Глава 35

Глава 35

Как я обрел мир и покой в Масквеше на реке Мононгахила

Принц, с западным бризом пришел твой успех

— Суда с ценным грузом уже на стоянке.

Мы шлем их тебе, но лучше их всех

Свободная юная девушка-янки.

Нечестно и неблагородно «делать» континент пятисотмильными прыжками, однако после свиней и быков Чикаго я почувствовал, что нуждаюсь в перемене обстановки. В наши дни вся жизнь Соединенных Штатов, словно двустворчатая дверь, подвешенная на петлях, вращается вокруг Чикаго. Конечно, в крохотных штатах Новой Англии поездку в Пенсильванию назовут «путешествием на Запад», но граждане с более широким кругозором, кажется, начинают отсчитывать западную долготу от Чикаго. Говорят, что лет через двадцать центр населенности (заштрихованное пятнышко на карте переписи) подвинется далеко на запад от Чикаго, а еще через двадцать окажется на Тихоокеанском побережье. Еще столько же лет — Америке будет угрожать перенаселение, и тогда ждите неприятностей. Ведь люди, которым придется потесниться, потребуют промышленных товаров по самым низким ценам, и голоса в защиту протекционистской политики, которую Америка могла себе позволить благодаря природным богатствам, внезапно замолчат. В настоящее время именно фермеру приходится платить за такую роскошь, как высокие цены. В стародавние времена, когда кругом расстилались девственные земли, которые плодоносили, словно сады Эдема, он платил и не жаловался. Теперь же свободной земли осталось немного, возделанные акры требуют дорогостоящих удобрений, и фермер начинает задавать вопросы. К тому же великая американская нация, то есть ее граждане, не отказывающие себе ни в чем, очень редко возвращают в кладовые природы то, что взяли у нее взаймы. Американцы хватают все, что подворачивается под руку, и идут дальше. Однако продвижение почти завершилось, и грабеж неминуемо прекратится, а федеральному правительству придется учредить невиданный доселе департамент по охране лесов. Тогда те, кто привык беспрепятственно размахивать топором, жечь и калечить леса, начнут шумно, со стрельбой, протестовать против покушения на их права. Вырастет негритянское население — и с ним придется считаться. Промышленникам придется удовлетвориться меньшими барышами — и с ними тоже придется считаться. Железные дороги перестанут хозяйничать на отхваченных ими территориях — и с ними опять же придется считаться. Такое положение дел вряд ли встретит одобрение.

Да, то будет спектакль, достойный внимания всего мира: огромная, рубящая сплеча молодая нация, словно жеребенок, который стремительно стартовал по свежему скаковому кругу, будет снята с дистанции грубой рукой жокея по имени Необходимость. Америке не миновать волнений, когда несколько десятков миллионов суверенных граждан узнают, что в результате деятельности их собственного правительства быстро иссякает изобилие природы страны и что для сохранения благоденствия необходимо взяться за скрупулезное разрешение каждой отдельной проблемы, начиная с организации труда и кончая финансами, и действовать терпеливо и без бахвальства. Однако сейчас они думают, что «завтра будет таким же, как и сегодня», а если поспорить с ними, то ответят, что сама Идея Демократии не допустит застоя. Они верят в это, а личности, наименее осведомленные, подкрепляют свою убежденность любопытными ссылками на деспотизм, который якобы господствует в Англии. Конечно, это чистейшей воды провинциализм. Однако выслушивать все это довольно забавно, особенно когда сравниваешь теорию с практикой (главным образом пистолетной), как о ней пишут американские газеты.

Я старался изо всех сил выяснить, откуда все-таки управляют страной. Во всяком случае — не из Вашингтона, потому что федеральное правительство никак не может привести к повиновению штаты и занимается лишь организацией почтовой службы и сбором одного-двух федеральных налогов.

Штаты тоже не обладают такой властью, так как городские общины ведут себя как им заблагорассудится. И города не имеют власти, потому что там хозяйничают избиратели-иностранцы либо группы патриотов — коренных жителей.

И конечно же, власть не принадлежит горожанам, потому что руководит и помыкает ими деспотическое общественное мнение, которое навязывается им их же газетами, проповедниками и самим местным обществом.

Однако мужчины и женщины Америки являют нам пример патриотизма. Они верят в будущее, честь и славу своей страны и не стесняются заявлять об этом. Гордая, страстная убежденность исходит как от сильных, так и от слабых, и за это я снимаю перед ними шляпу.

