Главный калибр

Капитан Вига Курбабаевич Мустафаев командовал 311-й батареей. Это под его руководством была развернута работа по замене стволов во второй башне. До этого он стяжал себе славу умелого и удачного командира главного калибра Красной Горки.

Главный калибр — понятие, хорошо знакомое морякам. Так на корабле называется артиллерия, имеющая наибольший калибр и предназначенная для решения главных боевых задач. Если применить этот термин к нашему форту, то две батареи 305-миллиметрового, или двенадцатидюймового, калибра как раз и соответствовали ему. Преимуществом благодаря своей неуязвимой защите обладала 311-я, башенная. Поэтому в обиходе ее называли еще и флагманской.

Командир этой батареи был на виду. И Вига Мустафаев, казалось, вполне отвечал своему положению. Это был коренастый, среднего роста брюнет с красивыми, вьющимися волосами. Южный темперамент крымчанина сочетался у него с твердым, властным характером. К этому прибавлялась хорошая артиллерийская подготовка: он принадлежал к числу первых выпускников училища береговой обороны. И, понятно, боевые успехи башенной батареи, достигнутые после первых же стрельб, неразрывно связывались с именем ее волевого и грамотного командира.

Таким выглядел Мустафаев со стороны. Правда, замечалось в нем и другое: подчеркнутая самоуверенность, снисходительно-небрежное отношение к младшим и к равным себе.

Такие чаще других срываются. Случилась беда и с Вигой. Споткнулся да еще в гонор полез. А время было суровое, решения принимались быстро. Сняли, отдали под суд.

Когда мы узнали об этом, то были поражены. Никак не могли поверить, что вина товарища так велика. И действительно, те, кому это полагалось, вникли в дело. Мустафаева реабилитировали и назначили командовать батареей в нашем же секторе.

Но пока с ним разбирались, надо было кому-то командовать 331-й. В первых числах декабря меня вызвал командир форта. Я отправился к майору Коптеву, силясь представить себе причины вызова. С командного пункта я вышел командиром 311-й батареи.

Новое назначение было неожиданным и радостным. Я вспомнил про свои честолюбивые мечты о башне при выпуске из училища. Да, тогда они были не более чем наивны. Башенных батарей не так уж много, чтобы не найти для них опытный комсостав. Сейчас же у молодежи тяжелые калибры не вызывали столь сильного вожделения. Командовать на фронте, скажем, 45-миллиметровой противотанковой батареей значило иметь больше самостоятельности, быть ближе к опасности, сражаться с противником, что называется, лицом к лицу.

Но я-то считал себя уже закоренелым береговым артиллеристом. И тяжелая башенная артиллерия не утратила для меня своей привлекательности. Но, честно говоря, я и не предполагал, что мне могут предложить возглавить всю башенную батарею, минуя промежуточные должности. Такое доверие командования окрыляло, вызывало прилив сил, желание скорее вощи в курс дела, почувствовать себя на своем месте.

Переселение из каземата 211-й батареи в первый, западный блок главного массива не заняло ни много времени, ни труда. С сожалением распрощался я со своими боевыми товарищами и подчиненными: Кирпичевым, Юдиным, Тощевым. Меньше месяца прослужили мы вместе, а уже сработались, привыкли друг к другу. Успел я привязаться к сержантам и матросам — к нашему дружному коллективу. И с ним расставаться мне было нелегко. Прощание облегчалось тем, что люди, чувствовалось, искренне радовались за меня. В добрых пожеланиях не было недостатка.

Передав батарею Федору Харлампиевичу Юдину, я в тот же день начал знакомство со своим новым хозяйством.

Сначала, понятно, познакомился с людьми: с комиссаром батареи старшим политруком Константином Николаевичем Кудзиевым, заместителем комбата лейтенантом Алексеем Осиповичем Пономаревым, командирами башен лейтенантом Михаилом Осиповичем Мельником и старшим лейтенантом Иваном Яковлевичем Макаровым, с другими командирами.

