У берегов Бразилии

У берегов Бразилии

По выходе из Лиссабона, наш пароход шел без всяких остановок двенадцать дней, на тринадцатый мы увидели берега Южной Америки, а несколько часов спустя вошли в бразильский порт Пернамбуко, расположенный в непосредственной близости от экватора.

Город с моря казался довольно живописным. Над ним, на необычайно синем для европейца небе, висело яростно пылающее солнце и, несмотря на ранний утренний час, жара была одуряющая.

На берегу виднелись всевозможные пальмы и другие тропические растения, с кричаще-яркой зеленью, лишенной привычных для нас мягких тонов. Общее впечатление грандиозного лубка. По пристани сновали люди, среди которых не было заметно белых.

В ту пору бесподданным русским эмигрантам выдавали паспорта Лиги Наций, отделом беженцев которой заведывал знаменитый норвежский путешественник Фритиоф Нансен. Обладателям таких паспортов ни одна страна в мире не давала въездных виз, если в данный момент не нуждалась в дешевой рабочей силе.

Русским сходить на берег, как водится, и тут не разрешили. Остальных пассажиров спускали по двум трапам, один из которых был предназначен только для первого класса. Заметив, что там почти не проверяют документов, мы с женой пристроились к этой очереди и, несколько минут спустя, без всяких осложнений очутились на берегу. После нас еще двое благополучно проделали то же самое, но следующего уже накрыли и больше не удалось спуститься никому.

Оглядевшись по сторонам, мы поняли, что самый город находится в стороне от порта, но трудно было определить — где именно, так как даль закрывали деревья, среди которых всюду виднелись одинаково невзрачные постройки. Первым нашим намерением было взять такси, но таковых нигде не было видно и волей-неволей пришлось отправиться в путь пешком. От портовой площади лучами расходилось несколько мощеных булыжником улиц. Выбрав наиболее широкую, мы зашагали по ней, полагая, что рано или поздно она нас выведет в центральную часть города.

Однако, пройдя с версту, мы очутились в самой настоящей негритянской деревушке, которая была бы к месту где-нибудь в дебрях Африки. Хижины из тростника и пальмовых листьев разбросались тут в причудливом беспорядке, без всякого намека на улицы; кое-где среди них виднелись жилища, видимо, местной аристократии, сооруженные из ящичных досок и расклепанных жестянок. Землю покрывала ярко-зеленая трава, в которой пестрели красные, белые и синие цветы, видом похожие на европейские вьюнки, но размером с тарелку. Поселок тонул в зарослях пальм различных сортов: на одних висели кокосовые орехи, на других нечто вроде дынь, на третьих огромные гроздья каких-то желтых шариков, на четвертых что-то похожее на плоды чинары, но с человеческую голову величиной.

Из каждой хижины при нашем приближении высыпала куча полуголых негров, которые долго провожали нас глазами, — видно белый человек забредал сюда нечасто. Толпа негритят бежала за нами всю дорогу, что-то лопоча и протягивая черные лапки за подачкой.

Нас так захватила эта неожиданная экзотика, что мы не хотели поворачивать обратно и продолжали двигаться прямо. Наконец деревушка осталась позади, деревья тоже поредели, и мы увидели перед собой довольно широкую реку. На ее противоположном берегу раскинулся город. Чуть в стороне от нас виднелся железнодорожный мост, без перил и почти без всякого настила, — никакой иной возможности попасть отсюда на другой берег, по-видимому, не было. В начале мы не отваживались на такое путешествие, боясь, что посреди реки нас может настигнуть поезд, но заметив, что группа негров подошла к мосту и спокойно зашагала по шпалам, мы последовали их примеру и вполне благополучно совершили переправу.

Пернамбуко совсем не похож на европейские города и общее от него впечатление могу выразить кратко: в таком месте мне бы жить не хотелось, Но в деталях есть немало живописного. Все дома одноэтажны и обычно носят какие-то признаки мавританского стиля, разумеется, за исключением тех, которые имеют стиль явно лачужный. Каждый из них окружен просторным навесом с претензией на колоннаду и ютится в зелени небольшого садика. Здесь можно увидеть все растения, в Европе выращиваемые в оранжереях, горшках и кадках: цитрусовые деревья, пальмы, олеандры, азалии, мирты, кактусы, агавы и т. п. Кроме этого — масса совершенно неизвестных нам растений, с крупными, красивыми цветами и неведомыми европейцу плодами. Особенно запомнилось мне одно дерево: листвой оно напоминало каштан, но на нем одновременно цвели великолепные, густо-малиновые цветы, диаметром в четверть метра и висели какие-то коричневые плоды, размером с хороший арбуз. Из деревьев, похожих на европейские, мы видели только акацию, но висевшие на ней стручки были около метра длиной.

Белых прохожих почти не встречалось и на нас все оглядывались с явным любопытством. Чувствуя, что мы еще не в самом центре города и неизвестно, как туда попасть, я догнал шедшего впереди католического священника, надеясь, что он говорит по-французски и укажет нам дорогу. Но когда «падре» обернулся ко мне, я чуть не отскочил в сторону: он был прокаженным, все лицо его пестрело характерными белыми пятнами и гнойными струпьями. На беду он действительно говорил по-французски и с видимым удовольствием пустился в пространные объяснения. Стараясь не обнаружить чувства брезгливости, я выслушал его до конца, поблагодарил и поспешил ретироваться.

