Глава 12 Счастье и трагедия

Глава 12

Счастье и трагедия

В сезоне 1996–97 годов «Детройт Ред Уингз» как серьезного претендента на главный трофей НХЛ — Кубок Стэнли — никто не воспринимал. Наверное, поэтому атмосфера в команде в течение всего сезона была более или менее спокойной. В прошлом году мы поставили абсолютный рекорд Лиги за всю историю ее регулярных чемпионатов, выиграв столько матчей, сколько никто не выигрывал, однако никому из игроков тот сезон удовольствия не доставил. Открыто никто не говорил, но подсознательно реакция, возможно, была такой: зачем ломаться семь месяцев, восемьдесят игр, если все равно сезон считается по тому, как команда выступила в Кубке Стэнли?

Я думаю, что позитивные перемены произошли в команде, когда Брендена Шенехена приобрели за Коффи и Примо — ответственный шаг Скатти Боумена. Он угадал: команде как раз не хватало такого характера, такой манеры, как у Шенехена, а помимо всего, он отличный парень, который не только умеет забивать, постоять за себя и за партнера, но еще и интеллигентный человек с великолепным юмором. Общительный Бренден как бы уравновесил Стиви Айзермана, который много не говорит, а все доказывает делом. В общем, Шенехен был тем игроком, которого недоставало команде. Перелом наступил, как мне кажется, в матче с «Колорадо», нашими обидчиками в прошлогоднем полуфинале — когда произошла колоссальная драка. Нельзя такое говорить, но, я думаю, эта драка повернула психологически команду в правильном направлении, сплотила нас и показала всем, что «Детройт» не прощает обид и оскорблений, которые были нанесены нашим товарищам. И еще, как ни странно, сыграл свою положительную психологическую роль обед, который устроили русские игроки для всей команды в Лос-Анджелесе. Приблизительно за месяц до начала плейоффа мы пригласили всех в русский ресторан, накрыли там, как говорится, «полную поляну», а кухня ресторана постаралась на славу.

Так из разных деталей строился коллектив. Так цементировалась команда, которой предстояло выиграть Кубок.

Я понял, что у нас Команда, когда мы проиграли первую игру плейоффа у себя дома «Сент-Луису», вторую еле-еле дотянули до победы, но уже в третьей, в гостях, когда проигрывали, ребята завелись по-настоящему. Третья игра первой серии меня убедила, что создан кулак, который любую стену пробьет, но дойдет до финала.

Теперь подробнее о некоторых этапах.

В последней игре прошлого сезона, в Колорадо, Клод Лемье «грязно» атаковал Криса Дрейпера, исподтишка сзади толкнув его на борт. Парню потом целое лето все лицо пришлось восстанавливать, везде множество переломов. И висела в воздухе какая-то негласная, необсуждаемая договоренность, что надо отомстить, такое прощать нельзя. Целый сезон все ждали, когда это произойдет, — и руководство Лиги, и судьи, и, конечно, болельщики. Перед каждой нашей встречей с «Колорадо» прилетал президент Бетман, предупреждал, чтобы никаких эксцессов, никаких драк, Лига сейчас борется за джентльменский стиль поведения. Но стиль стилем, а ребята в «Детройте» чувствовали себя неловко перед Крисом. Лемье не выходил в первых двух наших матчах из-за травмы, а последняя игра уже с его участием проходила как раз в Детройте. Никто, конечно, ни о чем не договаривался. Все сложилось само собой, а толчок дал, что поразительно, всегда корректный Игорь Ларионов, сцепившись с Фосбергом. И понеслось, и поехало; даже вратари в драке участвовали — их Патрик Руа с нашим Майком Верноном схватились в центре круга.

Конечно, даже пара игроков не договаривалась между собой, что именно сегодня мы устроим драку. Все получилось спонтанно. Слишком долго, целый год, в голове сидело — «отомстить». Фантастика, что Игорь начал всю эту заваруху (этого никто, в том числе он сам, не ожидал), но Фосберг пару раз подло, сзади клюшкой стукнул Ларионова по ребрам, вот он с ним и сцепился. Драка же получилась шесть на шесть. Деррин Маккарти, наш боец, попал на Лемье и отметелил его прилично. Много крови вытекло из Клода, много швов ему пришлось накладывать. В общем, зло было наказано, мы выиграли, а команда получила моральный допинг до конца сезона. И эту драку в конце марта я рассматриваю как ключевой момент.

Теперь о третьем матче с «Сент-Луисом» в первой серии плейоффа. Вдруг в игре появилась какая-то нервозность, возникла непонятная ситуация. Мы проиграли первую встречу, во второй чудом спаслись, причем обе игры проходили так, что казалось, еще немного и можно уже паковать чемоданы. Вратарь «Сент-Луиса» Грант Фюр стоял очень прилично, порой — непробиваемо. Любая уверенность при таком раскладе может пошатнуться. Но тут команда заиграла, Скатти вновь собрал «русскую пятерку» вместе, а так как весь год мы редко выходили на лед впятером, то соскучились по своей «фирменной игре». Тогда, в Сент-Луисе, мы первые три-четыре смены по минуте с лишним не выходили из зоны противника, «возили» их там. Такой поворот в борьбе дал уверенность не только нам пятерым, но и всей команде. И вратарь наш стал прилично играть, а без удачной игры вратаря Кубок Стэнли выиграть невозможно.

Придерживал ли Скатти «русскую пятерку» как тайное оружие, как козыри на случай тяжелых минут? Не знаю. Боумен обычно не распространяется о своих намерениях даже после матча. Если команда выиграла, он никому никогда не скажет; я держал русских специально, чтобы сделать то-то и то-то, или что-нибудь в этом роде.

