У Аверелла Гарримана

У Аверелла Гарримана

Вскоре после возвращения из Тегерана мне пришлось посетить посла Гарримана с несколько необычной миссией.

Рузвельту очень понравилась фарфоровая скульптура на тему русских сказок, которую Сталин преподнес Черчиллю в иранской столице, когда там отмечался день рождения британского премьера. Видимо, еще тогда Сталин решил подарить нечто похожее и президенту. Вернувшись в Москву он поручил В. С. Кеменову, председателю ВОКСа и знатоку изобразительных искусств, отобрать подходящие работы, которые были показаны Сталину в Кремле. Выбор пал на довольно крупную скульптурную группу. Яркие тона цветного фарфора напоминали работы палехских мастеров. Сталин велел приготовить также свой знаменитый фотопортрет с трубкой, сделав на нем дарственную надпись: «Моему боевому другу — президенту США Рузвельту». Все это — скульптуру и портрет — я должен был передать послу Гарриману для отправки в Вашингтон.

Предварительно созвонившись, я в назначенный час прибыл в резиденцию посла «Спасо-хауз» в районе Арбата. Скульптура, упакованная в картонный ящик, покоилась на заднем сиденье просторного «ЗИС-101». Мы с шофером бережно извлекли ее и внесли в гостиную особняка. Привратник, открывший дверь, следовал за нами с портретом, завернутым в плотную коричневую бумагу. Вскоре ко мне спустился Гарриман. Он пожелал осмотреть подарки, и мы с ним распаковали коробку. Посол был восхищен скульптурой и предложил отметить это событие. Тут же появился с подносом лакей-китаец, приготовил виски со льдом, и мы уселись в мягкие кресла у низенького столика в полукруглой части зала, выходившей на заснеженную лужайку. Гарриман, рассматривая портрет (я тут же перевел ему дарственную надпись), сказал, что президент будет в восторге от этих подарков. Он попросил передать маршалу Сталину сердечную признательность за это проявление дружеских чувств и за столь великодушный отклик на оценку, данную президентом в Тегеране подаркам, преподнесенным там Черчиллю.

Затем Гарриман стал говорить о том, какое большое значение он придает недавней личной встрече маршала Сталина и президента Рузвельта.

— Я уверен, — заявил он, — что решения, принятые в Тегеране, будут не только способствовать успешному ходу военных действий, но и положительно скажутся на послевоенном сотрудничестве между нашими странами.

Вскоре от Рузвельта поступила краткая телеграмма, в которой он благодарил И. В. Сталина за подарки. Одновременно президент США прислал главе Советского правительства свой портрет в тонкой металлической рамке с дарственной надписью.

Несомненно, Гарриман сыграл важную роль в развитии советско-американских отношений, причем не только в годы войны, но и в послевоенный период. Он неизменно выступал за нормализацию и укрепление связей между нашими странами. Те, кто его знает у нас в стране, всегда отдавали ему должное. Такая же репутация у Гарримана и в Соединенных Штатах. Вместе с тем, говоря о Гарримане как о последовательном приверженце мирного советско-американского диалога, не следует упускать из виду, что он — убежденный сторонник американского образа жизни и капиталистического строя, не скрывающий своей антипатии к социализму. Ведь сам он — выходец из богатейшей семьи, всегда преуспевающий и приумножавший свое состояние бизнесмен. Он выступал и выступает за развитие нормальных отношений с Советским Союзом постольку, поскольку считает, что такой курс — в интересах его собственной страны. Но при этом он всегда рассматривал «службу стране», то есть-правящей элите США, к которой он и сам относится, как общественный долг, который следует выполнять во всех случаях.

В недавно выпущенной им книге «Специальный посол к Черчиллю и Сталину. 1941–1946» в главе «Как что-то значить и кем-то стать» Гарриман вспоминает такой эпизод. Будучи сначала республиканцем, он в 1928 году перешел к демократам. После того как в 1933 году, в разгар небывалого экономического кризиса, Франклин Рузвельт стал президентом, Гарриман проявил интерес к «новому курсу» и начал активно его поддерживать. «Как правило, деятели Уолл-стрита, — пишет Гарриман, принадлежавший, впрочем, к этой же касте, — полностью отрицали почти все, что намеревался сделать Рузвельт, и даже не дали бы себе труда отправиться в Вашингтон, чтобы проконсультироваться с правительством относительно мер по восстановлению экономики. Я не мог понять их позиции: ведь страна находилась в ужасном положении». Из-за этого коллеги-бизнесмены подвергли его остракизму. «Когда я шел по Уолл-Стриту, — признает Гарриман, — люди, которых я знал всю свою жизнь, переходили на другую сторону улицы, чтобы не пришлось пожимать мне руку».

