Глава 12: КОНЦЕРТ НА ПЛЯЖЕ

Глава 12: КОНЦЕРТ НА ПЛЯЖЕ

Джуди Дракер — мой давний друг из США. Мы знакомы еще с тех пор, когда я впервые побывал в Америке в 1965 году и пел в опере Доницетти «Лючия ди Ламмермур» с Джоан Сазерленд в Майами. Прошло уже тридцать лет! Трудно поверить! Тенор, который тогда должен был исполнять партию Эдгара, отказался в последнюю минуту, и в театре уже отчаялись найти ему замену. Джоан Сазерленд и ее муж Ричард Бонинж слышали меня в «Ковент-Гарден». Им очень понравилось мое пение, а Джоан к тому же нравилось, что я был выше ее ростом.

Но тогда в Майами ко мне не проявили интереса. Им нужен был известный тенор — в дополнение к мировой знаменитости Джоан Сазерленд. А я только начинал карьеру в Европе, и в Америке обо мне ничего не слышали. Я еще не был известен нигде и никому. Джоан и Рики приложили много усилий, чтобы убедить их пригласить меня.

Я ничего этого не знал до тех пор, пока Билл Райт не начал изучать мою биографию для написания нашей первой книги. Все, что было мне известно, так это то, что мне позвонили в Европу из Америки и пригласили петь. Уверяю вас, в тогдашнем моем положении было не до того, чтобы выяснять, почему пригласили именно меня. Я был просто взволнован и польщен.

После успешного дебюта в Майами уже никто не вспоминал, что сначала меня не хотели приглашать. Джоан Сазерленд была слишком деликатна, чтобы рассказывать мне, как она добивалась этого. Но она сообщила об этом Биллу, и он попросил ее рассказать обо всем подробнее. Вот так это и открылось. Не хочу выглядеть неблагодарным по отношению к людям, которые пригласили меня в Майами, но, думаю, правдивый рассказ необходим. Из него станет понятно, как трудно бывает неизвестным певцам получить возможность проявить себя. Даже, несмотря на то, что мою кандидатуру отстаивала такая знаменитая и такая почитаемая певица, как Джоан Сазерленд, я получил возможность выступать в Америке только потому, что все маститые тенора были далеко от Майами.

В то время мне было неважно, как именно я получил работу. Главное, что меня пригласили. Это было замечательно. Можете себе представить, как я был взволнован тем, что еду в Америку, что буду петь в великолепной опере вместе с одним из лучших сопрано всех времен! Все для меня было ново и интересно: тропический климат, красота Майами, дороги, поднятые над землей, смешение американского и кубинского типов.

Сейчас, оглядываясь назад, я смеюсь над собственной наивностью. Например, направляясь на репетицию, я смотрел, как паркуют свои машины певцы хора. Я не верил своим глазам: дорогие «кадиллаки», «линкольны», «мерседесы», даже один «роллс-ройс». В Италии я не мог позволить себе иметь машину до тех пор, пока не исполнил свою первую ведущую партию в опере и начал выступать как солист. И это была самая дешевая машина, «Фиат-500», или «тополино», как мы ее называли.

Я сказал тогда кому-то, что никогда не видел столько красивых машин. Разве в Соединенных Штатах хористам так много платят? Мне ответили, что хор набирают из любителей, а среди них много юристов, докторов, бизнесменов. За пение они ничего не получают. Я тогда очень плохо говорил по-английски, тем не менее, все были со мной приветливы. Это было прекрасное время.

Вспоминая свое первое выступление в Америке и то, что эта возможность мне была предоставлена в Майами, я по-особому отношусь к этому городу. Мы тогда много работали над «Лючией», и во время репетиций я сдружился с некоторыми артистами труппы. Тогда-то мы и познакомились с Джуди. Она училась пению в институте Кертиса в Филадельфии и пела в хоре в нашей опере. Она была живой, любила посмеяться. Мне это нравится в людях, и мы подружились. И дружим вот уже тридцать лет.

В то время, когда я начинал как оперный певец, Джуди делала карьеру импресарио. Она одна из двух женщин-импресарио в США и сумела организовать в Майами-Бич выступления таких мировых знаменитостей, как Владимир Горовиц и Яша Хейфиц. Когда я приобрел известность в Америке и мог собирать полные залы, то с радостью выступал по приглашению Джуди в концертных программах в Майами. Я много раз бывал в Майами и был счастлив видеть, как успешно она работает.

