Глава десятая ВАРШАВСКАЯ ТРАГЕДИЯ
Глава десятая
ВАРШАВСКАЯ ТРАГЕДИЯ
18 июля войска 1-го Белорусского фронта, форсировав Западный Буг, вступили на территорию Польши в тех границах, которые признавал Советский Союз. 1 августа в освобожденном Люблине разместилось просоветское правительство — Польский комитет национального освобождения (ПКНО), созданный 22 июля в Хелме. Ему формально подчинялись 1-я армия Войска польского, действовавшая в составе 1-го Белорусского фронта, и партизанские отряды прокоммунистической Армии людовой, действовавшие на оккупированной немцами территории Польши.
Вместе с тем на территории Польши в границах на 1 сентября 1939 года действовали многочисленные отряды Армии крайовой (АК), подчинявшиеся польскому правительству в изгнании, находившемуся в Лондоне. Бойцы и командиры АК считали Вильно и Львов польскими городами и надеялись, что при установлении послевоенных границ они останутся в составе Польши. Советское правительство неизменно относилось к польскому правительству в Лондоне и АК враждебно, хотя и вынуждено было сотрудничать с ними в 1941–1943 годах под давлением западных союзников. В апреле 1943 года, после того как лондонские поляки поддержали участие польского Красного Креста в расследовании катынского расстрела, Москва разорвала дипломатические отношения с польским правительством в изгнании. Красная армия получила приказ разоружать отряды Армии крайовой, а офицерский состав арестовывать. В случае сопротивления партизан АК разрешалось уничтожать.
19 июля 1944 года командующий Армией крайовой генерал Тадеуш Комаровский (псевдоним — Бур) доносил в Лондон о событиях в районе Вильно:
«На Виленщине. Ночью 7 июля АК силой около двух дивизий ударила самостоятельно на Вильно. Отряды АК округа Новогрудек в районе Лиды были направлены для боя за Вильно. В 16.00 7 июля регулярные подразделения Советской армии силой около дивизии вступили в сражение за Вильно. Комендант округа Вильно установил незамедлительно связь с советским командующим фронтом. Быстрый переход советских войск через Виленское и Новогрудское воеводства стал возможным благодаря длительным, ранее проведенным действиям АК, которые очистили территорию и дезорганизовали немецкие тылы. Борьба за Вильно длилась в острой форме до 10 июля, когда отряды АК извне вторглись в Вильно. Борьба за отдельные пункты сопротивления в городе длилась до 13 июля. В сражениях за Вильно выделялась группа из четырех батальонов под командованием майора Венгельного, 11/85 пп под командованием капитана Яна, который захватил наиболее оборонявшийся бункер внутри города, безуспешно атакованный советскими войсками — батальон под командованием капитана Щербца.
Сражающиеся отряды АК всюду получили признание советских строевых командиров. После окончания сражения отряды АК сосредоточились силой около двух дивизий в районе Вильно и Пущи Рудницкой. 12 июля советские власти назначили коменданту округа Вильно офицера связи. 15 июля комендант округа Вильно, как командир отрядов АК, был приглашен к командующему 3-м Белорусским фронтом генералу Черняховскому, который принял без условий предложение коменданта округа о выделении в направлении главного удара 1-й пехотной дивизии и 1-й кавалерийской бригады. Эти части после реорганизации и вооружения через короткий промежуток времени должны были отбыть на фронт, как части польского войска, подчиняющиеся польскому правительству и Верховному главнокомандованию. 17 июля советские власти коварно арестовали штабы округов Вильно и Новогрудек».
23 июля немцы под угрозой окружения оставили Львов. В этот же день центр и западную часть города заняли до трех тысяч бойцов 6-й дивизии Армии крайовой, которые вступили в бой с немецкими арьергардами. 31 июля 1944 года генерал Бур-Комаровский сообщал в Лондон: «В боях за Львов принимали участие наши отряды численностью около трех тысяч человек. Отношение советских частей во время боев было нормальным. После расконспирации командующего округом перед представителем командующего фронтом тот заявил: „Львовская область принадлежит Советскому государству. Вам надлежит в течение двух часов сложить оружие и распустить отряды. Советы проведут мобилизацию. Поляки будут иметь выбор между Берлингом и советскими войсками. Офицеры АК, не подлежащие мобилизации, могут сохранить оружие и приходить к Берлингу“. Командующий округом отдал приказ распустить отряды».
Армия Крайова в Вильнюсе, во Львове, а позднее и в Варшаве проводила операцию «Буря», в ходе которой предполагалось занимать польские города при приближении к ним Красной армии, выбив оттуда немецкие гарнизоны, и постараться восстановить власть польского правительства в изгнании. При этом в конфликты с Красной армией разрешалось вступать только в порядке самообороны — в случае нападения советских войск на отряды АК. 31 июля Бур-Комаровский в очередном донесении в Лондон сообщал, что «отдал приказ для Львова, чтобы при принудительном призыве Советами поляки использовали возможность вступления в армию Берлинга… Аналогичные приказы переданы в другие округа на восток от т. наз. линии Керзона».