Собрать весь личный состав батареи и представиться, как это принято, оказалось невозможным. Во второй башне заканчивались работы по замене стволов — завершался монтаж, проводились проверки. Часть людей не могла оторваться от работы, другие спали после ночной смены. Командир башни Макаров трудился вместе со всеми. В прошлом сверхсрочник, окончивший затем командирские курсы, он был отменным практиком и артиллерийскую технику знал превосходно. В ватнике, с испачканной чем-то щекой он напоминал сейчас бригадира в кругу рабочих.

Устройство башенной 305-миллиметровой артсистемы я изучал в курсантские годы. Изучал и по описанию, и «на ощупь» — на севастопольских батареях. Но с тех пор прошло немало времени. И все это время я имел дело с иной, менее сложной техникой. Так что многое основательно призабылось. Чтобы вновь до деталей освоить материальную часть батареи, требовалось, понятно, не день и не два. Но поскольку моя ближайшая и главная задача состояла в управлении огнем, с проникновением в детали можно было и не торопиться. А вот составить себе ясное представление об устройстве башенного хозяйства в целом, уяснить себе взаимозависимость его основных звеньев нужно было немедля. От ясного понимания такой взаимозависимости мог самым непосредственным образом зависеть исход стрельбы.

Обойдя башни, я с лейтенантом Пономаревым отправился осматривать помещения, расположенные в глубине массива. Вот командный пункт батареи, Здесь я уже побывал и успел немного осмотреться. И вещи свои оставил тут — другого жилья, где было бы так же тепло, не оказалось. Помещение это маленькое. Выглядит оно, как техническая лаборатория. На стенах — десятки контрольных приборов. Они фиксируют поданные команды и показывают, насколько соответствует им положение механизмов. На одной из стен — большой огневой планшет. На столе — пульт управления громкоговорящей связью. Чудесная это вещь! Поворот тумблера — и твои слова, произнесенные в микрофон, слышны в башнях или в центральном посту или и там и там. И так же динамик доносит до тебя доклад с любого поста. Тут же, на столе, телефонные аппараты, связывающие командный пункт и с боевыми постами, и с командиром форта.

Ну, здесь все ясно. Идем дальше. На ходу осматриваю краснофлотские кубрики, столовую, душевую, лазарет с операционным залом. Целый подземный городок на несколько сот человек!

Спускаемся ниже. Здесь агрегатные, распределительный щит, от которого электроток идет на тридцать с лишним моторов, обеспечивающих работу башен. Торопиться не будем. Присматриваюсь внимательно, записываю в блокнот цифры, набрасываю черновые схемки.

Идем дальше. Центральный пост. Мозг батареи. Здесь центральный автомат стрельбы. При стрельбе по морским целям в него поступают величины дистанции, измеряемой дальномерщиками. Электромеханические счетно-решающие устройства автомата выдают на орудия готовые величины прицела и целика. Наводчикам не нужно ловить в прицел неприятельский корабль. Они смотрят на циферблаты и легонько вращают маховики. Электромоторы разворачивают многотонные махины башен, поднимают орудийные стволы. Когда на циферблате совместятся две стрелки — орудия наведены на цель. Остается нажать на педали, чтобы грянул выстрел.

Из центрального _поста идем осматривать котельную, которая отапливает жилые помещения и артиллерийские погреба. Температура в погребах должна быть вполне определенной и неизменной. Дальше центральная силовая станция форта. Здесь три зала, как большие механические цехи завода. В них установлены мощные дизелъ-генераторы и другое электрохозяйство. Руководят этой станцией три инженера во главе с инженер-капитаном И. П. Смирновым.

Наконец, погреба — снарядные и зарядные. Отсюда снаряды и заряды в специальных лотках по шахтам в электрическую поднимаются к питателю подбашенного отделения. Там они загружаются в зарядники и опять же в электрическую подаются в башни, к орудиям.