В начале 1994 года Тибор Рудаш и Герберт находились во Флориде, но не в Майами, а в Сент-Питерсберге. Они попросили Джуди приехать к ним в Сент-Питерсберг, чтобы обсудить вместе одну идею. Джуди съездила и узнала, что Тибор хочет устроить мой очень необычный концерт: это будет концерт не просто в Майами-Бич, а на пляже Майами-Бич.

Да, Тибор хотел устроить концерт прямо на песке, предполагая организовать что-то наподобие концерта в лондонском Гайд-парке. Он хотел установить перед сценой кресла (это будут платные места); сзади — открытое пространство пляжа. Желающие могут сидеть на песке и слушать бесплатно. Им будет нужно принести только одеяла, чтобы было на чем сидеть.

У Тибора была также идея начать концерт в четыре часа дня в воскресенье — очень непривычное для концертов время. Мы должны были начать при свете дня, когда можно любоваться океаном и отелями на берегу.

Потом начнет темнеть, и все вокруг станет совершенно иным. Тибор Рудаш — очень творческая натура.

Тибор обсудил со мной этот замысел, и мне он понравился. Особенно меня привлекло, что много людей смогут слушать концерт бесплатно. По подсчетам Тибора, на концерте побывают около ста пятидесяти тысяч человек и только пять процентов от этого числа — за плату.

Не подумайте, что я имею что-либо против продажи билетов. Это необходимо: ведь нужно платить за сцену, свет, платить оркестру, хору, даже тенору. Мне не нравится другое — то, что многие мои спектакли в оперных театрах доступны только богатым, элите. Я не отношу себя к элите (если не учитывать мой голос). Но цена за билеты на мои концерты делает их элитарными. Я знаю, сколько стоят билеты в «Метрополитэн-Опера» или «Ковент-Гарден». Вот почему мне нравится сниматься для телевидения: тогда меня может слушать каждый, независимо от его финансовых возможностей.

Билеты на «живые» выступления очень дороги и дорожают с каждым годом. Поэтому идея Тибора показалась мне одним из путей к решению проблемы. Он получит достаточно денег для оплаты всего, что связано с концертом, за счет продажи билетов тем, кто хочет сидеть в креслах, а остальные пусть сидят на песке и слушают бесплатно. Тибор — гений. Большинству людей приходится действовать, исходя из ситуации. Для Тибора нет препятствий: он создает свою собственную реальность.

В январе 1995 года я ездил по Северной Америке с концертами и был в курсе приготовлений, идущих в Майами-Бич. Я знал все от людей Рудаша, путешествовавших с нами. К тому же время от времени звонила Джуди и с восхищением рассказывала о происходящем там.

Концерт должен был проходить на пляже Десятой улицы — это в центре южной части Майами-Бич, где в последние годы появились рестораны и кафе. Пляж в этом месте широкий, на нем можно будет разместить 9 000 кресел и еще останется место для остальных слушателей. Тибор и Джуди хотели установить ту же сцену, которая была построена для «Концерта трех теноров» в Лос-Анджелесе. Тогда Тибор сделал по обе стороны сцены фонтаны. Я попросил его устроить фонтаны и здесь. Он ответил: «В Майами фонтаны не нужны. У нас будет океан».

Та сцена была невероятно огромной: на ней смог уместиться целый симфонический оркестр, большой хор, а также пальмы и другие декорации. И еще три тенора. Правда, проблема заключалась в том, что дирижеру Зубину Мете так понравилась эта сцена, что он решил использовать ее в Бомбее для своего концерта с оркестром Израильской филармонии. Но у нас еще оставалось достаточно времени, чтобы переправить ее из Индии в Майами после окончания его выступлений. Затея со сценой, которая путешествует по миру, меняя публику, мне очень нравилась.

Но вскоре позвонила расстроенная Джуди: экологи из администрации Флориды сказали, что концертная площадка расположена слишком близко к местам, где черепахи строят свои гнезда. Так я услышал трогательную историю о том, как морские черепахи справляют свадьбы и выводят детей на Майами-Бич. Позже выяснилось, что все можно уладить, — просто нужно немного передвинуть ряды кресел.

Однажды Джуди позвонила и спросила:

— Лучано, твой друг Тибор действительно заботится о тебе?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Его люди сегодня позвонили и сообщили, какой у тебя должен быть трейлер: гостиная такого-то размера, ванная — такого-то. Это серьезно, Лучано?

— Рад это слышать, Джуди, — ответил я. — Неужели ты хочешь, чтобы я застрял в тесном трейлере, в то время как сто тысяч человек ждут моего выступления?