А в докладе от 22 июля командующий Армией крайовой изложил программу взаимоотношений с Красной армией и советскими органами власти, а также с просоветскими польскими органами:
«В Польшу вступают Советы, одной из целей которых является ликвидация независимости Польши или, по меньшей мере, политического подчинения ее Советам после того, как у Польши отрежут восточные области. Без четкого представления такого положения нельзя добиться мобилизации всех польских сил в политической кампании, которую мы должны вести против России и выиграть ее. В этой кампании рассчитывать на помощь англосаксов мы можем только в том случае, если продемонстрируем решительную волю ее выиграть и умело бросим на чашу весов все средства. Способы действия Советов будут разнообразными и очень гибкими, они могут выражаться как в грубой форме оккупации и террора, так и во внешне доброжелательном воздержании от вмешательства во внутренние польские дела при одновременном возбуждении части общества и распространении анархии сверху, чтобы потом вмешаться от имени части польского народа или для наведения порядка.
Нашим решением должно быть:
1. Не прекращать ни на минуту борьбы с немцами.
2. Духовно мобилизовать на борьбу против России все общество в стране, не исключая те элементы, которые могли бы попасть под советское влияние и способствовать разложению единого польского фронта.
3. Преодолеть провокационную деятельность профашистской организации ОНР (Народно-радикальный союз. — Б. С.), которая своими безответственными выступлениями может нарушить единство польского фронта, что можно представить как диверсию, такую желанную для Советов.
4. Оттянуть от Советов как можно больше польских элементов, которые уже находятся в их распоряжении и используются как польская карта в международной игре.
5. В случае попытки захвата Польши начать открытую борьбу против Советов».
Эта программа при ближайшем рассмотрении выглядит утопией. Раз Сталин решил ликвидировать Армию крайову (а доказательств этому к концу июля уже было множество), то противостоять Красной армии она, безусловно, не могла. Англия и США признавали польское правительство в Лондоне, но не собирались вступать из-за него в серьезный конфликт со Сталиным. И, разумеется, никакой открытой агитации против просоветских польских структур советские войска и спецслужбы на занятой Красной армией польской территории не допустили бы.
Советские войска смогли захватить плацдармы за Вислой в Магнушеве (1-й Белорусский фронт) и Барануве (1-й Украинский фронт). Но их продвижение в Польше замедлилось из-за возросшего сопротивления противника. Немецкие танковые дивизии стали наносить контрудары по плацдармам. Рокоссовский вспоминал: «2-я танковая и 8-я гвардейская армии 24 июля освободили Люблин. 25 июля танкисты вышли к Висле в районе Демблина. Здесь генерал А. И. Радзиевский, сменивший раненого С. И. Богданова, передал свой участок 1-й польской армии, которая наступала за танковой армией, а танкисты получили новую задачу — наступать вдоль правого берега Вислы на север, с ходу захватить предместье Варшавы — Прагу и удерживать ее до подхода 47-й армии. 1-я польская армия должна была форсировать Вислу на демблинском направлении и захватить плацдарм на ее западном берегу.
К 28 июля основные силы фронта на рубеже Брест — Седлец — Отвоцк, встретив упорное сопротивление вражеских войск, вынуждены были развернуться фронтом на север. По всему чувствовалось, что на этом участке немецкое командование собрало крупные силы с намерением нанести контрудар в южном направлении восточнее Вислы и не допустить форсирования реки нашими армиями.
Поскольку противник держал свою основную группировку восточнее Варшавы, у войск левого крыла фронта была возможность быстро продвинуться к Висле. 27 июля к ней вышла 69-я армия генерала Колпакчи. Ее войска с ходу форсировали реку близ Пулавы и к 29-му овладели плацдармом на западном берегу. 1-я польская армия 31 июля пыталась совершить бросок через Вислу, но неудачно. Однако к этому времени мы могли использовать для борьбы за западный берег реки всю 8-ю гвардейскую армию. С утра 1 августа она начала форсирование в районе Магнушев, устье реки Пилица.
В течение дня войска генерала Чуйкова овладели плацдармом на западном берегу Вислы шириной 15 километров и глубиной до 10 километров. К 4 августа армия сумела навести через реку мосты грузоподъемностью 16 тонн и один 60-тонный. Василий Иванович Чуйков переправил на плацдарм танки и всю артиллерию. Инженерные войска фронта приступили к наведению деревянного моста на сваях.
Данные агентурной, воздушной и радиоразведки подтверждали спешную переброску вражеских войск к магнушевскому плацдарму. Надо было помочь гвардейцам Чуйкова. Обращаемся к нашим боевым друзьям полякам. Передав рубеж по берегу Вислы кавалерийскому корпусу, Зигмунд Берлинг форсированным маршем ведет свои войска на плацдарм. Они занимают оборону на правом фланге 8-й гвардейской армии. Сюда же успеваем переправить танковый корпус 2-й танковой армии.
Все это было сделано вовремя. Противник обрушил на плацдарм удар колоссальной силы. Но наша оборона здесь оказалась непоколебимой. Многодневные бешеные атаки ничего не дали гитлеровцам, кроме огромных потерь».
Продвижению советских войск по польской территории мешали не только немецкое сопротивление, но и растущие трудности с транспортом. 19 июля 1944 года Жуков как заместитель Верховного главнокомандующего издал директиву командующим 1-го и 2-го Белорусскими фронтами о наведении порядка с транспортом в войсках и в тылу. Она гласила:
«Почти во всех наступающих дивизиях, корпусах и армиях в пути к фронту отстало много средств усиления, артиллерии, боеприпасов и тыловых учреждений. Растяжка тылов достигла 400–500 км. Командующие армий и фронтов до сих пор не приняли нужных мер к быстрому подтягиванию всего отставшего, ссылаясь то на отсутствие горючего, то на отсутствие транспортных средств, в то время как дивизии, корпуса и армии неорганизованно и бесхозяйственно расходуют автобензин и автотранспорт. Посмотреть, чего только не таскают по дорогам войска: тянут массу трофейных, неисправных машин, пережигая на это массу бензина, перевозят на машинах мебель, до мягких кресел, диванов и городских кроватей включительно, перевозят всякий ненужный для боя хлам, тратя на все это лишнее и ненужное массу горючего и автотранспорта. Все это происходит в то время, когда в войсках ощущается недостаток в боеприпасах, отстала артиллерия и средства усиления на мехтяге, а также нужные тыловые объекты.
