Глава XII

Глава XII

Политика Чаки, сумевшего в столь короткий срок сплотить сотни племен и разрозненных родов в единую семью зулу с боеспособной и могущественной армией, подчас приводила в полное отчаяние его английских друзей. Казалось, ничто не способно было поколебать эту силу, и освоители новых земель все чаще задумывались о том, не ограничить ли им свою деятельность чисто коммерческими операциями, благо что коммерция в этих забытых богом землях приносила колоссальные дивиденды. Однако железное упорство и выдержка «пионеров» дали наконец свои результаты, и счастье снова улыбнулось им. Произошло это настолько неожиданно, что мистер Финн, охотившийся с Чакой на слонов, был даже раздосадован, когда в самый разгар удачной охоты появился вдруг гонец с вестью о том, что Нанди серьезно заболела. По тону его всем стало ясно, что жизнь ее в опасности.

Несмотря на то, что солнце уже клонилось к западу, Чака тут же приказал бросить все и не терпящим возражений тоном пригласил Финна следовать за ним, полагая, что врачебное искусство белого поможет спасти жизнь матери.

Путникам предстояло проделать около 100 километров до крааля Эмкиндшш, где лежала больная. И начался изматывающий марш. Чака шел не разбирая дороги, не замечая подъемов и спусков, продираясь сквозь заросли колючих кустарников. Ехавший на лошади Финн с трудом поспевал за ним. Но все было напрасно. Когда на следующий день — 10 октября 1827 года — они добрались до крааля Нанди, одного взгляда на больную было достаточно Финну, чтобы понять, что она безнадежна. Он так и сказал об этом вождю зулу. А еще через два часа матери Чаки не стало. Переодевшись в форму простого воина, Чака вошел в хижину, где лежало тело Нанди.

«В полдень, — записал в своем дневнике мистер Финн, — толпа образовала круг с Чакой в центре и запела военную песню. Это явилось для некоторых отдушиной. Когда песня смолкла, Чака приказал тут же казнить нескольких мужчин. Тогда крики стали еще громче, если это вообще было возможно. Новых приказаний не потребовалось: словно желая показать вождю, насколько велико их горе, присутствующие начали убивать друг друга. Многие получили смертельный удар, нанося его другим: каждый старался отомстить за свои обиды — действительные или мнимые. Тех, кто не мог больше исторгнуть слезы из глаз, кого заставали жадно пьющим у реки, тут же забивали насмерть другие зулусы, обезумевшие от возбуждения».

Далее мистер Финн утверждает, что он насчитал в этот день семь тысяч (!) трупов. Трудно представить себе англичанина, свободно расхаживающего среди описанного им ада и невозмутимо подсчитывающего жертвы охватившего всех безумия. Но оставим точное число убитых в этот день на совести Генри Фрэнсиса Финна, тем более что «Чака был так поражен горем, что утратил власть над собой и над окружающим. Окруженный толпой льстецов, он не имел представления о том, какая резня разыгралась в этот трагический день. Но, как только Чака уяснил себе, что происходит, он немедленно прекратил бойню. Это подтверждает и Финн».[3]

Несравненно большее значение для народа зулу имеют события, последовавшие сразу после смерти Нанди и предания ее праха земле. Видя сраженного горем вождя, все принялись как бы соревноваться друг с другом в изъявлении сочувствия и горя. Подобно участникам изуверской церемонии шахсей-вахсей, они готовы были предаваться самоистязанию, ревниво следя, однако, за тем, чтобы и другие не уклонялись от выполнения долга.