В понимании обычного обывателя, англичанина государство — это нечто абстрактное, что служит для обеспечения его полицией и пожарными командами. Кокни даже не понимает значения слова «государство». Он знает проклятых аристократов и полицейских и солдат, которые разыгрывают для его развлечения спектакли в парках. Однако он рассмеется вам в лицо, если ему сказать, что существует такое понятие, как чувство долга перед страной. Но возьмите любого американца второго поколения (кого угодно — кэбмена, носильщика, пахаря), и тот в пять минут растолкует вам, что значит для него Республика. Он может презирать закон, который его не устраивает, способен обвести вас вокруг пальца при заключении сделки, однако стоит посмотреть на него, когда он встает и заводит:

О ты, страна моя,

Земля свободная,

Тебя пою.

Мне приходилось слышать, как несколько тысяч американцев предаются этому занятию, и я уважаю их.

Что касается нашего Национального гимна, там слишком крупный Ромео действует на тесном балконе. У американцев — сплошной балкон. Кстати сказать, пора бы родиться поэту, который подарит англичанам их песню, песню об их стране, которая занимает чуть ли не полмира.

Вот с какими бессвязными мыслями я окунулся в мирную атмосферу городка Масквеш на реке Мононгахила. Суета и грохот Чикаго принадлежали иному миру. Вообразите раскинувшийся под самым что ни на есть безмятежным голубым небом холмистый английский ландшафт, где с интервалами в три мили расположились деревеньки или небольшие, но агрессивные городки, которые почти не обнаруживают себя, потому что их милостиво укрывают деревья и складки холмов.

На пастбищах золотые шары сверкали среди зелени коровяка, и коровы пробирались домой по тропинкам, петлявшим между кустами куманики. Лето заполонило сады, и яблоки (о каких мы можем только мечтать, когда вкушаем их волокнистую имитацию из Кашмира) уже созрели. До чего приятно нежиться, лежа с полузакрытыми глазами в гамаке, и слушать, как падают на землю плоды и звенят колокольчики на шеях у коров, когда те величаво плывут по главной улице.

Казалось, что каждый обитатель этого мирного местечка имел все, что только душе угодно: удобный дом с верандой (крохотной или просторной, где можно провести хоть целый день), аккуратный приусадебный участок с роскошными цветами, фруктовый сад и несколько коров. Жители городка знали друг о дружке все, а то, что было им неизвестно, ежедневно поставлялось местной газетой. Подумать только — дневная газета для деревеньки в тысячу двести жителей! Здесь есть здание суда, где вершится правосудие, тюрьма, где живут преступники (которым можно только позавидовать), четыре или пять церквей для прихожан разного вероисповедания.

Кстати сказать, в этом райке почти невозможно легально приобрести спиртное. Но (и это очень серьезное «но») его разрешается выписать в аптеке, предъявив особый медицинский сертификат. Такова обратная сторона сухого закона, он вынуждает любителя выпить изворачиваться и плутовать, а это дурно влияет на человеческую душу, особенно если страждущий молод, и вынуждает уверовать в принцип: семь бед — один ответ. По местным канонам даже потребление пива — грех, хотя (experto crede[360]) от этого напитка скорее слегка захмелеешь, чем напьешься пьяным. Но кто может поручиться за самого себя? Кроме того, все это не мое дело.

Небольшая община Масквеша, казалось, замкнулась в себе, словно индийская деревня. Случись хоть всемирный потоп, и даже тогда здесь продолжат посылать сыновей в школу, чтобы воспитать из них «добрых граждан». Об этом неустанно молятся истинно американские папаши — граждане, которые сами планируют строительство дорог, определяют размеры местного налога, учреждают свои третейские суды и органы самоуправления. Они проделывают все это с помощью избирательного бюллетеня или открытым голосованием, обязательно учитывая при этом мнение своих вождей (на чем вообще зиждется избирательная система). И так течет их жизнь, пока они не займут подобающего их вероисповеданию места на кладбище. Вот каковы американцы (а не какие-то иностранцы) в состоянии мира и соблюдении добропорядочности. Они сами управляют собой ради самих же себя, своих жен и детей.

