Киплинг, Райдер Хаггард и Конан Дойл

Мохнатый шмель — на душистый хмель,

Цапля серая — в камыши,

А цыганская дочь — за любимым в ночь,

По родству бродяжьей души.

Да, фильм, который, наверно, все мы любим. «Жестокий романс». Но все ли знают, что сам-то романс — на стихи Киплинга?

В каких только обличьях не представал перед нами Киплинг с тех пор, как его начали переводить на русский язык больше ста лет назад!

Могло бы ему, ненавистнику коммунизма, прийти в голову, что его стихотворение будет положено на музыку в Советском Союзе, да еще станет в центре популярного фильма?

Или что в военных лагерях и на стройках сталинского времени студенты-комсомольцы будут петь об Африке, которую никто из них не видел. А мы пели:

День-ночь, день-ночь — мы идем по Африке,

День-ночь, день-ночь — все по той же Африке…

В Англии слава Киплинга померкла задолго до его кончины. На его похороны не пришел ни один известный английский писатель. А у нас его влияние испытали Гумилев, Тихонов, Симонов, а потом Высоцкий, Галич… Хотя запрещали его в нашей стране неоднократно. В последний раз не в фаворе оказались его стихи об англо-афганской войне. «Поверни от стен Кабула…» С конца семидесятых — ненужные параллели.

Но кто был кумиром для Киплинга? Родс.

Он сблизился с Родсом в первые месяцы 1898-го, когда долго жил на юге Африки. Отправился на поезде в Родезию, ездил на велосипеде по Булавайо и его окрестностям. Внимательно приглядывался к бурам.

Певец величия Англии, Киплинг был уроженцем Индии, женился на американке и одно время хотел обосноваться в Америке. Из-за всего этого он, должно быть, чувствовал себя в Англии как-то непросто. Родс был ему близок вдвойне — и верой в особую историческую миссию «Великой Британии», и как человек, проживший много лет вдали от Британских островов.

Киплинг мог в своем письме делиться с ним горестными мыслями о том, что Англия, в сущности, лишь маленький и довольно затхлый краешек земли. И вместе с тем именно в долгих разговорах с Родсом созрели его идеи о великом Pax Britanica и вообще о миссии белого человека. Свое стихотворение — «Несите бремя белых» — он написал в период близости с Родсом и опубликовал в «Таймсе» 4 февраля 1899го. Не было ли оно стихотворным пересказом идеи Родса — той, с которой начинается эта книга, — о роли младших сыновей в распространении англосаксонского могущества? Стоит только вслушаться:

Несите бремя белых, —

И лучших сыновей

На тяжкий труд пошлите

За тридевять морей;

На службу к покоренным

Угрюмым племенам,

На службу к полудетям,

А может быть — чертям…

В одном из первых английских исследований творчества Киплинга, еще в 1900-м, его назвали «Сесилом Родсом в литературе».

Преклонение Киплинга перед Родсом было настолько велико, что в весьма краткой автобиографии, маленькой книжке «Немного о себе», он снова и снова возвращается к личности Родса, говорит о его замыслах, цитирует его слова, излагает его разговоры, рассказывает о его привычках, обычаях, царивших во дворце Хруте Скир.

Вспоминает даже о самой первой встрече в кейптаунском ресторане в 1891 году, когда Киплингу сказали, что человек, сидевший неподалеку от него, — Сесил Родс.

А первый разговор с Родсом, в 1897-м, произвел на Киплинга такое впечатление, что он поведал об этом подробно. Киплингу казалось, что Родс похож На римского императора. Родс, по своей привычке огорошить собеседника неожиданным вопросом, спросил его:

— Какова ваша мечта?

Киплинг ответил, что Родс — герой его мечты. И он, наверно, считал своим долгом прославлять Родса. Он с негодованием отверг слухи, будто брал гонорары за стихи о Родсе и в Южной Африке, печатавшиеся в «Таймсе». Работая в архиве Зимбабве, я нашел давно забытое интервью, которое Киплинг в октябре 1898 года дал редактору газеты «Ливерпул дейли пост» под заголовком «Один великий человек о другом великом человеке». Привожу его почти целиком. Редактор изложил вперемежку свои вопросы и ответы Киплинга:

«— Его прекрасный идеал или, во всяком случае, его сегодняшний идол — мистер Родс. Что он думает об этом человеке?

