому Стив отправил ему рукопись очередного романа, «Долгая прогулка» — о сотне мальчишек, участвующих в ежегодном изнурительном марафоне с бесчисленным количеством правил — никаких привалов, скорость ходьбы не ниже четырех миль в час, — который продолжается до тех пор, пока не остается один-единственный участник. И опять началась та же морока: сперва Билл потребовал внести кое-какие изменения, затем свои два цента пожелали вставить другие редакторы, после настал черед редакционной коллегии, которая в конце концов забраковала проект.

Не забывайте, что во время этих событий Стив продолжал работать в прачечной — полную смену — и еще успевал писать рассказы для мужских журналов, где ему везло куда больше, чем в издательстве «Даблдей».

Летом журнал «Кавальер» купил у него первый рассказ, «Ночная смена», который опубликовали в октябрьском выпуске 1970 года. Рассказ был о столкновении гигантских крыс, обитающих в подвале старой фабрики, и людей, направленных на уборку подвала. В основу сюжета легли байки, которых Стив наслушался на фабрике «Уорамбо» от участников предпраздничной уборки перед Четвертым июля. В журнале «Кавальер», появившемся в конце шестидесятых как стильная альтернатива «Плейбою», за выбор коротких рассказов отвечал редактор Морис Деволт. Современными статьями и короткой прозой разбавляли основную «фишку» журнала — фотографии полуобнаженных девушек-моделей.

Как-то раз Деволт позвонил главному редактору Наю Уилдену и поделился впечатлениями о замечательном рассказе молодого автора по имени Стивен Кинг. «Однако он сразу меня предупредил, — позднее рассказывал Уилден, — что в нашем журнале прежде не публиковали ничего похожего. Я сказал, все равно неси — и пока я его читал, честное слово, у меня мурашки бегали по спине».

Он написал Стиву, чтобы сообщить, что они согласны взять рассказ и готовы заплатить сотню баксов. Стив тут же принял предложение, приложив к письму с ответом еще несколько рассказов — на случай если Уилден заинтересуется.

Разумеется, Стив знал, что журнал эротический, но ему нужно было оплачивать счета. И он пока не растерял оптимизма. Кинг по-прежнему с жадностью набрасывался на любую новую книгу — чем популярнее жанр и уродливее обложка, тем лучше. Но время от времени, при выборе книг на библиотечной полке, где обложку так сразу не разглядеть, его подстерегали неприятные сюрпризы. Вот как он сам их описывал: «Бывало, откроешь книгу на титульном листе, и в глаза сразу бросается надпись типа „Автор благодарит Фонд Гуггенхейма за финансовую помощь в написании книги“! Хотелось крикнуть этому „автору“: „Ну что, говнюк хренов? Урвал бабла и теперь на халяву просиживаешь задницу где-нибудь в уютной квартирке в Нью-Гэмпшире, пока я корплю над книгой — по ночам, стуча по раздолбанным клавишам затекшими пальцами, которые все в ожогах от пятновыводителя? Да кто ты, блин, такой?“ У меня от возмущения и злобы аж пар из ушей валил — так сильно я завидовал счастливчикам. Я пришел к выводу, что гранты достаются тем, кто просиживает штаны на всевозможных заседаниях и конкурсах и в литературном смысле „нюхают друг у друга под хвостом“. Преподаватель литературы говорит аспиранту: „Идите почитайте Натаниела Готорна“. Парнишка возвращается и заявляет: „Классный писатель, шеф. Кстати, может, подпишете мою заявочку на грант Гуггенхейма?“ Меня это ужасно бесило».

Тем временем Стив и Тэбби планировали свадьбу, причем у невесты имелось одно условие: чтобы жених уволился из прачечной и подыскал себе работу получше. Поэтому он обещал, что весной продолжит поиски работы по специальности.

«Она утверждает, что я женился на ней ради ее пишущей машинки, — не верьте, на самом деле я пошел на это из-за ее роскошного тела», — позже будет шутить Стив. А если серьезно, то «оливетти» Табиты послужила более чем достойной заменой ветхому «ундервуду», который верой и правдой служил Стиву еще с конца пятидесятых. Но пишущая машинка стала лишь приятным дополнением к основному призу, самой невесте. «У ее машинки был довольно скучный шрифт, надоедливый, как нацистское приветствие».

Стив и Тэбби поженились 2 января 1971 года, в Олд-Тауне, родном районе Тэбби. Заплатив всего пятнадцать долларов девяносто пять центов, Стив приобрел в одной из ювелирных лавок в Бангоре комплект обручальных колец. Церемония прошла в католическом храме — в соответствии с религией невесты, — а прием организовали в методистской церкви, которую в юности посещал жених.

