Папа

Папа

Тут трудная история. Папа с мамой разошлись еще до моего рождения, но мы с отцом много общались.

Родители как-то очень интеллигентно развелись. Без выяснений отношений. Папа к нам приходил, мама легко меня отпускала к нему. Я прекрасно знал свою бабушку, папину маму, знал всех папиных сестер. Папа был единственным мальчиком у родителей, остальные все девчонки. Всего четыре сестры: Оля, Надя, Нина, Мария. Когда мама уезжала, я нередко прибегал к отцу в мастерскую на Фрунзенскую набережную, чтобы перекусить. Он с удовольствием меня кормил.

Профессия отца, а он был художником, меня почему-то совсем не привлекала. Хотя мне нравилось рисовать, и художественный зуд в моей руке жил довольно долго. Где мои детские рисунки, я не знаю. Мама их сохраняла, но после ее смерти я не заходил в ее дом. Люда, моя жена, все мамины вещи сложила в чемоданы, может, и рисунки там лежат? Там же, наверное, половина моего «архива», который берегла мама, — это записи лекций, программы первых спектаклей, но рисунков, наверное, больше, нежели записей. Я даже ходил в изобразительный кружок. В девять лет я написал картину «Старик и море». Естественно, про золотую рыбку, никакого отношения мой сюжет к роману Хемингуэя не имел. Моя работа попала на какую-то союзную выставку. Но когда мне исполнилось десять, рисовать перестал. И больше никогда не притрагивался к краскам. А в мечтах я себя у мольберта не видел никогда.

Не имею представления, откуда взялась фамилия Караченцов, каковы корни ее и происхождение? Знаю, что первое упоминание Караченцовых идет с 1634 года, его нашли в записях донских казаков. Оттуда же герб этого рода. Девиз на гербе: «Бог мне надежда». По идее, если мы из казаков, то тогда все Караченцовы — мои родственники. Если искать в фамилии тюркские корни, то «кара» во всех восточных языках — «черный», «чены» в некоторых из них — «орел». Может быть, мы из татар, и татарские набеги сделали свое дело и вложили в нашу фамилию свои корни? Я себя успокаиваю другим: возможно, кто-нибудь из скоморохов прыгал на карачках или карячился, и тогда я точно продолжаю фамильное дело. Хотя Караченцовы в той родословной, что мне показали, прежде всего вояки.

Раз с папой росли четыре сестры, следовательно, я должен иметь немалое число двоюродных братьев и сестер. У одной из сестер — Нины — был единственный сын. У другой сестры — Ольги — два сына, и у третьей — Нади — тоже два сына и дочь. У тети Маруси — дочь. Все старше меня, я самый младший. Родственники обычно встречаются, когда, не дай бог, несчастье какое-то. Скончалась жена отца, мы все и собрались. Умер отец — мы снова вместе. Но близких отношений не сложилось. Скорее всего оттого, что папа жил в другой семье.

У дочери тети Маруси росла дочка, моя двоюродная племянница. Она вышла замуж за военного, жила в каком-то провинциальном городе, да и сама сестра отца, моя тетка, жила в Брянске. Однажды на концерте ко мне подошла женщина: «А я ваша племянница, вот, познакомьтесь, мой муж». Было и такое. Познакомились.

Папа прожил большую жизнь, девяносто лет. Общение у меня с отцом было вполне родственное вплоть до его смерти. Точнее, почти до смерти. Так получилось, что к концу жизни папа жил напротив меня на улице Неждановой. И сейчас мои окна смотрят на окна его квартиры. Этот дом — не новая постройка, но дом хороший, кирпичный, кооператив художников. До этого отец жил тоже в кооперативном доме, но у станции метро «Аэропорт». А потом он стал, если не ошибаюсь, председателем нового жилого кооператива Союза художников, построенного в самом центре Москвы. Бывало, мама звонит: «Ты чего это вчера в четыре утра лег? Мне отец сказал, что у тебя свет только в четыре погас».

Когда жена отца умерла, их общий сын, он тоже художник, переселил отца к медсестре. Он разрывался: от отца нельзя отойти, мало ли что тот мог натворить, не так газ зажжет или еще что-нибудь выкинет, а парню надо сидеть в мастерской и работать. Он не мог никак совместить отца и работу. Плюс нищенское существование. В итоге он находит какую-то квартиру, где хозяйка принимает отца, сводный брат платит ей за это какие-то деньги, чтобы она за отцом следила и ухаживала, а квартиру своих родителей он сдает. Таким образом и существует. И вероятно, имеет возможность заниматься своим ремеслом. Бог ему судья. Я не знаю, что бы сам делал в такой ситуации, но так, наверное, не смог. Я бы себя гноил, я понимал, что совершаю глупость, но тем не менее не смог бы кому-то отдать отца. Но сам отец к такому повороту в своей жизни относился абсолютно спокойно. Он доживал в чужом доме, причем далеко, чуть ли не за городом. Я как-то раз его туда отвозил и не выдержал, позвонил брату: «Забирай».

Он сразу поехал туда, но отец спал. А на самом деле он уже во сне ушел. Счастье, наверное, так умереть — просто не проснуться.

Настоящая близость у меня была с мамой. Она со мной, еще мальчишкой, советовалась как со взрослым. Мы всегда были вдвоем. Я маму боготворил.

* * *

Папа Коли, Петр Яковлевич, был удивительный человек. Похож Коля на него очень. Он — такой же. Петр Яковлевич хотел, чтобы все улыбались. Он всегда шутил, никто никогда не знал о его боли. И только сейчас я понимаю, глядя, как Коля переживает, что у него был такой же щит, как у отца. Никогда я не знала, в чем его страдания, разочарования. Всегда в доме друзья, шутки, улыбки. Розыгрыши, желание помочь другим. И никогда своих бед он никому не навязывал, все стремился преодолевать сам. Это мужское начало, очень сильное.

Петр Яковлевич был уникален как художник. Он учился у Моора. У меня есть рисунок Моора, который нарисовал маленького Колю, когда пришел к Петру Яковлевичу.

Он был еще и охотник. И прекрасно сочинял стихи. Он пережил одиннадцать инфарктов. Он жил напротив нас, там, где находился кооператив художников. И когда с ним случался очередной инфаркт, он звонил мне и говорил: «Люда, я боюсь потерять сознание и уйти в небытие, поэтому приди ко мне, пока не приехала скорая помощь». И чтобы не уйти в небытие, он читал свои стихи и пел песни. Удивительный характер, удивительный талант… И очень мужественный человек. Его жена вторая, Вера, заболела вирусным артритом. Ей делали какие-то уколы, и вирус занесли. Она умирала в страшных муках, у нее были адские боли, выкручивало все суставы и мышцы. Он сам ухаживал за ней, отказывался от помощи, которую я ему предлагала, говорил: «Нет-нет, это не каждый может выдержать!» Он ходил в магазин, убирался в квартире, все мыл…

Однажды мой, тогда еще маленький, сын, его внук, прибегает и говорит: «Мамочка, я сейчас видел дедушку Петю, он идет и плачет». Я говорю, что это он не плачет. Просто дует сильный ветер, на улице очень сильный мороз, и у него слезятся глаза.

— А я думал, что он плачет, переживает за свою жизнь!

Так он и умер. Порисовал, на ночь выпил чашку чаю — и заснул навеки. Вот так, легко и просто.