«Моя Грузия»

Время работы в «Вестнике» в смысле профессионального роста принесло много пользы. В моем жизненном архиве уже фигурировало звание «Лучшего журналиста». Полная гармония с шефом и коллективом, учитывая пестроту и неоднородность внутренней кухни телевидения, была большой роскошью. И все-таки меня не оставляло чувство неудовлетворенности. Наверное, это было обосновано и тем, что у меня шла непрекращающаяся борьба с собой. Увеличивающаяся тенденция моего отождествления с русскоязычным ведущим пускала на ветер мой труд за все предыдущие годы. Еще немного, и в сознании грузинского общества я навсегда осталась бы как русская, настоящая русская — речью, менталитетом и сущностью! Нужно было делать выбор, но между чем?

Уволенные с телевидения журналисты часто теряются в бесконечном водовороте жизни. Когда-то известные, талантливейшие и красивейшие дикторы телевидения Грузии из-за реорганизации оказались за бортом. Выяснилось, что телевидение выбивало из работающих в нём людей иммунитет. Известные лица со временем изнашиваются, а профессия журналиста подразумевает жёсткий график, ведь не будем же мы после пятидесяти бегать по улицам, как не будем оскорблять эстетический вкус зрителей естественно и синхронно прибавившимися морщинами. Куда идти работать после русскоязычной передачи в Грузии: в русскую школу или в привокзальную диспетчерскую? А взлелеянные грузинский язык и традиции?! Чем я отличаюсь от русскоязычных граждан, которых незнание грузинского языка превращало во второстепенных членов общества на родине, да, может, не на исторической, но на собственной родине. Мы ведь в первую очередь граждане Грузии!

— Заза, у меня к тебе дело, — позвонила я шефу-новатору телевидения Зазе Шенгелия.

— Отлично, мне тоже надо сказать тебе несколько слов, — ответил Заза довольно сдержанным тоном, — жду у себя.

Комната Зазы была на третьем этаже. Секретарь сказал, что шеф ждет меня.

— Сколько раз тебя предупреждать, чтобы ты больше не появлялась на обложках журналов, я ведь просил, сперва делают пиар ведущие грузинских передач, а потом — ты!

— Причем это, Заза, кто интересен корреспонденту, к тому тот и идет! — отвечала я.

— Так, да? Что это? — и Заза достал свежий номер журнала «Бомонд», где я красовалась на всю обложку в кожаных штанах, сидя на мотоцикле.

— Это рубрика «Хобби». Что, нельзя? Если о других можно писать, где и как они загорают или в чём спят ночью, почему это неприемлемо для меня?

— Потому, что ты ведешь «Вестник» на русском, а не «Моамбе» на грузинском, поняла? Мне нужен основной пиар грузинской информационной передаче, а ты делаешь перехват.

— О, и я как раз о том же. Короче, Заза, я решила так: или ты даешь мне какую-нибудь грузинскую передачу, или я ухожу с телевидения, на этот раз навсегда, на свете есть много и других интересных дел.

— С ума сошла? — спросил меня удивленный Заза. — Какое время для этого? Нет у меня грузинской передачи, нет! А что ты — Дадиани? (Княжеская грузинская фамилия. — Л.М.) Чем тебе не нравится «Вестник» Морошкиной?

— Вот в том-то и дело, что я не хочу обрусеть, у меня и так русская фамилия. Если можешь, дай мне грузинскую передачу. Да еще хронометраж «Вестника» очень короткий, и я не успеваю донести до зрителей суть происходящего.

— Меня это не волнует, — был ответ Зазы, — ведь знаешь, с телевидения по собственной воле не уходят. Ты каждый день в эфире, тебя знают люди, у тебя большая зарплата, чего тебе еще, что, бес попутал?

— Передачу на грузинском, и точка! — ответила я и положила на стол заранее подготовленное заявление об уходе.

— Кажется, ты спятила, кто тебя будет помнить, когда уйдешь отсюда? И вообще, кем ты будешь? Только телевидение способно дать этот кайф. Ты будешь никем, слышишь, никому ты не будешь нужна, так и исчезнешь, будто тебя и не было! — злился Заза.

Я буду никем, да? Телевидение это «Остров свободы», а его шефы, как правило, мини-Фидели Кастро. Их приказ обсуждению не подлежит, телевизионные совещания больше похожи на выплеснувшиеся фонтаны накопленных личных обид. Каждое даже кулуарно сказанное слово может быть использовано против вас! Телевидение — болото, но какое любимое болото…

Труднее всего было расставаться с любимыми людьми: Зура Двали, Лия Бурчуладзе, Цира Лабаури, Марк Рыбкин, Миша Робакидзе и еще много коллег и друзей благословляли меня в новую дорогу, проходящую мимо голубого экрана.

— Послушай старого умного еврея, останься, — уговаривал Марк.