Стив не прекращал поиски работы, однако с вакансиями по-прежнему было туго, поэтому к моменту их свадьбы он так и не уволился из прачечной. Дату свадьбы специально подгоняли под рабочее расписание жениха. «Мы поженились в субботу, потому что в субботу днем прачечная была закрыта, — вспоминает он. — Все меня поздравляли, но почему-то не забыли вычесть соответствующую сумму из зарплаты за отсутствие в субботу вечером».

В июне 1971 года Тэбби окончила Университет штата Мэн, став дипломированным историком. Это был долгий и утомительный процесс, ведь она продолжала ходить на занятия почти на сносях и даже после того как родила, совмещая учебу с уходом за новорожденной дочуркой.

Получив диплом, Тэбби столкнулась с теми же трудностями, что и ранее Стив: вакансий по специальности не было, предлагали лишь однообразный неквалифицированный труд. Пришлось устроиться продавщицей пончиков в «Данкин донатс». И то менеджер поначалу не хотел ее брать из-за диплома.

Со временем Стив и Тэбби возненавидели запах пончиков почти так же сильно, как и вкус омаров. «Поначалу аромат казался чудесным, ну, знаете, свежий такой, сдобный, — рассказывал Стив, — только очень скоро этот приторный аромат надоел нам до чертиков. С тех пор я на пончики даже смотреть не могу».

Тэбби собиралась поработать какое-то время, пока их финансовые дела не наладятся. «Я собиралась уволиться, как только мы вылезем из долгов, потому что пока Стив работал в дневную смену, а я — в вечернюю, мы не успевали нормально пообщаться с Наоми или между собой, — в общем, ничего хорошего», — позднее будет вспоминать Табита Кинг.

«Мне кажется, что мы с женой с самого начала стали выстраивать семейную жизнь в соответствии с традиционными ценностями, — утверждает Стив. — Наверняка многие друзья считали нас старомодной чудаковатой парой. Мы завели детей и постарались их воспитать в тех же традициях — дружная семья, заботливые родители, уютный дом».

Теперь Кинг понимал: вряд ли его мечта зарабатывать на жизнь писательским трудом осуществится в ближайшее время. Поэтому, когда осенью 1971 года в средней школе Хэмпдена (той самой, где он на последнем курсе проходил практику) открылась подходящая вакансия, он согласился обучать старшеклассников. Для начала ему пообещали платить шесть тысяч четыреста долларов в год — шаг вперед, если сравнивать с работой в прачечной.

В то время Тэбби, Стив и Наоми жили в снятом напрокат жилом трейлере на трассе номер два в Хермоне, примерно в семи милях от школы. На работу и обратно Стив ездил на «бьюике-спешл» 1965 года выпуска. Каждое утро, перед тем как повернуть ключ в замке зажигания, он скрещивал пальцы на удачу, умоляя, чтобы эта развалюха завелась — машина держалась на честном слове, клейкой ленте да проволоке.

Казалось бы, все складывается неплохо: Кинг стал учителем английской литературы и наконец мог использовать полученные в колледже знания, — но очень скоро он обнаружил, что совсем не так представлял себе жизнь преподавателя. «Я-то думал, что, преподавая в школе, гарантированно обеспечу семью и заживу как типичный представитель среднего класса. Я и не догадывался, что школьные учителя ведут настолько жалкое, полунищенское существование, — признается он. — Как будто к ушам подсоединили кабель и высасывают из тебя все соки. Пришел домой, проверил тетради — и уже никакого настроения писать. Мы планировали купить машину, собирались зажить по-человечески, и вдруг нате вам — выясняется, что учителю живется хуже, чем работнику прачечной».

Чтобы справиться с разочарованием, Стив стал подмечать, как себя ведут ученики. Домой он ехал, перебирая в уме свежеподсмотренные истории и яркие новые идеи, которые его подопечные подсказали ему в этот день (порой даже приходилось слегка помучить их на уроках — само собой, всегда беззлобно и с юмором).

Время от времени он мог припугнуть тех, кто филонил на занятиях, пригрозив им необычным наказанием. «Когда я проходил здесь практику, мой инспектор применяла особое, проверенное средство для „класса живых мертвецов“, — рассказывал притихшим ученикам Стив. — Допустим, она задала вопрос: „Кто мне подскажет, чем была вызвана глубокая депрессия Вилли Ломена из „Смерти коммивояжера“ (пьесы, вышедшей из-под пера знаменитого американского драматурга Артура Миллера)?“ Если через пятнадцать секунд никто не поднимал руку, она снимала туфлю. Через тридцать секунд — вторую. И так далее. До молнии на платье обычно не доходило: к тому времени кто-нибудь обязательно да вспоминал, что он думает о депрессии Вилли Ломена».

