Глава тринадцатая СНОВА В ПОЛЬШЕ

Глава тринадцатая

СНОВА В ПОЛЬШЕ

После капитуляции Германии Сталин доверил Рокоссовскому командовать Парадом Победы. Принимал парад маршал Жуков. Этот вопрос решался на встречах Сталина с командующими фронтами 23 и 25 мая. А между этими встречами был торжественный прием 24 мая в Кремле в честь командующих войсками Красной армии, на котором Сталин произнес свой знаменитый тост о русском народе. Там было и много других интересных тостов — всего сорок один. В качестве тамады выступал Молотов. Когда дошла очередь до командующих фронтами, первый тост он предложил за Жукова, которого назвал «освободителем Варшавы», отметив его роль в обороне Москвы и Ленинграда. И под аплодисменты добавил: «Все помнят, что под руководством маршала Жукова наши войска вошли победителями в Берлин. За здоровье маршала Жукова!» Далее последовал тост Сталина: «Долой гитлеровский Берлин! Да здравствует Берлин жуковский!»

Наверное, Рокоссовскому было слышать эти здравицы немного обидно — ведь по справедливости ему во главе 1-го Белорусского фронта надо было бы освобождать Варшаву и брать Берлин. Вторым из командующих фронтами тоста удостоился Конев. Молотов отметил, что Конев «громил немцев на Украине», «освободил своими войсками чехословацкую столицу Прагу», подчеркнул, что «его войска вместе с войсками маршала Жукова брали Берлин».

Третий тост прозвучал за Рокоссовского. Молотов сказал: «Я поднимаю тост за маршала Рокоссовского, командующего 2-м Белорусским фронтом, которого мы знаем по битвам под Сталинградом, сделавшим исторический поворот в нашей войне, который освободил от немецких фашистов Данциг и взял город Штеттин — один из крупнейших городов Северной Германии».

А вот как звучал ставший знаменитым заключительный сталинский тост в стенограмме, а не в газетном отчете:

«Товарищи, разрешите мне поднять еще один, последний тост.

Я, как представитель нашего Советского правительства, хотел бы поднять тост за здоровье нашего советского народа и, прежде всего, русского народа. (Бурные, продолжительные аплодисменты, крики „ура“.)

Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне и раньше заслужил звание, если хотите, руководящей силы нашего Советского Союза среди всех народов нашей страны.

Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется здравый смысл, общеполитический здравый смысл и терпение.

У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941–1942 гг., когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Какой-нибудь другой народ мог сказать: вы не оправдали наших надежд, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Это могло случиться, имейте в виду.

Но русский народ на это не пошел, русский народ не пошел на компромисс, он оказал безграничное доверие нашему правительству. Повторяю, у нас были ошибки, первые два года наша армия вынуждена была отступать, выходило так, что не овладели событиями, не совладали с создавшимся положением. Однако русский народ верил, терпел, выжидал и надеялся, что мы все-таки с событиями справимся.

Вот за это доверие нашему правительству, которое русский народ нам оказал, спасибо ему великое!

За здоровье русского народа! (Бурные, долго несмолкаемые аплодисменты.)».

Вероятно, в эти минуты Рокоссовский ощущал себя русским, еще не зная, что вскоре ему придется вспомнить о своей польской национальности.

До Парада Победы произошли важные события в жизни Рокоссовского. 1 июня 1945 года Рокоссовскому «За образцовое выполнение боевых заданий Верховного Главнокомандования по руководству операциями на фронте борьбы с немецкими захватчиками в районе Померании и Мекленбурга и достигнутые в результате этих операций успехи» было присвоено звание дважды Героя Советского Союза. А 10 июня полевое управление 2-го Белорусского фронта было преобразовано в управление Северной группы войск, дислоцированной на территории Польши. Рокоссовский стал ее командующим и разместил свой штаб в Легнице.

Теперь у Рокоссовского было больше времени побыть с семьей. В свободное время маршал возился на грядках в огороде, видели его и на теннисном корте, и на волейбольной площадке. Еще он много и охотно ездил верхом, а вот водить машину так и не научился. И много читал по вечерам.

Рокоссовского узнал весь мир. Его портреты печатались в американских, британских, французских газетах. И у маршала появились неожиданные поклонницы. Одной из них была молодая англичанка Митци Прайс, жившая под Лондоном. В феврале 1945 года она написала Рокоссовскому письмо, в котором призналась, что, судя по фото, он очень похож на ее погибшего на войне друга. После этого она регулярно поздравляла маршала с Рождеством, Пасхой, а также с Валентиновым днем. Митци собирала фотографии и материалы, посвященные Рокоссовскому, развешивая их в уголке своей гостиной. Константин Константинович сохранил присланные ею письма и фотографии, но ни на одно так и не ответил.

То, что Сталин назначил Рокоссовского командовать Парадом Победы, как бы ставило Константина Константиновича на второе место в советской военной иерархии после Жукова. Правда, тут надо учитывать одно обстоятельство. Третий командующий фронтом в Берлинской операции, маршал Конев, начинавший в царской армии артиллеристом, на лошади ездил плохо и командовать парадом никак не мог. Кстати сказать, после войны Жуков, Рокоссовский и Конев командовали тремя самыми мощными в Европе группами советских войск — в Германии, Польше и Австрии. А то, что тост 24 мая за Конева провозглашали вторым после Жукова, как будто даже указывало, что в военной иерархии он считался вторым. Но, во всяком случае, Рокоссовский, несомненно, оставался одним из самых заслуженных и пользующихся доверием Сталина маршалов.