Не менее характерен и другой случай. В 1946 году Гарриман занимал пост посла США в Великобритании. В то время в Вашингтоне при правительстве Трумэна уже наметился отход от политики сотрудничества с Советским Союзом и курс на «холодную войну». Против такой тенденции публично выступил министр торговли Генри Уоллес, который в прошлом, при Рузвельте, был вице-президентом США. Трумэн уволил Уоллеса в отставку и тут же позвонил Гарриману в Лондон, предложив ему занять только что освободившееся министерское кресло. Как отмечает сам. Гарриман, он «был рад» принять предложение Трумэна. Это весьма показательно для политической концепции Гарримана: хотя не всегда и не во всем соглашаясь с теми или иными конкретными мероприятиями вашингтонской администрации, он не отмежевывался от нее, пока демократы владели Белым домом.

В последующем мне довелось многократно встречаться с Авереллом Гарриманом. Всякий раз, приезжая в Вашингтон, я приходил для интересной и полезной беседы в расположенный в Джорджтауне особняк из красного кирпича с высокой белоснежной входной дверью, сверкающей бронзовыми ручками. Это вашингтонская резиденция маститого дипломата. Особняк окружен тенистым парком, спускающимся к плавательному бассейну террасами. Мы не раз сидели с ним в плетеных креслах на зеленой лужайке, окаймляющей бассейн, беседуя и о далеком прошлом, и о современных проблемах, и о перспективах на будущее. Свою принципиальную позицию в вопросе о советско-американских отношениях Гарриман излагает следующим образом:

«Оглядываясь на мой почти пятидесятилетний опыт ведения дел с Советским Союзом, я нахожу, что мои основные суждения мало изменились, хотя обстановка претерпела радикальные перемены. Я продолжаю придерживаться мнения, как и в 1945 году, что в идеологической сфере нет перспектив компромисса между Кремлем и нами. Однако мы должны найти пути к урегулированию как можно большего числа конфликтных ситуаций, чтобы жить вместе на этой маленькой планете без войны…»

Мне представлялось важным сделать это небольшое отступление, поскольку оно, как мне кажется, поможет читателю лучше уяснить роль Гарримана в те годы, о которых идет речь в данной книге. Убеждения Гарримана как защитника интересов своего класса, господствующей в Соединенных Штатах общественной формации и интересов страны, как он их понимал, нельзя не учитывать, знакомясь с его практическими действиями, его оценками конкретных ситуаций важнейших событий второй мировой войны.

Вместе с тем свидетельства Гарримана как непосредственного участника многих исторических событий представляют большой интерес, особенно в той части, которая касается советско-американских отношений. Гарриман проявлял интерес к нашей стране на протяжении многих лет. Впервые он попалена русскую землю еще восьмилетним мальчиком во время одного из больших путешествий, в которое родители взяли его с собой. Семья Гарриманов высадилась тогда ненадолго на западном берегу Берингова пролива. Когда впоследствии Гарриман рассказал в Кремле об этом приключении, добавив, что ни у кого из них не было визы, Сталин заметил:

— Теперь бы Вам это не удалось…

После Октябрьской революции Гарриман решил завязать деловые связи с Советской Россией. В период нэпа его семья получила концессию «Грузинский марганец» в Чиатуре, и Гарриман неоднократно бывал в Москве и на Кавказе по делам своей концессии, встречался со многими советскими руководителями.

Не лишена интереса оценка, которую в своей последней книге дает Гарриман И. В. Сталину как государственному деятелю и дипломату. Не упуская, разумеется, случая подчеркнуть известные отрицательные стороны его характера, Гарриман вместе с тем признает его «глубокие знания, фантастическую способность вникать в детали, живость ума и поразительно тонкое понимание человеческого характера… Я нашел, что он лучше информирован, чем Рузвельт, более реалистичен, чем Черчилль, и в определенном смысле наиболее эффективный из военных лидеров».