В перерывах между преподаванием, проверкой тетрадей и общением с Тэбби и дочерью Стив по-прежнему отыскивал время и возможность сосредоточиться, чтобы приступить к написанию романа, однако вскоре обнаружил, что короткие рассказы куда выгоднее и надежнее — по крайней мере в краткосрочной перспективе. Он по-прежнему поддерживал связь с Биллом Томпсоном из «Даблдей», но, после того как его заставили основательно перелопатить два романа, которые в итоге завернули, решил сосредоточиться на рассказах для мужских журналов: он мог заработать от двухсот долларов и выше всего за несколько часов.

Помимо изданий «Кавальер» и «Адам», Кинг сотрудничал с такими журналами, как «Чувак», «Джентльмен», «Бюст», «Шик» и «Гэллери». Когда он сообщил матери, что его сочинения пользуются спросом, та обрадовалась и, само собой, захотела купить журнал с рассказом сына. И хотя, в отличие от других авторов, Стив писал не порнографию, которой пестрел каждый выпуск, а ужастики, он не хотел, чтобы мать знала, в какого рода журналах публикуется ее сын. Поэтому Тэбби делала ксерокопии напечатанных рассказов, предварительно заклеив поля с кричащей рекламой фильмов для взрослых, смазки и секс-игрушек, как правило, обрамлявшей страницу с текстом.

На самом деле, в редакциях так высоко ценили его труд, что даже предлагали попробовать писать порнографию; в конце концов, за «клубничку» платили больше, чем за ужасы. Стив набрался храбрости и честно попробовал, но ничего не вышло: в эмоциональном инструментарии писателя не нашлось места для эротических фантазий. Где-то на пятидесятой странице он наконец сдался. «Слова были на месте, но я просто не мог себя заставить писать этот бред. Я валялся от смеха, — рассказывал Кинг позднее. — Еле-еле смог добраться до места, где близнецы занимаются сексом в придорожной пыли».

По его словам, дело было не в самом сексе — преданный семьянин, Стив испытывал неловкость, когда приходилось писать о разврате. «Когда состоишь в прочных моногамных отношениях, сложно сочинять сексуальные сцены, которые выглядели бы правдоподобно, воздействовали на читателя и при этом не выпадали из сюжета. Сцены секса выходили поверхностными, словно притянутыми за уши, — жаловался он. — Как, уже две главы никто не трахался? Надо срочно втиснуть сюда сексуальную сцену!»

Решив сосредоточиться на коротких рассказах, Кинг попал в точку. В 1972 году «Кавальер» опубликовал четыре его вещи: «Детки в клетке», «Пятая четвертушка», «Поле боя» и «Давилка». Это были верные деньги, а нередко и строка с именем автора в подзаголовке, и, когда Най Уилден сообщил, что читатели просят публиковать больше его рассказов, Стив по-настоящему обрадовался. Он еще не окончательно расстался с мечтой о романе и даже время от времени переписывался с Биллом Томпсоном. Впрочем, предлагать пока было нечего, и к тому же наученный горьким опытом Стив не хотел снова выполнять мартышкин труд по переделке рукописи.

Рассказ «Пятая четвертушка», о преступнике, который хочет отомстить за смерть друга, погибшего во время неудачного ограбления, Стив написал под псевдонимом Джон Суизен. Он выбрал новое имя, поскольку эта история отличалась от других его журнальных публикаций. Не рассказ о сверхъестественном, а скорее крутой детектив: в качестве образца Стив взял криминальное чтиво пятидесятых годов. «В те времена было принято использовать множество разных имен — из-за нескончаемого потока подобной литературы. А поскольку я решил попробовать себя в этом жанре, то использовал имя Джона Суизена — причем в первый и последний раз, так как оно мне не нравилось».

Когда школу закрыли на летние каникулы, Стив вернулся в прачечную «Нью-Франклин» на полную рабочую смену. У этой душной, неблагодарной, изнурительной работы был один плюс: как и на фабрике «Уорамбо», где ему довелось трудиться после школы, обстановка в прачечной располагала к рождению новых сюжетов, а местные работники время от времени подбрасывали идейку-другую для рассказа.

Так, у одного из коллег Кинга отсутствовали руки до локтей — мужчина носил специальные протезы с крюками на концах. Он работал в этом месте уже третий десяток лет; так случилось, что в один из дней его поставили дежурить у глажки. Работники в шутку называли машину для глажки «Давилкой» — потому что именно это грозило любому, кто подойдет слишком близко. К несчастью, в тот день галстук парня случайно попал в механизм. Он попытался вытащить галстук, и машина засосала его левую руку. Инстинктивно он попробовал вызволить левую руку правой — и в результате потерял обе.

Когда Стив работал здесь в начале семидесятых, парень с крючьями знакомился с новичками необычным способом: он опускал крючья под струи холодной и горячей воды, со спины подкрадывался к ничего не подозревающему коллеге и прижимал крючья к шее. Вдоволь насмотревшись на этот прикол, а также став его невольной жертвой, Стив решил использовать эту историю. В результате появился рассказ «Давилка».