Внук маршала Константин Вильевич со слов матери рассказывал:

«После войны дед стал главнокомандующим Северной группой войск и остался жить в польском городе Легнице. В Москву он приехал вместе с мамой незадолго до Парада Победы. Бабушка осталась в Польше — обустраиваться на новом месте. В день парада шел дождь. Дед не мог спрятаться под навес — он был с войсками, и когда приехал домой, с него невозможно было снять насквозь промокший парадный мундир. Маме пришлось взять ножницы и разрезать мундир по швам. А вечером пришли гости — военные друзья деда. Наша домработница все приготовила и ушла к себе в комнату. Дед пришел за ней и позвал за стол. Она до конца жизни вспоминала, как отмечала победу с генералами. Вообще дед всегда держался с каждым как равный с равным: с солдатами, с соседскими мальчишками, с шоферами».

25 июня Сталин давал в Кремле прием в честь участников Парада Победы. Здесь он произнес другой свой знаменитый тост — о людях-«винтиках»:

«Не думайте, что я скажу что-нибудь необычайное. У меня самый простой, обыкновенный тост. Я бы хотел выпить за здоровье людей, у которых чинов мало и звание незавидное. За людей, которых считают „винтиками“ великого государственного механизма, но без которых все мы — маршалы и командующие фронтами и армиями, говоря грубо, ни черта не стоим. Какой-либо „винтик“ разладился — и кончено. Я подымаю тост за людей простых, обычных, скромных, за „винтики“, которые держат в состоянии активности наш великий государственный механизм во всех отраслях науки, хозяйства и военного дела. Их очень много, имя им легион, потому что это десятки миллионов людей. Это — скромные люди. Никто о них ничего не пишет, звания у них нет, чинов мало, но это — люди, которые держат нас, как основание держит вершину. Я пью за здоровье этих людей, наших уважаемых товарищей».

Думаю, что Рокоссовский и другие полководцы, присутствовавшие на этом приеме, прекрасно поняли сталинский тост: они всего лишь винтики огромной государственной машины, которые при желании совсем нетрудно заменить. Рокоссовский еще прекрасно помнил это по 1937 году, когда незадолго до ареста ему и другим высокопоставленным командирам поручили подготовить себе сменщиков.

26 июня Рокоссовский последний раз в победном 1945 году был на приеме у Сталина. После этого в кремлевском кабинете вождя Константин Константинович появился только пять лет спустя, в 1950 году. Однако на самом деле маршалу и генералиссимусу доводилось встречаться и раньше, во второй половине 1940-х годов. Дело в том, что после войны Сталин чаще принимал посетителей и проводил совещания не в кремлевском кабинете, а на своей Ближней даче, где никакой регистрации посетителей не велось.

Так, почти наверняка Рокоссовский был на приеме у Сталина перед Высшим военным советом, который состоялся 1 июня 1946 года. Совет принял подготовленное Сталиным решение о снятии маршала Жукова с поста главкома сухопутных войск и о его назначении командующим войсками Одесского военного округа. Жукова обвинили в зазанайстве и стремлении приписать себе все победы в Великой Отечественной войне.

О выступлении Рокоссовского на Высшем военном совете нам пока что известно только в изложении маршала Конева. Иван Степанович так говорил писателю Константину Симонову о выступлении Рокоссовского:

«Говорил витиевато. Мне почувствовалась в его словах обида на то, что в свое время Жуков сдвинул, заменил его на 1-м Белорусском фронте и ему пришлось перейти на второстепенный — 2-й Белорусский фронт. Хотя, конечно, с точки зрения масштабов командующих фронтами это, на мой взгляд, величины несоизмеримые, и сделано это было правильно». В собственных же мемуарах Конев утверждал, что Рокоссовский «очень дипломатично… отметил, что никак не разделяет обвинения в адрес Жукова в том, что он политически опасный человек, нечестный коммунист». Былой дружбы между Жуковым и Рокоссовским давно уже не было, чему способствовали и разница характеров, и нетерпимость Георгия Константиновича к любому, кто мог претендовать на его место «полководца номер один».

Обстановка в Польше, где располагалась Северная группа советских войск, была далеко не простой. Не все дружески относились к Красной армии и к попыткам «советизировать» страну. Сложности возникали и в связи с выселением немецкого населения с территорий рейха, отошедших к Польше, и с заселением новых польских земель выходцами из польских восточных воеводств, отошедших к Советскому Союзу. Об этом дает хорошее представление следующий документ.

15 декабря 1945 года советское консульство в Гданьске докладывало в Москву:

«К моменту прихода частей Красной Армии в Гданьск, в Гдыню и другие города воеводства поляков насчитывалось небольшое количество по сравнению с немецким населением.

Ввиду своей малочисленности поляки почти не пострадали от эксцессов, но в дальнейшем, по мере роста польского населения, увеличилось и число случаев, когда жертвами эксцессов со стороны отдельных разложившихся солдат и офицеров становились также поляки. Хотя мародеры и несут заслуженное наказание, тем не менее поляки продолжают считать ответственными за действия этих одиночек — Красную Армию.

За период с июля по декабрь месяц органами „Смерш“ зарегистрировано эксцессов 222. Из этого количества половина случаев — мародерство.