Я считаю Боумена гениальным человеком и тренером. Когда игроки получают во много раз больше, чем тренеры, трудно добиться, чтобы тебя уважали. Хозяин платит игрокам по пять-шесть миллионов, а тренер получает четыреста-пятьсот тысяч, и если возникает конфликт, то, наверное, проще поменять тренера, чем игрока, тем более игроков, Некоторые тренеры ищут возможности оказаться поближе к игрокам-звездам, чтобы продержаться в команде подольше, но такие способы долго не работают. Мне многое пришлось повидать в НХЛ, но в «Детройте» — уникальная ситуация с тренером (хотя и тренер — уникальный).

Конечно, напрашивается сравнение с Тихоновым, команда которого несколько раз побеждала на чемпионатах мира, много раз в чемпионатах Советского Союза. Результаты Боумена тоже неслабые; на его счету восьмой Кубок Стэнли и более тысячи побед в чемпионатах НХЛ. Это уникальный случай не только в хоккее, но и во всем профессиональном спорте. Но Скатти вообще трудно с кем-нибудь спутать. В Америке еще до войны был такой тренер Блейк, по-моему, ему удалось добиться большего, чем Боумену. Но сложно сравнивать людей, которые работали тренерами в те годы, когда современный хоккей зарождался, и сейчас. Хотя еще сложнее сравнивать Тихонова с Боуменом. Показатели побед, конечно, можно подсчитывать, но и они несопоставимы. Тихонов никогда не тренировал НХЛовскую команду, а Боумен никогда не привозил советскую сборную на чемпионаты мира или Олимпийские игры. Это во первых. Во-вторых, в странах, где они работали, существовала разная социальная среда. Полный диктат, поддержка государства, политическая окраска спорта — и обычная работа, как тысяча других. Неограниченная власть в подборе игроков — и создание боеспособной команды только из тех, кто тебе предоставлен. Хотя Скатти, насколько я знаю, всегда имел дело с хорошими командами. Он приезжает на «Джо Луис Арену», работает полтора часа с командой на льду и уходит — его рабочий день закончился. Боумен никогда не бывает вовлечен в личную жизнь игрока, не старается влезть в его душу, не контролирует поступков хоккеистов вне арены, но, с другой стороны, — постоянное желание «проникнуть» в игрока: что он думает, за что его можно зацепить или почему его можно отпустить.

Есть веши и события, которые невозможно сравнить в условном пространстве. Одному тренеру надо поработать здесь, другому — там. Только после этого их победы можно класть на весы. Сложно понять людей, когда ты их видишь полтора часа в день, и намного легче, когда ты с ними живешь неделями, месяцами на сборах. Решать психологические вопросы совмещения звеньев куда проще, когда ты находишься беспрестанно в среде игроков, но в Америке приходится находить нужные сочетания почти без проб, сразу в действии. Никто здесь не даст три или четыре года на подготовку олимпийской команды, как было в Советском Союзе. В НХЛ тренера приглашают в команду, но если через два-три месяца нет результатов, его выгонят.

И в такой подвешенности нужно уметь находить какие-то слова, действия, чтобы команда сразу заработала. Что тут общего с советским тренером, когда он царь и бог, когда, даже проиграв Олимпийские игры, самые «политические» (СССР против США), тренер остается на своем месте?

Конечно, откуда мне знать, смог бы Тихонов работать в НХЛ, но думаю, что нет. А смог бы Боумен работать в России? Наверное, тоже маловероятно. Хотя сейчас хоккей в России уже совсем не тот, что был в СССР, и все больше начинает походить на хоккей в НХЛ.

И по человеческим качествам Тихонов и Боумен — совершенно разные люди, Скатти — семейный, домашний человек, у него дом, жена, дети, один сын инвалид на коляске. А Виктор Васильевич был, что называется, фанатиком. В Америке это слово не очень-то лестное. Но, мне кажется, фанатиком быть легко, этим «гордым» определением можно прикрыть все что угодно, в том числе и неудачи. Это намного проще, чем оставаться нормальным человеком со своими жизненными проблемами. Я думаю, Тихонову сейчас тяжело, потому что он сросся с той системой, которой уже нет, когда: «сделаешь как папа сказал, или — до свидания». «Почему мы на сборах должны жить постоянно?» — «Потому что, если я вас отпущу, вы напьетесь». Но в хоккее, как в любой работе, есть люди, которые пьют, но и работают хорошо. И если одно не мешает другому, то, в конце концов, занятия человека в свободное время — его личное дело. Приходишь к тренеру и говоришь: отпустите нас, почему мы живем на сборах, а чехи, шведы, канадцы — все живут дома? А тебе отвечают: они нормальные люди, а вы — ненормальные. Этот «комплекс ненормальности», который тебе прививает система, вытравить из себя очень трудно.

После «Сент-Луиса» мы вышли на «Анахайм». На удивление, они играли очень сильно, и вообще в каждой серии нам доставался достойный соперник. Вратари в любой команде, с которыми мы играли в плейоффе, за исключением финала, стояли выше всяких похвал. Даже после того, как первый вратарь в «Анахайме» сломался и в воротах оказался Миша Шталенков, ему, запасному, все равно забить казалось невозможным. Кубок Стэнли — это соревнования, в которых каждая игра как война. Без разницы, с кем ты играешь, здесь каждый бьется до последнего. Три матча из четырех, сыгранных нами с «Анахаймом», заканчивались в овертайме. Но это не значит, что по классу команды равны — «Детройт» стоит намного выше. А кубковые игры, они имеют свой оттенок, они ни на что не похожи. Все время в защите страшное напряжение из-за Каррии и Селянни — эти ребята в любой момент могут сделать гол из ничего. Возможно, пройдя первые две серии — с «Сент-Луисом» и «Анахаймом», — команда закалилась, для того чтобы встретиться и побиться с «Колорадо». Именно они считались фаворитами Кубка.