— Что это величайший из людей, живущих сейчас на нашей планете.

— Но разве это не корыстолюбивая разновидность величия, если все связано с погоней за деньгами?

— Корыстолюбие? Человек, получающий миллионы и тратящий лично на себя не больше шестисот фунтов стерлингов в год? Он живет в неустроенной, недостроенной усадьбе и держит дом, открытый для всех. Каждый может остановиться у него и пользоваться его немудрым гостеприимством. Мистер Родс никогда не председательствует за столом и никогда не тратит много времени на трапезу. На председательском месте сидит тот из гостей, кто живет у него дольше других, вот и все. Доступен ли мистер Родс? Для любого, и без официального представления. Прогуливаясь по его веранде, вы можете встретить бедную, больную женщину, которая пришла к нему с пачкой измятых документов и с горькими сетованиями на свои несчастья. Он задает ей лишь несколько коротких вопросов. А затем пишет записку, короткую, торопливым почерком:

— Отнесите такому-то. Все будет в порядке.

И такое вот правительство, состоящее из одного-единственного человека, на этой уютной, хотя и полуразрушенной веранде, действует весь день.

Конечно, Родс ценит свои миллионы. Он знает власть денег. Он понимает — а может быть, и не очень понимает, — какую роль его миллионы могут сыграть для создания его империи. Но быть поглощенным мыслями о деньгах — на это он просто не способен.

— Правда ли, что мистеру Родсу может быть брошен упрек в бесчеловечности?

— Что ж, судите сами. Мужчины-туземцы, отработав на алмазных копях и вернувшись домой, затем опять совершают долгий и трудный путь, чтобы снова работать у него. И ведь если их снова берут на работу, им приходится жить буквально взаперти, их выпускают не чаще, чем раз в три месяца. Однако они счастливы и довольны. Так что, видимо, обращаются с ними неплохо.

Мой следующий вопрос:

— А есть ли у мистера Родса, в общепринятом смысле, хоть какие-то моральные принципы?

— Ах ты! — воскликнул в сердцах другой великий человек. — Да ведь он создает империю!»

Все же Киплинг попросил редактора уточнить, что тот подразумевает под моралью. Получив ответ, что речь идет о высоких идеалах, поэт отреагировал резко:

— Прекрасный идеал — это и есть распространение цивилизации и создание империи ради такой цели.

Редактор, явно не без сарказма смотревший на обоих «великих», заговорил о религии. Он сказал, что, по широко распространенному мнению, люди руководствуются в общественной жизни теми же религиозными правилами, что и в личной. Но Киплинг и тут ответил резко:

— Религия не оказывает никакого влияния на образ действий.

Фанатично религиозные буры, сказал он, поддерживают все невежественное, Родс же — все передовое.

А на вопросы редактора о бурах и их политике Киплинг обвинил буров в бесчеловечном отношении к африканцам. И вообще возмутился:

— Что за чепуха! Сравнивать величественную и во всех отношениях прогрессивную программу Родса с косной политикой этих отвратительных буров.

Редактор осторожно задал вопрос о рабстве. Не пахнет ли им в империи Сесила Родса? Такая постановка вопроса тоже вызвала у Киплинга бурную реакцию.

— Этого нет и не может быть. Может быть лишь принудительный труд, но в обществах, находящихся на примитивном уровне, это неплохо.

Редактор задал еще несколько ядовитых вопросов. Последний из них вывел Киплинга из себя настолько, что он сел на свой велосипед и уехал. Это был вопрос о набеге Джемсона: если уж Родс такой великий, разработал такие великолепные планы и так прекрасно их выполняет, как же он допустил эту катастрофу с набегом Джемсона?

Выведенный из себя Киплинг, уезжая, бросил:

— Ну вот, вы задали такой вопрос, на который, наверно, не будет ответа до Судного дня.