— И вправду, Лалусик, может, ты поторопилась? — подхватил пафос Марка мой давнишний друг Зураб Двали, работающий продюсером на Первом.

— Нет, точно знаю, решено! Или сейчас, или никогда! — твердо отвечала я.

«Потеряюсь? Никто меня не будет помнить? Еще как будут помнить!» — сердилась я и лелеяла пришедшую сгоряча идею. Очень хорошо, значит, так, сейчас же звоню Юрию Мечитову и прошу сделать фото для большого билборда, который я повешу перед телевидением! «Не будут помнить, да? Подождите, ещё глаза замозолю», — угрожала я Зазе мысленно.

Заза подписал мое заявление только через две недели. Отделу кадров пришлось принять заявление об уходе, которое «украшала» множество раз перечеркнутая игра в «крестики-нолики», — Шенгелия был уверен, что через два-три дня я остыну, и заявление окажется в мусорном ведре.

Я не остыла. Более того, плакат три на шесть практически был завершен, не доставало только надписи. Что мне написать, думала я, свои имя и фамилию? Как-то нескромно, тоже мне нашлась леди Ди. Ведь не напишу же я «Прощай, Заза!» или как плакат у въезда в Тбилиси «Помните Абхазию» — «Помните безвременно сошедшую с экрана Морошкину»?

В голове рождались различные мысли, и вдруг я оглянулась на пройденный мною путь. Школа с постоянными вопросами: «Ты здесь откуда?», на телевидении вечная миграция с канала на канал из-за нестабильной политической погоды. И сколько на свете похожих на меня? Я хотя бы грузинский знаю, а ведь другие вообще изгои. Помню, однажды я плохо себя чувствовала, и передача сорвалась, из-за чего коллектив «Вестника» весь день пересказывал по телефону последние события дня. Значит, интерес — безгранично большой, а возможностей ноль. Информационный вакуум и бесправие этнически негрузинского населения, которое вспоминают только перед выборами как выгодный электорат, приведут к новой волне эмиграции. И так нас осталась половина, а если уедут и эти люди? Разве не лучше помочь им, включить их в процесс интеграции, обучить грузинскому, ведь эта страна принадлежит и им тоже, Грузия — моя, твоя, его. Моя? Да, правда — моя, так говорят и армяне, и азербайджанцы, и курды, и я так говорю — моя Грузия!

Через три дня перед телевидением висел огромный плакат. Мое изображение украшали надписи на всех языках этнических меньшинств, проживающих в Грузии, — «Моя Грузия».

Спустя ровно месяц я создала неправительственную организацию «Моя Грузия», в число основателей которой также вошли Зура Двали, Манана Козакова и Мамука Арешидзе. Приближалась презентация. После консультации с Мамукой было решено пригласить все существующие в Грузии неправительственные организации, которые работают над проблемами малых этносов. Список получился довольно внушительным. Осетины и абхазы, русские и армяне, азербайджанцы и казаки, курды и чеченцы — именно тот настоящий Кавказ, где мы все вместе должны были жить мирно.

В это время я вспомнила о московском юбилее Михаила Козакова. Как было бы классно, если бы он согласился приехать на нашу презентацию, да еще без гонорара! Мысль, похоже, была утопической, но я все равно попытала удачу.

— Манана, где Миша? — спросила я, позвонив.

— Какой Миша, Лолик? — вопросом на вопрос ответила Манана.

— Твой отец, что с тобой? — продолжала я, будто Михал Михалыч каждый вечер был моим личным гостем.

— В Москве, наверное, если не на гастролях, а что такое? Зачем он тебе?

— Знаешь, что я подумала, как было бы здорово, если б он приехал на презентацию нашей организации! Я как-нибудь достала бы деньги на билет и гостиницу, на один-два дня никто мне не откажет, а вот денег на гонорар — нет. Может, ты попросишь?

— Не знаю, Лолик, позвоню. По правде говоря, не представляю, что он скажет, — безнадежно сказала Манана. — Вечером тебе перезвоню.

Голова раскалывалась от идей, но ответ главного действующего лица висел пока в воздухе.

— Ты не представляешь, что случилось! Миша дал добро, сказал, что на той неделе у него — люфт, и ему нетрудно, а Чола дает нам сцену «Театра в подвале». Короче, начинай печатать пригласительные! — щебетала радостная Манана, я же, оглушенная, слушала поистине фантастическую новость! Вот это чудо! Сам Козаков согласился, да ещё и бесплатно!

Жаркий летний день 2001 года в Ваке отличался многолюдностью. Множество представителей неправительственных организаций, государственных структур, министры, выдающиеся люди Грузии: Софико Чиаурели, Гига Лорткипанидзе, Гурам Сагарадзе, Мераб Кокочашвили хвалили нашу инициативу и с нетерпением ждали начала мероприятия. Рома Рцхиладзе, Дута Схиртладзе, Нана Шония и другие близкие нашему менталитету молодые профессионалы сцены ожидали феерического вечера. Зал оформил художник, супруг Наны, Шотико Глурджидзе, и наша сцена была шедевром, как все им сделанное.