Если не думать о выигрыше, то нечего вообще играть Разговоры о том, что мы победим, в команде то и дело возникали, но никаких шапкозакидательских настроений и не ощущал у ребят ни перед второй серией, ни перед третьей, ни перед финалом. Чисто рабочая обстановка. Пер вые две серии мы начинали играть дома, а полуфинал и финал — в гостях. Но сами решили, что для нас даже неплохо начинать в гостях, поэтому психологически все к такому старту были готовы. Предыдущие два года мы как фавориты решающие матчи открывали в Детройте и обычно проигрывали первую игру, а потом почти невозможно вернуть упущенное. Теперь в полуфинале «Колорадо» опережал нас, то же самое и в финале, когда мы вышли на «Филадельфию». Им предстояло начинать у себя.

С «Колорадо» полуфинал сложился неслабый. Руа по пятьдесят бросков брал за игру. Уже руки опускались — не знали, как забить. Первую игру мы должны были выиграть спокойно, с разницей в три-четыре шайбы, но проиграли. Вратарь стоял насмерть. Вторая игра — переломная, мы проигрывали 0:2 в первом периоде, но в итоге победили — 4:2.

С «Колорадо» серия состояла из шести матчей. Мы выиграли у себя в третьей встрече, в четвертой разгром 6:0. Но так же проиграли 0:6 у них, пятую, а шестую игру дома выиграли. Но чутье мне подсказывало, что проскочим, хотя сказать, что я был на все сто уверен в победе, не могу.

В финале с «Филадельфией» нам хватило четырех игр. Они до нас спокойно обыграли «Нью-Йорк Рейнджере», а «Детройт», по-моему, фаворитом не считался. Ключевой оказалась первая игра: мы решили, что если ее выиграем, то все будет в порядке, потому что победа в первом же матче, да еще дома у соперника, чьи шансы ставят выше, поселяет в нем мандраж. Если бы они знали, что проиграют и вторую! «Детройт» в такой ситуации (поражение на старте) побывал дважды и понимал, что из такого расклада вылезти невозможно.

Команда, как правило, имеет четыре звена нападения, три пары защитников, но в последние годы в Лиге так сложилось, что результат стал зависеть от одного-двух человек. В финальной серии у «Детройта» получалось, что забивали все звенья. Это вселяет уверенность в команду: в любой момент любое звено может решить судьбу матча, и соперник не знает, на кого больше обращать внимания, кого держать. И конечно, великолепно провел серию вратарь Майк Вернон. Такой сплоченности и дружбы, которые поселились в «Детройте», я не встречал ни в одной команде: мы все были как братья, как семья. Что-то общее с советской сборной, которая всегда отличалась братством, но в ней все же жил еще и страх проиграть, а здесь проиграть только обидно, хотя и до слез. Но страх поражения и горечь от поражения — разные вещи.

Имела ли значение для победы «Детройта» в Кубке Стэнли конкретно «русская пятерка»? Или в конце концов мы растворились в команде и уже было не важно, где играет Федоров, где я, с кем Ларионов — мы просто бойцы «Ред Уингз»… Но по статистике во всех матчах, за исключением последнего, если русские забивали, команда выигрывала. И так получилось, что в тех играх, где «Детройт» уступил, русские не забивали. Думаю, и на стиль «Детройта» мы повлияли. До нас существовал вопрос: могут ли русские вообще рассматриваться на уровне американских звезд НХЛ, которые способны решать судьбу Кубка Стэнли? Достаточно ли у них характера, мастерства? Ну, с мастерством вопрос, прямо скажем, несправедливый, мастерства всегда хватало. А вот достаточно ли духа, чтобы биться в таком марафоне, как Кубок, — вопрос не случайный, потому что это действительно марафон: выиграть четыре серии, два месяца находиться на пике своей формы — для российского игрока чуждое понятие. Раньше нас готовили к определенному турниру, допустим, к чемпионату мира, но там другая психология игры: проиграешь всего лишь раз — и до свидания. А здесь каждая серия — несколько матчей, которые нужно выдержать. Ощущение такое, что второй раз пройти серию невозможно. Но опять поднимаешься, чтобы совершить самое тяжелое — выиграть четвертый раз. Можно победить в трех финальных играх и не выиграть Кубок Стэнли. И хотя заветным перстнем еще до финала «Филадельфия» — «Детройт» владел не один русский игрок — и Зелепукин, и Немчинов, и Зубов, и Ковалев, но именно после серии 1997 года, я думаю, вопросов к русским больше не будет.

«Русская пятерка» из «Детройт Ред Уингз» доказала, что русские могут серьезно влиять на конечный результат команды. Возможно, в НХЛ родится (и еще не раз) новая, иная «русская пятерка», но нашей, первой, уже никогда не будет. Детройтская русская микрокоманда — уже история. Есть в ней даже и некая историческая связь: Ларионов и я играли в очень сильных советских командах, Константинов и Федоров начинали с моим братом, Слава Козлов — совсем молодое поколение. Какая-то интеграция того великого советского хоккея с современным умением ребят, которые в НХЛ попали рано и больше впитали в себя американо-канадский стиль. Все вместе и дало тот сплав, который оказался оптимальным.

Как же все произошло? Детройт, четвертая игра! Наверное, эти незабываемые впечатления останутся во мне до конца жизни. Помню, мы проигрывали два года назад четвертую игру в финале Кубка в Нью-Джерси, последние десять минут противники вели в счете, шансов у нас практически уже не было. Хотя мы пытались еще что-то сделать, но рев, который стоял на стадионе, буквально придавливал нас ко льду, да так, что руки опускались сами собой. Теперь, в Детройте, грохот, который стоял на трибунах «Джо Луис Арены» на протяжении третьего периода, наоборот, давал нам дополнительные силы и «убивал» «Филадельфию». Два разных ощущения от последних минут финала Кубка, которые мне пришлось пережить всего лишь за два года. И совершенно невероятное ожидание финального свистка, особенно последние две минуты: скорее бы все закончилось, уже все так близко и такой большой путь пройден! Тем более для меня — мне тридцать девять лет! Статистики подсчитали: я оказался четвертым по старшинству за всю историю победителей Кубка Стэнли… И вдруг они забили нам гол секунд за сорок до сирены (а может, за двадцать)! Не то чтобы испуг, не знаю, как это объяснить… может быть, и испуг… Господи, неужели все перевернется в один миг?

