Розы

Несмотря на большую любовь к Георгию, признать то, что выборы 2 ноября провели справедливо, было абсурдом! Такая проигрышная первая десятка партии власти, президент, погруженный в нирвану, полный карт-бланш со стороны Службы безопасности такой деструктивной организации, как «Кмара» («Долой». — Л.М.) и вконец обнаглевшему Институту Свободы, рождали сомнения, не имел ли место какой-то кулуарный сговор.

Телекомпания «Рустави-2» кипела по максимуму.

ОБСЕ, как всегда, не торопилась представить окончательную оценку выборов. В предварительном никчемном документе, «палке о двух концах», каждый мог увидеть то, что желал. Эта устаревшая дипломатичная уловка, кажется, не «канала» уже даже в Уганде.

— Лали, вечером ты нужна мне в эфире, — услышала я голос Миши, — я знаю, что ты должностное лицо, но все же…

— И что ты хочешь, чтобы я сказала?

— Как всегда, то, что думаешь, моя цензура тебе ни к чему.

В ночном ток-шоу на «Рустави-2» я была единственным представителем правительства, который всенародно протестовал против итогов выборов.

Каким бы удивительным это ни казалось, но на мою ночную «наглость» Госканцелярия не среагировала.

«Своевременной» реакцией на лавину людей на проспекте Руставели стало уже новое «умозаключение» ОБСЕ: выборы были сфальсифицированы!

Дождливая погода не могла уменьшить волну протеста.

— Георгий, да плюй ты на этот Парламент, и давай присоединимся к народу, — просила я упрямого карталинца. — Ведь знаешь, что этот режим устарел, что-то должно измениться, нужна новая кровь!

Миша с охрипшим и осевшим на митингах голосом был частым гостем нашего дома в Ведзиси. Моя бабушка встречала его чаем с лимоном.

— Пей, сыночек, а то простудишься.

— Большое спасибо, Еноховна, а вам нравится, как я выступаю?

— Конечно! — хвалила Мишу моя радикально настроенная бабушка, которая в свое время находилась в оппозиции к коммунистам. В бытность заведующей аптекой она часто провожала инвалидов войны следующими словами:

— Кто вас просил побеждать на войне? Был бы у вас сейчас аспирин Байера и баварское пиво, не хотели — вот вам тогда советский аскофен, — черный юмор Наны Еноховны понимал далеко не каждый, из-за чего ее неоднократно вызывали в аптечное управление. Конечно же, хулиганке по природе, Нане нравились Мишины экстремальные заявления и харизматичные выступления!

— Я лично более критична. Сказать тебе правду? Не обидишься? Кажется, ты перебарщиваешь, ведешь себя слишком агрессивно. Ведь нельзя постоянно кричать: «Всех пересажаю», — говорила я ему.

— Людям нравится, да и что говорить, я ведь и вправду этих посажу…

— Дай тебе волю, кажется, и меня посадишь.

— А что ты, несчастная, выгадала за это время? Поверила «Белому лису» и честь не запятнала, да? Знаешь ли ты, какие бабки загребли даже те, кто были чином ниже тебя! — прикалывался надо мной Миша. — А тот что говорит? — неожиданно поменял он тему. Я знала, он спрашивает о Канделаки.

— Наверное, завтра приведу его на митинг сделать заявление, что чемпион мира должен стоять вместе со своим народом, — не успела я выговорить, как Миша позвонил. — Алло, да, короче, объявите следующее: «Чемпион мира присоединяется к движению протеста».

— Подождал бы… — сказала я.

— Время не ждет!

Телефон Георгия раскалывался на части.

— Нет, нет, я пока еще не решил, — отвечал он, как загнанный в клетку раненый лев, и в конце концов отключил телефон.

— Ты мне это подстроила? — спросил он злобно.

— Так лучше для тебя, садись сейчас же в мою машину и поедем.

После долгой мольбы Георгий уступил.

— Ладно, сейчас пойду, а Ираклию Окруашвили потом намылю шею, — не успокаивался чемпион.

Именно там, где начинался многолюдный митинг, зазвонил только что включенный телефон Георгия.

— Гио, генацвале, знай, деревня тебе этого не простит, если встанешь с этими неверующими и свидетелями Иеговы… Он ведь исчадие ада!

Георгий как оголтелый выскочил из машины.

— Что ты делаешь? Перед столькими людьми объявили, и информационные выпуски передали о твоем переходе к «националам», а ты сбежал, — кричала я ему. — В какое положение ты меня ставишь, ведь губишь меня!

— Меня не примет деревня, слышишь. Народ не простит! — кричал Георгий. — Тебе-то на это наплевать, ты же у нас городская, а столица вечно хвостом виляет. Деревня другая, она живой организм!

