УБИЙСТВО ЗА ПАЛЬТО
УБИЙСТВО ЗА ПАЛЬТО
Настоящее дело представляет собой несомненный интерес, так как воочию показывает, насколько иные люди низко ценят жизнь человеческую, с какой легкостью они готовы пролить кровь, забывая законы и божеские, и человеческие. Цинизм их преступной воли поистине не имеет ни мер, ни границ. Они убивают с таким же хладнокровием, с каким пьют и распутничают.
9 января 1886 года пристав 1-го участка Александро-Невской части дал знать сыскной полиции о совершенном убийстве сторожа церкви при С.-Петербургской духовной академии отставного рядового Павла Клементьевича Новикова. Откомандированный мной немедленно на место преступления чиновник нашей полиции Шереметьевский обнаружил следующее.
Убийство несчастного церковного сторожа было совершено злодеем в сторожке покойного. Это было убогое, крохотное жилище. Стол, несколько табуретов, в углу — кровать. Около нее в луже крови лежал Павел Новиков. Голова его была разбита, череп проломлен; из черепной трещины виднелись мозги, залитые кровью. На лице застыло выражение испуга, боли, вернее, жестокого физического страдания. На полу неподалеку от трупа Новикова лежало пальто, старое и рваное.
Из опроса служащих в здании Духовной академии установили, что это пальто не принадлежит убитому, у него было другое пальто, которое, очевидно, похищено убийцей.
— Скажите, — спросил следователь, — не слыл ли покойный за человека состоятельного? Убийство, по-видимому, совершено с целью грабежа...
— Нет, — хором отвечали опрашиваемые. — Для всех знавших сторожа Новикова не было тайной, что он ровно ничего не имел, существовал только на то крохотное жалованье, которое получал.
— Не замечали ли, кто особенно часто посещал убитого?
— Да к нему, почитай, никто и никогда не приходил. Он жил совершенным бобылем... Вот разве не прослышал ли злодей, что у Новикова ключ от церкви находится?
— А ключ действительно хранился у убитого?
— Всегда. А в церкви ведь большие сокровища находятся. Может, кто вздумал ключ украсть у бедняги, отпереть им церковь и обокрасть ее.
Было приступлено к розыску ключа. Найти его не представило затруднения: он лежал под ситцевой подушкой убитого. Бросились осматривать церковь — там все оказалось в полнейшем порядке, в полной сохранности, неприкосновенности. Ничего из «огромных богатств» не было тронуто.
Дело представлялось чрезвычайно странным: церковь не ограблена, вещи (в виде сундука, шкафчика) убитого тоже были целы, к ним убийца, по-видимому, даже и не прикасался. Единственное, что исчезло из сторожки церковного сторожа, — это его пальто. Если убийство было совершено с целью ограбления, то почему злодей столь свеликодушничал, что удовольствовался всего одним малоценным пальто? Почему он не захотел даже ознакомиться с содержимым сундука, шкафа? Может, он испугался чего-нибудь или что-то помешало? Это трудно было допустить. Убив свою жертву, по-видимому, без всякой борьбы с ее стороны (за исключением разбитой головы нигде на теле не было обнаружено ни малейших следов насилия), убийца имел полную возможность хладнокровно заняться грабежом.
Убитого Новикова видели поздно вечером, а кровавое происшествие обнаружено рано утром. Отсюда очевидно, что убийство было совершено глухой ночью, то есть в то время, когда все спали. Сторожка находится в стороне от жилых помещений. Поэтому кричи не кричи — никто не услышит. А Новиков навряд ли кричал, звал на помощь: удары, которые ему были нанесены по голове, направлялись, очевидно, верной рукой и со страшной силой. От любого одного такого удара убитый должен был потерять сознание сразу.
— Скажите, — обратился следователь к смотрителю зданий, — все ли ваши служащие налицо?
— Все.
— И что же, эти служащие — все старые, давнишние, или, быть может, среди них находятся недавно поступившие?..
— Один есть действительно вновь поступивший два дня тому назад на место уволенного от службы при водокачке Андрея Богданова.
— А за что был уволен Богданов?
— За пьянство, грубость, вообще за отвратительное поведение.
Далее следовало выяснить, не являлся ли этот Андрей Богданов в здание Духовной академии в эти дни после своего увольнения. Стали допрашивать некоторых низших служащих. Из их путаных и разноречивых показаний можно было тем не менее установить, что Богданова видели не далее как накануне убийства Новикова. Одни говорили, что он пробыл тут недолго, другие — что он даже в ночь происшествия играл в карты с пекарями в помещении пекарни.
Несмелость показаний служащих можно было легко объяснить их весьма понятным страхом сознаться «перед начальством» в том, что они водят знакомство и дружбу с прогнанным за пьянство и скандалы Богдановым.