Наконец! Наконец сирена! Я побежал к воротам, обнял первого, кто подвернулся, не помню кого. Кто-то меня целовал, помню, я бросил сразу свой шлем на трибуны, за ним перчатки, клюшку…

Мы обнялись с Дагги Брауном. В нашем объятии была некая символика. В свое время, когда я приехал из Москвы в Нью-Джерси, Дагги был мой первый руммейт, то есть сосед по комнате в отеле. Он американец в десятом колене, парень, с кем я первым подружился в Лиге, который учил меня, как говорить, как жить в Америке, а через два года после нашего знакомства предложил мне стать крестным отцом его сына Патрика. Потом нас разбросало, он играл в других командах, мы снова встретились в «Детройте», вместе пережили проигрыш «Нью-Джерси» в финале, это стало трагедией и для меня, и для него, и для наших семей. И вот мы вместе! Мы выиграли Кубок! Мы обнимались, целовались… Надо все это пережить, чтобы понять мои ощущения.

Я нашел Ларионова, около него уже свалка целая заварилась. Мы кричали что-то друг другу, слезы из глаз лились сами собой. Я вспоминал, как за год до этого, когда мы проиграли в Колорадо серию в полуфинале, Игорь, парень неслабый, вдруг в автобусе зарыдал в голос. Он держался в раздевалке, где толпился народ, но не выдержал среди своих, в автобусе. Я тогда его успокаивал, говорил, что у нас еще есть шанс, все будет в порядке. Он твердил: «Обидно, Слава, все так уже было близко, а теперь разве осталось у нас время, чтобы выиграть Кубок? Был, Слава, у нас шанс, но мы сами с тобой виноваты, сами его упустили». Мы обнялись. Потом в самолете вместе сидели, тихо разговаривали… А теперь я его обнимаю после победы! Мы сделали, о чем мечтали! Сделали то, на что потратили часть нашей жизни.

Есть какие-то особые моменты в судьбе, о которых говорить трудно. Ты добился того, чего сотни тысяч, отправившись в путь вместе с тобой, сделать не смогли. По разным причинам: не захотели, сил не хватило, судьба не сложилась…

Начал искать Вовку Константинова и долго не мог найти — он где-то в куче кувыркался. Вытащил, обнял, он такой счастливый: «Мы выиграли. Слава, мы выиграли для тебя, для тебя и для Игоря, вы так много сделали для нас, спасибо вам».

Наконец начали вручать Кубок. Мы с Игорем стоим рядом, и я говорю: «Игорь, если Кубок дадут кому-то из нас, может быть, повезем его вместе?» — «Конечно, вместе».

Капитан «Детройта» Стиви Айзерман, получив Кубок, должен передать его следующему по значению игроку в команде (это ритуал, которого я не знал). Стиви потом мне признался, что долго думал, кому передать. Смотрю — он подкатывает ко мне и вручает Кубок. Я Игорю сказал: «Поехали!» Многие мне потом говорили, что этот миг был самым трогательным в этой церемонии; двое хоккеистов, которые прошли огромный путь, открыли дорогу русским игрокам в НХЛ, — вместе и с Кубком. Такого еще не случалось, чтобы сразу двое прокатились по «кругу почета».

У меня есть две фотографии с Кубком. Одна нравится мне, другая — жене. Первая снята, когда я еще на льду — взял Кубок, улыбка на лице пополам с усталостью. А та, что нравится Ладе, снята в раздевалке. Прошел уже, наверное, час после торжественной церемонии, а столько на лице написано счастья и гордости! В общем, две совершенно разные фотографии.

Больше всего, конечно, запомнилось: проезжаешь вдоль трибун с Кубком и видишь двадцать тысяч сошедших с ума от радости болельщиков. Мне никогда не приходилось переживать такого, потому что сборная Союза большей частью выигрывала за границей, где всегда все болели против нас. Приезжаешь после победы домой, родственники встретят тебя в аэропорту, потом официально примут в ЦК ВЛКСМ и, может быть, в ЦК КПСС… А тут ты видишь рядом людей, которые за тебя болели, радость и счастье на их лицах и понимаешь, что победил не только для себя, для своей семьи, но и для всех них.

Не знаю, сколько народу набилось в раздевалку — двести, триста, четыреста? Шампанское рекой, операторы от двадцати телекомпаний, друзья, родственники. Все жены игроков пришли, кто-то даже перед этим и на лед вышел. Я искал Ладу, но не мог найти ее в этой толпе обалдевших от счастья людей. Наконец она появилась. Обнялись. Когда мы проиграли «Нью-Джерси», она так рыдала, что я ее еле успокоил. А тут вижу, снова плачет, но совсем по-другому — от счастья. Я сказал: «Вот видишь, мечта осуществилась».

Сидели в форме, мыться пошли, наверное, в три часа ночи, на пресс-конференцию я, как и все, на коньках отправился.

Потом, когда наконец переоделись, поехали в ресторан «Биг дэдис», там устраивалась торжественная встреча для команды, для наших друзей и родственников. Обычных посетителей не впускали. Мы гуляли до семи или восьми утра. Крис Дрейпер вообще приехал в ресторан в форме, он так и не успел переодеться. Было много тостов, пили шампанское прямо из Кубка. Пришел домой — пиджак весь в шампанском, прическа — сплошные кудри. Оказывается, хорошее средство для завивки без бигуди — голову шампанским мыть.