Как-то раз осенью 1972 года в гости к Кингам заскочил один из друзей Стива, Флип Томпсон. Он прочел кое-что из вещиц Стива, опубликованных в мужских журналах, и теперь принялся распекать друга. В начале семидесятых женское движение за равноправие набрало полный ход, и любой просвещенный мужчина, желавший покорить современную женщину, просто обязан был проявлять интерес к женским проблемам. Флип спросил, почему Стив продолжает писать мачо-бред в сисястые журналы.

«Потому что „Космополитен“ не спешит покупать мои рассказы», — ответил Кинг.

Флип обвинил Стива в неуважении к женщинам, а тот ответил, что при желании мог бы уважать женский пол сутки напролет, но вряд ли «Кавальер» и другие заказчики оценят его чуткость.

«Если ты писатель и реально оцениваешь свои возможности, тебе любая задача по плечу, — парировал Флип. — На самом деле лучше всего получается у прагматиков и дельцов».

Флип готов был поспорить на десять баксов, что Стив не сможет написать рассказ с точки зрения женщины, и Стив принял вызов. Он как раз обдумывал одну идею для журнала «Кавальер» — о девушке-изгое со сверхъестественными способностями, мстящей одноклассникам за то, что они всю жизнь ее дразнили. Он помнил учебу в школе и девочек, которых считали изгоями в классе.

Вернувшись на работу в прачечную «Нью-Франклин», Кинг заметил, что одна из пожилых работниц буквально помешана на религии, и решил списать с нее образ фанатичной матери девочки-изгоя.

Сюжет потихоньку завязывался. Осталось только сесть и написать рассказ.

Согласно замыслу Стива, в первой сцене действие происходит в женской раздевалке. Он написал первые несколько страниц: по сюжету у главной героини, ученицы старших классов, начинаются месячные — впервые в жизни и, как назло, не где-нибудь, а прямо в школьной душевой — к вящему ужасу бедняги… несчастная, она уверена, что истечет кровью до смерти. Она не знает о простейших жизненных вещах, потому что ее свихнувшиеся на почве религии родители не удосужились заняться половым воспитанием дочери-подростка — темы, имеющие хотя бы косвенное отношение к сексу, в их семье табу.

В ответ одноклассницы принялись швыряться в девочку тампонами — и тут дело застопорилось, Стив зашел в тупик. Откуда девочки взяли столько тампонов? Из специальных платных автоматов? Он не знал. В конце концов, он лишь однажды побывал в женской раздевалке, помогая брату Дэвиду, который летом подрабатывал уборщиком в средней школе Брансуика.

Тогда он спросил о платных автоматах Тэбби. Та засмеялась и сообщила ему, что аппараты бесплатные.

«Это была жестокая история, — рассказывал Кинг. — О девочках, о женской раздевалке и о месячных — то есть о тех вещах, в которых я совершенно не разбирался. Передо мной замаячила верхушка огромного айсберга. Женщины! Девочки! И женская-то душа потемки, а уж что творится в головах у девочек и вовсе тайна за семью печатями».

Он продолжил усердно трудиться над сюжетом, но, напечатав около пятнадцати страниц с одинарным интервалом, сдался и выбросил все в мусорную корзину. Мало того что Стив испытывал трудности с «женским видением» — может, Флип и был прав, — вдобавок история ни в какую не желала втискиваться в стандартный лимит, принятый «Кавальером»: три тысячи слов. Журнал лишь однажды купил у Стива рассказ подлиннее.

«Короткий рассказ можно сравнить с динамитной шашкой с крохотным запалом, — объяснял Кинг. — Только успел поджечь — и все, конец. Меня вдруг осенило: без длинного запала тут не обойтись. Захотелось, чтобы читатель ощутил себя в шкуре моей героини и осознал, через что ей пришлось пройти и каково это — быть изгоем в жестоком мире подростков… Девушкой движет не злоба и даже не месть… Когда тебя долгие годы шпыняют и дразнят все, кому не лень, когда в душе изо дня в день капля за каплей копится обида, пожирая тебя изнутри, рано или поздно ты не выдержишь и дашь отпор обидчикам».

Выбросив страницы, Стив почувствовал необходимость расслабиться. В те времена райское блаженство (помимо круглосуточного просиживания за пишущей машинкой) означало для него нежиться в горячей ванне, покуривая сигарету и попивая пивко за прослушиванием прямой радиотрансляции с матча «Ред сокс» по заранее установленному на край раковины приемнику. За этим занятием его и застала заглянувшая в ванную комнату Тэбби. Она выключила радио, потрясла смятыми страницами и заявила:

«Ни в коем случае не бросай. История классная».

«Но я ничего не знаю о девочках», — попытался возразить Кинг.