Интервью Киплинга очень интересно: ведь многим современникам Родса его образ рисовался именно таким. Конечно, эта апологетика не могла импонировать поголовно всем. Вот живой пример — уже из времен англо-бурской войны.

Киплинг приехал тогда в Южную Африку и работал в газете «Френд», в Блумфонтейне, захваченной англичанами столице бурской Оранжевой республики. Идеи, с которыми он обращался со страниц этой газеты, были близки приведенному выше интервью. Журналист, тоже работавший в этой газете, рассказав о совместной работе с Киплингом, завершил свои заметки так:

«Я отплыл в Англию на том же пароходе «Британец», что и Редьярд Киплинг, но не стал разговаривать с ним… До встречи с Киплингом я был одним из самых пылких его поклонников и читал все, что выходило из-под его пера, ну а потом я больше никогда уже не открыл ни одной из его книг. Я увидел в нем прежде всего английского джинго, который приехал в Южную Африку и нанес непоправимый вред как англичанам, живущим в Южной Африке, так и вообще Британской империи».

Но легко себе представить, какую поддержку дал Родсу такой почитатель, как Киплинг! Как он повлиял на настроения в британском обществе!

Духовная близость Киплинга с Родсом заставляет здесь, на страницах этой книги, приводить многие киплинговские стихи. В них лаконичнее и точнее, чем в рассуждениях иных современников и историков, переданы и дух политики Родса, и атмосфера, которую Родс и Киплинг считали своей.

Киплинг восторгался не только Родсом, но и его сподвижниками. Он сблизился с Джемсоном и видел в нем человека, осуществлявшего те идеи, которые он, Киплинг, воспевал в стихах.

Какое из стихотворений Киплинга наиболее известно и чаще всего цитируется? Пожалуй, «Заповедь».

Владей собой среди толпы смятенной,

Тебя клянущей за смятенье всех,

Верь сам в себя, наперекор вселенной,

И маловерным отпусти их грех,

Пусть час не пробил, жди, не уставая,

Пусть лгут лжецы, не снисходи до них,

Умей прощать и не кажись, прощая,

Великодушней и мудрей других.

Кто не знает этих строк? На русском языке существует много переводов «Заповеди», даже таких великолепных поэтов и переводчиков, как Михаил Лозинский и Самуил Маршак.

Но чей образ, чья судьба вдохновила Киплинга на это стихотворение? Судьба Джемсона. Его набег, тюрьма, суд. В своей автобиографии Киплинг так и написал.

Джемсон для Киплинга был подвижником, который пролагал Британии путь в неизведанные страны, не дрожал за свою жизнь, умел идти на отчаянный риск, а оказавшись в тюрьме, под угрозой смертной казни, проклинаемый даже своими соотечественниками, нес крест и за поступок, и за его провал. И не пытался скрыться за спинами тех, кто был еще виновнее. Киплинг думал о Джемсоне, когда его рука выводила строчки:

Останься тих, когда твое же слово

Калечит плут, чтоб уловлять лжецов,

Когда вся жизнь разрушена и снова

Ты должен все воссоздавать с основ

А на памятниках Родсу — посвященные ему стихи Киплинга».

У Киплинга была возможность вжиться в мир Сесила Родса. С 1900-го по 1907-й он уезжал от лондонской зимы в кейптаунское лето. Большой красивый белый дом, который предоставил ему Родс, стоит и сейчас. Теперь он принадлежит Кейптаунскому университету и стал рабочим помещением для студентов из соседних помещений. На столах — компьютеры. Кабинет Киплинга — комната заседаний студенческого совета. Студенты, с которыми я говорил, ничего не знают об истории дома.

Дом окружен студенческими общежитиями, стадионами. Вокруг шумит огромный город. А во времена Киплинга это была природа, пусть и не первозданная, но все-таки еще и не разрушенная. Жена Киплинга подобрала осиротевшего львенка и выкормила его. Поблизости не было других строений. Не было не только автострады, которая сейчас грохочет рядом, но и дорог. Вдали виднелся дворец Родса, к которому можно было пройти тропинками. Киплинг нередко проделывал этот путь и обедал с Родсом. Во время этих обедов и возникла идея последнего завещания Родса, по которому его состояние отдавалось Оксфорду на стипендии.