В течение несколько недель перед отъездом в Майами я был занят на концертах, которые мы давали в Южной Америке. Пока мы переезжали из Перу в Чили, из города в город, до меня доходили слухи о приготовлениях во Флориде, о том, что строители посчитали необходимым устроить настил под рядами для зрителей. Вот только дерево для него обойдется в 50 миллионов. Невероятно…

Джуди сказала, что это еще ничего. После концерта задуман был обед — там же, на пляже. Так вот, тент для этой цели обойдется в 80 миллионов долларов! Это стоит так дорого, потому что необходимо соорудить стальной каркас под деревянный пол, чтобы он мог выдержать вес столов, стульев и людей. Обед благотворительный — в пользу концертной ассоциации Джуди. Богатый бразильский предприниматель Жозе Исаак Перес предложил оплатить расходы на обед — четверть миллиона долларов.

Это означало, что средства, полученные за билеты на обед, Джуди сможет использовать для организации концертов. Господин Перес предложил устроить обед на строительной площадке будущего кондоминиума, который он строит на пляже. (Он будет называться «Иль Вилладжио».) Все оставшиеся средства будут потрачены на концерт. Это хорошо и для города, и для устроителей.

Следующей новостью из Майами было то, что власти города обязали организаторов концерта расставить по всему пляжу охранников, отгородив публику от берега.

— Представляешь, Лучано, — сказала Джуди, — они полагают, что люди войдут от твоего пения в экстаз, станут бросаться в воду и тонуть.

Она, конечно, шутила, но с приближением концерта ее все это волновало все больше и больше. То же самое происходило и со мной.

Потом городские власти решили, что на ближайших улицах не смогут поместиться все приехавшие машины — не останется мест для парковки. Они придумали пустить автобусы от парковок, расположенных в городе, — даже не на Майами-Бич, а в нескольких километрах от бухты. Люди смогут оставлять машины на стоянках и добираться до концертной площадки на автобусе. Улицы в районе Южного пляжа будут закрыты для транспорта, и автобусам будет легко проехать.

Все это — и охрана, и стоянки, и специальные автобусные маршруты — свидетельствовало о том, что подготовкой концерта занималось множество людей. Они прилагали большие усилия, чтобы состоялось это столь необычное музыкальное действо. Так как подобное делалось впервые, хотелось все предусмотреть, чтобы потом не возникало никаких проблем.

Потом Джуди позвонила мне в отель в Сантьяго, в Чили, чтобы сообщить, что прибыла сцена. В тот день ей пришлось самой поехать в порт Майами, где разгружают суда. Она заявила таможенникам: «Это моя сцена. Давайте ее сюда!»

Когда сцена была смонтирована и установлена на пляже, инженеры схватились за головы: они были уверены, что под тяжестью оркестра и хора сцена погрузится в песок. Джуди вызвала из Калифорнии Тибора и сообщила ему, что надо как-то укрепить сцену и не допустить, чтобы она провалилась. Но Тибор не разделял ее опасений и сказал, что Джуди беспокоится напрасно. Она начала с ним спорить, и они не смогли договориться. В конце концов он накричал на Джуди: «Я ставил „Концерт трех теноров“ на стадионе „Доджер“, а ты что тут рассказываешь?..»

Но самое занятное из всего, что она мне сообщила, было то, как она целый день «опробовывала» передвижные туалеты.

— Ну, и какой лучше?

— Тот, который называется «Всеобщее удовольствие», — ответила Джуди. — В нем восемь кабинок и кондиционер. Он очень хороший. Она заказала такие туалеты, но все же их было слишком мало. Купили еще семьдесят пять штук попроще. Они называются «Порта-поттис». Джуди теперь считала себя экспертом по портативным туалетам. Да, в Джульярдской школе ее не учили этому.

За неделю до приезда в Майами мне начало казаться, что я уже там, потому что был в курсе всех приготовлений. Но когда в Чили мы все заболели (отравились), нам было ни до чего. Хуже всех было Николетте: она так мучилась, бедняжка.

Но вот все позади, мы в Майами. Мы отсыпались в наших прекрасных номерах на острове Фишер и вскоре пришли в норму. Первый день во Флориде я решил отдохнуть, ходил с Леоне Маджера на концерт. Но скоро пришлось приступить к работе: провели пресс-конференцию, организованную Джуди, кроме того, устроили прослушивание для моего конкурса вокалистов в Филадельфии.