Я требую:
1. Немедленно очистить транспорт от всего барахла и хлама, не нужного войскам для боя и полевой жизни, передав все это местным властям.
2. Резко сократить транспорт, прикомандированный для переброски штабов, столовых, личных квартир и домашних вещей. Высвободившийся автотранспорт передать в автобаты для подвоза боеприпасов и горючего.
3. Категорически запретить буксировать неисправные трофейные машины, сдав их на сборные ремонтные пункты.
4. Принять решительные меры к немедленному подтягиванию всей отставшей артиллерии, средств усиления и нужных для боя тыловых учреждений.
5. Для контроля за исполнением настоящего выделить нужное количество энергичных людей.
6. Исполнение донести 20.7.44 г.».
На этой директиве сохранилась резолюция Рокоссовского:
«Начальнику штаба.
Дать директиву войскам, обязав самым жестким образом, под личную ответственность Военных советов армий, полностью провести в жизнь в кратчайший срок указания заместителя Верховного Главнокомандующего. Начальнику тыла: выделить соответствующих людей для контроля за точным выполнением.
Рокоссовский 19.7.1944 г.».
В жуковской директиве уже содержался намек на охватившую войска, прежде всего в лице старших офицеров и генералов, «трофейную лихорадку». Она касалась пока что дорогих машин и мебели. В полной же мере она проявилась с началом 1945 года, когда советские войска вступили на территорию Германии.
21 июля была сломлена немецкая оборона на Буге. 22 июля войска Рокоссовского освободили Хелм, а 23 июля — Люблин. В Варшаве началась паника среди немецких тыловых учреждений. Многие немецкие чиновники эвакуировались на запад. Панику усилило неудавшееся покушение на Гитлера. Советское командование полагало, что овладеть Варшавой удастся сравнительно легко, поскольку немцы как будто не собирались особенно упорно оборонять польскую столицу.
27 июля 1944 года Ставка Верховного главнокомандования издала директиву командующему войсками 1-го Белорусского фронта о наступлении на Варшавском направлении и овладении плацдармами на западном берегу реки Нарев:
«Ставка Верховного Главнокомандования ПРИКАЗЫВАЕТ:
1. После овладения районом Брест и Седлец правым крылом фронта развивать наступление в общем направлении на Варшаву с задачей не позже 5–8 августа овладеть Прагой и захватить плацдарм на западном берегу р. Нарев в районе Пултуск, Сероцк. Левым крылом фронта захватить плацдарм на западном берегу р. Висла в районе Демблин, Зволень, Солец. Захваченные плацдармы использовать для удара в северо-западном направлении с тем, чтобы свернуть оборону противника по р. Нарев и р. Висла и тем самым облегчить форсирование р. Нарев левому крылу 2-го Белорусского фронта и р. Висла — центральным армиям своего фронта. В дальнейшем иметь в виду наступать в общем направлении на Торн и Лодзь».
28 июля передовые части Рокоссовского заняли два плацдарма на западном берегу Вислы. 29 июля радиостанция «Костюшко» из Люблина передала воззвание с призывом начать восстание в Варшаве. В тот же день в немецком коммюнике сообщалось, что русские начали генеральное наступление на Варшаву с юго-запада. И тогда же появилась директива Ставки, возлагавшая на Г. К. Жукова «не только координирование, но и руководство операциями, проводимыми войсками 1-го Украинского фронта, 1-го Белорусского фронта и 2-го Белорусского фронта».
30 июля, в воскресенье, произошло большое танковое сражение под Варшавой. Советский 3-й танковый корпус занял Воломин и Радзымин, угрожая стыку немецких 9-й и 2-й армий. Два советских танка ворвались в район Таргувек, но были подбиты, и их экипажи укрылись у местных жителей. 16-й танковый корпус 2-й танковой армии занял варшавский пригород Вянзовню и вышел на Люблинское шоссе. 8-й гвардейский танковый корпус перерезал шоссе около ведущей к Варшаве железной дороги. До варшавских пригородов Анино и Вавра советским танкам оставалось пять километров. Но тут немцы нанесли контрудар 73-й пехотной дивизией и танковой дивизией «Герман Геринг». Командующий 9-й армией генерал танковых войск Николаус фон Форман бросил в бой 4-й танковый корпус СС, которому удалось отбить Седлец. 31 июля генерал-фельдмаршал Модель запретил всякий отход на Варшавском направлении.
Командование 2-й танковой армии запросило у Рокоссовского подкреплений, полагая, что больше у немцев резервов нет, а дорога на Варшаву практически открыта. Рокоссовский подкреплений не дал и предпочел вывести потрепанную танковую армию из боя. На Прагу была перенацелена 47-я армия, наступавшая от Седлеца.
