ОТЕЦ

ОТЕЦ

Сегодня Рита отправляется в путь. Она едет во Францию искать моего отца. Она должна была найти то место, где он укрылся от позора и презрения окружающих.

— Положись на меня, Анри! Я найду его и привезу сюда.

Искать отца, моего отца… Школьного учителя из Ардеша, который двадцать лет назад, целых двадцать лет назад, так и не смог обнять на прощанье своего сына, приговоренного к пожизненной каторге, ведь в комнате для свиданий нас разделяла стальная решетка… Отца, которому Рита скажет: «Я пришла к вам как дочь, сказать, что сын ваш добился, наконец, свободы, завоевал ее сам и живет отныне честно и праведно в собственном доме, где не хватает только вас».

Гостиница осталась на моем попечении. Каждое утро я вставал в пять и вместе с Мину и двенадцатилетним мальчуганом Карлито отправлялся за покупками. Карлито нес корзины. Часа за полтора мы приобретали все необходимое — мясо, рыбу, овощи — и возвращались, нагруженные, как мулы. На кухне мне помогали две женщины. Я вываливал продукты на стол, и они начинали разбирать их.

Самое лучшее время для меня начиналось в половине седьмого, когда я садился завтракать в столовой в компании Мину и четырехлетней девчушки, дочери поварихи. Крошка отказывалась без меня есть. Все вокруг — ее маленькое угольно-черное тельце, тоненький звонкий голосок, огромные черные глаза, доверчиво взирающие на меня, ревнивый лай Мину, Ритин попугай, выклевывающий из моей чашки с остатками кофе хлебные крошки, специально для него предназначенные, — все это казалось мне атрибутами счастья и превращало завтрак в лучший момент дня.

Письма от Риты все нет. Вот уже месяц, как она уехала. Конечно, дорога долгая — шестнадцать дней, но все же она уже две недели как во Франции, и никаких вестей. Мне не нужно даже письма, достаточно одной коротенькой телеграммы «Отец жив и здоров, любит тебя по-прежнему».

Раз по десять на дню я высматривал почтальона. А когда он появлялся, держа в руках полоску зеленоватой бумаги, нетерпеливо выхватывал телеграмму у него из руки и с замирающим от разочарования сердцем убеждался, что она адресована кому-то из постояльцев.

Это постоянное ожидание и отсутствие новостей вконец измотали мои нервы. Я работал как каторжный, все время пытаясь себя занять, помогал на кухне, изобретал какие-то невероятные блюда, по два раза на дню проверял, как убраны комнаты. За все это время в гостинице случилось только одно неприятное происшествие. Карлито по ошибке вместо парафина для натирки полов на кухне купил что-то горючее. Кухарки намазали этим веществом пол и, ничего не подозревая, затопили плиту. Вся кухня в секунду занялась пламенем, девушки получили сильные ожоги. К счастью, малышку, дочь одной из них, удалось спасти — я успел накинуть на нее скатерть, и девочка не пострадала. Пришлось нанять нового повара, панамца.

И вот я в аэропорту. После почти двухмесячного молчания от Риты пришла телеграмма: «Буду во вторник, в 15. 30, рейс 705, люблю, Рита». Ни слова больше. Разыскала она его или нет? Я терялся в догадках и сходил с ума от волнения.

— Ну, что отец? — Это был первый вопрос, который я задал Рите, едва успев поцеловать ее в щеку.

Она нашла его. Он покоился на маленьком деревенском кладбище в окрестностях Ардеша. Рита показала мне фотографию — скромная, аккуратная плита с надписью: «Ж. Шарьер». Умер он за четыре месяца до ее приезда во Францию.

Сердце мое разрывалось от боли и гнева.

— Рита, мы должны расстаться. На время, конечно. Попытайся понять: эти свиньи полностью разрушили мне жизнь. Из-за них отец умер в одиночестве, так и не успев обнять и простить меня. Я должен, просто обязан отомстить! Надо только раздобыть денег. Прошу, дай мне взаймы пять тысяч боливаров из наших общих сбережений. Это на первое время, потом что-нибудь придумаю.

В голове моей уже начал складываться план.

Сколько всего понадобится денег? Тысяч двести боливаров, никак не меньше. Есть два места, где их можно взять. Во-первых, Эль-Кальяо, там целая куча золота, охраняемая бывшими заключенными. Потом, в центре Каракаса есть одна крупная фирма, где работает один кассир. Обработать его несложно. Обычно он ходит за деньгами без сопровождения. Вход в здание и коридор на четвертом этаже освещаются слабо. Я вполне могу сработать один, применив хлороформ. Единственное осложнение, могущее возникнуть, — если сумма слишком велика, за ней отправляются втроем. Тут уж одному мне не справиться. В Эль-Кальяо проще. Забрать золото, сколько смогу унести, потом зарыть его в надежном месте. Можно залечь с Марией в постель, усыпить ее хлороформом, а затем спокойно отправиться на дело. Управиться до рассвета и вернуться в постель.

А выбираться отсюда лучше всего через Британскую Гвиану. Поеду в Джорджтаун, там, кстати, нетрудно найти покупателя на золото. Подыскать сообщника тоже не проблема. Вместе перетащим золото на британский берег и спрячем его там.

Пробираться в Джорджтаун следует тайно. Я не был там несколько лет, и на случай, если встречу кого-то, следует придумать убедительное объяснение отсутствия и возвращения. Скажу, что торчал все это время в джунглях — искал золото или собирал балату[7].