Разъезжая с концертами по всему миру, я пользуюсь этой возможностью, чтобы прослушивать молодых певцов, которые не могут поехать в Нью-Йорк или Лондон, где хорошие театры и хорошие профессионалы. Это неплохо для молодых певцов — никуда не выезжая, выступить перед теми, кто уже имеет имя. Чтобы сэкономить мое время, специалисты прослушивали всех желающих еще до того, как я приезжал в тот или иной город. Таким образом, передо мной выступали только те, кто, по их мнению, мог участвовать в конкурсе в Филадельфии.

Джуди устроила прослушивания в Дейд Каунти Аудиториум, довольно далеко от острова Фишер. В этом помещении работает оперный театр Майами. (До тех пор, пока Джуди не построит новый. Она собирается это сделать.) Для прослушивания это хорошее место. Ведь многие голоса хорошо звучат в небольшом помещении, но не слышны в большом зале. Это место имеет для меня особое значение: в этом театре я впервые пел в «Лючии ди Ламмермур».

Я шел по проходу к столу, который для меня поставили в центре зала, и думал: как все-таки это странно, что тридцать лет назад я стоял на этой самой сцене и меня впервые судила американская публика. Теперь же я нахожусь по другую сторону рампы и оцениваю пение молодых начинающих исполнителей, таких же, каким я был тогда, в начале карьеры. Воспоминание о моей тогдашней борьбе за известность и подтолкнуло меня устроить вокальный конкурс.

Я сидел в зале оперного театра Майами в январе 1995-го, и мои чувства были похожи на те, которые я испытывал когда-то на этой сцене. Эти же страхи и надежды сейчас испытывали молодые люди, ждущие за сценой.

Во время этого прослушивания я вел себя так же, как и всегда: что-то советовал, просил петь как-то иначе. Иногда я ничего не говорил, а просто вызывал следующего певца. Меня спрашивали, значит ли такое отсутствие комментария, что мне не нравится певец. Вовсе не обязательно. Просто я не слышу ошибок или считаю излишним что-то исправлять. Так я отобрал много участников для следующего тура, не произнеся ничего, кроме спасибо. Хотя обычно я стараюсь что-то посоветовать или ободрить певцов: хочется, чтобы они не жалели, что пришли на прослушивание.

Еще до моего приезда Джуди проводила предварительные прослушивания, пригласив двух прекрасных оперных певцов из «Метрополитэн-Опера», живущих теперь в районе Майами: великолепного баритона Томаса Стюарта и его жену, замечательное сопрано Эвелин Лир. Они согласились помочь Джуди в отборе конкурсантов и целый день слушали певцов со всей Флориды и из других южных штатов.

Они прекрасно поработали: среди отобранных ими молодых людей было много хороших певцов. Давно, когда мы впервые проводили филадельфийский конкурс, я сказал своему другу Эмерсону Бакли, что хочу провести отборочный тур в Майами. «Зачем? — спросил он. — Здесь нет певцов».

Эмерсона уже нет в живых, но уверен, что он признал бы свою ошибку. Я был приятно удивлен, узнав, что многие из перспективных молодых вокалистов, которых я в тот день слушал, являлись учениками вдовы Эмерсона Мэри Хендерсон, которая раньше пела в «Метрополитэн». Мы с Джейн Немет когда-то обратили внимание на то, что певцы из некоторых городов поют лучше. Чаще всего это означает, что там есть хороший педагог, умеющий выявлять таланты.

Прослушивание в Майами заняло примерно три часа. Каждому я выставлял оценку, и те, кто набрал необходимое число баллов, получили приглашение на полуфинал в Нью-Йорк. Я вызвал всех на сцену, чтобы зачитать имена тех, кто отобран для поездки в Нью-Йорк. Двенадцать молодых мужчин и женщин выстроились вдоль рампы. Я смотрел на них и думал, какие они смелые и прекрасные. Потом я назвал первую фамилию. К победившему подходили его недавние соперники, чтобы поздравить и пожать руку. Следующая фамилия, потом еще одна… Я плохо говорю по-английски и сознательно коверкал имена, чтобы заставить их поволноваться…

После пятой фамилии я сказал: «И все остальные!» Даже не заглядывая в список, я знал, что каждый из этих «остальных» молодых певцов получил довольно высокую оценку, чтобы пройти на следующий тур. Мне хотелось, чтобы они поволновались еще несколько минут. Просто объявить: «Прошли все. До свидания» — было бы слишком неинтересно. Конечно же, я знаю, что такое для молодого певца стоять на сцене в ожидании результата. Но такое мучение — участь певца. И чем больше будет такого рода испытаний, тем лучше для них.