Вплоть до 6 августа танкисты 2-й танковой армии отражали немецкий контрудар. Им удалось взять Окунев и Минск-Мазовецкий, но наступление окончательно выдохлось. К 31 июля советская 2-я танковая армия, насчитывавшая к началу Люблинско-Варшавской операции 810 танков и САУ, безвозвратно потеряла 130 машин, 582 человека убитыми и 1581 ранеными. 23 июля в Люблине был тяжело ранен ее командующий генерал-лейтенант С. И. Богданов. Он ехал на бронетранспортере за своими танками по северной окраине города, и пуля немецкого снайпера раздробила ему плечевую кость. В командование вступил начальник штаба армии генерал А. И. Радзиевский.
Строго говоря, потери были большие, но не катастрофические, и армия пока еще сохраняла боеспособность. Всего до конца сражения за Варшаву 2-я танковая армия безвозвратно потеряла 989 танков и САУ, полностью истощив свои силы.
31 июля войска правого фланга 1-го Белорусского фронта завязали бои на ближних подступах к Праге, а войска левого фланга форсировали Вислу южнее Варшавы и захватили плацдармы в районах городов Магнушева и Пулавы. Тем временем еще более важные события, непосредственно касавшиеся судьбы Польши, происходили на политическом фронте. В тот же день Молотов принял премьера польского правительства в изгнании и лидера Крестьянской партии Станислава Миколайчика. Они беседовали полчаса. Судя по стенограмме беседы, Миколайчик заявил, что «польское правительство осуществляет сейчас накопление сил для содействия в решающий момент советским войскам в их борьбе с немцами. План действий поляков разработан польским правительством вместе с генералом Табором, прибывшим недавно из Польши, и предложен английскому правительству с просьбой передать его советскому правительству. Еще в октябре прошлого года все вооруженные силы Польши получили приказ о том, чтобы они вели борьбу совместно с советскими вооруженными силами». Польский премьер тщетно пытался убедить Молотова, что в польском правительстве нет партий, враждебно настроенных к Советскому Союзу. Он стремился обсуждать проблемы Польши с советским правительством, но Молотов настаивал, что эти вопросы лондонские поляки должны обсуждать с Польским комитетом национального освобождения.
Миколайчик сообщил Молотову, что «польское правительство обдумывало план генерального восстания в Варшаве и хотело бы просить советское правительство о бомбардировке аэродромов около Варшавы».
На это Молотов самоуверенно заметил, что Красной армии «до Варшавы осталось всего лишь около десяти километров».
На этих переговорах Миколайчик дал ясно понять Молотову, что считает ПКНО советской марионеткой и предпочитает обсуждать принципиальные вопросы о политическом будущем Польши с ее хозяином — советским правительством. Молотов же настаивал, что вопросы, связанные с Польшей, Миколайчик должен обсуждать с ПКНО, то есть фактически признать эту просоветскую структуру и подчиниться ей. Советский нарком не выразил никакой заинтересованности в восстании в Варшаве, руководимом АК. Миколайчик не сказал ему, что генерал Бур-Комаровский уже с 25 июля привел все силы своей армии в Варшаве в состояние готовности к восстанию. Молотов явно надеялся, что Красная армия сможет занять Варшаву и без помощи повстанцев и вообще до того, как начнется восстание.
31 июля Рокоссовский донес в Генштаб о трудностях со снабжением горючим: «Постоянный отрыв войск от баз снабжения из-за отставания восстановления железных дорог создает трудности в снабжении горючим. Для смягчения этого и получения возможности подавать горючее через Вислу, прошу распоряжения на срочное сформирование батальона по перекачке горючего, дав этому батальону имеющийся в распоряжении УСГ КА импортный бензотрубопровод с перекачивающими средствами и оборудованием. Батальон необходимо срочно подать по железной дороге на Люблин».
Действительно, узким местом оставалось снабжение горючим. Начальник тыла 1-го Белорусского фронта Н. А. Антипенко вспоминал: «В ходе Белорусской операции снабжение горючим было порой настолько плохим, что его приходилось выдавать армиям микродозами — по 30–40 тонн при потребности в 300–400 тонн. Не число автомашин, а количество горючего было причиной перебоев в подаче войскам боеприпасов и другого боевого имущества… Наш фронт израсходовал более 100 тысяч тонн горючего, или около 170 поездов. Он мог бы по своей оснащенности техникой израсходовать гораздо больше, и наступательная операция от этого только бы выиграла».
Нехватка горючего сковывала действия советских танковых соединений и авиации, не позволяя Красной армии в полной мере использовать свое подавляющее преимущество в людях и технике. Это преимущество несколько уменьшилось со времени сражений в Белоруссии из-за больших советских потерь, но все равно оставалось значительным.
В ночь на 1 августа при форсировании Вислы потерпела неудачу 1-я армия Войска польского. На правый берег удалось переправиться примерно четырем батальонам, но удержать плацдарм они не смогли. Причины неудачи были как в недостатке переправочных средств, так и в необстрелянности и неопытности только что мобилизованных молодых польских солдат.
В Варшаве оставалась сестра Рокоссовского Хелена, которая не знала, что ее родной брат командует советскими войсками, приближающимися к городу. Она вспоминала: «Уже перед самым Варшавским восстанием кто-то показал мне листовку, в которой говорилось, что Рокоссовский ведет свои войска на Запад. Я не отдавала себе отчета в том, насколько наша фамилия ненавистна немцам. Убедилась же в этом во время восстания. Во двор дома по ул. Сенаторской, 31, где мы работали, ворвались немцы. В этот момент одна из моих соседок позвала меня по фамилии. Это услышал немецкий офицер. Он подбежал ко мне и, выкрикивая — вместе с проклятиями — „Рокоссовска“, „Рокоссовска“, — рукоятью пистолета ударил меня по голове. Я упала. От неминуемой смерти спасла меня оказавшаяся рядом санитарка, которая вытащила из моей сумочки „ауссвайс“ на вымышленную фамилию и, пользуясь знанием немецкого языка, показала его фашисту и объяснила, что ему просто послышалось. Реакция этого гитлеровца на фамилию „Рокоссовский“ сильно удивила меня. В голове не умещалось, что наш Костик, которого я помнила молодым худеньким солдатиком, любимый брат, любимец семьи, доброжелательный и такой родной, мог стать таким известным и грозным человеком».
