Дорога домой

В конце января 1933 года я вернулся в Усть-Среднекан и взялся за составление отчета по полевой партии прошлого года. Надо было торопиться. Приближалась весна, мы полностью отработали свой договорный срок и мечтали о предстоящем отпуске.

Однако руководство Дальстроя не хотело расставаться с нами, хотя за истекший год приехало много новых геологов. Мы считались старыми, «обстрелянными» колымчанами. И вот однажды заместитель Берзина А. Н. Пемов, возглавлявший находившееся на Среднекане управление по добыче полезных ископаемых, пригласил нас на товарищеский ужин. Со свойственным ему умением подойти к людям он обратился к нам от имени руководства Дальстроя с просьбой еще одно лето поработать в поле. Это было сделано в такой тактичной форме, без всяких следов административного нажима, что почти все мы согласились остаться до осени, несмотря на безумное желание провести лето на «материке», среди родных и близких. Только несколько человек, которые, как они выразились, «были сыты Колымой по горло», решительно отказались. Они уехали и больше на Колыму не вернулись.

Наступила весна. Мы опять разъехались по полевым партиям. Количество их в 1933 году возросло до тридцати шести, но это была капля в море. Нам казалось, что для обследования этой территории не хватит труда нескольких поколений. Будущее показало, насколько мы ошибались.

Прибывающие с «материка» геологи сразу же переключались на полевые работы. Много партий работало на побережье Охотского моря и вдоль трассы строящейся к приискам автодороги. Остальные проводили исследования в бассейне Колымы, уточняя данные предыдущих лет. Благодаря работам этих партий уже к концу 1933 года стали отчетливо прослеживаться контуры золотоносной зоны, которую Билибин еще в 1930 году так прозорливо наметил на основании крайне скудного фактического материала. Эта зона широкой полосой тянулась в северо-западном направлении, упираясь в область еще не исследованных белых пятен.

За геологами шли разведчики. В долинах ключей, которые, по данным полевых партий, были золотоносными, проходились шурфы, уточнялся характер россыпей, подсчитывались запасы драгоценного металла. Разведка обнаружила несколько новых богатых россыпей. Стал «золотить» Оротукан, в бассейне которого началась золотодобыча на вновь открытом богатом прииске Пятилетка.

Если с россыпным золотом все обстояло благополучно и прогнозы Билибина подтверждались, то с рудным золотом дела были очень плохи. Правда, геолог И. Л. Соловейчик открыл золоторудное месторождение в верховьях речки Утиной, но оно даже отдаленно не походило на то уникально богатое месторождение рудного золота, каким раньше представлялась Среднеканская дайка. Разведочные работы, интенсивно проводившиеся на этой дайке в течение трех лет, показали, что она является непромышленной.

Руководство Дальстроя нервничало. Ведь именно под Среднеканскую дайку были отпущены громадные средствам даны заказы на соответствующее оборудование. Правда, положение с россыпным золотом было неплохое, но это золото требовало распыления сил и средств и пока что не давало уверенности, что запасы его будут достаточными, чтобы окупить затраты. Поэтому к разведке россыпных месторождений руководство Дальстроя подходило с известной осторожностью, считая, что разведочные работы надо вести в ближних, более или менее обжитых участках. Билибин же настаивал, чтобы наряду с этим было организовано несколько отдаленных разведочных баз, которые широким фронтом вели бы разведочные работы на дальних участках, где полевые партии обнаружили золото.

Были у него расхождения с руководством Дальстроя и по другим вопросам, относящимся к организации золотодобычи.

Все эти разногласия привели к тому, что осенью 1933 года Билибин покинул Колыму.

(Впоследствии Билибин работал в бассейне Алдана, а затем переключился на обобщение огромного материала, собранного им на Колыме и Алдане. Один из способнейших геологов нашего времени, он написал ряд блестящих монографий по вопросам образования россыпей, петрологии и металлогении и стал крупнейшим специалистом по золоту.

Позднее, уже будучи известным ученым, он не раз приезжал на Колыму в составе специальных комиссий для дачи заключений о дальнейшем направлении геологических работ в этом районе, хотя непосредственно на Колыме уже больше не работал. В 1946 году Билибин был избран членом-корреспондентом Академии наук, и в этом же году ему в числе шести геологов было присвоено звание лауреата Государственной премии первой степени за открытие и изучение золотых месторождений на Северо-Востоке СССР.)

Я встретился с ним в октябре 1933 года в Магадане, куда прибыл для отъезда в отпуск.

Моя партия работала в бассейне Бахапчи и по договоренности с Пемовым после окончания полевых работ должна была выйти на Охотское побережье, к Магадану. Наш путь проходил по местам, где сейчас проложена автодорога, связывающая Магадан с приисками. Тогда там не было даже намека на нее. В устье речки Мякит мы встретили дорожника Илью Семенова, проводившего изыскание трассы будущей автодороги. Автодорога! Это казалось нам далекой, несбыточной мечтой.

Однако мечта на наших глазах стала превращаться в явь. В верховьях Мякита нам стали попадаться небольшие, но приятно оформленные поселки дорожников с настоящими домиками отнюдь не барачного типа. Я никогда не забуду, как наш конюх, тасканский якут Петр Венцель, увидев в одном из поселков десятка два кур, которые с клохтаньем бежали к женщине, рассыпавшей им корм, молниеносно схватил ружье, и его с трудом удалось удержать от выстрела, который мог принести нам много неприятностей. Вид свиньи поверг его в глубочайшее изумление. «Зачем такой?» — недоуменно спрашивал он, рассматривая диковинное животное.

На месте теперешней Атки находилась основная перевалочная база. Сюда, преимущественно на лошадях, из Нагаева завозились грузы. С Атки они — зимой на оленях, а летом сплавом — доставлялись на прииски.

Нам повезло. В день нашего прихода — это было 13 октября — на Атку пришла первая автомашина, груженная мукой. Обратным рейсом она довезла нашу партию до Магадана — вновь возникшего административного центра Колымы.

Летом 1931 года на месте Магадана, на правом берегу речки Магадана, расстилался широкий, окруженный густым лесом луг, на котором паслись лошади и стояла маленькая избушка для конюхов. Теперь лес далеко отступил в сторону. На месте луга вырос большой, беспорядочно разбросанный грязноватый поселок. Главное управление Дальстроя находилось в длинном приземистом одноэтажном здании, вокруг которого лепились низенькие домики-хибарки. Помещаться было негде, и мы устроились в наших палатках, разбитых на берегу Магадана.

На этот раз руководство Дальстроя не стало нас задерживать. Нам разрешили отчет о полевых работах писать в Москве и, кроме того, предоставили за счет Дальстроя путевки на курорт.

Билибин также собирался уезжать, но только не в отпуск, а совсем. И вот в начале ноября на пароходе «Свирьстрой» мы отплыли из бухты Нагаева.

Это было длительное и «веселое» путешествие, во время которого я окончательно убедился, что море не моя стихия. Целых двадцать три дня плыли мы в штормовую погоду в грязном железном трюме грузового парохода, прямо на полу, в обстановке, по сравнению с которой плавание на «Днепрострое» казалось верхом комфорта.

Из Владивостока мы поездом выехали в Москву и скоро были дома.

Первая поездка на Колыму закончилась.