Киплинг бывал на опытной ферме под Кейптауном. Там по заданию Родса выращивались деревья и растения, привезенные из других стран, чтобы выявить, не привьются ли они на южноафриканской почве и нельзя ли с их помощью улучшить сельское хозяйство или украсить местную природу. Почти через сто лет меня пригласили на эту ферму. Дали посмотреть и рукописный альбом, в котором на многих страницах почерк Киплинга. Его стихи и его рисунки.

После смерти Родса Киплинг написал архитектору Бейкеру, называя Родса — «Он», с большой буквы: «Я думаю, что те, кто не сталкивались с Ним близко, никогда не смогут понять, кем Он был. В самом Его присутствии ощущалась Сила. Как в присутствии Джемсона — магнетизм».

С таким же пиететом относился к Родсу и Райдер Хаггард. Это тоже давало Родсу поддержку во мнении британской публики.

Райдер Хаггард был тогда одним из самых популярных писателей. К тому же и общественным деятелем. Его выступления в Обществе защиты аборигенов и его письма в газеты становились предметом широкой гласности.

Хаггард в конце семидесятых и начале восьмидесятых годов жил в Южной Африке. Служил колониальным чиновником в Трансваале в годы, когда Трансвааль находился под властью Великобритании. А выйдя в отставку, попробовал силы и в сельском хозяйстве, завел свою ферму. Да и по возвращении в Англию, став писателем, большинство своих романов и повестей, начиная с «Копей царя Соломона», писал о южноафриканской жизни.

Он энергично поддерживал Сесила Родса со страниц журнала «Африкен ревью» — Хаггард был его редактором.

В 1896 году в Лондоне вышла книга «Монопотапа (Родезия). Ее памятники и ее история с самых древних времен до начала нынешнего столетия». Автор, историк А. Уилмот, стремился доказать, как и многие другие, что давняя цивилизация в междуречье Замбези — Лимпопо — это остатки библейской страны Офир, копей царя Соломона. За прошедшие два тысячелетия «ее императоры превратились в кафрских вождей», писал он с пренебрежением к последним. Уилмот работал в Ватикане, Лиссабоне, в архивах ряда стран. Особенно благодарил иезуитов за предоставленные ими материалы. Работа Уилмота велась на средства Родса и по его указаниям. Автор поместил в начале книги посвящение Родсу.

А за посвящением следовало предисловие Райдера Хаггарда. В нем говорилось, что Южная Африка — это не край без прошлого. Прошлое было — Офир, великие библейские времена. Но потом, увы, пришли варвары.

Книга эта вышла в самое трудное для Родса время, после набега Джемсона. И показывала Родса в выгодном свете: как мецената, покровителя наук, поборника розысков забытых великих эпох истории человечества.

Через много лет после завоевания Родезии Хаггард посетил те места. Отношение к Лобенгуле и его народу у него не могло быть особенно доброжелательным. Та английская экспедиция, участником которой в 1878-м он не стал только по случайности, погибла. Он не сомневался, что это было делом рук Лобенгулы. Он постоял на том месте в старом, сожженном Булавайо, где, по его мнению, Лобенгула принимал его друзей. Хаггард был уверен, что никоей тогда же решил покончить с ними, а чтобы не было свидетелей, то и с их слугами.

Оглядывая пепелище столицы ндебелов, Хаггард отмечал места, где обычно совершались казни, кустарники, куда бросали трупы казненных, и речку, куда их бросали на съедение крокодилам. О ЛобенГуле написал: «Несомненно, этот король-дикарь заслужил свою судьбу». Правда, тут же выразил ему и сочувствие, вспомнив, что тот покровительствовал европейским торговцам и защищал их.