1 августа в 17.00 началось Варшавское восстание. В Москве в этот день распространились слухи о том, что 9 или 10 августа войска Рокоссовского возьмут Варшаву. Польская столица в самом деле была основной целью наступления 1-го Белорусского фронта, ибо она лежала на кратчайшем пути к центру Германии. Назначенный начальником Генштаба сухопутных войск после подавления заговора 20 июля генерал-полковник Хайнц Гудериан полагал, что советские войска постараются занять Варшаву еще в первую неделю августа. Немецкий гарнизон города составлял всего 15 тысяч человек, включая чиновников. На моральном состоянии немцев болезненно отразилась катастрофа группы армий «Центр» в Белоруссии. В городе находилось около 40 тысяч бойцов Армии крайовой и около двух тысяч бойцов просоветской Армии людовой. Соотношение их численности примерно отражало степень влияния коммунистических и некоммунистических сил в Польше.
1 августа командующий 2-й танковой армией гвардии генерал-майор А. И. Радзиевский приказал перейти к обороне на рубеже Кобылка — Оссув — Сулеювек — Милосна Стар — Збытки:
«1. Противник частями 73-й пд, тд „Герман Геринг“, тд СС „Мертвая голова“, 5-й мд СС „Викинг“ (на самом деле „Викинг“ давно уже был танковой, а не моторизованной дивизией. — Б. С.), 19-й тд, 6-го Варшавского охранного полка, опираясь на Варшавский укрепленный район, оказывал упорное сопротивление 2-й ТА на рубеже: Яблонка, Легионово, Чарна Струга, Марки, Окунев, Цехувка, Збытки.
2. 2-я ТА переходит к обороне. Передний край обороны на рубеже: Кобылка, Оссув, Сулеювек, Милосна Стар, Збытки; иметь прикрытие с востока и частично с северо-востока против отходящих частей Брестской группировки противника. Готовность обороны 12.00 1.8.44».
Этот приказ еще не имел никакой политической подоплеки, поскольку на советской стороне о восстании в Варшаве еще не было известно.
Только в ночь на 2 августа британская военная миссия в Москве сообщила советскому Генштабу о восстании и о том, что повстанцы просят от русских «немедленной атаки извне», а также просят у западных союзников поставок вооружения и боеприпасов из Италии.
3 августа представитель Генштаба при штабе 8-й гвардейской армии подполковник Драбкин доложил Жукову о причинах неудачи в боях за расширение плацдарма:
«Войска 8-й гв. армии в течение 2 августа 1944 г. вели безуспешный бой на западном берегу Вислы и продолжали переправлять пехоту, артиллерию, боеприпасы и конский состав.
Причиной неуспешного наступательного боя за расширение плацдарма на западном берегу р. Висла считаю:
а) Нерешительные действия пехоты без соответствующего количества средств усиления, а именно: отсутствие танков и недостаточное количество артиллерии на западном берегу р. Висла, а особенно в первой половине дня.
б) Усилилось сопротивление пр-ка, так как последний намечал, по показанию пленных, сбросить наши части с занимаемого плацдарма, используя для этого свою авиацию. В течение 2.8.1944 авиацией противника было выведено из строя большое количество переправочных средств, что тормозило переправу войск и техники в течение 2.8.1944 г.
Отсутствие наведенного понтонного моста и недостаточное количество плавучих переправочных средств не дает возможности своевременно перебросить на западный берег дивизионную артиллерию на механической тяге, танки и другую технику. <…>
Попытка переправить танки на западн. берег Вислы под водой результата не дала, первые 2 танка КВ остались под водой и на этом переправа танков была прекращена. Для переправы тяжелой техники (танков, артиллерии на колесной тяге) необходимо ускорить построение тяжелого понтонного моста».
3 августа 1944 года командующий 2-й танковой армией донес командующему 1-м Белорусским фронтом о контрударе противника в районе Радзымина:
«Противник из р-на Радзымин силою до 85 танков с пехотой в 10.00 атаковал 8-й гв. тк в направлении Волошин и с направления Зеленка на Оссув силою до 40 танков потеснил наши части и к 18.00 3.8.44 ведет бой на рубеже: линия железной дороги в р-не Волошин.
8-й гв. тк, отражая атаки танков с востока и запада, ведет бой на прежнем рубеже.
Решил: с выходом пехоты в район Окунев 8-м гв. тк в общем направлении Оссув, Зеленка, Марки перерезать Варшавское шоссе в р-не Струги, Марки.
8-м гв. тк перейти в контрнаступление на Радзымин.
Прошу 16-й тк срочно сменить пехотой и разрешить мне вывести в район Окунев, чтобы собрать армию в кулак, сейчас разбросана и неудобно управлять».
На этом донесении сохранилась резолюция Рокоссовского: «Командарму 2-й танковой. Если 3-му тк угрожает опасность быть оттесненным от главных сил армии, то отведите его к главным силам, имея основной задачей не допустить противника на юг и юго-восток».