За последнее время имели место такие случаи:

1) Офицер Соловьев отобрал у поляка лошадь. 2) В Гданьском порту в ресторане английский моряк пригласил наших бойцов выпить. Когда дело дошло до поцелуев, один из солдат ухитрился вынуть из внутреннего кармана англичанина записную книжку. Поляки, наблюдавшие эту картину, сообщили англичанину. Тот был возмущен, обозвал солдат всякими непристойными словами, а затем открыл по ним стрельбу. 3) В Гдыне на вокзале произошел возмутительный случай. Один солдат украл чемодан у польки. Женщина подняла шум и потребовала чемодан обратно. На скандал собралось поляков более 100 человек. В результате чемодан был отобран, а солдата избили. 4) В Гданьском порту 4 матроса в пьяном виде ворвались на норвежский пароход и молотками разбили 2 иллюминатора, отбили краску с борта, обругали норвежцев и ушли. 5) В конце ноября Бургомистр г. Прауст возвращался домой. Три бойца, которых он догнал, попросили подвезти их. Бургомистр освободил коляску и приказал кучеру отвезти. По пути бойцы убили кучера, взяли кое-какие вещи, труп закопали. Убийца только сейчас обнаружен.

Такие случаи доходят до широких масс населения, иногда тот или другой случай преподносится ему в извращенном виде. Не нужно также забывать и о том, что иногда мародерство и хулиганство польских солдат приписывают нашим бойцам. Таким образом, на один день падает несколько эксцессов.

Наряду с тем, что на митингах, в правительственных и партийных кругах всячески подчеркивается роль СССР в освобождении Польши и значение польско-советской дружбы, существует недовольство некоторой части населения фактом пребывания частей Красной Армии на польской территории. Причинами такого положения являются:

1. Отсутствие решительной борьбы с подобными явлениями. Наоборот, часть офицерского состава склонна скрывать от Командования случаи мародерства и хулиганства со стороны своих подчиненных.

2. Наличие большого количества команд, которые находятся в подсобных хозяйствах воинских частей. Эти команды, состоящие только из рядового состава, предоставлены самим себе. Эти команды творят массу безобразий.

3. Через воеводство следует большое количество демобилизованных и отпускников, часто в одиночку. По пути следования устраивают эксцессы.

4. Дезертиры, гастролирующие по фиктивным командировочным удостоверениям.

Можно услышать заявления, что настоящая польско-советская дружба станет возможной лишь тогда, когда Красная Армия оставит Польшу. Эта часть населения к солдатам и офицерам относится недружелюбно.

Другим фактом для разжигания недовольства поляков к Советскому Союзу и Красной Армии является вывоз промышленного и портового оборудования. Особенно поляки недовольны вывозом части оборудования данцигских судостроительных верфей. Они заявляют, что целью их борьбы за Данциг являлась верфь „Шихау“ с ее эллингами и мощными кранами. Сразу же после вступления наших войск в Данциг поляки повесили свой флаг на самом мощном, 250-тонном кране верфи „Шихау“. Через некоторое время наши моряки из автоматов отстрелили всю белую часть флага, оставив только красную часть, т. е. превратив польский флаг в советский. Это вызвало сильное раздражение среди поляков».

Новые польские власти не пользовались авторитетом у населения и творили еще больше эксцессов, чем советские солдаты. В том же докладе сообщалось:

«По заявлению самих поляков, большинство членов правительства неизвестно широким слоям населения. Они не знают по прошлой деятельности Берута, Осубку-Моравского, Гомулку и др. Но зато им хорошо известен Миколайчик. Сторонники Миколайчика делают все, чтобы выставить Миколайчика в самом лучшем свете. Все правительственные реформы, доказывают они, приняты благодаря Миколайчику. Благодаря ему же мир признал польское правительство. <…>

…Часть чиновников, дорвавшись до власти, хотела бы как можно быстрее разбогатеть. Эта часть без стеснения берет взятки. Бывший Президент города Гданьск за 3 дня набрал 24 тысячи злотых взяток. Взяточничество имеет большое распространение в милиции и жилищном отделе. Милиция вместо охраны спокойствия и порядка сама занимается грабежом. Все это вместе взятое вызывает сильное недовольство населения. Население считает ответственным правительство за все пороки государственного аппарата».

Бесчинства новых властей и советских солдат толкали поляков в ряды противников коммунистов. В докладе консульства в Гданьске отмечалось: «В районах Гданьска и Гдыни концентрируется большое количество реакционных и антисоветских элементов (АКовцы и члены групп НСЗ). Концентрация реакционных сил в этих районах объясняется тем, что Гдыня и Гданьск имеют постоянные и широкие связи с другими странами и в первую очередь с Англией, где в настоящее время находится большое количество реакционных польских элементов. По имеющимся у нас сведениям, в Гдыне организован „Связной центр“, в задачу которого входит осуществление связи с бывшим эмигрантским правительством. От него они получают директивы, листовки и воззвания.

В середине сентября в Гдыне распространялась листовка антисоветского и антиправительственного содержания, с гнусной клеветой на Красную Армию и польское правительство. Листовка призывала к убийству советских бойцов и офицеров и к взрыву памятников — бойцам Красной Армии. В листовке указывался случай взрыва памятника в Ченстохове и расценивался реакцией как пример „патриотизма“.

Несмотря на концентрацию АКовских групп в районе портов, особой активности с их стороны не заметно. Это, видимо, объясняется стремлением руководства подпольным движением сохранить силы от разгрома и подготовка этих сил для оказания помощи в случае высадки английского десанта в районах этих портов. Как ни странно, но АКовцы до сих пор живут надеждой на помощь извне, на английский десант.

Часть членов подпольных групп легализовались (по амнистии) и сейчас работают в государственных организациях, в армии и милиции. Выход их из подполья, видимо, не означал отказа от антиправительственной деятельности. Факты говорят о том, что они проводят большую антигосударственную деятельность и это им вполне удается. Так, например, отдел снабжения и финансовый отдел систематически задерживали выдачу продовольствия и зарплаты рабочим. Возмущенные рабочие решили объявить забастовку. Забастовка была намечена на 9 сентября. Она должна была охватить все предприятия Гданьска, Сопота и Гдыни. Враждебные элементы проводили работу обдуманно. Одна часть, работающая в учреждениях, своими действиями вызывала недовольство рабочих и населения, другая часть, играя на затруднениях, готовила забастовку. День 9 сентября был выбран потому, что в этот день должна была состояться торжественная передача военно-морских судов польскому правительству. Только вмешательство органов безопасности предотвратило забастовку. При проверке оказалось, что продовольствия было вполне достаточно для отоваривания карточек. Деньги для выплаты зарплаты рабочим были своевременно получены из Варшавы. <…>

…В армии и милиции служит большое количество лиц с темным прошлым (АКовцы и члены НСЗ). Эти элементы, имея оружие, часто используют его против наших бойцов и офицеров. Были факты, когда в Гданьске и Слупеке их жертвами становились наши бойцы и офицеры. Воеводское управление милиции, вместо того чтобы очиститься от всех подозрительных элементов, старается брать их под свою защиту.

Отдельные милиционеры занимаются также грабежом польских крестьян. Грабители часто выдают себя за советских бойцов.

В результате массовых грабежей крестьянства последние идут в группы АК и НСЗ. Надо полагать, что темные элементы, работающие на государственной службе, имеют задачу компрометировать органы власти, тем самым облегчая работу подпольным группам в деле вербовки крестьян в свои отряды. На днях была ликвидирована одна группа НСЗ в районе Тчева (Диршау), большинство членов которой были крестьяне, завербованные туда несколько месяцев тому назад».

Об эксцессах со стороны поляков по отношению к изгоняемому немецкому населению писал в своей книге уже знакомый нам С. Вогулов:

«В июле 1945 года в связи с одним служебным заданием я должен был объехать территорию Германии, отошедшую Польше. Вся эта территория была словно вымершей. Кругом пустынные села и города. Абсолютно никакой жизни. Поляки с исключительной жестокостью и поспешностью выгнали все немецкое население из родных и обжитых мест, причем немцы предупреждались, чтобы через двадцать минут они были готовы к уходу из своего дома и забирали с собой только то, что могут унести на себе. Ни коров, ни лошадей у уходящих немцев не было. Уложив на ручную тележку все, что можно было взять лучшего, немцы шли на западный берег Одера. Ни денег, ни хлеба. На границе все вещи снова проверялись и проверявшие забирали часы и другие драгоценности, случайно уцелевшие. Эти нахалы не гнушались взять мало-мальски сносный костюм, платье или обувь. С этим немецким населением поляки сделали то, что Гитлер сделал с евреями. Разница была только лишь в том, что поляки не расстреливали немцев, а просто зверски выгнали их и тем самым обрекли их на голодную смерть».

Впрочем, были и прямые убийства поляками изгоняемых немцев. Примеров этого можно немало найти хотя бы в книге американского историка Нормана Неймарка «Пламя ненависти: Этнические чистки в Европе XX века». Там, в частности, автор рисует яркую и трагическую картину страданий немцев, которые подверглись депортации с отошедших к Польше земель и из чешских Судет в 1945–1946 годах. Подробности этих депортаций до сих пор мало известны как российской, так и западной общественности. Как подчеркивает Неймарк, «воспользовавшись условиями войны и послевоенного перехода к миру как прикрытием, чехи и поляки поспешили свести старые счеты и изгнать немцев из своих стран».

Неймарк пишет: «Вдоль всей новой границы по Одеру и Нейсе были расставлены полицейские подразделения, в чьи обязанности входило обеспечение миграции немцев только в одном направлении — на запад, в советскую оккупационную зону Германии. „Что касается тех немцев, которые еще не уехали, — писал Гомулка, — для них нужно создать такие условия, чтобы они сами не захотели остаться“. В деле изгнания немцев польский коммунист Владислав Гомулка был вполне солидарен с антикоммунистом Станиславом Миколайчиком».

В данном случае Гомулка просто повторил слова Сталина, когда на Потсдамской конференции генералиссимус заявил западным союзникам, что поляки не изгоняют немцев, а просто создают им невыносимые условия для жизни. Разумеется, большую роль здесь играла месть за то, что полякам пришлось перенести в годы немецкой оккупации. В свою очередь, Сталину важно было направить ненависть поляков прежде всего против немцев, а не против Советского Союза, аннексировавшего восточные польские земли и силой насаждавшего в Польше коммунистический режим.

Рокоссовский в то время был в Польше. Маршал не мог не знать о проводившихся широкомасштабных «этнических чистках» немецкого населения. Неизвестно, как он к этому относился. Считал это «законным проявлением» мести? Или в душе осуждал, считал подобную политику бесчеловечной, но ничего не мог сделать? Боюсь, мы никогда не узнаем ответа на этот вопрос.

Довольно скоро польские коммунисты при поддержке советских войск и органов безопасности смогли взять ситуацию под контроль. Популярность Миколайчика и его Крестьянской партии была нейтрализована. На первых послевоенных выборах в январе 1947 года, на которых наблюдались массовые фальсификации, коммунисты и их союзники получили более 80 процентов голосов. В стране была установлена однопартийная диктатура Польской объединенной рабочей партии. Антикоммунистическое подполье было подавлено, причем против крупных отрядов антикоммунистических партизан, скрывавшихся в лесах, использовались советские войска. Постепенно прекратились нападения на советских солдат. И в Северной группе войск Рокоссовскому суровыми мерами удалось укрепить дисциплину и свести к минимуму эксцессы против местного населения.

Четыре с лишним года пробыл маршал во главе Северной группы войск. А затем его судьба сделала новый крутой поворот. Генерал армии П. И. Батов писал в своей биографии Рокоссовского:

«Союзнические отношения с западными странами очень скоро сменились „холодной войной“. Маршал Рокоссовский попал в самый ее водоворот. В 1945 г. он возглавил Северную группу советских войск, дислоцировавшуюся на территории Польши. Так продолжалось до октября 1949 г., когда его вызвал к себе Сталин.

— Обстановка такова, — сказал он, — что нужно, чтобы вы возглавили армию народной Польши. Все советские звания остаются за вами, а там вы станете министром обороны, заместителем председателя Совета министров, членом Политбюро и маршалом Польши. Я бы очень хотел, Константин Константинович, чтобы вы согласились, иначе мы можем потерять Польшу. Наладите дело — вернетесь на свое место.

Вождь оказался отличным психологом. Хотя Рокоссовского обуревали смешанные чувства, он ответил: „Я солдат и коммунист! Я готов поехать“».

И 6 ноября 1949 года на совместном заседании Государственного совета и Совета министров президент Польши Болеслав Берут сделал следующее заявление:

«Принимая во внимание, что маршал Рокоссовский является поляком по национальности и пользуется популярностью в польском народе, мы обратились к советскому правительству с просьбой, если это возможно, направить маршала Рокоссовского в распоряжение польского правительства, для прохождения службы в рядах Войска польского. Советское правительство, учитывая дружественные отношения, которые связывают СССР и Польшу… выразило согласие удовлетворить просьбу…»

Все было обставлено так, будто Рокоссовский был приглашен на пост министра национальной обороны Польши по инициативе поляков. Польские биографы Рокоссовского Тадеуш Конецки и Иренеуш Рушкевич в книге «Маршал двух народов», вышедшей еще в коммунистической Польше, в полном соответствии с официальной версией утверждали:

«В октябре 1949 года после короткого пребывания в санатории Лёндек-Здруй, где находилась на лечении его сестра, Рокоссовский выехал в Москву, намереваясь провести там остальную часть отпуска. Однако долго отдыхать не пришлось. Через несколько дней он был неожиданно вызван к Сталину. Этот вызов удивил его. Когда Константин Константинович уезжал из Польши, в Северной группе войск, которой он командовал, все было в порядке. Успешно складывались также отношения и сотрудничество с польскими властями…

Сталин сообщил маршалу, что польское правительство обратилось к правительству СССР с просьбой направить его для прохождения службы в Войске Польском на посту министра национальной обороны.

„Я солдат и коммунист! — ответил, как свидетельствует Батов, удивленный Рокоссовский… — Я готов поехать“.

Только это известно нам о беседе маршала Рокоссовского со Сталиным. Никто, даже генерал Батов, пользовавшийся особым расположением маршала, ни в одной из своих работ, посвященных жизни и деятельности Константина Константиновича, не пишет больше ничего на эту тему. Неизвестно, что чувствовал и переживал маршал в тот момент…»

На самом деле Батов ясно дает понять, что инициатива назначения Рокоссовского министром национальной обороны Польши исходила от Сталина, который опасался потерять Польшу. И на этот счет есть еще одно авторитетное свидетельство.

Поэт Феликс Чуев, основываясь на своих беседах с главным маршалом авиации А. Е. Головановым, утверждал со слов Александра Евгеньевича:

«Много кривотолков ходит о назначении Рокоссовского в Польшу после войны. Некоторые историки считают, что Сталин решил избавиться от таких народных героев, как Жуков и Рокоссовский, потому, что вроде бы видел в них конкурентов себе. Одного назначил командующим округом, а другого отправил в Польшу. Эта версия явно не соответствует действительности.

После войны Рокоссовский был главнокомандующим Северной группой войск. В 1949 году его вызвали в Москву. Сталин пригласил на дачу.

Рокоссовский приехал на „Ближнюю“, прошел на веранду — никого. Сел в недоумении, ожидая. Из сада появился Сталин с букетом белых роз, и видно было, что он их не резал, а ломал: руки были в царапинах.

— Константин Константинович, — обратился Сталин, — ваши заслуги перед Отечеством оценить невозможно. Вы награждены всеми нашими наградами, но примите от меня лично этот скромный букет!

…Мне этот эпизод напомнил встречу императора с генералом Ермоловым, у которого царь спросил:

— Чем тебя еще наградить, мужественный старик?

— Присвойте мне звание немца, — ответил Ермолов.

Рокоссовский ничего подобного не пожелал, но ему было присвоено звание поляка.

— Константин Константиновичу меня к вам большая личная просьба, — сказал Сталин. — Обстановка такова, что нужно, чтобы вы возглавили армию Народной Польши. Все советские звания остаются за вами, а там вы станете министром обороны, заместителем Председателя Совета Министров, членом Политбюро и Маршалом Польши. Я бы очень хотел, Константин Константинович, чтобы вы согласились, иначе мы можем потерять Польшу. Наладите дело — вернетесь на свое место.

Сам Рокоссовский говорил, что его не очень-то прельщала такая перспектива, тем более что польский язык он почти не знал, но просьба Сталина — не простая просьба… Пришлось ехать».

Разумеется, у любого, кто знаком с особенностями принятия решений Сталиным, и так не было сомнений, что именно Иосиф Виссарионович предложил польским товарищам пригласить Рокоссовского на пост министра национальной обороны. И это было такое предложение, от которого Берут и компания не могли отказаться. Естественно, формально все это было обставлено как нижайшая просьба польских товарищей, на которую Сталин не мог не откликнуться, проявляя истинную солидарность и интернационализм. Но польские коммунисты прекрасно понимали, что Рокоссовским им командовать не дадут, что Константин Константинович будет делать только то, что прикажут из Москвы. А заодно у Сталина появятся лишние глаза и уши в польском политбюро.

Несомненно, Берут и его соратники знали, что назначение Рокоссовского вызвано недавними событиями в Югославии, которая в 1948 году после ссоры Сталина и Тито отпала от советского блока. Иосиф Виссарионович считал главной причиной того, что Тито удалось уйти от навязчивой советской опеки, то обстоятельство, что югославская армия контролировалась Тито. Сталин больше всего подозревал в национал-коммунизме титовского образца Владислава Гомулку, который после войны был генеральным секретарем ЦК ПОРП. В 1948 году он был смещен со своего поста, а позднее даже посажен под домашний арест. Однако Сталин не доверял до конца ни одному из польских коммунистических лидеров, даже Болеславу Беруту, не исключая, что при определенных обстоятельствах и он может последовать примеру Тито.

Вот Рокоссовский и должен был исключить возможность развития событий в Польше по югославскому образцу, обеспечив с помощью советских офицеров надежный контроль над Войском польским.

Теперь Константин Константинович оказался в Польше примерно в том же положении, в каком пребывал в 1815–1830 годах его тезка — великий князь Константин Павлович. Являясь главнокомандующим польской армией, он фактически определял всю русскую политику в Польше, хотя формально в Варшаве имелся еще и императорский наместник. При Сталине роль советского наместника выполнял Берут, но Рокоссовский ему не подчинялся. Более того, было понятно, что в случае возникновения военного конфликта со странами НАТО Рокоссовскому будут подчинены не только Войско польское, но и Северная группа войск, которая, кстати сказать, по численности и вооружению превосходила польскую армию. Вероятно, создание НАТО в апреле и образование двух германских государств в сентябре — октябре 1949 года также послужили одним из побудительных мотивов назначения Рокоссовского главнокомандующим польской армии.

Кроме контроля над Войском польским Рокоссовский также обеспечивал Сталину дополнительный канал информации о положении в польской партийно-государственной верхушке. Это Константин Константинович освещал как в совершенно секретных донесениях, так и при личных встречах со Сталиным. После назначения министром национальной обороны Польши Рокоссовский был на приеме у Сталина в Кремле трижды — 16 и 17 марта 1950 года и 5 сентября 1952 года. Но встреч с генералиссимусом наверняка было больше, поскольку можно быть уверенным, что маршал навещал Сталина и на Ближней даче, где Сталин в свое время и объявил о его назначении в Польшу.

Уже упоминавшийся В. В. Рачинский, родившийся в Польше и только в 1925 году приехавший к родителям в СССР, после 1945 года получил возможность вернуться на родину, но так ей и не воспользовался. Владимир Вацлавович вспоминал:

«Передо мной часто всплывал образ К. К. Рокоссовского. По просьбе польского правительства он вернулся в Польшу. Занимал высокий мост министра обороны ПНР. Он тоже знал хорошо польский язык. Любил свою родину. Был польским патриотом. Но, как можно понять его историю, здесь, в России, он среди русских был поляком, а там, в Польше, среди поляков он был русским, советским. Может, некоторым это и трудно понять, понять эту двойственность положения. Такая двойственность возникает у людей, потерявших при тех или иных условиях свою родину. В сущности, это тяжелая психологическая драма многих миллионов различных эмигрантов. Разные обстоятельства разбрасывают людей. Сколько поляков, как и людей многих других национальностей, вынуждены были по разным причинам покинуть родину! А сколько русских живут вдали от своей родины! Все, все они тоскуют по своей отчизне. Не все могут вернуться на свою родную землю, землю своих предков».

В своем первом приказе по Войску польскому от 7 ноября 1949 года Рокоссовский, только что произведенный в маршалы Польши, писал: «Мне выпало на долю в течение многих лет служить делу трудящегося народа в рядах героической Советской Армии. Волею военной судьбы я был командующим тем фронтом, в составе которого героически сражались на славном пути от Ленино через Варшаву, Гданьск, Гдыню, Колобжег, Поморский Вал, вплоть до Берлина солдаты вновь возникшего Войска Польского, солдаты 1-й дивизии, а поздней и 1-й армии… Во исполнение обязанностей, возложенных на меня Страной и Президентом, во исполнение обязанностей перед польскими трудящимися и польским народом, среди которого я вырос и с которым всегда чувствовал себя связанным всем своим сердцем, а также перед братским советским народом, который воспитал меня как солдата и полководца, я принимаю доверенный мне пост, чтобы все свои силы посвятить дальнейшему развитию и укреплению нашего Войска Польского и обороны Речи Посполитой…»

В. И. Кардашов писал в своей биографии маршала:

«С ноября 1949 года Рокоссовский занимает пост министра национальной обороны и заместителя председателя Совета Министров ПНР. Всю свою энергию он обращает на преобразование Войска Польского, на создание современной армии. В ходе демобилизации польской армии в первые послевоенные годы ее численность сократилась с 400 до 200 тысяч. В 1949–1955 годах произошло некоторое ее увеличение — до 280 тысяч человек. Но главные изменения происходили в Войске Польском в связи с его перевооружением и реорганизацией. В эти годы в стране была создана военная промышленность, построены новые предприятия по выпуску артиллерийской, танковой, авиационной и другой техники, не существовавшие ранее или же слабо развитые. Это позволило вооружить польских солдат новой военной техникой. Сила огня польской пехотной дивизии возросла многократно по сравнению с силой огня предвоенной дивизии. Войско Польское располагало теперь танковыми и моторизованными соединениями, способными к быстрому маневру и хорошо обученными для ведения военных действий в новых условиях — в условиях ядерной войны».

Следует отметить, что советские офицеры в Войске польском имелись в значительном количестве еще до назначения Рокоссовского министром национальной обороны. Так, при подготовке так и не состоявшегося судебного процесса по делу бывшего министра национальной обороны, близкого к Гомулке генерала Мариана Спыхальского, тезис о его «враждебности» к советским офицерам и о стремлении к их вытеснению из польской армии был одним из главных пунктов обвинения. Однако до назначения Рокоссовского присутствие советских офицеров в польской армии и динамика изменения их численности были следствием конкретных советско-польских договоренностей. До 1949 года число советских офицеров и генералов в Войске польском неуклонно сокращалось. Так, в беседе с И. В. Сталиным 24 мая 1946 года маршал Михал Роля-Жимерский информировал, что из Войска польского уже откомандированы 11 400 советских офицеров и что численность оставшихся (4600 человек) польское правительство хотело бы сократить до 1500 человек, главным образом поляков по национальности. Советское руководство не сопротивлялось этим намерениям польской стороны. В 1946–1948 годах численность советских генералов в Войске польском сократилась с 44 до 21. Сталина особенно тревожило, что должности, остававшиеся вакантными после отъезда советских офицеров, замещались вернувшимися в страну кадровыми польскими офицерами, ранее воевавшими в армии Андерса вместе с западными союзниками.

При Рокоссовском в 1949–1952 годах доля советских офицеров в польском офицерском корпусе уменьшилась с 6 до 2 процентов. Это произошло прежде всего за счет увеличения численности офицерского корпуса Войска польского. При этом советские генералы занимали все ключевые посты в руководстве польской армии. Всего в Войске польском в разное время служили более 50 советских генералов и более 12 тысяч советских офицеров.

10 мая 1950 года Рокоссовского избрали в политбюро ПОРП, а осенью 1952 года он стал еще и вице-премьером польского правительства.

Маршал А. Е. Голованов говорил Ф. Чуеву, будто впоследствии Рокоссовский рассказывал родным и друзьям, как поляки сразу по приезде дали ему красавицу секретаршу, которая утром пришла в кабинет с бумагами: «А там все по-польски написано, и я пытаюсь говорить по-польски — беру русский корень слова и приделываю к нему шипяшее окончание: „Разобрамшись, докладайте!“ — дескать, разберись, а потом докладывай». Секретарша почему-то покраснела и спросила, хорошо ли пан Рокоссовский знает «польску мову». Оказалось, что маршал сказал ей: «Раздевайтесь и ложитесь!» На самом деле это — типичный лингвистический анекдот, построенный на различном значении одних и тех же слов в русском и польском языках. Молва просто связала его с именем Рокоссовского. Хотя польский язык Константин Константинович к тому времени действительно знал плохо, но только по причине многолетнего отсутствия практики. Приехав в Польшу, он сразу попросил своего адъютанта найти ему хрестоматию польской литературы, по которой школьники изучали родной язык. И очень скоро маршал восстановил навыки польского языка, который для него был родным, и стал вполне свободно говорить по-польски. Причем современники отмечали, что говор у него был тот, который был характерен для Варшавы начала XX века, времен его детства.

Внук маршала Константин Вильевич Рокоссовский вспоминал:

«В Варшаве ему выделили половину небольшого особняка, он жил там с бабушкой — мама поступила в институт и уехала учиться в Москву. Там она вышла замуж, родился я. К польскому периоду относятся мои первые воспоминания о деде. В 1956 году мы с родителями приехали к нему погостить и жили на даче под Варшавой. Мы ездили за грибами в открытом экипаже, гуляли. Я привлекал к себе всеобщее внимание — офицеры трепали меня по голове, шутили, что перед ними будущий маршал».