Следующий день, суббота, был последним перед концертом. Я пригласил Билла Райта к себе, чтобы угостить его собственноручно приготовленным обедом. Накануне он прилетел из Нью-Йорка, мы виделись с ним на прослушивании, но не смогли поговорить. Когда он приехал ко мне на виллу, мы немного посидели на террасе, любуясь океаном, освещенным солнцем, потом пошли на кухню, где я готовил ризотто. Билл сказал, что я хорошо выгляжу. Еще бы — я ведь чувствовал себя прекрасно.

Билл рассказывал о приготовлениях к концерту. Он побывал на пляже, чтобы посмотреть, как монтируют сцену и устанавливают оборудование. «Они заново строят на песке стадион „Доджер“», — пошутил он.

Билл рассказал также, что видел несколько маленьких самолетов, летающих вдоль пляжа с лозунгами «Добро пожаловать, Паваротти!» и названием какого-либо отеля или ресторана. (Я видел эти самолеты с моей террасы, и мне было приятно.) Ему стало известно, что весь Южный пляж около концертной площадки будет закрыт для транспорта, что все бары и рестораны на побережье убавят громкость музыки и что самолеты, летящие в аэропорт Майами, будут проходить в стороне от берега или следовать другим курсом. Уже установлены пятьдесят буфетов, и сто полицейских будут находиться поблизости.

Билл рассказал, что повсюду в Майами и Майами-Бич расставлены щиты с афишами концерта, как по телевизору мэр Майами-Бич заявил, что концерт будет самым важным событием в истории города! Не просто культурным событием, а вообще! Эти люди так благосклонны ко мне… Было очень приятно, но я, конечно, волновался.

За столом к нам присоединилась Николетта. Мы рассказывали Биллу о наших гастролях в Перу и Чили. Вскоре приехал Герберт, чтобы отвезти нас на репетицию оркестра в муниципальном конференц-зале. Герберт уже пообедал, но сел с нами за стол, чтобы поговорить.

Неожиданно я почувствовал себя плохо и сказал: «Мне что-то нехорошо».

Билл, Николетта и Герберт посмотрели на меня так, как будто я заявил, что хочу покончить с собой. Точнее, все, кроме Николетты: она так часто выслушивала мои жалобы, что уже не реагировала на них. Поэтому она ждала, что я скажу еще. Я дал понять, что не шучу, и попросил принести полотенце, чтобы набросить на плечи. Потом поднялся из-за стола и пошел на диван. Билл спросил, не хочется ли мне побыть одному и отдохнуть? Я отказался: через несколько минут нам надо было ехать на репетицию.

Билл и Герберт молча сидели напротив меня на диване. Я закрыл глаза и молился, чтобы у меня все прошло. Мне представился самолет, несущий над Майами-Бич лозунг «Выздоравливай, Паваротти!». Кажется, я задремал на несколько минут, потому что словно сквозь сон слышал голос Николетты: она сказала, что пора ехать. Я встал, надел пиджак, шарф и пошел к машине. Мне было все еще нехорошо, и я не мог понять, в чем дело.

Репетиционный зал оказался битком набитым. Там уже были симфонический оркестр штата Флориды и хор Университета Майами. Джуди сказала мне, что в зале собрались родители студентов, прилетевшие со всех концов страны, чтобы услышать, как их дети поют вместе со мной. Когда я вошел, все зааплодировали и приветствовали меня так тепло, что мне стало немного лучше.

Репетиция проходила очень хорошо. Я пел вполголоса, как обычно на репетициях. Тем не менее высокую ноту в конце своей партии из финального дуэта первого действия «Богемы» я запел в полный голос, чтобы убедиться, что все в порядке. Нота прозвучала очень хорошо: с голосом все было нормально. Я желал только одного — чтобы то странное состояние не возвратилось. Как будто меч был занесен над моей головой. Более того — меч был занесен над Майами. Они изменили ради тебя маршруты воздушного транспорта, они усложнили себе жизнь, весь город ждет твоего выступления. А что ты делаешь? Ты заболеваешь.

Когда на репетиции пришла очередь песни «О мое солнце», я уже чувствовал себя хорошо. Мы исполняли второй куплет (здесь у меня пауза, и оркестр несколько тактов играет один), когда я остановил Леоне и предложил:

— Почему бы здесь не вступить хору?

Все были смущены. Кто-то сказал, что они не репетировали эту песню и не знают ее. Я ответил:

— Это известная песня, все ее знают.

— Но они не знают итальянского текста.

— Пусть тогда поют «ля-ля-ля». Это очень выразительное место.