Странная апатия, охватившая Чаку, оказалась как нельзя кстати компании «Феруэлл и K°», поскольку бездействие вождя зулу развязало наконец им руки, побуждая к крайней активности. И тут полностью проявились дипломатические таланты Финна. В это время всеобщих волнений и смут он ни на день не оставался на месте, объездив в одиночку или со спутниками почти все владения Чаки, не уставая сеять семена вражды и розни. Вот именно во время этих поездок по стране и пригодились все те наблюдения, которые он так старательно копил все эти годы. Приезжая к вождю племени, чудом сохранившего какие-то остатки независимости, ила к старейшине округа, а такие в его странствиях попадались ему значительно чаще, он прекрасно знал, кто у того числится в кровных врагах, и вовремя умел намекнуть, что человек этот нежелателен и самому владыке, так как радуется втайне постигшему того горю. Таким образом стремления Всемогущего и захолустного вождя совпадают. Как тут было не перейти к более решительным действиям? Виновного наказывали за недостаток рвения, а в Дукузу шло донесение о том, что правосудие совершилось. Да только в Дукузе некому было сейчас разбираться в том, кто прав, а кто виноват.

Венцом всех недобрых дел Финна явился его визит к Мкабайи. Здесь, казалось бы, англичанину нечего было рассчитывать на успех. Тетки Чаки, сестры-близнецы Мкабайя и М-Мама жили в довольстве, окруженные таким почетом, который и сниться не мог сестрам второстепенного вождя. Только головокружительный успех Чаки дал им возможность вознестись столь высоко. Успешно справиться с необычайно сложной миссией Финну помогли, как это ни странно, кошки.

Визит начался, как обычно, с подношения даров и выражения сочувствия по поводу невосполнимой утраты. Затем мистер Финн заговорил о горе вождя, величие и грандиозность которого может сравниться лишь с величием духа этого выдающегося правителя. Несомненно, что столь великий человек и близкий родственник его гостеприимной хозяйки должен иметь и могущественнейших духов-покровителей. Тут белокожий гость принялся возносить хвалу отцу Чаки, столь мудро руководящему поступками своего отпрыска. Даже падкой на лесть Мкабайи как-то трудно было себе представить, что именно дух веселого и простодушного Сензангаконы обрел вдруг такую силу после смерти последнего. Но она продолжала соглашаться с цветистой речью своего гостя, радуясь хоть такому развлечению в эти суровые дни траура, пока не было вскользь упомянуто имя «Исанусси». Тут царственная тетка насторожилась, но гость ее, не останавливаясь и как бы не замечая внезапно пробудившегося интереса к его словам, продолжал плавно вести свою речь. Кто мы, восклицал он, чтобы судить великого вождя и столь же великие дела его! Грандиозность свершений требует столь же грандиозных жертв. Всем готов пожертвовать Великий ради прославления рода Зулу, уже распростершего власть свою над многими народами. Кто упрекнет Великого, кто осмелится судить его? Он ведь не щадит тут ни себя, ни семьи своей, ни своих близких. Самое дорогое приносит он в жертву величию рода своего. Вся земля скорбит в эти дни о Нанди, так неожиданно ушедшей из жизни, но что значит скорбь всей земли по сравнению со скорбью ее любимого сына! А чего стоит хотя бы странный обет безбрачия, принятый им для себя?! Казалось бы, почему это человеку столь привлекательному, мудрому и сильному не окружить себя сыновьями, наследниками его славы и доблестей?

Вопрос о наследниках славы и доблестей Чаки мало интересовал Мкабайю, к тому же она смутно помнила какие-то давние пересуды о физическом недостатке ее племянника — трудно теперь сказать, содержалась ли в этих слухах хотя бы крупица истины. Но вот слова белого о смерти Нанди заставили ее призадуматься. Она согласна, что Чака и в самом деле ничего не жалеет для вящей славы Зулу, их общего родоначальника, но при чем здесь Нанди — ведь мать Чаки умерла, насколько ей известно, от какой-то болезни. Правда, ей и самой было странно, с чего бы это болеть Нанди, женщине, по ее представлениям, молодой — они с М-Мамой на добрый десяток лет старше ее, а на здоровье не жалуются. Просто поразительно, что смерть настигла ее в столь цветущем возрасте!

В юные свои годы мистер Финн не мог предположить, что судьба забросит его в столь отдаленные края, и успел даже получить кое-какое образование. В те — увы! — уже отдаленные времена он считался приятным собеседником и не прочь был блеснуть красноречием в узком кругу друзей. Думал ли он, что одну из лучших своих речей ему придется произносить перед старой неграмотной негритянкой, сидя на циновке в крытой травой хижине! Полностью развернуться ему мешало недостаточное знание языка, но некоторая скомканность речи полностью компенсировалась завороженным вниманием его единственной слушательницы.