«Я тебе помогу».

Даже если Флип был прав, то явно не отдавал себе отчет, что у Стива есть прекрасный консультант по вопросам женской психологии.

И еще Тэбби сообщила мужу, что эта история заслуживает больше, чем три тысячи слов, — по ее мнению, сюжет тянул на полноценный зрелый роман. Стив давно, еще в колледже, понял, что Тэбби — его идеальный читатель, а это на редкость привлекательное качество. «Она увлеченный читатель и бесподобный критик. Всегда укажет неудачные места, обоснует свою точку зрения и предложит несколько приемлемых вариантов на выбор».

Стиву ничего не оставалось, как разгладить смятые листы и вернуться к работе над рассказом. Дело вновь застопорилось, когда он дошел до сцены выпускного, где Кэрри пускает в ход телекинез. «Я точно знал, чего хочу: это была сцена, где обидчики получают по заслугам, жестокая картина расплаты, хаос и разрушение, — но не представлял, как именно все произойдет, — говорит он. — Тэбби посоветовала использовать усилители и электрическое оборудование рок-группы».

Помимо прочего, он и сам преподавал в школе — грех было не воспользоваться собственным опытом. «Во мне есть что-то от Кэрри Уайт, — признавал Стив. — Как и любому школьному учителю, мне посчастливилось наблюдать за школьной средой с двух разных точек зрения. Сначала — сидя за партой (помню, как по всему классу летали ластики), и позже — с места учителя».

Последовав совету жены, Кинг решил не ограничиваться требованиями журнала, и уже через три месяца перед ним лежала готовая рукопись — целых семьдесят тысяч слов. Ободренный успехом, он нарадоваться не мог на свое детище (роман получился отличный), но, увы, не все складывалось так гладко. Мало того что с понедельника по пятницу Стив как проклятый вкалывал в прачечной, отстирывая ошметки омаров и устриц с ресторанных скатертей или кровь и личинок с больничного белья, — вдобавок ко всему его изматывали постоянные переезды. С рождения Наоми семья успела сменить две квартиры в Бангоре — одна на Понд-стрит, другая на Гроув-стрит — и пожить в трейлере на Клатт-роуд в Хермоне.

Ни с того ни с сего (Стиву нравилось преподавать, и он с нетерпением ждал сентября, когда можно будет вернуться в школу) его вдруг стали мучить кошмары: во сне он, учитель литературы, пытался разобрать ворох рукописей, загадочным образом попавших в ящик его стола или в настенный шкафчик. Он признавался: «Во время работы над „Кэрри“ у меня случались приступы депрессии, иногда просто руки опускались».

Дописав рукопись, Стив подумывал послать ее Биллу Томпсону, однако так и не решился. В конце концов, в «Даблдей» уже отклонили два его романа, и меньше всего он хотел повторения. Поэтому он убрал рукопись в стол и принялся обдумывать замысел для следующего романа.

На уроках литературы в средней школе вместе с «Нашим городком» Торнтона Уайлдера Стив проходил с учениками «Дракулу». Разумеется, он обожал разговоры о вампирах, но не забывал и обсудить с учениками проблемы, которые поднимает в своем романе Уайлдер: отсутствие перемен в маленьком городке и взаимоотношения между его жителями. Стив, который и сам вырос в небольшом провинциальном городе, с легкостью вживался в образы персонажей книги.

После долгого дня у доски и прежде чем ретироваться в комнатушку для стирки, служившую ему кабинетом, Стив перекидывался парой слов с Тэбби за ужином в трейлере.

«А что, если Дракула приедет в Хермон?» — спросила она однажды.

Мысль Стива лихорадочно заработала. В итоге родился сюжет нового романа, о захваченном вампирами городке в штате Мэн, под рабочим названием «Второе пришествие».

Хотя Стиву нравилось писать романы, он прекрасно отдавал себе отчет, что кормят его не они, а короткая проза для мужских журналов. Поэтому он по-прежнему слал рассказы Наю Уилдену. К тому времени семья нуждалась в более стабильных источниках доходов, поскольку Тэбби снова была беременна. Второй ребенок четы, Джозеф Хиллстрем Кинг, родился 4 июня 1972 года.

Тэбби назвала сына в честь Джо Хиллстрема, более известного как Джо Хилл, профсоюзного деятеля и композитора, жившего в начале двадцатого века. В пятнадцатом году Хилла казнили за убийство, которого он, возможно, и не совершал; казнь вдохновила некоторых писателей на создание песен и стихов о его жизни. Одно из таких стихотворений, написанное в тридцатом году поэтом Альфредом Хейзом, переложил на собственную музыку Эрл Робинсон, композитор, творивший во времена Великой депрессии, превратив его в песню «Прошлой ночью во сне мне явился Джо Хилл», которую позже, на Вудстоке, исполнила звезда шестидесятых Джоан Баез.