Хор спел, как я просил. Им, по-моему, тоже понравилось, потому что все улыбались. Но, кажется, мое предложение усложнило жизнь дирижера. Он решил записать итальянский текст и ксерокопировать его для всех хористов, чтобы они выучили слова к следующему дню. Зачем? Хор и так звучал очень хорошо и естественно (я не люблю слепо следовать строгим правилам).

Это небольшое изменение в нашей программе помогло мне на время забыть о недомогании. Когда репетиция закончилась, мне опять было плохо. Я прошел в артистическую и попросил позвать Герберта и Джуди. Им я сказал о своем странном состоянии. Я уже стал опасаться чего-то серьезного, потому что у меня болело в груди. Такому грузному человеку, как я, невольно приходится думать о своем сердце. Джуди пошла искать врача.

На репетиции присутствовал ее приятель Стэнли Левин, который знал очень хорошего врача Стюарта Готтлиба, одного из лучших в городе. Стали ему звонить. Была суббота, и доктор Готтлиб играл в гольф. Но они все-таки дозвонились до него. (Слава Богу, что существует сотовая связь.)

Когда доктор согласился приехать ко мне на виллу, я попросил его пока не говорить никому, куда он отправляется. Более того, он должен был оставить дома свой чемоданчик и положить все необходимое в пляжную сумку или портфель. Мне не хотелось, чтобы кто-либо узнал, что я вызвал врача. Так как меня беспокоила боль в области сердца, он собирался приехать с ассистентом и привезти с собой электрокардиограф. Я просил, чтобы ассистент был не в медицинском халате, а в обычной одежде.

Газеты так много писали о завтрашнем концерте, что я представлял, сколько будет шума, если узнают, что я заболел и не смогу петь. Журналистов больше интересуют неприятности, чем те случаи, когда все складывается хорошо, поэтому мне не хотелось привлекать внимание прессы.

Мы возвратились на остров Фишер на мою виллу. Мне пришлось лечь. Доктор приехал не только с ассистентом, но даже со своей женой и с помощником начальника пожарной охраны Майами-Бич. Начался осмотр. Я сказал, что чувствую боль в грудной клетке, где-то в районе желудка.

— У меня то ли инфаркт, то ли несварение желудка. Я чувствую страшную тяжесть.

— У вас часто бывает такое ощущение? — спросил доктор Готтлиб.

— Иногда. По мне же видно, что я люблю поесть. Я сказал доктору, что к тому же у меня жар. У него

не было с собой термометра, и я просил его потрогать мой лоб. Его жена стояла рядом и сказала:

— Я поцелую вас в лоб, как мама. Она меня поцеловала и подтвердила:

— Небольшой жар есть.

Доктор был уверен, что у меня грипп, и хотел дать мне антибиотики. У меня были свои и он дал мне только «Прилосек» (от расстройства желудка). Теперь мне необходимо было уснуть.

Спал я хорошо. Проснувшись на следующее утро, я сразу вспомнил о том, что у меня сегодня важный концерт, потом о том, что заболел накануне. Как я сейчас себя чувствую? Стал прислушиваться к своим ощущениям в груди и желудке — нигде ничего не болело. В это трудно поверить, но я прекрасно себя чувствовал! Я немедленно позвонил доктору Готтлибу, чтобы поблагодарить его. К тому же утро было такое солнечное, на небе ни облачка…

Концерт должен был начаться в четыре часа. Конечно, я отдыхал до самой последней минуты, пока не пришло время ехать на Южный пляж, где уже была установлена сцена. Несколько дней назад я спросил у Джуди, что она будет делать, если пойдет дождь. Она ответила без колебаний: «Убью себя». Метеорологи обещали прохладную для этого сезона погоду, но без дождя. Они сообщили, что дождь возможен на следующий после концерта день. Мне показалось, что это слишком скоро: я бы предпочел, чтобы дождь пошел в следующем месяце.

День выдался прекрасным. Прохладно было только в тени, а на солнце, где сидела публика, было очень жарко — как всегда во Флориде. Мне предстояло находиться на сцене в тени, и я боялся опять заболеть. Это вполне может случиться: выходишь на сцену здоровым, а во время выступления можешь почувствовать себя плохо. И не знаешь, когда это начнется и как скоро пройдет.

Поэтому я решил одеться потеплее. Это значило, что не смогу быть во фраке и белом жилете, хотя Леоне, оркестр и хор будут в концертных костюмах. И сопрано Синтия Лоуренс выйдет в красивом длинном белом платье. Я же надел видавшую виды парку, шерстяной шарф от «Гуччи» и шапку-пирожок. Я понимал, что это неподходящее для выступления одеяние, но не заболеть и допеть всю программу до конца для меня важнее, чем быть одетым соответствующим образом.