Далеко не все поняла Мкабайя в цветистой речи своего странного гостя, но одно она твердо усвоила из его слов — если таинственный и кровожадный Исанусси потребует новых жертв, ничто не спасет ни ее, ни ее близких от смерти. В своем ненасытном стремлении к власти вождь зулу пожертвует ими всеми. Одного этого было уже вполне достаточно для тревоги, но был и еще один вопрос, выяснить который ей не терпелось у своего гостя.

Поэтому когда она ни с того ни с сего спросила вдруг у своего гостя, правда ли, что Великий терпеть не может кошек, а заодно — и их владельцев, тот даже умолк на какое-то время, растерявшись от неожиданности. Но тут Финну вдруг стало ясно все. Еще приближаясь к хижине хозяйки крааля, он заметил, что дорогу ему перебежала кошка. Генри Фрэнсис Финн не был суеверным человеком и просто не обратил бы внимания на этот маленький инцидент, если бы ему не припомнился давнишний разговор с Чакой и какое странное продолжение столь невинная болтовня получила в эти трагические дни.

Незадолго до прибытия белых в Порт-Наталь несколько кошек было завезено на земли зулу, по-видимому, из португальских владений в бухте Делагоа. Зверьки быстро прижились, и среди женщин высокого ранга даже распространилась мода на них. В одной из дружеских бесед с белыми пришельцами Чака поинтересовался, чего это ради их соотечественники держат этих ни на что не пригодных животных. Желая похвастать своей осведомленностью, Финн рассказал ему о множестве поверий и примет, связанных с этими зверьками у них на родине, что в старину считалось, будто кошки дружны с нечистой силой, «со злыми духами», как он тогда выразился, и что колдуньи на его далекой родине держали у себя котов, преимущественно черных. Разговор тогда перешел на другие темы, и все, казалось, позабыли о его словах. Но теперь в обстановке всеобщей подозрительности и озлобления, воцарившейся после смерти Нанди, несколько женщин было казнено по обвинению в колдовстве, и, как ни странно, главным подтверждением их вины было как раз то, что все они держали у себя кошек.

Англичанин торжественно подтвердил самые страшные подозрения Мкабайи: по совершенно непонятным причинам Чака вдруг решил, что именно владельцы кошек повинны в смерти его матери, а теперь злоумышляют и против него. Всем индунам отдан приказ выявить их всех и поступить с ними по всей строгости законов предков. Видя, какое впечатление произвели его слова на хозяйку крааля, Финн решил не затягивать своего визита и дать ей возможность поразмыслить на досуге.