Однако дело в том, что большинство жителей Масквеша, хотя они сами и не подозревали об этом, были типичными методистами, подобными тем, что бродят вересковыми пустошами Йоркшира или посещают по воскресным дням церковь в горных районах Англии. Здесь тоже читают проповеди, говорят о дисциплине, с помощью которой души праведников (иногда к их вящему раздражению) приводятся к совершенству на этой земле, с тем чтобы они могли выправить пути свои и жить и умереть в добром звании. Если вы незнакомы с методистским укладом, то не поймете, о чем идет речь. Дисциплина — не шутка, и степень ее воздействия на конгрегацию зависит от руководителя братства, его человечности и чувства такта. Если он знает, куда направлены чаяния юности, то сумеет, не прибегая к насилию, обратить молодые души к добру, иначе те отшатнутся в страхе. У методистской дисциплины, так сказать, длинные руки. Одна девушка привела мне необычный и очень интересный для иностранца пример. Она рассказала о своей подруге, которая однажды (это случилось в другом городе) получила выговор от старших за то, что была на танцах. Те сочли это тяжким преступлением. Могло ли такое понравиться девушке?

Подумайте сами: к какому иному результату мог привести такой формальный нагоняй, исходивший от моложавого, но сурового старейшины, который считал для себя невозможным попустительствовать танцевальным инстинктам молодого человеческого существа? Каленое железо, извлекаемое только для того, чтобы напугать грешника, нередко опаляет его душу. Это может засвидетельствовать каждый, кому довелось столкнуться со старой верой.

Однако все это было чрезвычайно интересно: чистая, цельная жизнь, в которой отдавали должное заботам иного мира и в то же время не забывали об игре в теннис прохладными вечерами. Здесь одинаково честно и серьезно относились к трудам земным и заботились о спасении души. Я имел честь встретить здесь во плоти Мэг, Джо, Бэт, Эйми (какими их обрисовала мисс Луиза Олкотт), которых вы, должно быть, тоже знаете. Они не жеманничали, не скрытничали, потому что им было нечего скрывать. Здесь немало «маленьких женщин», потому что, как и в Англии, парни разъехались в поисках заработка. Некоторые трудились в грохочущих городах, другие канули в безбрежные просторы Запада, иные оказались на томном, ленивом Юге. Девушки ждали их возвращения по традиции всех девушек мира.

В один из солнечных дней празднично одетые парни приедут погостить, и ни единое дурное слово не сорвется с их языков, а девушки в белых платьях, как призраки, замаячат на верандах, встречая каждого по достоинству. Мама не станет ни во что вмешиваться, папа тоже, потому что в тот день отправится в город, чтобы вправить мозги землемеру.

Действительно, стоит ли беспокоиться? С пятнадцати лет девушка-американка общается с мальчиками, словно сестра с братьями. Это слуги, которые катают ее, дарят ей цветы и сладости, довольно дорогие, и это обстоятельство недурно сказывается на поведении молодых людей, приучая их ценить дружбу, ради которой, экономя на сигарах, приходится жертвовать наличными. Что касается самой девушки, ее учат уважать себя и понимать, что ее судьба зависит от нее самой, и она тем более дорожит, не злоупотребляя, той свободой, которая ей предоставлена. Вот почему, по ее собственным словам, «она чудесно проводит время» в обществе парней, которые тоже имеют сестер.

Девушки знают, что, если они окажутся недостойными доверия парней, те попросту лишат их возможности выйти замуж. Так течет время, и девушка знакомится с другой «половиной дома». Она узнаёт, что мужчина не полубог и не таинственное чудовище, а обыкновенная — эгоистичная, тщеславная, прожорливая, однако в целом общительная — личность, которую нужно утешать, кормить и направлять в жизни. Она обретает знания, доступные ее сестрам в Англии только после нескольких лет замужества. Затем она сама делает выбор. Золотистая поволока подергивает кое-что повидавшие глаза (и тем не менее пелена позолочена), и девушка делает такой же милый ее сердцу иррациональный выбор, как и англичанка. Однако с очевидным преимуществом: она знает больше, умеет развлекаться, разбирается в бизнесе, понимает, что значат служба и хобби в жизни мужчины. Все это ей удается почерпнуть в результате общения с мальчиками, из бесед с подругами, которые на своих таинственных совещаниях всегда успевают обсудить, что поделывают Том, Тэд, Стьюк или Джек. Таким образом получается, что она в полном смысле слова настоящий товарищ того, за кого выходит замуж. Она живет интересами фирмы, с ней советуются в трудное время, к ее помощи и сочувствию взывают в минуту опасности. Приятно сознавать, что чье-то сердце бьется ради вас. Но еще лучше, когда над этим сердцем возвышается головка, которая думает вместе с вами, а губы, которые приятно целовать, могут изречь мудрый совет.

Когда молодая американка (я говорю о рядовых этой благородной армии) однажды выходит замуж, все удовольствия для нее кончаются, и тут уж ничего не поделаешь. Что было, то было. Время, отведенное для развлечений, может длиться пять, семь, даже десять лет в зависимости от обстоятельств. Она с поразительной быстротой отрекается от общества, и уж никто не видит ее иначе, как вместе с мужем. Королева умерла или занята семьей. Обыкновенная домашняя работа (кажется, как и везде) старит американку. Правда, ей «помогает» какая-ни-будь ирландка или негритянка. Это не совсем честно по отношению к хозяйке, ведь она выполняет три четверти домашней работы сама, потому что в этом нудном, изматывающем нервы деле приходящая прислуга — одна морока.

О, где бы вы ни встретились с американцем, отнеситесь к нему доброжелательно. Пригласите его в клуб, и он займет вас разговорами до утра. Угостите его красным испанским вином и лучшей бараниной. Я никогда не смогу отплатить ему за хлеб-соль. Умоляю вас вернуть мой долг по частям любому представителю этой нации. Запишите все на мой счет до тех пор, пока наши пути не пересекутся вновь. Американец пьет такую же воду со льдом, но ему не по вкусу наши сигары.

Как же завершить мой рассказ? Интересно ли вам услышать о пикниках под сенью душных, словно застывших, лесов, нависающих над Мононгахилой; о дурацких двухместных колясках, которые застревают в кустах ежевики, едва не опрокидываясь; о прогулках вниз по реке на лодках под лучами раскаленного солнца, по реке, которая совсем недавно выбрасывала к ногам потрясенных жителей Масквеша трупы джонстаунской трагедии[361]? Я видел только одного человека, который пережил катастрофу. Он был священником. За одну кошмарную ночь его дом, церковь, прихожане, жена и дети исчезли с лица земли. Он уже не занимался ничем, но Господь Бог был милостив к нему. Священник сидел на солнцепеке и слабо улыбался. Его бедное, затуманенное сознание подсказывало: что-то произошло. Он не сознавал, что же именно, но одно было бесспорно: что-то все-таки случилось. Оставалось только молиться, чтобы свет сознания больше никогда не снизошел на него.

Но моя память сохранила и другие картины: огромный промышленный город (на триста тысяч душ), который освещался и обогревался природным газом, и просторная долина, полная огнедышащих труб, не отравляющих чистое небо гирляндами дыма; сам Масквеш, освещаемый той же таинственной силой, — на углах его улиц денно и нощно ревут языки газового пламени; флот плоскодонных угольных барж, влекомых на буксире, которые непрерывным потоком движутся вниз по реке в Сент-Луис; фабрики, которые гнездятся в лесах и производят все существующие на земле рукоятки для топоров и лопат; наконец, странная, всеми забытая немецкая община — Братство Вечной Разлуки, основанное в те годы, когда штат был молод, а земля дешева. Обшина вымирает, потому что ее членам запрещено вступать в брак, а рекруты очень немногочисленны. Рост цен на землю почти задушил этих несчастных стариков наплывом богатства, которого они не желали вовсе. Они живут в крохотной деревеньке, застроенной голландскими домиками, которые развернуты дверями прочь от дороги. По сравнению с безмолвием, которое царит в этой деревеньке, монастырская тишина Масквеша — настоящий разгул метрополии. И здесь, среди этих цветов, тоже кроется история любви. Повесть о ней заняла семьдесят долгих лет и рассказывает о брате и сестре, которые любили друг друга, но свой долг перед братством почитали превыше всего. Так они жили и продолжают жить, встречаясь ежедневно, пребывая в вечной разлуке. Их по-детски невинные лица уже не выражают волнения. Для непосвященных эти верные сердца — обыкновенные глубокие старики в нелепой одежде. Но они любят друг друга, и это заставляет вспомнить мальчишек и девчонок Масквеша.

Да, эти отличные ребята, конечно, выпускники Йеля (здесь не следует вспоминать о Гарварде), но тем не менее вполне умелые в деле: на бирже, в бурении нефтяных скважин, продаже всего на свете, что только может переходить от одного грешника к другому. Это искушенные также и в бейсболе парни с квадратными подбородками и крутыми плечами, открытым взглядом. Впрочем, они совсем не против эпизодических развлечений и легких оргий. Да, из них получатся добрые граждане и хозяева земли, а время от времени они будут жениться на той или иной обладательнице белого муслинового платья.

В этом мире существуют вещи похуже, чем быть одним из парней Масквеша.