Вечер начался торжественно. Великолепный фольклорный ансамбль «Университет» исполнил традиционное грузинское «Мравалжамиери», детские фольклорные ансамбли разных этнических групп зажигали сцену. Зураб Двали поведал обществу причину собрания и пригласил меня на сцену.

— Мы все — дети Грузии, это наша родина, — начала я. — С этого дня в нашей стране появилась еще одна неправительственная организация, которая будет заботиться о защите ваших прав, работать для того, чтобы еще больше укрепить наше единство и материализовать желание мирного сосуществования. Прошу на сцену господина Михаила Козакова. — Настал кульминационный момент торжественного дня.

Михал Михалыч был удивительно импозантным и таинственным. После приветствия он потребовал вывести из зала детей и отключить мобильные телефоны. Несмотря на проявленное сопротивление, маленькому Георгию пришлось покинуть зал.

Со сцены на протяжении нескольких часов лились русские и грузинские поэтические шедевры. Важа-Пшавела в исполнении великого маэстро под аккомпанемент саксофона рождал совершенно новый, неизвестный мир. Мы все сидели совершенно зачарованные, и погруженный в дымовую завесу, каждый думал о своём… Но все хорошее когда-нибудь кончается, и этот вечер тоже должен был прийти к завершению.

Часто думаю, что благословление многоуважаемой Софико Чиаурели сопутствует мне и по сей день и облегчает жизнь.

— Девочка моя, ты даже не представляешь, какой ты мне подарок преподнесла, — я навсегда запомнила эти слова великой женщины.

В тот день меня наградили дипломом Союза казаков Грузии, — присвоили мне звание казачьего офицера и, соответственно, дали право носить форму и оружие. Награда казаков и по сей день украшает мою рабочую комнату. Ну вот я и атаманю периодически.

На презентации не хватало одного человека, которого я ждала с нетерпением, — друга детства.

Неожиданно для меня большое внимание проявил официально приглашённый на презентацию премьер-министр Зураб Жвания, лично позвонивший и поздравивший меня.

— Добрый день, Лали, классная инициатива, а ты умница! Постарайся в дальнейшем координировать свои действия со мной.

Поздравил и начальник администрации президента.

— Госпожа Морошкина, здравствуйте, я — Петре Мамрадзе, поздравляю с созданием новой неправительственной организации. Господин Эдуард Шеварднадзе извиняется, что не может прийти, так как в Александровском саду обнаружили бомбу, и назначено экстренное заседание Совета безопасности, но он передает, что очень скоро встретится с вами.

— Большое спасибо, батоно Петре, — сказала я растерянно. «Президент извиняется передо мной, надо же?!» — подумала я и вернулась к гостям.

— Большое спасибо за такой праздник, — сказала мне улыбающаяся красивая женщина в туго завязанном на голове платке.

— Познакомься, Мека Хангошвили, — представил меня Мамука Арешидзе. — Мека — из Панкиси. (Панкисское ущелье — место компактного поселения чеченцев-кистинцев, где нашли приют чеченские боевики. — Л.М.). В 1993–1994 годах она читала курс биофизики в государственном университете Грозного…

— Очень приятно, — сказала я и поняла, что сегодня познакомилась с новой и вправду многонациональной Грузией.

— Вы начали очень хорошее дело, обязательно приезжайте в Панкиси, мы покажем себя гостеприимными хозяевами, — пригласила нас Мека.

— Превратим в традицию Панкисоба, вот потом и увидим гостеприимство, — сказал Мамука.

Трехдневный визит Козакова с возлияниями, песнями и поэзией подходил к концу. Я, Чола и Манана, придя в фойе гостиницы прямо из ресторана в шесть часов утра, ждали, пока Михалыч соберется.

— Ой, детки, надо позвонить в Москву, чтобы меня встретили, — вспомнил маэстро. — Тамара Владимировна, доброе утро, передайте, пожалуйста, моему водителю, что я вылетаю и пусть встречает. Как это, кто я? Вы что, с ума сошли? Какой стих? Ну, хорошо… «Шумит Арагва предо мною». Всё, узнали? Ну встречайте!

Я, Чола и Манана покатились со смеху, дело в том, что продюсер не узнала голос Михалыча после трехдневного «страдания» и для идентификации заставила прочитать стихотворение.

Старый Тбилиси, рассвет, поэзия и поза Козакова, упершего руки в бока, навечно остались красивым воспоминанием.

В тот вечер я мысленно благодарила Зазу Шенгелия, — если бы не его отказ и не мой своенравный характер, это важное и знаменательное событие просто бы не произошло!..