Рокоссовского, похоже, уже начали охватывать сомнения насчет способности 2-й танковой армии прорваться к Варшаве. Он не санкционирует предлагаемый Радзиевским контрудар на Радзымин и, наоборот, советует оттянуть 3-й танковый корпус к главным силам армии.
В тот же день, 3 августа, Сталин принял польского премьера Миколайчика. Беседа продолжалась два с половиной часа. Вот отрывки из нее:
«Миколайчик заявляет, что если бы не Советский Союз, то Польша была бы еще долго под гнетом Германии. <…>
Тов. Сталин заявляет, что во избежание недоразумения он должен заявить, что Советское Правительство не имеет намерения определять, какое количество партий будет участвовать в польском правительстве. Это не дело Советского Правительства. Конечно, Советское Правительство хотело бы, чтобы в польском правительстве были представлены демократические партии. Но этот вопрос должны решить сами поляки. Советское Правительство не будет вмешиваться в это дело. Если интересно знать мнение Советского Правительства, то он, тов. Сталин, может сказать, что оно было бы радо, если бы все демократические партии в Польше образовали блок. Советское Правительство поддержало бы этот блок.
Миколайчик говорит, что в польском правительстве представлены четыре партии. Все эти партии демократические. В 1939 году, во время пребывания деятелей этих партий во Франции, сейм был распущен и было решено, что президент республики должен был подписать заявление о том, что он отказывается от своих прав. Он, Миколайчик, хотел бы, чтобы в правительстве, которое будет создано в Варшаве, участвовали эти четыре партии.
Тов. Сталин говорит, что нужно уговориться, о чем будет идти речь. Если Миколайчик желает говорить о той силе, которая народилась в Польше в виде Польского Комитета Национального Освобождения, то нужно обсудить вопрос о взаимоотношениях польского правительства в Лондоне и ПКНО.
Миколайчик заявляет, что он готов обсудить все вопросы.
Тов. Сталин заявляет, что Черчилль писал ему, что Миколайчик хочет приехать в Москву, и спрашивал, согласен ли он, тов. Сталин, принять Миколайчика. При этом Черчилль заявил, что он считает, что главная цель поездки Миколайчика состоит в объединении поляков, и выразил надежду, что он, тов. Сталин, поможет полякам в этом деле. Он, тов. Сталин, согласился это сделать. По его мнению, речь может идти о взаимоотношениях между двумя силами, имеющими отношение к Польше. Этот вопрос трудно обойти.
Миколайчик отвечает, что он не хочет обойти этот вопрос. Он хочет быть в Варшаве.
Тов. Сталин отвечает, что Варшава у немцев.
Миколайчик говорит, что, как он думает, Варшава будет скоро освобождена и он сможет там создать новое правительство, базирующееся на все силы Польши.
Тов. Сталин замечает: „Дай Бог, чтобы это было так“.
Он, тов. Сталин, должен предупредить, что Советское Правительство не признает лондонского польского правительства, что оно порвало с ним отношения. Одновременно Советское Правительство имеет фактические отношения и договор с ПКНО. Нужно считаться с этими фактами.
Миколайчик спрашивает, должен ли он понимать это в том смысле, что польскому правительству в Лондоне закрыты все пути в Польшу.
Тов. Сталин отвечает, что это нужно понимать в том смысле, что раньше, чем вести переговоры с Миколайчиком как главой польского правительства, хорошо было бы покончить с существованием двух правительств — одного в Лондоне, а другого — в Хелме. Он, тов. Сталин, согласен, что хорошо было бы объединить силы и создать временное правительство. Этим должны были бы заняться сами поляки.
Миколайчик заявляет, что он не так далек в своей точке зрения от Маршала Сталина, но он вносит предложение о сотрудничестве четырех партий с их друзьями из ПКНО, так как ПКНО представляет только часть польского народа. Маршалу Сталину хорошо известно, что Витое не может представлять польскую крестьянскую партию, так как еще в 1929 году он перестал быть ее членом.
Тов. Сталин говорит, что критерий Миколайчика для определения популярности политического деятеля неправилен. Польша находится пять лет под пятой германских оккупантов. За время войны и оккупации в Польше выросли новые люди. Ссылки на старые авторитеты не имеют значения. Польша за четыре года полевела. Нужно считаться с новыми авторитетами. Он, тов. Сталин, мог бы привести в качестве примера Красную Армию, где выросли новые люди, где старые авторитеты отошли на задний план. Если бы до начала советско-германской войны к нам обратился кто-нибудь с заявлением, что через три года в России будут такие генералы, как Рокоссовский, Черняховский, Конев, Еременко, Баграмян, мы бы не поверили и рассмеялись. Старые авторитеты отошли, появились новые. Война и оккупация — это большой двигатель. Нельзя ссылаться на старых авторитетов. Нужно поискать новых людей. К таким новым людям принадлежит Осубка-Моравский. <…>
Тов. Сталин заявляет, что Советский Союз — страна, воюющая с Германией на территории Польши. Красная Армия заинтересована в существовании спокойного тыла. Если будут существовать два польских правительства и две системы, то это может принести большой вред делу борьбы Красной Армии с немцами. Если польское правительство в Лондоне имеет намерения и считает целесообразным договориться с ПКНО и создать одно польское правительство, то Советское Правительство готово этому помочь. Если польское правительство считает это нежелательным, то Советское Правительство будет вынуждено сотрудничать с ПКНО. Такова позиция Советского Правительства, которую он, тов. Сталин, просит учесть.