Когда мы с Ладой ехали домой, я позвонил из машины отцу в Москву. Отец расплакался. Я хотел, чтобы он приехал на финал, но он отказался: «Мы с матерью пошли на финал с «Нью-Джерси» — вы проиграли. Боюсь сглазить, буду смотреть игру по телевизору».

Дома нас ждали дети наших приятелей из Нью-Йорка, которых родители прислали финал посмотреть. Пришли соседи. Теща тогда гостила у нас. Она награждение смотрела по телевизору, на игру не пошла, осталась с внучкой. Лада ей позвонила: «Мама, мы выиграли!» Она отвечает: «Знаю, видела, скажи Славе, чтобы по телевизору не выступал, он, наверное, уже пьяный». А много ли надо? Достаточно пары глотков шампанского после такой игры, и ты уже выглядишь, как после дюжины бутылок… Соседи написали и повесили на своем доме плакат: «Мы верили в победу!»

ЛАДА: Все были так уверены, что они выиграют Кубок в четвертом матче, что не хотелось сглазить и лишний раз об этом говорить. Но иногда подкрадывалась мыслишка: ребята все-таки в таком напряжении — вдруг сорвутся? Но уж точно никто не сомневался, что пятую игру, даже там, в гостях, они не проиграют. Но очень хотелось, чтобы они получили Кубок дома, в Детройте. Они вели 1:0, затем 2:0, и было одно только желание — чтобы не пропустили, не проиграли.

Когда же все кончилось, когда мечта стала реальностью, на стадионе творилось такое, что передать словами невозможно, чтобы понять, надо было там находиться. У всех слезы, все кричат, обнимаются, прыгают. Все одеты в красно-белые майки и свитера, то есть в цвета «Ред Уингз».

Начались всеобщие объятия, мои волосы зацепились за бриллиантовую сережку, и она вылетела у меня из уха. Сережка — подарок Славы. Моя подружка Лори, с которой я пришла на финал, потерю заметила и стала шарить по полу, а все ее спрашивают: «Что случилось?» — «Лада серьгу потеряла». Там, где мы сидели, эти два места на стадионе — наши уже на протяжении двух лет. Все, кто рядом, в основном ходят по абонементам, то есть люди не меняются, вокруг одни и те же лица и все между собой знакомы. Два ряда внизу и два наверху кинулись искать серьгу. Самое интересное, в этой суматохе нашли за две-три минуты. Когда Стив Айзерман передал Славе Кубок, у меня так слезы лились в этот момент, что я все видела через пелену, как в тумане. Все поздравляли друг друга, меня, кто рядом — обнимали, хлопали по плечу. Город столько лет ждал победы, и главное — ребята уже два раза так близко подходили к Кубку.

Я спустилась вниз к раздевалкам, даже не обратила внимания, что на лед уже кто-то из жен вышел. Стою там, где обычно мужа после игры жду. Слава бежит ко мне, еще мокрый после игры, пот пополам с шампанским: «Я тебя ищу, все уже празднуют, что ты здесь стоишь?» Мне казалось неприличным сразу в раздевалку бежать, а там уже такое творилось! Дышать невозможно, толкотня, как в московском троллейбусе в час пик, человек пятьсот! Как они все в раздевалке уместились? Еще и телекамеры, журналисты, встать негде, а Слава через всех прорывается к Кубку. Поставили посередине помост и на него водрузили Кубок. Слава меня затаскивает на помост: «Давай держи, мы его выиграли». И естественно: «Пей из Кубка». — «Осторожно, не облей!» — «Пей, тебе говорят». Слава на меня чашу поворачивает: «Пей». Я стараюсь аккуратно, а он еще больше наклоняет: «Пей» и на меня все выливает: «Да пей же, мы выиграли». Я ему: «Выиграли, Слава, выиграли, но костюм…» А я на финал оделась торжественно, костюм себе новый купила. Светлый. Вижу, все вокруг уже в шампанском. И выпить из Кубка хочется, и костюм жалко. На этот помост все камеры нацелены, нельзя увернуться, но если бы не они, клянусь, не пила бы. Он: «Да пей наконец, я тебе новый куплю!» Я: «А, тогда пожалуйста».

Потом все фотографировались, журналисты у всех брали интервью, и из раздевалки мы уехали уже ночью прямо в ресторан «Биг дэдис», к Рику Рого, он давно другом нашим стал — необыкновенный, очень добрый человек.

Рик, чтобы не сглазить, за день до игры сказал: «Никто заранее ничего не накрывает, никто ничего не готовит, но, ребята, когда выиграете, скажите в команде, что, если захотите, прямо после игры — сюда. Мы будем ждать вас хоть всю ночь».

Все едем к Рику. Никого из обычных посетителей нет. Весь город знал, что банкет «Рэд Уингз» — в «Биг дэдисе», по телевизору показали, как подвозят Кубок Стэнли, как подъехали игроки на банкет, но никто не пытался туда пролезть.

В конце концов Кубок уронили. Все залезали на стол, чтобы пить из него. Кубок, полный шампанским, и рядом уже человек пять, кто-то шестой туда же… стол и не выдержал, развалился, Кубок помяли. Рядом кричат, что ничего страшного, у «Рейнджере» его два раза ломали, верхняя чаша отлетала. Так что гуляй, ребята, потом починят. Ну упал — несчастный случай от радости.

Команда сложилась за три года классная, невероятно сплоченная. Такой, наверное, была сборная Союза в самый расцвет, когда ребята все между собой дружили, все друг друга понимали, старались друг друга поддержать. Слава просто говорит: «Команда сумасшедшая». Жалко, если, как обычно в новом сезоне, когда начинают кого-то менять, придут другие игроки. Они потому и выиграли, что были как мушкетеры. Один за всех, и все за одного.