Осенью 1972 года Стив вернулся преподавать в Хэмпден. Он был неплохим учителем, только слишком рассеянным — коллеги частенько подмечали его отсутствующий взгляд.

«Перспективный преподаватель, — отзывался о нем Роберт Рау, директор школы Хэмпдена. — Нигде не появлялся без книги под мышкой и постоянно читал, улучив свободную минутку. Впрочем, он всегда находил время на творчество».

Рассказывает Бренда Уилли, одна из учениц Кинга в школе Хэмпдена: «Он был хорошим учителем, который проводил семь уроков в день, а потом еще оставался, чтобы помочь нам с домашним заданием. Он признавался, что ему нравится писать, и, как мне кажется, хотел, чтобы мы тоже писали. И веселиться умел — на отсутствие чувства юмора он точно не мог пожаловаться».

Осенью Стив преподавал в течение всего дня, приходил домой и проверял тетради, готовился к завтрашним урокам, а затем уединялся в комнате для стирки и писал. Он взял за правило каждую ночь проводить по несколько часов в тесной каморке, скрючившись над пишущей машинкой и выстукивая рассказ за рассказом.

Как-то раз молодые супруги собрали детей и отправились в Дарем навестить семью Стива. Когда они пустились в обратный путь на север, стало ясно: Наоми, у которой и прежде частенько воспалялись ушки, заболела — ребенок всю дорогу хныкал и капризничал. По опыту Стив знал, что амоксициллин (розовый порошочек, как они его называли) поможет, но препарат стоил дорого, а у них, как назло, не оказалось денег. Стива душила ярость и осознание собственной беспомощности — он чувствовал, как желчь комом подступает к горлу.

Сразу же по возвращении в Хермон Тэбби разгрузила машину и отвела детей в дом, а Стив бросился проверять почту, надеясь отыскать письмо с чеком на пятьсот долларов — оплата за рассказ, который он отослал в «Кавальер» за несколько недель до этого. Когда Тэбби подошла к двери с двумя плачущими детьми на руках, он поспешил ее успокоить, сообщив, что у них есть деньги на «розовый порошочек».

«Позже приходили и другие чеки, на куда более солидные суммы, — спустя много лет рассказал Стив, — но тот, первый, не сравнится ни с чем. Благодаря ему я мог сказать жене: „Мы справимся“, — зная наверняка, что так и будет: мы пропечатали себе путь наверх из долговой ямы на пишущей машинке».

Несмотря на приходящие время от времени чеки, которые падали с неба подобно манне небесной, в первые годы совместной жизни денег им постоянно не хватало. Каждые несколько месяцев приходилось звонить в телефонную компанию с просьбой отключить телефон — в конце месяца не оставалось денег на оплату счетов. Стив отдавал себе отчет, как сильно ему повезло с Тэбби — мало кто может похвастаться такой понимающей женой. «Другая давно бы заявила: „Хватит уже каждую ночь по три часа кряду торчать в бельевой за пивом и сигаретами, которые нам не по карману! Почему бы тебе не устроиться на нормальную работу?“»

Дела обстояли столь плачевно, что, попроси Тэбби мужа найти вторую работу в ночную смену, он бы послушался. К тому же как раз в то время у Стива появилась реальная возможность подзаработать. Школьному дискуссионному клубу требовался новый куратор, и кто-то предложил кандидатуру Кинга. Куратор получал триста долларов за учебный год — неплохие деньги и очень нужные, — но тогда Стиву пришлось бы работать вечерами.

Когда он рассказал Тэбби об открывшейся вакансии, та первым делом спросила, останется ли у него время, чтобы писать, и Стив ответил, что времени будет намного меньше.

«Что ж, — вздохнула она, — значит, не судьба».

Несмотря на самоотверженную поддержку жены, Кинг ощущал себя канатоходцем, который идет по натянутой над пропастью веревке. Начинал сказываться накопившийся стресс от нелюбимой работы и постоянной нехватки денег на содержание семьи. Его всегда выручали две вещи: творчество и, увы, все чаще и чаще, выпивка.

«Я слишком увлекся выпивкой и начал профукивать деньги на покер и бильярд. Пятница, вечер, ты идешь в бар, обналичиваешь чек с зарплатой, и — пошло-поехало! — сам не замечаешь, как пустил на ветер половину семейного бюджета, деньги, на которые моя семья кормилась бы целую неделю… Знакомая картина? Я словно поставил перед собой цель: каждый раз напиваться до чертиков — и пил, пока позволяли средства. Никогда не понимал тех, кто пьет „за компанию“. По-моему, пить за компанию — все равно что целоваться с родной сестрой. Я и по сей день не понимаю, что в этом приятного. Я представлял себя в пятьдесят лет: в волосах седина, подбородок заплыл жиром, нос покрыт паутинкой разрушенных виски капилляров — тату алкашей, как мы их зовем в Мэне, — и пыльная груда неопубликованных романов, гниющих в подвале… Пятидесятилетний преподаватель, которому в жизни больше ничего не светит и остается лишь растрачивать жалкие остатки некогда блестящего литературного таланта на консультации для школьной газеты да на организацию каких-нибудь творческих курсов».