Следственная власть сразу заподозрила Богданова в совершении убийства несчастного сторожа и энергично принялась за розыски. Из опросов лиц, знавших Богданова, мы получили сведения, что у него есть женатый брат Михаил, проживающий на набережной реки Невы в доме № 57.
Я немедленно отдал приказ полицейскому надзирателю Чебыкину отправиться к Михаилу Богданову, предъявить ему найденное на месте убийства пальто и подробно расспросить его о брате, Андрее Богданове. Результат этого посещения уничтожил последние сомнения следственной власти в личности убийцы.
— Не знаете ли вы, — обратился полицейский чиновник к Михаилу Богданову и жене его Татьяне в присутствии сторонних лиц и дворников, — кому принадлежит это пальто?
Те, перепуганные внезапным появлением полиции, допросом, стали рассматривать пальто.
— Знаю, — ответил Михаил Богданов. — Это пальто моего брата Андрея.
— Да, да, — добавила и Богданова, — его пальто. Сначала оно наше было, мужа моего, а в сентябре прошлого года мы подарили его Андрею. Вот и исправления мои: под мышками в рукав я подшила серый коленкор... Видите, вот он... И карманы серым коленкором подшила, и нижние части рукавов подрезала. Наше, наше пальто.
— Скажите, а не знаете ли вы, где теперь находится Андрей Богданов?
— Не знаем... Этого вот не знаем, — ответили они оба. — Прежде жил он на водокачке, в Духовной академии... Он у нас редко бывал. Не любим мы, когда он приходит, потому что пьяный почти всегда, озорной.
Установив негласный надзор за квартирой Михаила Богданова в надежде, не явится ли туда преступник, я предписал двум нашим агентам приступить к самому тщательному розыску его по всему Петербургу. Разумеется, агенты знали, в какого рода местах следует выслеживать двуногих хищников подобной категории, это трактиры и приюты разврата — тайные и явные. Добрая половина преступников, убийц и воров, из крестьян и мещан конечно, по-преимуществу была разыскана и арестована сыскной полицией именно в этих отвратительных притонах. Но ведь их в столице немалое число, особенно «тайных». Случалось, проходили недели, месяцы, прежде чем удавалось захватить какого-нибудь убийцу.
Целый ряд уголовно-криминальных происшествий последних лет показал нам, что очень часто содержатели грязных притонов-трактиров умышленно укрывали своих преступников клиентов, за счет награбленного имущества которых они жирели и богатели. Между ними была своеобразная сделка. Вор или убийца обязывались сбывать содержателю притона если не все, то часть краденого по ценам, разумеется, грошовым. За это «поильцы, кормильцы и увеселители», со своей стороны, обязывались охранять их всячески от бдительного ока сыскной полиции. Они, чуя полицейское выслеживание в своем «заведении» кого-либо из своих тайных посетителей, предупреждали тех особым «телеграфом» о грозящей им опасности попасться в руки агентов. Частенько благодаря этому преступник ускользал на горе и вящую[12] досаду служителей правосудия. Уличить таких содержателей трактиров и притонов в прямом соучастии с злодеями и мазуриками было не так-то легко, благодаря чему пойманные преступники на допросах почти никогда не выдавали этих негодяев.
На этот раз, однако, в поисках Андрея Богданова агентам повезло. Обследовав несколько трактиров и домов терпимости, они зашли в трактир «Коммерческий» на Гончарной улице.
Их внимание привлек полупьяный, с отталкивающим, неприятным лицом субъект, сидевший за бутылкой водки. Одному из агентов бросилось в глаза то, что рукава пальто этого субъекта непомерно коротки. Пальто было узко и в груди, вообще сразу было заметно, что оно с чужого плеча.
— Обратите внимание на этого человека, — сказал один агент своему товарищу. — Что вы скажете о пальто этого субъекта?
— Вы, думаете, оно с убитого Новикова? — ответил тот, сразу понявший мелькнувшую мысль и догадку сослуживца. — Вы ошибаетесь: служители Духовной академии показали на допросе, что у Новикова пальто было очень хорошее, относительно, конечно, а это, взгляните, рвань какая-то.
— Ну, уж такого ответа я от вас не ожидал! — тихо промолвил первый агент. — Неужели вам не известна привычка воров и убийц обменивать украденное носильное платье на плохонькое и дополучать разницу, которую они на своем мошенническом жаргоне окрестили «поминанием»?
— Ваша правда, — сконфуженно пробормотал недогадливый агент. — Что же нам делать? Арестовать его?
— Погодите... прежде чем мы это сделаем, не мешает убедиться в справедливости мелькнувшего у меня подозрения. Кто знает? Может быть, это просто, галлюцинация нашего профессионального чутья. Мало ли по Петербургу шляется субъектов в пальто с чужого плеча. Вы сидите за столом, а я подойду к нему и немножко его попытаю.