Гулянье с песнями и плясками продолжалось. На следующий день — банкет у хозяина «Детройта». Все снова с Кубком фотографируются. Игроки и тренеры благодарили друг друга. Всех пригласили с детьми, близкими, звучала английская, русская, шведская и даже французская речь, но все равно казалось, что собралась одна семья. Потом еще где-то отмечали. Все вечера мы заканчивали у Константиновых: сидели на террасе, жарили шашлыки и говорили, говорили до утра. Погода стояла отличная, тепло. Днем веселились с детьми, плавали в бассейне, а когда развозили детей и возвращались, Вова всегда одну и ту же песню заводил, она звучала во Дворце, когда ребята подняли Кубок Стэнли: «Мы — чемпионы» группы «Куин». И Вова все время напевал: «Ви а зе чемпионс, май френд». Дети наизусть песню выучили. Мы в машине едем, друг другу по телефону звоним, «Ви а зе чемпионс» на всю мощь, подпеваем, и состояние такое, будто сейчас взлетим.

Город от радости будто помешался — жители два дня к параду готовились. По телевидению объявили, что ожидается около семисот тысяч человек. Все «Ред Уингз» подъехали на место сбора с детьми, родителями, родственниками. Каждому открытую машину дали, красный «форд» с номером игрока на боках, а кто у тебя в машине уместится — четыре человека, — выбирай сам. Полностью мы парад увидели потом на кассете. Сначала пронесли огромного осьминога, потом шли, махая метлами, метельщики (намек на то, что ребята своих соперников вымели). Метельщики одетые, как служащие банков — в костюмах, черных галстуках, солидные. И вот они в ряд маршируют под музыку, потом — раз — и перепрыгивают с ножки на ножку, два — и метелочками машут, и снова маршируют. Выглядело это очень смешно и очень здорово.

Самое забавное; шум и гам стоят бешеные, оркестры играют, люди маршируют, а дети в машинах все уже полусонные. Видно, солнце на них подействовало. И Настя все примерялась, куда бы ей прилечь, У Константиновых в машине сидела подружка Иры с маленькой дочкой, так та просто крепко спала.

После парада состоялся небольшой митинг. Мэр ребят поблагодарил, вручил им грамоты и подарки от города. Игроки в свою очередь поблагодарили болельщиков и попрощались с ними до следующего сезона Выступил Скатти: «У вас, конечно, сорок два года было, чтобы подготовиться к параду (последний раз «Детройт» побеждал в Кубке сорок два года назад), и я хочу сказать — вы успели неплохо подготовиться». Хозяин команды, мистер Илич, выступил последним, он тоже благодарил и игроков, и болельщиков, и все вернулись на стадион. Там нас пригласили на обед вместе с детьми.

На следующий день — прощальный ужин, только ребята и их жены. Встал Айзерман, поздравил всю команду и говорит: «А теперь от русских выступать будет…» — и передает микрофон Славе. Слава от имени русских игроков сказал теплые слова о партнерах, сказал, что здесь собралась настоящая команда, что он безумно счастлив разделить с ними радость победы. Потом шведы выступали, потом канадцы и Дагги Браун — единственный американец в команде. И все ребята после каждого тоста вставали. Так они прощались перед отпуском. Было и приятно, и немного грустно. Ведь за столом сидели игроки, которые знали, что уже не вернутся в команду. Такой немножко печальный день.

Смешно, как они друг у друга брали автографы. Я тоже в эту карусель включилась. Мы в Москву везли для детей в спортивные школы детройтовские плакаты. «Ребята, не осуждайте, понимаю, что у вас уже руки отваливаются». Они плакатов десять подписали и хохмили: «Наверное, продавать будешь?»

В Америке цены на билеты невероятные, на полуфинал до полутора тысяч долларов, а на финал продавали и за три. Сколько же мог стоить плакат с автографами всех «Ред Уингз»?

На следующий день после финального матча у команды состоялась встреча с людьми, владеющими абонементами на сезон. «Джо Луис Арена» в Детройте имеет двадцать тысяч мест на трибунах, семнадцать тысяч из них — продаются как абонементы. На льду во Дворце соорудили сцену. Каждый из нас выходил с короткой речью. Стиви Айзерман в Мичигане — национальный герой; как капитан, он выступал последним…

Год или два назад появились слухи о том, что Боумен хочет его менять. Осенью 1996-го, когда мы впервые вышли на лед дома, на стадионе поднимали флаг за нашу победу в прошлогоднем первенстве, и когда Айзерман появился на поле, трибуны встали и аплодировали ему минут пять. А когда в конце церемонии назвали имя Боумена, на трибунах начали свистеть…

И вот Айзерман сказал: «Наверное, все помнят открытие сезона, когда Скатти вышел на лед и мы его освистали. А сейчас у нас есть прекрасная возможность извиниться перед великим тренером и сказать ему спасибо». И весь стадион встал. Такое выступление здесь называют класс-акт. В нужное время Стиви не забыл сказать то, о чем молчал год.

А через два дня начался парад. Он проводится во всех четырех профессиональных командных видах спорта в том городе, где команда-чемпион базируется. Несколько раз я видел такие парады, что называется, одним глазом по телевизору и имел некое представление, как они проходят. В нашем понятии парад — это демонстрация на Красной площади, когда собирались по списку колонны от заводов, а тут люди сами приходили, и никто не мог сказать, сколько их будет. Ребята, которые прежде выиграли Кубок Стэнли, рассказывали, что происходит в этот день, но получалось, что каждый раз церемония проходит пусть немного, но по-новому.

Парад должен был начаться в одиннадцать, нас собрали к девяти. Наш хозяин мистер Илич владеет в Детройте не только производством пиццы, но и театром, кинотеатром, комплексом ресторанов. Вот в одном из его ресторанов мы и собрались на завтрак. Потом нас рассадили по машинам, а впереди пошла «демонстрация трудящихся», клубы болельщиков, оркестры. Каждая группа придумывает для себя какое-то действие.