Безусловно, он любил свою семью. «С одной стороны, мне больше всего на свете хотелось их обеспечить и защитить, что, впрочем, отнюдь не мешало мне испытывать целую гамму отвратительнейших эмоций: сожаление, гнев, а порой и неприкрытую ненависть. Это был порочный замкнутый круг: чем сильнее я переживал и чем неадекватнее себя вел из-за того, что, как мне тогда казалось, я не состоялся как писатель, тем чаще искал прибежище в бутылке, тем самым лишь усугубляя и без того напряженную обстановку в семье, и от этого еще сильнее переживал. Само собой, Тэбби сердилась из-за выпивки, но говорила, что понимает».

«Больше всего я злилась из-за пяти долларов, которые каждую неделю уходили на блок сигарет, — признавалась она. — Меня просто с ума сводило, что он в буквальном смысле прожигает деньги».

«Единственное, что помогало нам держаться на плаву, — это рассказы для мужских журналов, — не скрывает Стив. — Уже многие годы меня то и дело просят расписаться на одном из таких журналов, и до сих пор я каждый раз содрогаюсь при мысли о том, через какой кошмар нам довелось пройти. В те дни я ходил в дырявых трусах».

Однажды Стив пришел с работы домой и увидел стоящую на пороге Тэбби. Она протянула руку: «Давай сюда бумажник». Он послушался. На глазах у Стива Табита вытащила из его бумажника все пластиковые карты: кредитки, карты магазинов и с заправки, — а затем взяла огромные ножницы и разрезала карты пополам.

«Но мы же ими расплачиваемся», — попытался возразить Стив.

Она ответила: «Нет, мы только выплачиваем проценты. Больше мы себе не можем этого позволить, отныне мы платим наличными».

Табита дала мужу выговориться, терпеливо выслушав все ахи и охи, а затем велела успокоиться. «Она сказала, что, чем зря себя жалеть, лучше потратить неизрасходованную энергию за пишущей машинкой, — вспоминал позднее Кинг. — Так я и поступил. Она была права: всегда можно выплеснуть свой гнев на бумагу, превратив его в десяток рассказов».

В Бангоре Стива и Тэбби время от времени навещал Джордж Маклауд, сосед по комнате времен учебы в колледже. «Местечко было то еще: дети бегали по всей квартире, а Стив сидел где-нибудь в уголке и печатал, — рассказывает Маклауд. — Шум ему не мешал. Даже находясь посреди битком набитой людьми комнаты, он словно накидывал на себя плащ-невидимку и исчезал в своем непроницаемом коконе — погружался в вымышленный мир, как ни в чем не бывало продолжая работать над сюжетом и характером персонажей».

Стив по-прежнему делал упор на коротенькие рассказы для мужских журналов, которые почти гарантированно приносили сотню-другую долларов, а то и больше, хотя, само собой, он продолжал думать и о романах: об уже написанных, о тех, что находились в работе, и о будущих — в его голове постоянно крутились новые идеи и замыслы. Хотя Кинг все еще поддерживал контакт с Биллом Томпсоном из «Даблдей», тот уже многие месяцы не получал никаких новостей и решил сам связаться с писателем. Он поинтересовался, почему Стив не присылает новые романы, добавив, что будет совсем не рад, если тот решит подписать договор с другим издательством.

Рассудив, что терять ему нечего, Стив порылся в столе, откопал рукопись «Кэрри» и послал ее Биллу, не питая, впрочем, особых надежд. На самом деле он считал, что из всех его романов «Кэрри» меньше других отвечает требованиям рынка.

«Работая над „Кэрри“, я постоянно себе напоминал, что все это прекрасно, только вот вряд ли кто-то захочет читать про трудную долю девчушки из захолустного городка, — признавался Кинг. — История мрачная, тяжелая и к тому же вымышленная».

Однако Томпсону рукопись понравилась, и он решил, что на этот раз все получится. Только вот, как и в предыдущие разы, потребовалось кое-что подправить. И хотя Биллу было неудобно просить Стива об очередной переделке, он понимал, что у этого романа самые высокие шансы «выстрелить». Редактор пообещал неиздаваемому автору сделать все, что в его силах, для публикации книги, если тот внесет нужные изменения.