Так легенда об Исанусси, пущенная в обиход матерью Чаки, получила теперь совершенно новый и весьма зловещий смысл. Но для того, чтобы окончательно оформиться, ей все еще не хватало некоторых деталей. Но детали эти было теперь нетрудно подыскать. Ведь тетки Чаки, свято уверовав в справедливость своих домыслов, с самым пристальным вниманием следили за всеми его действиями, по-своему истолковывая каждый его шаг. А в эти дни вождь зулу совершил немало опрометчивых поступков сам или не помешал другим совершать их… И надо же случиться так, что среди женщин, казненных за прелюбодеяние во время траура по Нанди, оказалась и Нолива — одна из сестер Дингисвайо. Никто не обратил на это особого внимания и, если бы не Финн, то происшествие это так и осталось бы незамеченным. Но Финн тут же помчался к Мкабайе с этой вестью. На этот раз старым знакомым нечего было таиться друг перед другом со своими мыслями и опасениями. Смерть сестры верховного вождя мтетва, человека, сделавшего так много для Чаки на первых его шагах к власти и невиданной славе, явилась новым подтверждением их подозрений. Мкабайя теперь уже ни капельки не сомневалась в том, что Исанусси не успокоится до тех пор, пока не отправит на тот свет всех хоть сколько-нибудь значительных лиц в зулусском государстве. Эта смерть как бы заполнила недостающее звено в цепи преступлений, совершенных уже и совершаемых их племянником, и дала возможность окончательно восстановить полную картину отношений Чаки с его зловещим покровителем. Все ее самые страшные догадки подтвердила и М-Мама, которая тоже была вызвана на совет. Не прошло и нескольких недель, как передаваемая под строжайшим секретом из уст в уста легенда об Исанусси начала кружить по краалям, доносясь до самых отдаленных уголков земель нгуни. Подхваченная тайными и явными недоброжелателями Чаки, она распространялась с быстротой степного пожара и оказалась настолько живучей, что дожила и до наших дней, получив самое широкое распространение.[4] Согласно первоначальной версии ее Чака заключил с Исанусси тайное соглашение, в силу которого он получает и будет получать власть над людьми самых различных народов и племен, но каждый шаг на этом пути к абсолютной власти он будет оплачивать жизнью самых близких ему людей. Если же отбросить все поэтические домыслы, то это означало, что Чака уже принес в жертву своей страсти жизнь Сигуджаны, своего брата, Нанди, своей матери, Ноливы, своей любимой; что рано или поздно последуют и новые жертвы — сначала Дингаан, Мхлангана и Мпанде — его сводные братья, затем — остальные родственники, а потом, возможно, наступит черед его главнейших индун и военачальников. Теперь мистер Финн мог со спокойной совестью удалиться в свои владения на берегах Умзимкулу и дожидаться там, пока посеянные им семена не принесут плоды.

Активизация «культурно-просветительской» деятельности мистера Финна не прошла незамеченной у остальных членов торговой фирмы «Феруэлл и K°» и была должным образом оценена его компаньонами. Прекрасно понимая, к чему может привести подобная активность, если Чаке вдруг станет известно о ней, освоители новых земель, однако, не возражали против нее, хотя каждому было ясно, что положение белых в стране становится все более рискованным по мере того, как заговор против верховного вождя зулу набирал жизненных сил. После длительного перерыва возобновилось строительство шхуны из обломков разбитого брига «Мэри». Работы велись в лихорадочном темпе, ибо все понимали, что шхуна эта даст им единственную возможность сласти свои шкуры, если дела в Натале примут неблагоприятный для них оборот. А для подобных опасений имелись все основания. В последнее время Чака стал замечать, что подданные его как-то изменили свое отношение к нему — в их поведении было больше подобострастия и меньше былой искренности — и перемены эти он каким-то образом связывал с присутствием белых. Он, правда, считал, что удачный поход в новые земли и богатая добыча, взятая у противника, исправят положение и на землях его народа вновь воцарятся мир и согласие.

И вот наступил наконец день, когда белые друзья прибыли в Дукузу в полном составе и торжественно объявили вождю зулу, что постройка судна, которое даст возможность наладить более тесный контакт между двумя великими народами, близка к завершению. И снова встал вопрос о необходимости направить послов владыки зулу к его другу и брату королю Джоджи.

Возникла еще одна немаловажная проблема: кому же из белых поручить ответственную миссию сопровождать посольство и помочь посланцам Чаки на первых шагах их дипломатической деятельности? Кандидатуры Феруэлла и Финна сразу же отпали, поскольку первый уже успел порядком надоесть ему своей жадностью, а второй оказался просто ловким пронырой, постоянно сующим нос в дела народа зулу. После зрелых размышлений Чака остановил свой выбор на лейтенанте Британского королевского флота Джеймсе Сандерсе Кинге, известном среди народа зулу под именем Мкинги. Возможно, что немалую роль сыграло и «королевское» звучание фамилии лейтенанта (Кинг по-английски означает «король». — М. Б.). Это заставляло думать, что Кинг, если и не является близким родственником короля Англии, то почти наверняка принадлежит к его роду. Не желая, чтобы посланец его оказался рангом ниже тех, с кем ему придется вести переговоры, Чака счел уместным произвести английского лейтенанта в чин индуны, ради чего Кинг и был назначен им командиром полка У-Гиги-банье, целиком укомплектованного молодыми воинами в возрасте 22–27 лет. Возведение в чин сопровождалось соответствующими в подобных случаях церемониями и проходило в весьма торжественной обстановке. Кинг получил к тому же полную парадную форму зулусского военачальника. Неизвестно, воспользовался ли когда-либо, кроме этого торжественного дня, индуна Кинг своим правом носить эту форму, но он не преминул использовать подходящий случай, дабы документально закрепить свое новое общественное положение.

Без долгих проволочек был составлен следующий документ:

(Дано) в главной резиденции Чаки

Умбололи в феврале 1828.

Я, Чака, король Зулу, в присутствии собравшихся сейчас моих главных вождей сим уполномачиваю и поручаю другу моему Джеймсу Сандерсу Кингу принять под свое покровительство и опеку Сотобе, одного из моих главных вождей, для которого я строю крааль «Тугуза» (м. б. Дукуза? — М. Б.), Кати (видимо, одно из имен Пикваана. — М. Б.), моего личного слугу, Джекоба, моего переводчика, и свиту. Я повелеваю ему препроводить их во владения Его Величества короля Георга и представить их как посланников доброй воли королю Георгу; а после передачи ему моих заверений в дружбе и уважении вместе с моим вождем Сотобе вести от моего имени переговоры с Его Величеством относительно заключения договора о дружеском союзе между двумя нациями, относительно чего мною даны полные инструкции и полномочия вышеупомянутым Дж. С. Кингу и Сотобе действовать от моего лица так, как они сочтут наиболее полезным и целесообразным в зависимости от обстоятельства. Я возлагаю на моего друга Кинга обязанность обеспечить наиболее подходящие условия моим подданным, вверенным его заботам, и торжественно повелеваю ему возвратиться вместе с ними в безопасности и искренне доложить мне о ходе переговоров с королем Георгом.

Настоящим я жалую вышеупомянутому моему другу Дж. С. Кингу в вознаграждение за возложенную на него миссию, за оказанные мне уже услуги и подарки, которые он мне преподнес, а более всего — в признательности за внимание к моей матери во время ее последней болезни, а равно как и за спасение жизни нескольким из моих ближайших подданных в полное и безраздельное владение мою землю, простирающуюся вдоль морского побережья и Порт-Наталя от мыса Наталь до реки Стинкейн, включая обширные пастбища и леса, вместе с островами в гавани Наталь и (проживающими там людьми) народа Матабаан, совместно с исключительным правом на ведение свободной торговли во всех моих владениях; сим я одновременно подтверждаю также и все мои прежние дары ему (…)».

Отправляя своих посланцев в далекую страну белых людей, Чака свято верил з то, что оба народа получат от этого союза немалую выгоду. Люди зулу, например, научат своих белых союзников строить прочные и чистые хижины, и тогда им не придется ютиться в грязных и сырых хибарках вроде тех, что настроили себе они на берегу морского залива и из-за которых за белыми закрепилось презрительное прозвище «ласточки», поскольку птицы эти тоже строят свои гнезда из грязи. Имелось у него и немало соображений относительно совместных выступлений зулусской и английской армий, если только посланцам его удастся подписать оборонительно-наступательный союз с вождем белых. И в этом случае зулусским воинам будет чему поучить плохо ориентирующихся, медлительных и несуразно одетых британских мушкетеров, В обмен же на все эти несомненные выгоды белые люди поделятся с людьми зулу своим искусством и хитроумными ремеслами. Ради этого Чака готов тут же сформировать пару полков из новобранцев и отправить их в страну белых для обучения. Но, помимо всего прочего, в задачу его посольства входило и приобретение «эликсира жизни». И дело тут было вовсе не в том, что скептически относящийся ко всем проявлениям колдовства Чака стремился добиться для себя вечной молодости — он не слишком доверял словам своих белых друзей. Слишком широкую огласку получили заверения мистера Финна, что у белых имеется это чудодейственное средство. И если Чака и не слышал прямых упреков в свой адрес, то все же прекрасно понимал, что его наверняка обвиняют в том, что он не прилагает достаточных стараний ради того, чтобы продлить жизнь если не всего народа зулу, то хотя бы наиболее значительных и достойных представителей его.

И вот наконец все сборы остались позади, и 30 апреля 1828 года грубо, но прочно сколоченная шхуна, названная «Чакой», взяла курс на мыс Доброй Надежды. Помимо лейтенанта Кинга, на ее борту «находились Феруэлл с супругой, Айзекс, а также посольство Чаки к королю Георгу IV. Оно состояло из Сотобе в сопровождении двух жен, Мбозамбозы, Пикваана, сына Бизвайо, доверенного личного слуги Чаки, и Джекоба Пловца — толмача Чаки».

Отправляясь в плаванье к родным берегам, белые заверили вождя зулу в том, что вся эта экспедиция не отнимет у них много времени, и Чака стал терпеливо дожидаться возвращения своих посланцев. Но дни превращались в недели, недели — в месяцы, а об отбывших не было ни слуху ни духу. Вначале Чака тревожился за судьбу своих подданных, отправившихся в непривычное плаванье по морю, но потом он заподозрил в этой оттяжке новые козни англичан, и его охватил великий гнев. На совете вождей было решено двинуть зулусские полки в страну пондо, земли которых лежали у самых границ белых владений, — возможно, эта мера заставит их поторопиться с ответом или, по крайней мере, обеспечит безопасность членам посольства.

Еще направляя к берегам Капской колонии посольство, Чака воспротивился первоначальному намерению белых отправиться в этот рейс в полном составе. После ожесточенного спора, отголоски которого докатились даже до вождя зулу, было решено, что в Натале в качестве представителя фирмы «Феруэлл и K°» останется Финн, который, однако, будет пребывать в своей резиденции на берегах Умзимкулу. Вот его-то крааль и решил Чака сделать своей ставкой на время кампании против пондо.

На этот раз Генри Фрэнсису Финну, пребывающему, по существу, на положении заложника при Чаке, приходилось проявлять максимум такта и изворотливости. Его тоже, но уже по совсем иным причинам, волновала судьба посольства. Кампания против пондо могла подхлестнуть администрацию колонии, а это могло привести к самым неожиданным и неприятным для него последствиям. Но даже и он не мог представить себе того, что в действительности происходило в Капской колонии.

«4 мая 1828 года, после четырехдневного перехода по морю «Чака» бросил якорь в бухте Алгоа (Порт-Элизабет). Власти с неудовольствием взирали на «Чаку» — судно, прибывшее из-за границы и не значащееся в регистре. На этом основании шхуну конфисковали и поставили на прикол — гнить».

Вести о походе Чаки докатились наконец и до Кейптауна. Появление сильной и боеспособной армии у самих границ колонии заставило администрацию приступить к каким-то ответным мерам. Но это хотя бы сдвинуло с мертвой точки дела в Порт-Элизабет. Прослышав о передвижении войск Чаки и о готовящейся против него военной экспедиции, белые опекуны послов и вовсе умыли руки, решив поскорее заняться собственными делами. Друг и индуна зулусского вождя тут же обратил в звонкую монету почти все восемьдесят шесть бивней, посланных Чакой в подарок королю Георгу. Он же поторопился должным образом заверить и верительную грамоту Чаки, справедливо полагая, что она сможет пригодиться ему в дальнейшем, особенно та часть ее, в которой говорится о передаче ему огромных земельных владений. Подобную же операцию попытался проделать и мистер Феруэлл, запасшийся аналогичным документом на первых же порах своей коммерческой деятельности в Натале. Вот тут-то, по всей вероятности, и произошло столкновение между компаньонами, приведшее к окончательному распаду фирмы «Феруэлл и K°». Трудно сказать теперь, к каким именно шагам прибегли бывшие друзья, сцепившиеся из-за лакомого куска, но победа осталась за лейтенантом Кингом. Мистеру же Феруэллу было недвусмысленно указано, что дальнейшее пребывание его на территории Наталя будет рассматриваться как нежелательное. Ему разрешалась поездка туда только для окончательной ликвидации дел.

После почти трехмесячного молчания офицер, командовавший войсками в Порт-Элизабет, получил наконец указание допросить зулусов.

Бесплодный и бесконечный перекрестный допрос продолжался несколько часов.

Тем временем и события на границе подошли к своему завершению. Продвигаясь на юг, армия Чаки достигла земель пондо, но население заблаговременно укрылось в густых лесах вместе со скотом. Тогда «армия Чаки переправилась через реки Умзимвубу и Умтату, покинув таким образом владения Факу, вождя пондо, и вторглась в область племени бомвана, которое также укрылось в зарослях. С уходом зулусов пондо вышли из своих убежищ. Тогда зулусы повернули обратно, захватили столицу Факу и тридцать тысяч голов скота — целое богатство».

Уговоры Финна, непрестанно заверявшего Чаку, что посольство его задерживается только по каким-то непредвиденным обстоятельствам, настроили Чаку на мирный лад. Дабы успокоить белых, он заключил мир с Факу. В переговорах с вождем пондо он решил еще раз воспользоваться услугами Финна.

Здесь же было решено, что армия его отправится теперь на крайний север и, обогнув бухту Делагоа, ударит по Сошангаану, ставшему к тому времени независимым правителем. По совету мистера Финна он отдал также приказ, что носильщики на этот раз не будут участвовать в походе, из них сформируют новый полк Изи-Ньосн («Пчел»), который, если посольство, как утверждает Финн, завершится успешно, будет послан на обучение к англичанам.

17 августа 1828 года зулусское посольство в сопровождении Кинга, Феруэлла и Айзекса высадилось в Порт-Натале. Лейтенант Кинг был в тяжелом состоянии из-за болезни печени и не мог покинуть берега моря. Чака очень хотел как можно скорее увидеть посольство в Дукузе и даже пожертвовал быка, пытаясь этим поправить здоровье своего белого друга. Однако жертва эта не помогла — 7 сентября Кинг умер.

После того как бык, посланный Чакой, был принесен в жертву «духу и покою тела лейтенанта Кинга», Ай-зеке в полном соответствии с «обычаями и законами» своей страны направился к владыке зулусов и там «в качестве компенсации за подарки, полученные им от меня, а также за внимание к его народу во время последней миссии, и за рану, пожаловал мне полосу земли, простирающуюся от реки Умслути (Умдлоти) до реки Умлас (Умлази) на двадцать пять миль по линии морского берега и на сто миль в глубь материка (более 6500 км2! — М. Б.), включая бухту, острова и лес у мыса, а также исключительное право на ведение торговли с его народом. После того как он поставил на дарственной свой знак вместо подписи, а переводчик поставил свой, который оказался больше, чем знак короля, последний осведомился весьма суровым тоном, как это может быть, чтобы имя простого человека было больше королевского. Он потребовал перо и дарственную снова и, нацарапав значки по всему свободному пространству листа, сказал: «Вот, — указывая на свою подпись, — любой может видеть, что это имя короля, потому что оно больше. Король Георг тоже увидит, что это имя короля Чаки». Но это была последняя дарственная зулусского владыки, ибо дни его были сочтены.

Понимая, что приближается час расплаты и что все его интриги могут вскрыться в любой момент, Генри Фрэнсис Финн начал действовать почти в открытую. Ему удалось убедить Мкабайю, что весь северный поход затеян Чакой с одной-единственной целью избавиться от своих братьев — Дингаана с Мхаланганой. А потом, естественно, наступит очередь и его царственных теток. Разве не является доказательством этого его приказ отправляться в поход без мальчиков-носильщиков? К братьям тотчас же был отправлен гонец, и, сославшись на нездоровье, они вернулись в Дукузу. Там они узнали, что Чака находится в близлежащем краале Ква-Ньякамуби. Мбопа, «главный церемониймейстер» при вожде зулу, посвященный в их планы, подстроил все так, чтобы братья смогли застать Чаку в полном одиночестве. Несколько ударов ассегаями, и жизнь вождя зулу оборвалась. Это произошло 22 сентября 1828 года перед заходом солнца.

Утверждают, что перед смертью Чака успел сказать своим братьям следующие пророческие слова: «Вы не будете править после моей смерти. Белые уже здесь…»