Нужно сказать, что больные этой страшной болезнью в большинстве стран Южной Америки, особенно в Бразилии и в Парагвае, пользовались тогда почти полной свободой. Им запрещалось открыто показываться в столицах, но в лепрозории их никто не загонял и в провинции они всюду разгуливали без всякой помехи. Местное население считает проказу почти незаразной и простой народ совершенно не брезгует обществом прокаженных. Долго практикующие здесь русские врачи позже мне подтвердили, что эта болезнь в Южной Америке то ли выродилась, то ли у населения выработался к ней иммунитет, но они считают, что восприимчивых к заразе тут осталось не более десяти процентов. Один из моих знакомых русских в Парагвае заразился проказой, но обнаружив болезнь в начальной стадии, полностью вылечился.

Добравшись до центра, мы убедились, что он никакими достоинствами не блещет и за отсутствием зелени выглядит хуже периферии. Тут, вокруг пыльной площади, стояло несколько двухэтажных общественных зданий, стены которых были сплошь иссечены пулями — следы очередной революции.

Побродив по городу несколько часов, до нитки мокрые от пота, но полные новых впечатлений, мы возвратились на пароход, который на следующее утро отшвартовался и взял курс на юг.

На третий день пути, часов в семь вечера, по-носу показались фиолетовые очертания берега, а когда тропически-быстро настала ночь, над ним вспыхнуло зарево огней, по мере приближения парохода охватывающее нас полукругом. Лавируя между темными островами и торчащими из воды скалами, мы входили в бухту Рио-де-Жанейро, но города еще не видели. Наконец, обогнув какой-то утес, наш «Липари» вошел в гавань и как по волшебству сразу очутился в центре раскаленной добела подковы береговых огней.

Перед высыпавшими на палубу пассажирами развернулось зрелище феерической красоты. В Рио как раз была международная выставка и весь город был иллюминирован. Прямо перед нами дыбились громады небоскребов, купола и обелиски, сплошь залитые разноцветными огнями; от них вправо и влево текли по берегу потоки таких же огней, почти смыкаясь в кольцо. Многочисленные пароходы и военные корабли, стоявшие на рейде, тоже были расцвечены огнями иллюминации. Над всем этим, высоко в черном небе висел огромный сияющий крест. Только утром мы узнали, что это сорокаметровая статуя Христа с простертыми в стороны руками, стоящая на самой высокой из скал, окружающих город. Сильными электрическими лампами во всю величину на ней выложен крест, зажигающийся по ночам и видимый далеко с моря.

В полночь «Липари» бросил якорь на рейде и пароходный комиссар объявил, что пришвартуемся в восемь утра, после чего все пассажиры, кроме русских, на целый день могут отправиться в город, К этому нам было не привыкать и мы разошлись по каютам в надежде, что утром из нашего нансеновского положения найдется какой-нибудь выход.

Так оно и случилось. Стоя у трапа, по которому спускались последние пассажиры, я обратил внимание на вертевшегося внизу бразильянца, который поглядывал на меня и на моих спутников, как бы недоумевая — почему мы не сходим на берег? Почти непроизвольно я поманил его рукой. Он мигом поднялся на борт и мы вступили в переговоры, которые быстро завершились следующим соглашением: всех, кто согласится уплатить за это по двенадцать мильрейсов (в то время это было около четверти доллара), мой собеседник обязуется свести с парохода, усадить в автомобили и в течение нескольких часов возить по городу и окрестностям, показывая все достопримечательности. Потом он поможет нам сделать покупки и доставит обратно на пароход.

Желающими оказались почти все и условие было выполнено честно: мы объехали город и окрестные пляжи, вдоль которых на многие километры тянулись великолепные виллы, осмотрели всемирно знаменитый ботанический сад, павильоны выставки и многое другое. Потом накупили сувениров, яств, питий и баснословно дешевых тут тропических фруктов, после чего полные незабываемых впечатлений возвратились на пароход. Описывать этих впечатлений не буду, скажу только, что поездил я на своем веку немало, но более красивого города не видал.

На следующий день мы пришли в порт Сантос, где «Липари» грузился бананами и простоял более суток. Тут все прошло по обычному трафарету: на берег нам сойти не разрешили и все-таки добрая половина группы в городе побывала. С моря он довольно красив, но когда мы очутились на его узких и довольно грязных улицах, это впечатление у нас быстро рассеялось. К тому же было одуряюще душно. В Пернамбуко все это в значительной степени окупалось яркой экзотикой, а здесь над нею заметно доминировали черты безрадостного туземного провинциализма. Белых лиц даже на главной улице было видно очень немного. Окрестности города живописны и пляжи великолепны, но мы не имели ни времени, ни возможности их осмотреть.

По выходе из Сантоса мы стойко выдержали довольно сильную бурю и дня через три или четыре пришвартовались в Монтевидео.

К чести уругвайских властей следует отметить, что это было единственное место, где нам не поставили в вину нашего русского происхождения и выпустили на берег наравне со всеми. Мы не замедлили этим воспользоваться и гурьбой устремились в город, который произвел на всех нас отрадное впечатление. Без всяких признаков экзотики, он был провинциально уютен, опрятен и чист, чего, к сожалению, о нем никак нельзя сказать сейчас. После Бразилии, особенно «родственной» тут выглядела уличная толпа: в ней совершенно не было заметно цветных элементов и по виду она ничем не отличалась от европейской. Витрины магазинов ломились от товаров превосходного качества и все, что мы тут видели свидетельствовало об изобилии земных благ и достатке этой маленькой страны.

Под вечер наш «Липари» снялся с якоря, за ночь пересек широчайшую Рио-де-Ла-Плату и утром прибыл в Буэнос-Айрес. Наше путешествие через океан, длившееся почти месяц, было закончено.