Я очень волновалась, прекрасно понимаю, что крупно попала.

23 ноября 2003 года Гиоргоба (День святого Георгия покровителя Грузии. — Л.М.) увенчалась тем, что сторонники «Национального движения» ворвались в Парламент. Миша с розами в руках символично отпил приготовленный для президента Шеварднадзе чай и, тем самым, как бы взошёл на «царский трон». Новоиспечённые депутаты, в основном от «Союза граждан» и блока «Возрождение» (партия аджарского лидера Аслана Абашидзе. — Л.М.), успевшие вкусить блага «народных избранников» лишь на пятнадцать минут, покидали Парламент, поджав хвосты. Кроме двух-трёх депутатов из «Возрождения» все были абсолютно молчаливы и по-рабски покорны, в том числе и чемпион мира.

Вскоре были назначены досрочные президентские выборы.

* * *

С тех пор как я пришла в Министерство по особым делам, постоянно велись разговоры о двух с половиной миллионах евро, которые должны были пойти на реабилитацию дороги Гори — Цхинвали. Так как Цхинвали курировала я, проект составляла тоже я. В составленном мною документе сумма была разделена поровну, на паритетных началах.

На тот день была назначена свадьба моего брата Эрэкле, но, несмотря на огромную радость по этому поводу, что-то меня грызло изнутри и не давало покоя. Я положилась на обостренную, как у собаки, интуицию, извинилась перед братом и вернулась в министерство. В приемной лежал подготовленный мною документ, но вся сумма почему-то была расписана целиком на цхинвальский регион. Кому понадобилась такая афера в этот сорокадневный межвластный вакуум?

— Алло, Вано, здравствуй, это Лали Морошкина, здесь кое-какое недоразумение, может, поможешь мне? — Я коротко рассказала все Вано Мерабишвили, которого назначили секретарем Совета безопасности.

— Бери все документы и быстро поднимайся в Госканцелярию. Тебя встретит мой заместитель Ника Вашакидзе, — сказал мне Вано. Ника познакомился с обоими вариантами, позвонил в несколько инстанций и аннулировал все договоренности с Цхинвали на ближайшие дни.

— Лали, понимаешь, какой беды мы смогли избежать? Кто-то, не теряя времени, из-за стотысячного отката продал Грузию.

Я даже не хотела думать, кто был замешан в этом преступлении.

— Твоя реакция оказалась своевременной, иначе было бы поздно, и никто бы тебе не поверил, что ты ничего не знала, — сказал мне вечером Вано.

Через две недели, как поднявшийся ураган, нагрянул Миша. Я лежала с сорокаградусной температурой.

— Не время для этого! — сказал мне кандидат в президенты. — Сейчас же закапай алоэ и поставь банки. Завтра едешь в Страсбург с делегацией из двадцати человек, немного пошевелите там мозгами, а потом — дело за мной…

Я и моя болезнь синхронно повиновались.

Удивительно, но большинство членов делегации представляли довольно-таки сопливые мальчишки и девчонки.

Опыт в Страсбурге, бесспорно, был интересным, а еще, кроме гостиницы и питания, нам ежедневно платили по 160 евро на карманные расходы, что было очень кстати.

До инаугурации оставалось каких-то два-три дня, когда меня вызвал будущий президент:

— В стране начинаются важные процессы. Кто не успеет запрыгнуть на наш скорый поезд, навсегда приговорен волочиться сзади. Все лица, замешанные в коррупции, будут наказаны, среди них и криминалы. Канделаки не избежит этой участи; вопреки данному слову, он все равно сфальсифицировал в нескольких селах итоги выборов, — и как подтверждение сказанного, Миша выложил на стол компрометирующие списки. — Всем этим лихо заправлял из тюрьмы его друг. Короче, теперь дело за мной.

— Почему ты мне это говоришь? — спросила я.

— Потому, что я должен его посадить и раз и навсегда покончить с идолопоклонством в Грузии! Никаких авторитетов! Кончено!

— Ну что ты прицепился именно к нему. Мы ведь договорились?

— Он не сдержал слово. А от тебя требуется только одно — не суетиться. О тебе я уже позаботился, ты через неделю назначаешься министром в Министерство по урегулированию конфликтов! Ты ведь этого всю жизнь хотела? Чего ты зря время на эту деревенщину теряешь?

— О чём ты говоришь? Ты что, предлагаешь мне пост в обмен за молчание? — вымолвила я, обессиленная.

Миша держал в руке два документа: один — об аресте Георгия, второй — о моем назначении министром.

— Выбирай! — это было приказом.

Я взяла у него оба листа и превратила их в клочья.

— Дура! Деревенский он, деревенский, они никогда не ценят добра, из-за кого ты себя губишь? — Мишин отчаянный крик надолго остался у меня в памяти.