Жара градусов, наверное, тридцать, все в открытых лимузинах. Впереди ехала поливальная машина с огромным муляжом осьминога — талисманом команды «Детройт Ред Уингз», за ней хозяин с семьей, потом Скатти Боумен и тренерский состав, последним ехал Стив Айзерман, Кубок Стэнли находился у Стива в машине. Кстати, наши болельщики бросали раньше осьминогов на лед, но сейчас это запретили — такое проявление чувств слишком задерживает игру.

Вокруг Кубка много охраны, улицы очень узкие, боялись инцидентов. За тренерами шла машина с вратарем Майком Верноном, он держал приз лучшему игроку плейоффа. За Майком — Бренден Шенехен, помощник капитана, и сразу же «русская пятерка»: центральный нападающий, два крайних и два защитника сзади. Впервые в истории НХЛ лимузины шли не в ряд, а по игровой расстановке. Никто никогда на парадах «пятерками» не ездил. Со мной в машине сидели Лада, Настя и Валентина Александровна. У нас был заготовлен небольшой транспарант, на котором мы написали: «Мы любим наших болельщиков!»

Когда слышишь о параде или смотришь его по телевизору — одно, а когда ты сам окунаешься в эту процессию — совсем другое. Куда ни кинешь взгляд — везде море народа. Люди в окнах, на карнизах стоят, висят на деревьях. Все в красно-белом, все с флагами, все в майках команды. Гул неумолкаемый, когда проезжаешь, люди тебя приветствуют.

Был обычный рабочий день. Для того чтобы попасть в первые ряды, надо было прийти за три часа до парада. Народ стал собираться в шесть утра. Большинство убежало с работы, но, как потом писали, никто не получил выговора от босса. На одном транспаранте было написано: «Всех своих детей я назову Вячеславами». Были приветствия и на русском языке.

По подсчетам городских служб, парад приветствовали больше миллиона людей, но никаких беспорядков, все прошло на высшем уровне. И на жару никто не обращал внимания, хотя дети почти во всех машинах засыпали, а их родители после парада почти все сорвали голоса.

Два часа полной эйфории! Потом приехали обратно на стадион, собрались в раздевалке, фотографировались с Кубком Стэнли. Ожидали звонка от Клинтона, но он не позвонил, хотя обычно президент США поздравляет тех, кто выигрывает Кубок. По традиции команда-победительница во время сезона обязательно посетит Белый дом и встретится с президентом. Эта процедура касается всех четырех главных командных видов спорта; футбола, хоккея, бейсбола и баскетбола. Все они, кстати, привозят свои главные трофеи в Белый дом.

Есть еще одна традиция Кубка — это вручение перстней. Но сперва некая предыстория, еще из тех времен, когда я был игроком сборной Советского Союза. Раньше среди ребят модно было носить перстни. И где-то в Киеве я купил перстень с вензелем «Ф». В то время тяжело было купить что-нибудь ювелирное (впрочем, и неювелирное тоже). А в Киеве выставка какая-то прошла, потом ее распродавали. На ней и демонстрировались перстни с вензелями на все буквы алфавита. Ни у кого, наверное, не было фамилии на «Ф», поэтому перстень мне и достался.

Отправились мы на турнир за океан, и, когда играли в Канаде, меня все время спрашивали: «О, у тебя перстень, а за что тебе его дали?» Я думаю: как за что? Пошел и купил. Откуда мне было знать, что в профессиональном спорте, в частности в хоккее, медалями не награждают, но за победу в Кубке Стэнли владелец команды дарит игрокам перстни. Я уже видел перстни у Сережи Немчинова, который стал чемпионом с «Рейнджерс», у Валеры Зелепукина, который играет в «Дьяволах», — совершенно разные кольца. Хозяин команды сам решает, сколько потратить на перстни. Хочет удивить мир — тратит больше, хочет не выпендриваться — сделает обычные. Мы еще перстни не получили, но, по разговорам, они должны быть дорогими. На перстне обычно наверху — эмблема клуба из бриллиантов или других камней и год победы. Некоторые пишут и результаты в финальных сериях. После сезона на одно из мероприятий Скатти притащил коробку, обитую бархатом. «На, — говорит, — посмотри». Я взял — тяжелая. «Открывай!» Я открыл — а там семь перстней и все разные: по времени, по клубам, по исполнению. Какие-то у него самые любимые, какие-то менее любимые, есть те, которые он чаще носит, есть те, что реже.

Перстни принято носить, это вещь, которую ты должен показывать. Медаль все время носить странно, а перстень — нет. Скатти принес свои кольца показать хозяину, чтобы он мог понять идею и выбрать, какой вариант ему больше нравится. А жены и невесты игроков получают обычно кулон, как бы верхнюю часть кольца, что у мужей, и носят его на цепочке. Лада рассказывала, как жена Боумена на одном из банкетов показывала свою коллекцию из семи кулонов, она их носит все вместе на браслете. Все тренеры, помощники, массажисты, доктора, скауты, которые работают в команде, — все также получают по перстню. Это дорогое удовольствие, обычно один такой перстень стоит 15–20 тысяч. Все они именные. На моем, например, написано: Фетисов, номер два, обладатель Кубка Стэнли 1997 года.

Предусмотрена и денежная премия, но ее размеры у кого-то в сотни, у кого-то в миллионы долларов, смотря как записано в контракте (но каждый из нас помимо контракта получит 70 или 80 тысяч). Например, у Вернона было записано, что если «Детройт» выиграет Кубок Стэнли, а он, Майк Вернон, будет защищать ворота как минимум в двух финальных матчах, то его контракт продлевается на один год. Еще два с половиной миллиона долларов без всякого обсуждения — это и есть скрытая премия…

12 июня у нас состоялся командный ужин в ресторане. Только жены и игроки. И Ларри Мерфи с женой вернулся, они отъезжали после финала домой в Торонто, где у них свой дом. Посидели замечательно, а в конце каждый смог высказаться, как бы говорил свой тост на прощание, перед тем как разъехаться в отпуск. Единственное оставшееся мероприятие — на следующий день, тринадцатого, команда должна была играть в гольф. Поскольку нас пригласили в новый гольф-клуб, а он оказался далеко и мало кто знал, куда ехать, то договорились собраться у Криса Осгуда дома, там оставить свои машины и пересесть на заказанные клубом лимузины.