Когда я вышел на сцену, передо мною предстало незабываемое зрелище: девять тысяч человек сидели на складных стульях, а позади них и по обе стороны сцены расположились еще сто — сто пятьдесят тысяч. Это людское море простиралось насколько хватало глаз, а рядом раскинулся океан. Солнце освещало эту восхитительную картину, и океан казался необыкновенно синим. В первом ряду сидели Тибор, Герберт, Джуди и Николетта. Мне говорили, что будут губернатор Флориды и нобелевский лауреат Эли Висель. А также Сильвестр Сталлоне и Глория Эстеван.

Зрители радостно приветствовали меня, и я ответил им, как обычно, вскинув руки. Когда публика затихла, я понял, что должен как-то объяснить свой странный наряд. Сцена была обращена на север. Я сделал вид, что мне холодно, поднял воротник, обхватил себя руками и сказал в микрофон: «Холодно». Публика развеселилась и зааплодировала.

При исполнении первой арии голос звучал хорошо. Теперь я знал, что концерт пройдет благополучно. Мне вдруг стало так легко от мысли, что голос звучит, что я здоров, что в тот день пел, кажется, лучше обычного. Думаю, и публика тоже почувствовала это.

Синтия пела, как всегда, восхитительно. Мне понравилась реакция зрителей, когда они слушали эту хорошую певицу, им еще мало известную. Сначала они слушали вежливо, без особого воодушевления. Что ж, это можно понять: они же пришли слушать меня, а не неизвестное им сопрано. Это похоже на ситуацию, когда вы представляете нового знакомого своим друзьям. Он им нравится, потому что они любят вас. Но сначала все сдержанны и ждут, что он им скажет. Так же было и с выступлением Синтии: после второй арии ей бешено аплодировали.

Первое отделение концерта мы закончили сценой из первого действия «Богемы». Я исполнил арию Рудольфа «Холодная ручонка», Синтия спела «Да, зовут меня Мими», потом мы спели финальный дуэт из этого акта. Мое последнее си прозвучало точно и уверенно, кажется, я держал его дольше, чем это возможно. Публика была довольна, Синтия счастлива, думаю, что Тибор, Джуди и Герберт — тоже. Но всех счастливее был я.

После антракта солнце скрылось за прибрежными отелями, и пока шло второе отделение концерта, наступили сумерки. Освещение становилось все красивее, особенно над океаном. Это было такое прекрасное зрелище, что временами мне было трудно сосредоточиться на пении. По мере того как садилось солнце, зажигались огни. Меняющееся освещение добавляло музыке еще больше выразительности. Синтия, Леоне, я и все остальные участники концерта постарались создать свое красивое зрелище, одной из составляющих которого являлась природа.

Во втором отделении мы немного отошли от итальянского репертуара, и я спел «Мое сердце принадлежит тебе» Ф. Легара, а Синтия исполнила «Песню о Вилье» из его «Веселой вдовы» и «Мой мужчина ушел» из «Порги и Бес» Дж. Гершвина. Потом мы «вернулись» в Италию, исполнив две арии из «Манон Леско» Дж. Пуччини. Когда нас вызывали на бис, было совсем темно. С одной стороны виднелись красиво освещенные рестораны и отели, с другой — прожекторы, отражавшиеся в воде. Когда я исполнял на бис «О мое солнце», хор пел (как я и предложил) только «ля-ля-ля». Это звучало здорово, и, наверное, никто не заметил, что они поют без слов. Зная, что певцы не знают итальянского языка, я предпочел, чтобы они произносили «ля-ля-ля», чем коверкали итальянские слова.

Когда я спел на бис последний раз, то поднял руки, чтобы успокоить публику. Я сказал о том, что мне повезло участвовать в этом концерте. Мне хотелось бы поблагодарить весь мир, но мог сказать спасибо только городу Майами-Бич за то, что меня пригласили и устроили этот прекрасный концерт на берегу. Я поблагодарил Джуди Дракер и компанию Тибора Рудаша, которые все это придумали и реализовали такой сложный замысел. Я сказал зрителям спасибо за их теплый прием. На этом концерт закончился.

Когда я сошел со сцены, за ней собралось так много людей, что мне было трудно пробраться в свой трейлер. Сильвестр Сталлоне еще раньше попросил меня уделить ему после концерта несколько минут. Я был рад этому, но предупредил, что ко мне захотят войти многие, чтобы поздравить. Для Сталлоне это была не проблема: его телохранители стояли у дверей и охраняли нас, пока мы разговаривали.