Агент поднялся и нетвердой походкой пьяного человека направился к столику, за которым пил водку подозрительный субъект.
Это был агент Шереметьевский, один из наиболее ловких и даровитых чиновников сыскной полиции.
В тех случаях, когда необходимы были «трансформации», он был положительно незаменим. С ловкостью и талантом заправского актера он мог играть какую угодно роль. Я помню даже такой эпизод, когда он с неподражаемым мастерством превратился в гулящую пьяную бабенку.
Подойдя к столику, Шереметьевский остановился, шатаясь, перед пьяным субъектом:
— П-позволите присесть?
— Зачем? — прохрипел тот.
— Компанию разделить. Кучу я сегодня! Деньги получил, ну и того... кучу. А лицо ваше мне симпатично... ах, симпатично, друг мой любезный!
— Пожалуй... Садись... — также заплетаясь языком, буркнул тот.
— Человек, пожалуйте нам пару пива. Желаем мы оное распить с другом — приятелем Федором.
— Какой я тебе Федор? — захрипел подозрительный субъект.
— Федор... И непременно Федор! — выкликивал Шереметьевский.
— Ан нет!
— Ан да!
— Ан Андрей, понял? Андрей, а не Федор!
— Андрей? Да неужто? Ах, шутить изволите, обознался я! — воскликнул Шереметьевский и, незаметно для пьяного, подмигнул другому агенту.
Тот понял смысл взгляда Шереметьевского, встал и направился к двери.
— Ну, братец, Андрей Михайлов, давай теперь пиво пить... — продолжал Шереметьевский.
— Опять-таки врешь ты: не Андрей Михайлов, аАндрей Богданов.
— Богданов? Скажи пожалуйста, опять не туда попал. Извини, мил друг. — И он принялся вести незначащий пьяный разговор, то и дело поглядывая на дверь, за которой давно уже скрылся агент.
Прошло несколько минут. Шереметьевский снова взглянул на дверь: там, рядом с агентом, стоял городовой. Шереметьевский незаметно махнул рукой. Дверь быстро отворилась, и, прежде чем кто-либо из присутствовавших в трактире успел понять, в чем дело, в помещение трактира быстро влетел агент, за ним городовой, и оба они бросились к столику, за которым сидели Богданов и Шереметьевский.
— Бери его! — приказал Шереметьевский городовому, указывая на Богданова.
— Как?! Что?! — вскочил тот, успев схватить в руки пивную бутылку.
— Ну, любезный, теперь начнется расплата за твое убийство сторожа Новикова.
Богданов задрожал. Бутылка со звоном упала на пол.
Через двадцать минут он был доставлен в управление сыскной полиции.
— Сознаешься ты в убийстве сторожа Павла Новикова? — спросил я его.
— Сознаюсь... Мой грех, — тихо проронил Богданов.
— Как же ты убил?
И началась короткая исповедь убийцы, исповедь, в которой бессмысленность убийства вставала вовсю.
— 7-го января, должно часу в седьмом вечера, получил я от вахтера Андрея Фомича расчет 2 рубля 21 копейку за декабрь, потому что я был уволен. Пошел я за водкой, купил несколько сороковок и вернулся опять в академию. Распили мы сначала две сороковки в пирожной при академии с пирожниками. Оттуда пошел я в пекарню академии, где тоже пил водку, угощая пекарей; потом стали мы в карты играть и играли до трех часов ночи. Кончив игру, стали все спать укладываться. Пошел я на водокачку, чтобы переночевать, а водокачка, гляжу, заперта. Стучать не посмел, потому что уволенный я. Отправился я тогда к сторожу Новикову, попросил у него позволения переночевать в его сторожке. Он позволил. Разостлал на полу свое пальто, лег. А спать что-то не могу. Пробило пять часов утра. Пришел истопник, затопил печь и ушел. И как только он ушел, тут вот и взбреломне на ум убить Новикова и воспользоваться его пальто.
Встал я, взял стоявшее у печки полено, подошел к спящему Новикову и что есть сил ударил его по лбу. Потом нанес еще три удара. Захрипел он, потом свалился на пол. Снял тогда с него пальто, которым он был накрыт, и ушел. Походил по городу, затем пришел на Апраксин рынок, в одной из лавок променял это пальто на то, которое теперь на мне, получив в придачу 3 рубля 50 копеек.
И все. Не правда ли, как просто, коротко и... ужасно страшно? Человек, брат по Христу, убил брата из-за пальто, которое даже не нужно было ему. Пролил драгоценную человеческую кровь за 3 рубля 50 копеек.
Какая бездна мрака и ужаса... Чем-то языческим веет от «простоты» этого убийства...