Я знал, что Малыш Жуло все еще там. Он парень надежный и меня укроет. Одно только опасно — можно встретить Индару или кого-то из ее родственников. Из дому выходить буду по ночам. Нет, лучше вообще не высовываться, буду посылать Жуло. Кстати, Большой Андре тоже в Джорджтауне, живет по канадскому паспорту. Возьму его паспорт, переклеим фото, сделаем печать — это пустяки. А если его не окажется, можно купить паспорт у какого-нибудь моряка, в клубе.

Потом перетащу деньги в Буэнос-Айрес, оттуда самолетом в Рио-де-Жанейро. В Рио покупаю новый паспорт — и в Аргентину. Потом в Португалию.

Из Лиссабона в Испанию, в Барселону. Оттуда можно пробраться во Францию. Я говорю по-испански вполне прилично для того, чтобы эти придурки французские пограничники приняли меня за латиноамериканца.

Половину денег можно будет перевести в Кредитный банк в Лионе, остальные оставить про запас в Буэнос-Айресе.

Всем людям, с которыми встречусь в Джорджтауне, Бразилии и Аргентине, буду говорить, что еду в Италию, где меня ждет жена.

В Париже можно остановиться в «Георге V». По ночам из гостиницы не выходить, обедать и пить чай всегда в одно и то же время. Так создается имидж законопослушного человека, ведущего благопристойную, размеренную жизнь. В гостиницах это сразу подмечают.

Надо отпустить усы, волосы постричь покороче, как носят военные. Стараться говорить по-французски с испанским акцентом. Ах, да, и позаботиться о том, чтобы для меня каждый день оставляли внизу испанские газеты.

Тысячи и тысячи раз я прокручивал в голове дальнейший план расправы с этими негодяями. Главное — с кого начать? Прощенья и пощады пусть не ждут! Никогда не прощу им, что мой бедный отец ушел в могилу опозоренный, отвергнутый всеми, так и не узнав, что я стал честным человеком! Никогда!

— Рита, милая, я еду завтра же!

— Нет! Никуда ты не поедешь! — Она встала, положила руки мне на плечи, заглянула в глаза. — Ты не должен ехать, не смеешь! Через несколько дней приезжает моя дочь. Ты прекрасно знаешь, по какой причине я так долго жила в разлуке с ней. Надо было наладить жизнь. Теперь у нее есть дом и отец тоже. И этот отец — ты. Ты что же, хочешь убежать от ответственности? Испортить и уничтожить все, что мы создали вместе, и прежде всего — нашу любовь? Ты считаешь, что этим можно пожертвовать ради того, чтобы наказать негодяев, виновных в твоих страданиях и, возможно, в смерти твоего отца? Прошу тебя, Анри, ради моего счастья и счастья моей девочки, откажись! Откажись от этой безумной идеи мести раз и навсегда! Подумай: будь твой отец жив, неужели бы он одобрил это твое намерение? Нет, никогда! И вот еще что… Хочешь знать, как ты можешь отомстить этим мерзавцам? Тогда слушай. Тем, что ты теперь счастлив, имеешь дом и любящую жену, живешь честным трудом. Тем, что любой человек в Венесуэле, знающий тебя, может сказать: «Он славный и честный парень, этот француз, на его слово можно положиться». Вот она, твоя месть. Ты докажешь всем им, как они страшно в тебе ошибались!»

Рита победила. Я сдался. Мы проговорили с ней всю ночь и заснули лишь под утро, счастливые, хотя и утомленные всеми этими переживаниями.

Приехала Клотильда, дочь Риты. Ей уже исполнилось пятнадцать, но она была такая тоненькая и хрупкая, что на вид больше двенадцати ей дать было нельзя. Густые кудрявые черные волосы доходили до плеч. Глаза — небольшие, тоже черные, лучились живостью и умом. Мы с первого взгляда прониклись симпатией друг к другу. Девочка сразу почувствовала, что этот мужчина, живущий с ее матерью, сможет стать ее лучшим другом, что он будет всегда любить и защищать ее.

С момента ее появления в доме я почувствовал, как во мне проснулось доселе незнакомое мне желание — защитить, уберечь Клотильду от всех трудностей и невзгод, сделать ее жизнь по-настоящему счастливой.

Теперь я выходил за покупками позже, около семи, и брал с собой Клотильду. Мы шли рука об руку, а впереди важно шествовали Мину и Карлито с корзинками. Все было ново здесь для Клотильды, она хотела увидеть все сразу. Но самое сильное впечатление произвели на нее индианки с раскрашенными щеками в длинных шуршащих нарядах и туфлях, украшенных огромными разноцветными помпонами из шерсти.

Тот факт, что в пестрой крикливой толпе со мной рядом шел ребенок, доверчиво вцепившийся мне в руку, уверенный, что при любой опасности на меня можно полностью положиться, глубоко трогал меня и пробуждал в душе доселе неведомое чувство — чувство отцовской любви. «Да, маленькая Клотильда, шагай вперед по жизни смело и спокойно, будь уверена, я сделаю все, чтобы путь твой был свободен от горечи и невзгод!»

Мы возвращались в гостиницу довольные и счастливые и взахлеб, наперебой рассказывали Рите о разных забавных эпизодах, казавшихся нам необычными происшествиями, и наших наблюдениях.