В конце концов, истории о привидениях и ужасы были в моде. В июне 1971 года в продажу поступил роман «Экзорцист» в твердой обложке — на волне ожидания перед премьерой фильма по книге, который обещали выпустить в декабре 1973-го. «Другой», фильм о братьях-близнецах, добром и злом, вышел на экраны в 1972-м и сразу же стал кассовым. А о «Ребенке Розмари» продолжали говорить уже который год — хотя премьера состоялась еще в 1968-м. Издатели и кинопродюсеры охотились за новой сенсацией в этом жанре, и Билл Томпсон подозревал, что «Кэрри» может сорвать куш. Предыдущие произведения Стива не попадали в категорию «ужасы». «Кэрри» попала.

Несмотря на сомнения, Стив добросовестно, за несколько недель внес исправления, отослал рукопись обратно и благополучно о ней забыл, вернувшись к рассказам, которые он мог предложить в «Кавальер» Наю Уилдену и заработать немного наличных. Еще он возобновил работу над «Вторым пришествием», в процессе поменяв рабочее название на «Жребий».

В тот не по-весеннему холодный, серый мартовский день 1973 года настроение у Стива было хуже некуда — под стать погоде. Он снова торчал в классе, обучая нерадивых учеников, а домашний телефон опять отключили.

И тут по школьному радио объявили, что мистера Кинга просит к телефону жена — если дело было срочное, Тэбби звонила от соседей, — не мог бы он пройти в учительскую? Стив сломя голову рванул к телефону. В голове крутились две мысли: либо кто-то из детей серьезно заболел, либо «Даблдей» хочет купить «Кэрри».

Он снял трубку, и Тэбби рассказала, что Билл Томпсон прислал телеграмму, где сообщил, что книга будет издана, и предложил аванс на сумму две тысячи пятьсот долларов. Супруги пришли в восторг.

Позже Билл сообщил Стиву, что роман понравился не только ему: рукопись стала гулять по офису, произведя эффект разорвавшейся бомбы — особенно из-за первой сцены в раздевалке, где у Кэрри впервые начинаются месячные и девушку забрасывают тампонами. Женщины-редакторы делали копии, для себя и для секретарш издательства, а секретарши тайком давали почитать «Кэрри» подругам.

Рукопись практически не нуждалась в доработке или правке, но Стив пожелал внести одно важное для него изменение. Трудясь над «Кэрри», он выбрал местом действия штат Массачусетс, города Боксфорд и Андовер — он ведь не предполагал, что книгу издадут. Теперь же, когда Билл одобрил рукопись, Стив заявил, что хочет перенести место действия в родной Мэн.

Получив деньги за «Кэрри», Стив приобрел синий «пинто», первый новый автомобиль четы Кинг, всего за две тысячи долларов. Они переехали в четырехкомнатную квартиру по адресу: Бангор, Сэнфорд-стрит, 14, за девяносто долларов в месяц.

Но что лучше всего, с плеч Стива будто свалился тяжкий груз: он больше не чувствовал, что подводит жену и детей, потому что не в состоянии обеспечить семью, — теперь Кинг был кормильцем. «Не знаю, что бы стало с моим браком и моим рассудком, не купи „Даблдей“ „Кэрри“», — признавался он.

Переехав на новую квартиру, они первым делом заказали новый телефон. И, как вскоре выяснилось, очень кстати.

После того как «Даблдей» купил права на издание книги в твердой обложке, Билл Томпсон сообщил Стиву, что издатель планирует продать права на мягкую обложку и можно рассчитывать на сумму пять или десять тысяч долларов, которые, согласно контракту, будут поделены поровну между издательством и автором.

У Стива появилось искушение бросить преподавание и посвятить все свое время любимому занятию, но он понимал, что не может себе этого позволить. Он смирился с мыслью, что осенью надо будет возвращаться в школу, чтобы третий год подряд знакомить с английской литературой угрюмых подростков.

Но в День матери 1973 года все изменилось. Тэбби поехала в Олд-Таун навестить родителей и забрала детей с собой, а Стив остался дома, решив воспользоваться вынужденным одиночеством и, пока никто не мешает, спокойно и в тишине довести до ума «Жребий».

Зазвонил телефон. В трубке раздался голос Билла Томпсона, и Стив подумал, что это на него не похоже — звонить в воскресенье было не в правилах Билла. Билл поинтересовался, сидит ли Стив.

«А нужно?»

Тогда Билл сказал, что издательство «Нью американ лайбрари» (далее НАЛ) купило права на издание «Кэрри» в мягкой обложке.

«За сколько?»

«За четыреста тысяч долларов».

Стиву показалось, что тот сказал «сорок тысяч» — даже такая сумма казалась огромной по меркам молодого писателя.

«Сорок штук — это же отлично!»

И тут Томпсон его поправил: «Нет, Стив, четыреста тысяч долларов. Шестизначное число».

И половина суммы — двести тысяч долларов — полагалась Кингу!