Миколайчик отвечает, что польское правительство готово пойти на то, чтобы договориться с ПКНО и с теми, кто вел борьбу в Польше в течение пяти лет оккупации.
Миколайчик спрашивает, как тов. Сталин представляет себе границы Польши.
Тов. Сталин отвечает, что Советское Правительство считает, что восточная граница Польши должна идти по линии Керзона, западная по реке Одер с оставлением города Штеттин у поляков, а района Кёнигсберга с городом Кёнигсберг — у русских.
Миколайчик говорит, что, следовательно, Львов и Вильно остаются в составе Советского Союза.
Тов. Сталин заявляет, что, согласно ленинской идеологии, все народы равноправны. Он, тов. Сталин, не хочет обижать ни литовцев, ни украинцев, ни поляков.
Миколайчик заявляет, что потеря Львова и Вильно будет обидой для польского народа. Польский народ этого не поймет, так как он считает, что Польша не должна понести ущерба, хотя бы потому, что в Польше не было ни одного квислинга.
Тов. Сталин замечает, что это не будет ущербом для Польши. Если говорить об ущербе, то он сможет сообщить, что большая группа русских националистов обвиняет Советское Правительство в том, что Советское Правительство разорило Россию потому, что в Россию не входит Польша, которая раньше была ее частью. Если слушать всякого рода обвинения, то можно совсем запутаться. Линия Керзона придумана не поляками и не русскими. Она появилась в результате арбитражного решения, вынесенного союзниками в Париже. Русские не участвовали в разработке линии Керзона. Он, тов. Сталин, должен при этом сказать, что мало найдется русских, которые согласятся на то, чтобы Белосток отошел к Польше, как это получается по линии Керзона.
Миколайчик заявляет, что он уверен, что если тов. Сталин сделает великодушный жест, то он получит благодарность польского народа и найдет союзника в нем.
Тов. Сталин заявляет, что Львов окружен украинскими селами. Советское Правительство не может обидеть украинцев. Нужно учитывать, что в Красной Армии много украинцев и что все они неплохо дерутся с немцами. Украинцы не потерпят того, чтобы Советское Правительство отдало Львов… <…> Тов. Сталин заявляет, что поляки получат вместо Львова Бреслау. У них будет достаточно руды и угля в Силезии».
Бросается в глаза, что Сталин говорил с Миколайчиком и другими членами польской делегации гораздо мягче, чем Молотов. Это у них с Вячеславом Михайловичем так было заведено: при встречах с иностранными делегациями Молотов играет роль «злого следователя», а Сталин, на контрасте — «доброго». Главным и в этой беседе был вопрос о взаимоотношениях ПКНО и лондонского правительства. Миколайчик выразил готовность включить коммунистов в будущее объединенное польское правительство, но сам хотел его возглавить. Он также настаивал, что в будущем польском правительстве должны быть представлены все партии, формирующие польское правительство в изгнании в Лондоне.
Сталин предлагал совсем другой сценарий политического будущего Польши. Он хотел, чтобы Миколайчик вместе с некоторыми членами лондонского правительства вошел бы в состав ПКНО, в котором по-прежнему бы доминировали коммунисты и другие просоветские силы. Иосифа Виссарионовича особенно тревожило, что лондонское правительство и Армия крайова будут пытаться создавать свои административные структуры и сохранять неподконтрольные советской стороне вооруженные отряды. А ведь именно для того, чтобы не допустить создания неподконтрольной СССР польской армии были расстреляны в 1940 году польские офицеры в Катыни. И то, что Миколайчик собирался в случае успеха восстания послать в Варшаву своего представителя, чтобы наладить функционирование правительства в польской столице, не могло не вызвать сталинский гнев. Просто так арестовать такое правительство, признаваемое Англией и США, и без шума разоружить десятки тысяч бойцов Армии Крайовой не получилось бы. К Варшаве в тот момент было приковано внимание американской и британской общественности. Рузвельту и Черчиллю пришлось бы прислушаться к своему общественному мнению. Альтернатива могла бы тогда встать так: или серьезный конфликт с западными союзниками, или признание как минимум двоевластия в Польше, с правительствами в Люблине и Варшаве.
Практически в этот день, 3 августа, и была решена судьба Варшавского восстания. Решена она была довольно зловещей сталинской фразой: «Дай бог, чтобы это было так» в ответ на предположение Миколайчика, что Варшава вскоре будет освобождена. В этот момент Иосиф Виссарионович твердо решил: Красная армия варшавским повстанцам помогать не будет. Он, как кажется, искренне недооценивал боевые возможности Армии крайовой, веря донесениям советских партизан и разведчиков о том, что «аковцы» не представляют серьезной силы. И Сталин верил, что немцам быстро удастся подавить восстание, после чего Красная армия сможет спокойно возобновить наступление и быстро занять Варшаву, а там и Берлин недалеко. Поэтому 5 августа он писал Черчиллю: «Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия. К такому выводу можно прийти хотя бы на том основании, что поляки-эмигранты уже приписали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Краевой Армии и даже объявили об этом по радио. Но это, конечно, не соответствует действительности ни в коей мере. Краевая Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию „Герман Геринг“».
Похоже, Сталин искренне верил, что за годы войны Польша полевела и теперь ПКНО действительно представляет большинство польского народа. Хотя и польским левым он никогда до конца не доверял, как, впрочем, не доверял никому.