Хаггард ездил на могилу Родса в Матопос, хотя путь туда был не короток и не легок. Глядя на гробницу, он старался представить, как чувствовал себя Родс в трагические дни своей жизни, после провала набега Джемсона и отставки с постов премьер-министра Капской колонии и главы «Привилегированной компании». И в каком состоянии Родс ехал безоружным на встречу с повстанцами в Матопос. И как «на одной из этих скал он в конце концов добился мира со своими противниками-дикарями». Хаггард считал, что чувства Родса ему хорошо понятны. «Зная его, как знал я, и будучи более или менее способным проникнуть в его сознание, я вполне понимаю, что же здесь происходило в те дни…»

Но особенно примечательно впечатление Хаггарда о его последней встрече с Родсом в «Бэрлинтон отел» в Лондоне. Назвав Родса, как обычно, «замечательным человеком», Хаггард добавил: «У меня есть все основания считать, что в последние годы Родс с раскаянием вспоминал о некоторых из дорог, по которым он поднимался к успеху и славе».

Даже среди самых страстных почитателей Родса мало кто отзывался о нем так патетически, как создатель Шерлока Холмса.

«Это странный, но поистине великий человек, могущественный вождь с грандиозными мечтами, слишком великий, чтобы быть эгоистичным, но и чересчур решительный, чтобы быть особенно разборчивым в средствах, — человек, которого не измерить нашими привычными человеческими мерками, такими мелкими для него».

И даже больше. Родс — посланец небес. «Некоторых людей небеса посылают для целей духовных, как Будду или Христа, другие же спускаются с небес с особыми миссиями практического характера, как Жанна д'Арк, Наполеон и другие — те, кто творят историю. Посланцем небес был и Сесил Родс, и охраняемой Провидением превыше всех других человеческих установлений является Британская империя, для расширения которой он совершил так много».

Конан Дойл не посвящал Родсу своих произведений, но для поддержки его политики в Южной Африке сделал, пожалуй, даже больше, чем Киплинг и Хаггард. Это особенно сказалось в годы англо-бурской войны.

Зимним утром в один из военных дней Конан Дойла можно было увидеть в очереди желающих стать добровольцами. В газетах появился заголовок: «Шерлок Холмс идет на войну». Но его не взяли. Тогда он поехал уже врачом, работал в Блумфонтейне терапевтом и хирургом.

Но дело не в его личном участии в той войне. Книги, написанные им, сыграли неизмеримо большую роль. Его книга «Великая бурская война» вышла в 1900–1902 годах семнадцатью изданиями. Несмотря на объем этого тома — 770 страниц, тираж был по тем временам огромный. У одного только последнего, «полного» издания — 63 тысячи экземпляров. В США и Канаде продали 50 тысяч.

Другая книга — «Война в Южной Африке, ее причины и способ ее ведения» — вышла не только в Великобритании и не только на английском, а на многих европейских языках. В Германии разошлось 20 тысяч экземпляров, во Франции и Бельгии — тоже 20, в Испании — 10 тысяч, в Венгрии — 8, в Голландии, Италии и скандинавских странах — по 5, в России — тоже 5, в Португалии — 3 тысячи.

Идее Родса об объединении Южной Африки под британским флагом эти книги оказали огромную поддержку — ив самой Великобритании, и далеко за ее пределами. И именно за эти книги, — а отнюдь не за Шерлока Холмса, — Артур Конан Дойл был возведен в рыцарское достоинство, получил право на обращение «сэр Артур».

Незадолго до смерти он тоже совершил паломничество на могилу Родса, в скалы Матопос. Будучи поклонником спиритизма, он вызывал дух Сесила Родса, разговаривал с ним и опубликовал эту беседу в специальном приложении к своей самой последней книге: «Наша африканская зима».

…Оправившись после провала набега Джемсона, Родс все больше ужесточал свои филиппики против Крюгера и «крюгеризма». Чемберлен и Альфред Милнер, новый британский верховный комиссар в Южной Африке, действовали в том же духе.

Английское правительство все настойчивее добивалось от Трансвааля избирательных прав для ойтландеров. И эти требования подкреплялись военными приготовлениями.

Трансваалю грозили войной уже куда более масштабной, чем набег Джемсона.

О катастрофе Родс вряд ли думал. Он видел, что не прошло время его идей. А значит, и его время.