На стенах погребов термометры и гигрометры. Каждые четыре часа здесь появляется артдозор и снимает показания приборов. А у входа два огромных черных яйца на тележках. Морские мины. Заряд каждой такой штуки — 300 килограммов тротила. На месте гальваноударных колпаков у них ввернуты шестигранные пробки. От мин куда-то уходит электропроводка. Я вспомнил, что за время нашего путешествия по подземельям блока уже где-то видел такие же мины.

— Зачем они здесь? — поинтересовался я у своего заместителя.

— Было такое приказание в трудные дни, когда немцы подходили к сектору: подготовить форт к взрыву. Вот и подготовили. Для подрыва специальная команда выделена из семи человек. Я — старший.

— Но сейчас какой в этом смысл? Да и вряд ли это поднимает моральный дух на батарее.

— Конечно, — согласился Пономарев, — у некоторых это вызывает невеселые мысли. Мины уверенности не прибавляют. Но многие свыклись. Да и на глаза они попадаются далеко не всем.

— Но сейчас-то обстановка на фронте не та, что два месяца назад. Пора бы и убрать их отсюда.

— Пожалуй, — кивнул головой Пономарев. — Я как-то об этом не задумывался. Будете докладывать командиру форта о приеме дел, скажите и об этом.

О приеме дел я пришел доложить вечером. Но... Григорий Васильевич Коптев сам сдавал дела. Сдавал моему бывшему начальнику полковнику Владимиру Тимофеевичу Румянцеву. Это несколько скомкало официальную процедуру моего доклада. Но упомянуть про мины я не забыл. Коптев и Румянцев переглянулись и промолчали. Я понял, что вопрос этот находится не в компетенции командира форта.

Григория Васильевича Коптева назначили командиром артдивизиона на Ладогу.

Вернулся я к себе, в помещение командного пункта, несколько смущенным и оторопевшим. Сумею ли я как следует справиться с новой должностью? Боевое хозяйство, с которым за день у меня состоялось лишь беглое знакомство, подавляло своей грандиозностью. Разве ж это батарея? Целая крепость, густо начиненная техникой (кстати сказать, в конце войны все крупнокалиберные батареи были преобразованы в дивизионы, что и соответствовало истинному положению, вещей). А сколько личного состава! Да, слишком заметным было различие между моей прежней и нынешней должностью.

Чему же я был обязан своим повышением? Почему не назначили на это место Макарова или Пономарева, который, конечно, успел хорошо изучить и технику, и людей? Макаров к тому же был старше меня по званию. Впрочем, с Макаровым дело ясное: он не имел достаточной теоретической подготовки для грамотного управления огнем. С точки же зрения командования это, видимо, было главным критерием: пусть человек на первых порах слаб в чем-то другом, но важно, чтобы уже на другой день после назначения он мог успешно вести стрельбу. Без ложной скромности я мог сказать себе, что с управлением огнем дело у меня до сих пор обстояло неплохо. Стало быть, это и определило выбор командования фортом.

Постучав, в командный пункт вошел Пономарев. Он принёс представления на награды и списки отличившихся при замене стволов. Просматривая документы, я проникся еще большим уважением. К своим новым подчиненным. Поистине титанический труд совершили они. Душой всего дела был старший лейтенант Иван Яковлевич Макаров, возглавлявший работы. Крепко помогали ему комиссар К. Кудзиев, парторг М. Дибровенко и комсорг В. Белоусов.

Самым лучшим образом проявили себя два Афанасия — старшины сверхсрочной службы Таран и Чуев. Старшина командоров второй башни Таран возглавлял одну бригаду, старшина электриков Чуев — другую. Соревнуясь, обе ремонтные бригады перекрывали все мыслимые и немыслимые нормативы. Оба бригадира всё это время не знали ни сна, ни отдыха.

В ходе работ возникало много непредвиденных трудностей. Например, понадобилось доставить из Кронштадта детали и ремонтные материалы. Буксиры по заливу уже не ходили, а для грузовиков ледовый покров был еще слишком тонок. Тогда Таран взял двух матросов, все втроем впряглись в сани и затемно пешим ходом двинулись в Кронштадт. Местами лед трещал, угрожая раздаться под ногами смельчаков. Но они не сворачивали с пути. К рассвету они сумели вернуться, привезя все, что нужно. А ведь голод уже заметно подточил их силы!