На самом деле после начала Второй мировой войны влияние левых в Польше, представленных коммунистами и близкими к ним группами, скорее упало. Они в польском общественном мнении стойко ассоциировались с Советским Союзом, а советский престиж после оккупации Красной армией восточных польских воеводств и расстрела в Катыни (мало кто в Польше сомневался, что это советских рук дело) существенно упал. И само восстание в Варшаве продемонстрировало, что польское общество скорее поддерживает лондонское правительство в изгнании и Армию крайову, которой вынуждены были подчиниться и коммунистические отряды. Да и оружия у «аковцев» все-таки оказалось побольше, чем думал Сталин, иначе бы они не продержались в Варшаве целых два месяца. На столь длительное сопротивление повстанцев Сталин никак не рассчитывал, и оно очень скоро поставило перед ним ряд новых политических и стратегических проблем.
Когда Сталин говорил Миколайчику о своем стремлении считаться с интересами и чувствами народов (дескать, украинцы и литовцы обидятся, если Львов и Вильно останутся польскими), это была чистая демагогия. Никакого народного волеизъявления Сталин никогда не допускал. Части Красной армии и НКВД уже вели напряженные бои с Украинской повстанческой армией, население Западной Украины рассматривалось как враждебное советскому строю, и его требовалось «умиротворить». Столь же долго пришлось сражаться советским войскам с литовскими партизанами — сторонниками независимости. А когда Сталин обещал полякам силезский уголь и нефтехимию, он забыл уточнить, что то и другое придется поставлять исключительно в СССР, причем по весьма дешевой цене.
Любопытно, что Сталин, говоря Миколайчику о новых силах и политических деятелях, будто бы появившихся за годы войны в Польше, сравнил их с плеядой молодых генералов и маршалов, появившихся в годы войны в Красной армии. Посмотрим, кто вошел в этот список и в каком порядке: Рокоссовский, Черняховский, Конев, Еременко, Баграмян. Весьма показательно отсутствие в этом списке Жукова. Очевидно, Георгия Константиновича Сталин не считал молодым полководцем, выдвинувшимся в Великую Отечественную, хотя Жуков на самом деле был на два года младше Рокоссовского (Сталин, впрочем, считал, что они одногодки). У Жукова, правда, уже был за плечами Халхин-Гол. Не исключено, что Иосиф Виссарионович уже тогда был встревожен непомерными амбициями и тщеславием Жукова и думал, как бы его после окончания войны слегка окоротить. Хотя все равно назначил его командующим главным фронтом, нацеленным на Берлин, и доверил принимать Парад Победы. Но из новых полководцев Рокоссовский пользовался наибольшей симпатией и уважением Сталина, поэтому вождь и поставил его на первое место в списке.
Продолжение советского наступления в тот момент, несомненно, привело бы к краху немецкой обороны на Висле. Немецкий генерал Курт Типпельскирх признавался: «Вначале успехи польских повстанцев были ошеломляющими: большинство немецких военных и гражданских учреждений, находившихся в этом крупном городе, были отрезаны от внешнего мира; вокзалы заняты повстанцами, располагавшими минометами, 20-миллиметровыми зенитными пушками и противотанковыми средствами (по большей части захваченными у немцев. — Б. С.); магистрали города блокированы. Лишь мосты через Вислу удалось удержать. Если бы русские продолжали атаковать предмостное укрепление, положение немецких войск в городе стало бы безнадежным». Но политические соображения снова оказались для Сталина важнее военных.
8 августа в письме Черчиллю Сталин так суммировал впечатления от встречи с Миколайчиком:
«Хочу информировать Вас о встрече с Миколайчиком, Грабским и Ромером. Беседа с Миколайчиком убедила меня в том, что он имеет неудовлетворительную информацию о делах в Польше. Вместе с тем у меня создалось впечатление, что Миколайчик не против того, чтобы нашлись пути к объединению поляков. Не считая возможным навязывать полякам какое-либо решение, я предложил Миколайчику, чтобы он и его коллеги встретились и сами обсудили вместе с представителями Польского Комитета Национального Освобождения их вопросы, и прежде всего вопрос о скорейшем объединении всех демократических сил Польши на освобожденной польской территории. Эти встречи состоялись. Я информирован о них как той, так и другой стороной. Делегация Национального Комитета предлагала принять за основу деятельности Польского Правительства Конституцию 1921 года и в случае согласия давала группе Миколайчика четыре портфеля, в том числе пост премьера для Миколайчика. Миколайчик, однако, не решился дать на это согласие. К сожалению, эти встречи еще не привели к желательным результатам. Но они все же имели положительное значение, так как позволили как Миколайчику, так и Моравскому и Беруту, только что прибывшему из Варшавы, широко информировать друг друга о своих взглядах и особенно о том, что как Польский Национальный Комитет, так и Миколайчик выражают желание совместно работать и искать в этом направлении практических возможностей. Можно считать это первым этапом во взаимоотношениях между Польским Комитетом и Миколайчиком и его коллегами. Будем надеяться, что дальше дело пойдет лучше».
Вряд ли Сталин всерьез рассчитывал, что лондонских поляков удастся заставить вступить в союз с советскими ставленниками, но Черчилля надо было постараться убедить в том, что есть серьезные шансы для такого объединения. В итоге всё ограничилось тем, что сам Миколайчик в конце 1944 года присоединился к ПКНО, получив посты вице-премьера и министра земледелия, но без каких-либо реальных полномочий. В 1947 году ему пришлось бежать за границу из-за угрозы ареста.
5 августа 1944 года штаб 2-й танковой армии доносил в штаб Рокоссовского о немецком контрнаступлении: