Хлопоты о выезде

Хлопоты о выезде

Как я уже сказал, списаться с заграницей в лагерях возможности не дали мне, как и остальным лагерникам из белой эмиграции, не проявившими себя секретными сотрудниками советских властей и рьяными работниками, и вот я, очутившись на «воле», сразу же взялся за восстановление связи с зарубежным миром, прерванной 10 лет тому назад. Я не терял веры в то, что я, как бы то ни было, законно или незаконно, должен вернуться вновь к своим: к семье и близким.

Правда, уже не тем, как был, молодым и здоровым, когда нас выдали англичане, но надежда на то, что есть правда на свете, что есть люди и найдутся, которые меня, как вырвавшегося из пасти смерти, встретят, приютят и поставят на ноги, постараются залечить душевные раны и восстановить здоровье, после перемолки меня советской машиной в течении 10 лет, страшных незабываемых десять лет.

В лагерях мы все твердо верили в то, что воскресшим, вырвавшимся из советского ада, все помогут, ибо мы жертвовали и страдали не за свое личное благополучие, а за благо всего мира и не по своей воле или трусости попали в лапы врагов всего мира и что

«Организации по защите прав человека», не замедлит протянуть свою руку помощи «героям нищим», не преклонившим своей головы перед мировыми бандитами из Москвы и их коммунистическими законами — законами СССР.

И вот я начал налаживать связь, что мне и удалось в конце — концов. Нашел семью в Австралии. Оттуда последовал вызов через красный крест. Так, как австралийского консула тогда в Москве не было и его функции вершил английский, то я и обратился к нему.

Он, на редкость оказался добрым человеком с его секретарем Р. З. Муслов, и сразу же началась работа и борьба за освобождение меня из «рая» коммунистической «счастливой страны».

Для выезда за границу всяк должен иметь заграничный паспорт и я обратился с просьбой к сов. властям выдать мне надлежащий документ, но мне в этом было отказано, а когда они принимали нас от предателей англичан, то не спрашивали ни паспортов ни виз, — какой парадокс? — и прямо в Сибирь, а теперь дай им паспорт тогда они наложат визу и езжай. — Нет? — Принимай советское гражданство и мы вам, как своему гражданину, выдадим паспорт заграничный и визу наложим и поезжайте, пожалуйста, сколько угодно и куда угодно? Заманчиво, но «старого воробья не проведешь на мякине». Имел он уже урок десятилетний /сокращенный из 25-ти летнего/. Благодарю и отказываюсь, что их, как будто бы, удивило.

Не захотелось мне вновь идти «гулять» с «дружком» по густой тайге и рудникам Сибири, но уже не как «эмигрант-белобандит», а как советский гражданин. Лучше я поеду к своим, в «гнилой», /как они называли/, капиталистический лагерь, подальше от коммунистической «свободы».

Обо всем пишу английскому консулу в Москву. В ответ получаю бланк, заменяющий заграничный паспорт, с предложением заполнить его, приложить фотокарточки и деньги на гербовый сбор и прислать обратно, что я и сделал. «Скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается», говорится в народе. Так было и со мной.

Дело это началось 15 ноября 1956 года. Советский подполковник ведающий проверкой и наложением виз в г. Краснодаре, особенно изводил меня своими доводами, что «никакие бумажонки мне не помогут, кроме заграничного советского паспорта; и в предпоследней явке довел меня, что называется, до полуобморочного состояния.

Довел меня до такой степени, что я не смотря на свои старания бороться с нервами, доходил до того, что не знал, что со мной делается. Я чувствовал, что вот, вот, что то страшное может случиться со мной: я был подобен человеку стоящему и смотрящему на гигантскую движущуюся лаву-глыбу, которая вот, вот должна его стереть в порошок. Для меня это было смерти подобное чувство.

Сначала я не мог подняться со стула, уперив в него усталый взгляд немигающих глаз, смотрел на него, но его не видел. Туман все заволок. Отдохнув немного, встал и, и как пьяный поплелся к двери. Пот холодный покрывал чело и лицо и думалось: неужели это конец, неужели потеряна и последняя искорка надежды? О, как страшен отказ этого энкаведиста.

На улице свежий воздух дохнул мне в лицо. В глазах прояснилось и упорство мое снова заговорило: Нет, не сдаюсь! Какое то чувство внутри подбадривало меня: не сдавайся, не унывай и продолжай бороться, и я упорно продолжал.

В 1959 году в апреле месяце получаю от консула мой бланк — заграничный паспорт. Радости моей не было конца. Паспорт и даже, с наложенными на нем визами — английской и французской, какое счастье! Еду в Краснодар за советской визой на выезд из сов. союза. Илу к своему мучителю. Прошу наложить визу. Берет мой паспорт, вертит его в руках, как крыловская обезьяна очки и ничего не может понять, как будто бы, другого языка не знает, кроме русского. Прочитываю ему и кое как объясняю. Он, немного подумав, говорит: «Все хорошо, но эту бумаженку вы можете свободно выбросить, она ничего не стоит и я визу не наложу».

Как будто бы холодной водой окатил он меня. Неужели он прав и вправе все погубить, и все мои иллюзии — мыльный пузырь, который так легко лопнул? Неужели еще будут истязать меня, вытягивать жилы из живого, как это они умеют? Хотя это «страна чудес» — говорят. Набравшись сил, начал я с жаром доказывать, что эта бумажка и есть самый настоящий документ, что подтверждают и визы, наложенные английским и французским консулами.

Видя, что со мной он ничего не может сделать т. е. не может «застопорить», он наконец сдался, но визы не наложил, а взял мою «бумажку», как он сказал, с тем, что пошлет ее высшим властям и, если они ее признают, тогда он визу наложит. От души немного отлегло и я спокойно поехал в свою станицу, В станице и вообще, никто не верил в то, что меня выпустят, но я верил в мой возврат из СССР за границу, хотя были и такие минуты, когда моя вера была на грани сомнения, и думал: или будет или нет, но голос внутри всегда мне говорил: «Будет, будет!» Ожидая результата, я тоже не сидел сложа руки.

Писал их «богу» — Мыкыте и Ворошилову, заправилам сов. союза того времени, требуя, чтобы Никита в подтверждение своего обещания /английскому главному консулу/, выпустить в Австралию граждан, имеющих там своих родственников, выпустил бы и меня, тем паче, что я не являюсь гражданином СССР, а в Австралии тогда была моя жена и дочь.

Наконец в мае месяце приходит извещение явиться мне в Краснодар. Документ мой оформлен — наложили визу и в течении 10 дней я должен покинуть территорию СССР, из порта города Одессы.

Наспех покончив все свои дела, я беру железнодорожный билет до Одессы и по новой железнодорожной ветке по знаменитому «мостобрану», еду к Керченскому проливу. Замелькали родные места, хуторов и станиц. Поезд спешит на запад. Вот и г. Темрюк остался позади и Таманский полуостров принял нас в свое лоно.

Не прошло много времени и Керченский пролив раскинулся перед нами. А вот и паром Керченского пролива. Поезд наш разделили на две части и загнали в два больших парома, оборудованные на вид очень хорошо. Они напоминают два морских белых парохода.

Не замедлив, заработали винты моторов и две громадины направились к противоположному берегу, едва виднеющемуся с другой стороны. Громадные волны пролива, поразили меня своей величиной.

Напоминая валуны гор, они одна за другой налетают на паром, как будто стараясь его разбить и, разбившись, и обдав водой, даже, стоящих на палубе парома, уступают другим мчавшимся за ними. Волны не долго боролись с непрошенными гостями, нарушавшими их гармонию, бороздящими их свободные воды.

Берег начал быстро приближаться, идя к нам на встречу, и вот мы уже у причала. Паровозы зашипели, запыхтели вытягивая по рельсам на материк, разорванный на-двое, наш поезд. Соединили — и наш состав, уже целый, пополз через окраины Керчи, уже окутывающейся мраком, начинающейся крымской ночи. Ночь, завив в свою черную вуаль землю, даровала сладкий сон согретому щедрым солнышком Крыму. Все скрылось во мраке ночи и напрасно напрягающиеся глаза смотрели, стараясь увидеть старые знакомые места с времен войны, времен революции.