— Артмастерская нам здорово помогла, — рассказывал Пономарев, комментируя принесенные документы.

— Да, мастера — молодцы, — поддержал его подошедший вслед за ним Кудзиев. — Начальники там толковые — инженер-капитан Жигало и воентехник второго ранга Нерозин. А среди самих мастеров настоящие виртуозы есть. Старшина Тумпаков, например. Он, знаете ли, старейший ветеран на Красной Горке. Служит здесь с восемнадцатого года. В отражении походов Юденича участвовал, в подавлении кронштадтского мятежа. Не человек — живая легенда.

— А как токари Снятков и Несмачный нас выручили, товарищ комиссар! вставил Пономарев.

— Верно. Представьте, во время монтажа полетела какая-то деталь. А запасной нет. Так эти два токаря выточили ее заново. И точность не ниже, чем на заводе.

— Щелин, Козлов, Гречин, Рожков, — добавил Пономарев, — всех этих мастеров у нас на батарее знают и чтут.

— А с такелажными работами тоже своими силами обошлись? — поинтересовался я, зная, что здесь нужны особенно квалифицированные специалисты.

— Нет, — покачал головой комиссар, — тут без помощи не получилось. Восемь такелажников вызывали — из Кронштадта и даже из Питера. А остальное все руками красногорцев сделано.

— Сколько же суток вся работа заняла?

— Сегодня закончили. Значит, восемнадцать суток. А Военный совет флота отвел нам на это сорок восемь дней. На целый месяц перевыполнили! До войны ни один инженер в такое не поверил бы. Знаете, товарищ Мельников, — заключил Кудзиев, — такие силы в людях война открыла, просто чудо!

С документами мы засиделись за полночь.

Иван Яковлевич Макаров был представлен к ордену Красной Звезды, комендоры П. Туркин, И. Кузнецов, И. Волков, Н. Михайличенко, С. Прокофьев и И. Кравченко — к медали «За боевые заслуги».

Через два дня на форт прибыли комендант Кронштадтской крепости генерал-лейтенант береговой службы А. Б. Елисеев и комендант Ижорского сектора генерал-майор Г. Т. Григорьев. Осмотрев башню, они остались довольны работой и поблагодарили артиллеристов за выполнение задания. Вскоре все представленные получили ордена, медали и другие поощрения.

А боевую проверку орудий мы произвели на другой день после окончания работ.

Сигнал тревоги застал меня в башне. С Пономаревым мы быстро добрались до командного пункта. Там уже был на своем месте, определенном боевым расписанием, старшина Никифор Ляшенко. Ему предстоит записывать поставленную задачу и все подаваемые команды с точным указанием времени в журнал боевых действий.

Занимаю место за столом у пульта громкоговорящей связи. Телефонный звонок. Слышу голос Румянцева :

— Приготовиться к стрельбе по наземной цели:!

Владимир Тимофеевич называет координаты цели, способ стрельбы и расход снарядов. Вести огонь будем снарядами дальнобойными, образца 1928 года.

Я уже знаю, что расход боеприпасов двенадцатидюймовой артиллерии строго лимитирован Военным советом флота — хоть на форту в них и нет недостатка, но блокада вызвала некоторую перестраховку. На каждую стрельбу мы должны получать разрешение командующего флотом или начальника береговой обороны. Нам позволяют решать только наиболее важные огневые задачи. И от того, что я это знаю, волнение мое увеличивается в несколько раз.

Заставляю себя быть спокойным, сосредоточиться. Вписываю координаты в бланк аналитического определения дистанции и направления до цели. Не проходит и двух минут, как с помощью Пономарева у меня подготовлены точные исходные данные для стрельбы. Не теряя ни секунды, снимаю микрофон:

— К бою! Стреляют первая и вторая башни!

Динамики доносят звонкие голоса, повторяющие, как эхо, эти слова.

Все ново, все удобно до непривычности. Никогда мне еще не приходилось стрелять в такой идеальной обстановке. Но этот комфорт отвлекает внимание, и где-то в подсознании пульсирует тревожная мысль: «Как бы что-нибудь не напутать, не ошибиться!»

Где-то внизу электрики включают рубильники, и оживают башенные механизмы. Вспыхивают на пульте лампочки, сигнализируя об исполнении команды.

— Дистанция двести шесть кабельтовых! — (Ого! Это 39 километров. На таком расстоянии поражать цели мне еще не приходилось!) — Азимут двадцать восемь тридцать!

Эти слова имеют отношение уже к центральному посту. Там работает взвод управления под началом лейтенанта Юрия Кузнецова. Артэлектрики устанавливают на приборах дистанцию и азимут. Автоматически в них вводятся необходимые поправки, и по проводам они отсюда поступают на башенные приборы. Наводчики вращают штурвалы, совмещая на циферблатах механические и электрические стрелки.

Высоко надо мной разворачиваются башни, и стволы, вздыбившись вверх, смотрят, чуть подрагивая, в сторону цели.

— Снаряд фугасный, заряд усиленно-боевой! Башни зарядить!

Начинается работа на всех этажах массива. В погребах снаряды вручную выталкиваются к лоткам. Дальше уже работает электроток. В боевых отделениях башен загораются зеленые лампочки. Командиры орудий сержанты Прокофьев, Попов, Кравцов и Протас, стоящие на автоматических зарядных постах, включают рубильники. И тут начинается чудо, которое я, увы, лишен возможности видеть.

Орудия сами, без вмешательства человеческой руки, опускаются на угол заряжания, а зарядники из подбашенного отделения поднимаются со снарядами. Открываются замки. Из подошедших зарядников снаряды проталкиваются в каналы стволов прибойниками, словно стальными руками разумного существа. Эти руки совершают еще два цикла движений, и за снарядом следуют два полузаряда.

Теперь зарядники уходят вниз, а орудия, опять-таки сами, снова поднимаются на угол стрельбы. Комендорам-замковым надо не мешкать, чтобы успеть за несколько секунд вставить запальные трубки в узкие отверстия замков.

С момента команды «Башни зарядить!» не прошло и минуты, а динамики уже доносят доклады о готовности к стрельбе. Все пока идет без заминок. Продолжаю в железной, раз и навсегда установленной последовательности (из артиллерийских команд, как и из песни, слова не выкинешь):

— Стреляет первая башня!

На табло первого и второго орудий вспыхнули красные лампочки. Порядок! Наступают решительные мгновения:

— Поставить на залп!.. Залп!

В центральном посту нажимают грибовидную педаль ревуна. Сталь и бетон содрогаются вокруг. На головы обрушивается грохот — будто орудия совсем рядом с нами. Наступают минуты томительной тишины. Загнанное внутрь волнение прорывается наружу. Жду приговора, который принесут наблюдатели, сидящие в далеком-далеком от нас лесу, на деревьях, под самым носом у противника. Но вот звонок. С командного пункта форта передают доклад разведчиков:

— Снаряды легли в районе цели: Недолет — полкабельтова, вынос пять делений вправо.

Для первого залпа это здорово. Корректура — совсем небольшая — идет в центральный пост:

— Больше половина, влево пять! — и на орудия: — Стреляет вторая башня! Поставить на залп!.. Залп!

И снова тяжкий грохот обрушивается на головы...

Я не заметил, как подошли к концу отпущенные на стрельбу снаряды. Промежуток между командами «К бою!» и «Дробь!» теперь сжался для меня, казался ничтожно маленьким. А ведь был он не так уж мал, а главное, сколько нервного напряжения забрал он! Тельняшка под кителем промокла у меня насквозь.

Но конец — делу венец. Первая стрельба и здесь прошла благополучно для меня. Очень ответственный экзамен выдержал и я, и новые стволы, и все те, кто устанавливал и монтировал их. И только теперь поверилось всерьез: «Я — на главном калибре!»