Бывший президент Польши генерал Войцех Ярузельский в 2005 году в интервью русской версии журнала «Ньюсуик», в ответ на приведенный корреспондентом анекдот о том, как Сталин говорит Рокоссовскому: «Мне проще одного тебя переодеть в польский мундир, чем все Войско Польское переодевать в советские», заметил: «Назначение Рокоссовского — трудная проблема. Его польское происхождение было широко известно; я, например, знал его сестру — она вообще всю жизнь прожила в Варшаве. Но он стал министром с должности командующего советской группой войск в Польше и на многие посты назначал советских генералов, которые не знали ни нашего языка, ни страны. Уже начиналась холодная война, и Польшу сделали частью противостояния между Востоком и Западом. Войско Польское при Рокоссовском, конечно, усилилось, но и очень увеличилось, и большая армия стоила стране колоссальных средств». И в том же интервью Ярузельский в ответ на вопрос, что ему было известно о расстреле польских офицеров в Катыни, утверждал: «Я был в советском военном училище, когда напечатали заявление ТАСС: мол, распространена немецкая провокация — фашисты утверждают, что советские органы расстреляли поляков, но это ложь, это сделали сами немцы. И была комиссия академика Бурденко, она подтвердила: да, расстреляли немцы. И от всех польских частей были собраны представители, их возили в Катынь, и они нам с полным убеждением рассказывали: да, наших расстреляли немцы».

Первые сомнения, по словам Ярузельского, возникли у него еще тогда, когда советский обвинитель Р. А. Руденко на Нюрнбергском процессе «поднял тему Катыни, а потом, когда потребовались доказательства, он этот вопрос снял. А после на Западе много писали о советском расстреле в Катыни, и в Польше это было известно. Я обращался за объяснениями по поводу Катыни к маршалу Гречко, но всегда получал один ответ: это империалистическая пропаганда. Ну что было делать в тех условиях? Единственное, что я сумел добиться — с 1970-х годов нам позволили возлагать в Катыни венки. И только Горбачев передал мне документы о расстреле».

Думаю, здесь генерал немного покривил душой. Опубликованные на Западе документы и материалы, в том числе показания вернувшихся из плена польских офицеров, не оставляли сомнений в советской вине уже к концу 1940-х годов. Но генералу Ярузельскому стыдно было признаться себе и миру в том, что он, не сомневаясь, что за катынское преступление ответствен Советский Союз, верой и правдой служил установленному СССР в Польше коммунистическому режиму.

Рокоссовский никогда и ни с кем не говорил о Катыни. И не только потому, что в СССР на катынское дело было наложено табу. Боюсь, что Константин Константинович делал все, чтобы убедить себя в том, что польские офицеры были классовыми врагами, мешавшими будущей советизации Польши, и поэтому их надо было уничтожить. Во всяком случае, маршал Польши искренне рыдал над гробом Сталина. А ведь он, сам два с половиной года проведший в «Крестах», достигший вершин военной карьеры, должен был хорошо знать, что решения такого уровня, как расстрел 22 тысяч польских военных и гражданских пленных, не могли быть осуществлены без ведома и санкции вождя.

Советский Союз давал Польше большие кредиты для развития тяжелой промышленности, имевшей прежде всего военное значение (в том числе и для советского атомного проекта). Как пишет польский историк Анджей Скшипек, «увеличения военных обязательств Польши Кремль достиг, создав систему персональной зависимости Войска Польского от Советской Армии путем назначения маршала К. К. Рокоссовского главнокомандующим in spe. Так как Рокоссовского окружали многочисленные советские офицеры, можно говорить о советизации / русификации армии. Армии, впрочем, прекрасно оснащенной и обученной, небывалой по своим размерам — насчитывающей 400 тыс. военнослужащих. Содержание такой большой армии в мирное время не могло не повлиять на уровень жизни населения. Эта огромная армия была следствием реализации военной доктрины массового использования наземных войск, наилучшим образом оснащенных танками, артиллерийскими орудиями и другим оружием этого типа».

Численность польской армии, по сравнению с довоенными временами, возросла почти вдвое, и руководили ею советские офицеры и генералы во главе с Рокоссовским. Константин Константинович немало сделал для увеличения численности Войска польского и оснащения его более современным вооружением и боевой техникой. Однако это вызывало далеко не однозначную реакцию в польском обществе. Милитаризация страны тяжким бременем ложилась на польский народ, еще не оправившийся от последствий войны. Кроме того, большинство поляков были убеждены, что советские офицеры готовят Войско польское для того, чтобы воевать прежде всего за советские, а не за собственно польские интересы. Среди поляков не было враждебности против вчерашних союзников — Англии и США, и воевать с ними поляки не хотели. Наоборот, многие связывали возможность освобождения Польши от советского господства с мифическим британским или американским десантом (те же настроения были распространены и в Прибалтике).

Польша все в большей мере попадала под контроль спецслужб, создаваемых при активном советском участии. Как пишут российские историки А. Ф. Носкова и Г. П. Мурашко, «развитие ситуации внутри правящей элиты в нужном советскому руководству направлении было одной из главных задач советников МГБ СССР в каждой из стран их пребывания. Донесения советника С. П. Давыдова и его заместителя Климашева из Варшавы на рубеже 1949–1950 гг. о ходе „оттеснения“ летом — осенью 1949 г. Роля-Жимерского с поста министра национальной обороны Польши и подготовка этого места для маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского подтверждают это со всей очевидностью».