Уинстон Черчилль в Москве

Уинстон Черчилль в Москве

Когда в первые годы существования Советской власти Уинстон Черчилль, бывший тогда членом британского кабинета, выступил вдохновителем антибольшевистского похода четырнадцати буржуазных государств, он, конечно, не мог подозревать, что спустя два десятка лет ему придется ехать в качестве эмиссара правящих кругов Англии и США в Москву — столицу советской державы, союзницы Великобритании. К тому же он вынужден был играть незавидную роль политика, которому приходится оправдываться и маневрировать в связи с нарушением торжественно принятого ранее обязательства открыть второй фронт.

Надо полагать, во время своего первого полета в Москву летом 1942 года Черчилль не мог не задуматься над поучительным уроком, преподанным ему историей. Во всяком случае, когда британский премьер во второй половине дня 12 августа спускался по трапу самолета, только что приземлившегося в Центральном аэропорту в Москве, он имел весьма озабоченный вид. И хотя официальная церемония встречи соблюдалась по всем правилам, включая исполнение национальных гимнов и обход почетного караула, атмосфера царила довольно холодная.

Советские официальные лица вели себя сдержанно. Обходя почетный караул, Черчилль, втянув голову в плечи, пристально всматривался в каждого солдата, как бы взвешивая стойкость советских воинов, сдерживавших отчаянный натиск гитлеровцев на гигантском фронте, пересекавшем советскую землю от Ледовитого океана до Черного моря.

Вместе с Черчиллем в Москву прибыли Гарриман в качестве личного представителя президента Соединенных Штатов на предстоявших переговорах, а также группа военных.

Прямо с аэродрома Черчилля отвезли в отведенную ему загородскую резиденцию в Кунцево, а Гарримана — в предоставленный в его распоряжение особняк в переулке Островского. Остальные члены делегации поселились в гостинице «Националь». Для отдыха у гостей оставалось мало времени: вечером Черчилль и Гарриман должны были встретиться с главой Советского правительства И. В. Сталиным. На этой беседе присутствовали также В. М. Молотов, К. Е. Ворошилов и британский посол Арчибальд Кларк Керр.

Во время переговоров в Кремле летом 1942 г. Слева направо: У. Черчилль, А. Гарриман, И. В. Сталин.

Это была первая встреча главы Советского правительства с лидером Британской империи. Черчилль был явно взволнован. Его выдавала излишняя суетливость. Премьер уверял, что его радости по случаю прибытия в героическую Москву нет предела. Сталин, напротив, держался очень сдержанно.

Черчилль, начав беседу, поинтересовался положением на советско-германском фронте. Сталин сказал, что ситуация вокруг Москвы сравнительно нормальная. Но на южных фронтах дело обстоит сложнее. В направлении Баку и Сталинграда нацисты наступают с большей силой, чем ожидалось. Им удалось кое-где прорвать линию фронта Красной Армии. Сталин заметил, что ему просто непонятно, как Гитлер сумел собрать в один кулак такое большое количество войск и танков.

— Думаю, — продолжал Сталин, — что Гитлер выкачал все, что возможно, из Европы. Но мы полны решимости удержать Сталинград. Красная Армия готовится предпринять серьезную атаку севернее Москвы, чтобы отвлечь нацистские силы с южных фронтов…

Черчилль заметно помрачнел. Получив информацию о сложном положении на советско-германском фронте, он должен был теперь обосновывать, почему обещание об открытии в 1942 году в Европе второго фронта не будет выполнено, почему вновь откладывается вторжение через Ла-Манш.

Черчилль начал издалека. Сначала принялся многословно рассказывать, как проходит концентрация значительных контингентов войск Англии и Соединенных Штатов, а также боеприпасов и вооружений на Британских островах. Затем стал говорить о возможности сосредоточения значительных германских войсковых соединений на Западе, из-за чего операции союзников в Нормандии связаны, дескать, с большим риском. Наконец, он, как бы невзначай, сказал, что приготовления к высадке будут закончены в следующем году.

Сталин решительно возразил против такого плана. Он опроверг приведенные Черчиллем цифры относительно численности германских войск, якобы находившихся в Западной Европе. Глава Советского правительства утверждал, что в действительности этих войск значительно меньше, а те дивизии, что имеются, не в полном составе. Что же касается риска, в котором упомянул Черчилль, то, по мнению Сталина, любой человек, который не хочет рисковать, не может выиграть войну. Черчилль нехотя согласился с этим в принципе, но сказал, что бессмысленно жертвовать войсками, которые будут так необходимы к следующему лету.

Последовала острая дискуссия, в ходе которой Сталин подчеркивал, что никак не может принять заявление Черчилля, хотя понимает, что не в состоянии заставить британское правительство поступить по-иному. Он вновь сказал, что Советское правительство самым решительным образом не согласно с этим. В свою очередь Черчилль, стремясь отойти от этой неприятной темы, перевел разговор на другую проблему. Он принялся излагать план операции «Факел» — вторжения в Северную Африку, которое намечалось осуществить в октябре 1942 года. Черчилль высказывал мысль, что эта операция выведет Италию из войны.

Гарриман поддержал план Черчилля, добавив, что, насколько он знает, президент Рузвельт хочет предпринять операцию в Северной Африке возможно скорее.

Сталин терпеливо выслушал сообщения об операции в Северной Африке и задал ряд конкретных вопросов. В частности, он поинтересовался политической реакцией на эту операцию во Франции и Испании. Черчилль ответил, что, как он полагает, во Франции будет положительная реакция. Что же касается Испании, то это его мало интересует.

Затем разговор снова вернулся к проблеме второго фронта в Западной Европе, причем Черчилль несколько раз подчеркивал важность операции в районе Балкан, которая станет, дескать, возможной после успешной высадки англо-американских войск в Северной Африке. Беседа закончилась поздно, но Черчилль так и не получил согласия советской стороны на изменение первоначально согласованного между тремя державами плана высадки западных союзников в Нормандии в 1942 году.