В гольф я регулярно не играю, к тому же через три дня мы собирались улететь отдыхать большой компанией на Гавайи — билеты и гостиница уже были заказаны. Я сомневался: ехать на гольф или не ехать, но потом решил — все-таки командное мероприятие, последний раз в сезоне собирается весь «Детройт». Еще я хотел подписать у ребят свою майку — ту, в которой играл Кубок Стэнли. Думал оставить ее себе на память, но так случилось, что я отдал ее Лужкову, когда он в августе приехал на открытие турнира Кубок «Спартака». И все же главной причиной было именно то, что ребята соберутся в последний раз вместе. Да еще Дагги Браун подарил мне клюшки для гольфа, целый набор, и все время твердил, что нужно начинать играть в гольф. «Попробуй, — говорил он, — это совсем не так, как ты играешь в хоккей». Дело в том, что большинство гольфистов играют с правой стороны, как и большинство хоккеистов, а я играю слева. Дагги подарил мне клюшки еще год назад на день рождения, но я их так ни разу не использовал.

Я взял с собой подарок Дагги, приехал к Крису чуть пораньше. Думал, все ребята там соберутся, а нас оказалось всего человек двенадцать. Остальные, взяв адрес клуба, отправились туда на своих машинах. Из русских прибыли только Сергей Мнацаканов и Володя Константинов. Посидели, подождали, пока уже времени оставалось впритык, и решили ехать.

Я не собирался играть все 36 лунок, думал пройти только первую половину, а потом уехать домой. Никогда я не играл в гольф целый день, всегда уезжал раньше. И еще решил, что поеду на своей машине. И Константинов говорит, что тоже поедет на своей, потому что началась суета, когда все рассаживались по лимузинам, а их было пять штук. Но Крис Дрейпер мне сказал: «Зачем ты будешь мотаться сам? Лимузин, если закончите рано, привезет вас обратно, а отсюда и поедете домой. Разница всего в пять минут, зато не надо самим час рулить». Константинов ко мне обращается: «Слава, а может, поедем вместе, поболтаем?» Смотрю, Серега Мнацаканов уже сидит в лимузине, Володя к нему подсаживается, и есть еще место свободное. Я вытащил из «мерседеса» клюшки, бросил их в багажник лимузина, и мы поехали.

Едем, болтаем, проголодались в дороге, остановились у «Макдоналдса», взяли по чизбургеру, поехали дальше. Приезжаем на этот гольф-корт, мои клюшки куда-то отнесли. Подходит к нам Деррин Маккарти, говорит, что надо триста плакатов подписать. Впереди благотворительный аукцион для больных раком, и мы участвуем в этой акции. Дело в том, что Деррин сам организовал этот фонд, в честь отца, страдавшего одной из форм рака. Удивительное дело: как только Деррин узнал о болезни отца, он тут же бросил пить, а для него алкоголь был большой проблемой. Он стал все свободное время проводить с отцом, поддерживая и ободряя его в этой страшной ситуации. Деррин попросил: если у кого есть время — сейчас подписать, кто торопится играть — после гольфа. Я решил сразу поставить автографы, потому что знал — уеду раньше. Тем более, все разбились на команды по три человека, а я далеко не самый лучший гольфист, и если присоединюсь к своей команде позже, ничего страшного не случится. Вова сразу поехал на площадку, а Сергей, который никогда не играл в гольф, решил посмотреть, что это такое. Он так и не играл (может, пару раз только стукнул клюшкой), а водил по полю электрокар.

Прекрасный солнечный день, травка зеленая. Конечно, свое удовольствие в гольфе тоже есть. Я расправился с плакатами — это заняло почти час — и нагнал свою команду. Все время думал о том, что, как только пройдем половину дистанции, я поеду домой. Нужно было помочь Ладе собираться. Мы возвращали арендуемый дом, поэтому все вещи приходилось упаковывать, да еще попутно складывать чемоданы к отпуску. Еще и корреспондент позвонил, по-моему, из «Комсомольской правды», попросил найти для него время, он специально приехал из Вашингтона в Детройт.

Я собрал почти все автографы на свою майку как раз тогда, когда мы подошли к половине дистанции. Тут и встретились с Володей и Сергеем. «Ребята, я поехал домой». — «Мы тоже собираемся». Решили, что уедем, как только нас смогут на электрокаре отвезти назад, к стоянке лимузинов. Девушка, которая развозила напитки, отдала им свой кар. «Все, — кричат они, — мы готовы ехать». — «Подождите немного, мне нужно еще у Стива Айзермана и Маккарти автографы взять». Я дождался Стиви, он расписался, и мы с Володей и Сергеем поехали в клуб. Умылись, зашли в ресторан, заказали сандвичи. Когда мы возвращались, парень, который отвечал за автографы, догнал Константинова и попросил его тоже расписаться. Я говорю: «Вова, там же на час работы». Он отвечает: «Я пишу быстро, для меня это минут на тридцать-сорок». Все понимают, благотворительность — это святое, отказываться нельзя. Пока Вова расписывался, мы сидели с Серегой в машине, болтали. Только Вова освободился — наш шофер собрался уходить, сказал, что тоже хочет взять автографы. Я ему объясняю: в клубе из хоккеистов никого нет, все на поле для гольфа. Но он как-то засуетился и исчез. Когда Константинов подошел, я ему сказал: «Ты пришел, а шофер пропал». — «Я пойду его поищу», — бросил он и, действительно, через пять минут привел нашего водителя[2].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.