Обед, состоявшийся после концерта, Джуди оформила так же красиво, как Тибор — сцену. Под белым шелковым тентом висели светильники. На каждом столе стояла композиция из цветов, а в центре нее — толстый человечек во фраке и галстуке-бабочке. Это давало жителям Майами представление о том, как я обычно выгляжу на сцене. Было накрыто примерно восемьдесят столиков для платной публики и на возвышении длинный стол для меня, Джуди, Тибора, губернатора Флориды, мэра Майами-Бич и других официальных лиц. Я выступил с короткой речью, потом выступила Джуди, мэр Майами-Бич и устроитель обеда Жозе Исаак Перес.

Но и в этот удачный день что-то опять не заладилось. После концерта Тибор разозлился на меня за то, что я со сцены не поблагодарил его лично. Он был так взбешен, что не пришел на обед. Когда на следующее утро Билл разговаривал с Тибором, то услышал от него немало слов о том, какой я неблагодарный человек.

Я очень расстроился, потому что идея концерта с самого начала принадлежала Тибору. И не только идея. Он был единственным, кто имел опыт постановок такого масштаба, что признает и Джуди. Она все хорошо выполняла, когда Тибор говорил ей, что конкретно надо делать. Но только он один знал, как осуществить такую грандиозную постановку под открытым небом. Я уверен, что в следующий раз Джуди сама с этим справится, но на первый раз ей были необходимы указания Тибора.

Он больше других заслуживал благодарности и был прав, что рассердился на меня. Благодарить компанию — это не то же самое, что благодарить руководителя этой компании. Меня извиняло только то, что я не могу говорить без бумажки перед многотысячной аудиторией — всегда боюсь что-нибудь забыть. Поэтому я был рад, что через несколько дней Тибор простил меня: он же знает, как я в действительности к нему отношусь.

Но один человек все-таки выразил Тибору свою признательность. После концерта к нему подошел мэр Майами и сказал: «Простите меня за то, что я сейчас сделаю, но вы так много сделали для нашего города, что я просто должен это сделать». Мэр схватил Тибора за голову и поцеловал его в лоб.

На следующее утро, в понедельник 23 января, мы собрали чемоданы, чтобы лететь в Рио-де-Жанейро. Приехала попрощаться Джуди и подарила мне красивый шарф от «Гуччи». Я уже не вспоминал о своей болезни и был готов к долгому перелету в Южную Америку. Казалось, что мы лишь недавно прилетели в Майами, и вот я уже смотрю с высоты, как город уменьшается и исчезает вдали. Скоро не осталось ничего, кроме океана.

Когда мы уже разместились в Рио в отеле «Ипанема», позвонила Джуди и рассказала, как по телевидению выступал шеф полиции Майами-Бич и сообщил, что во время концерта никто не был задержан, не было хулиганов и пьяных. Полицейский сказал, что на таких больших концертах подобного еще не бывало. Что ж, если на концерт они назначили дежурить 115 полицейских, значит, ждали неприятностей.

Джуди сообщила также, что зрители, сидевшие на песке, растянулись на сотни метров. Вместо традиционных пива и притцельс[2] они принесли вино и сыр (может, потому, что я итальянец?). К тому же зрители сами убрали за собой мусор. У шестнадцати уборщиков, пришедших на следующий день, было не так много работы. Люди молча слушали наше пение не только вблизи, но и далеко от сцены, где почти ничего не было видно. Обо всем этом на следующий день писали газеты.

Джуди сделала из этого обнадеживающий вывод. Она сказала, что публика потому вела себя так хорошо, что классическое искусство имеет «цивилизующий эффект». Вот за что я люблю Джуди — она анализирует и размышляет обо всем, что происходит вокруг. Это событие для нее больше, чем просто концерт. Джуди — философ.

Но что ее еще очень обрадовало, так это то, что в Майами мой приезд считают ее заслугой (и это отчасти правда, хотя идея концерта принадлежит Тибору). В знак признательности власти города объявили 15 февраля Днем Джуди Дракер. Здорово!

Билл тоже позвонил, чтобы сказать, что Майами все еще под впечатлением концерта и целый город только сейчас приходит в себя. Он сказал мне:

— Лучано, они забыли об урагане «Эндрю». Теперь все говорят об урагане «Паваротти».

Я счастлив, что не заболел тогда, благодарю за это Бога (или доктора Готтлиба?).