Коль кровь — цена владычеству

Почти полвека, с Крымской войны, Англия не вела боевых действий, в которых ей приходилось бы нести большие потери. Для двух-трех поколений британцев стало привычным, что на полях битв вдали от родины умирают лишь немногие. И мало кто думал, что изменит это схватка с какими-то бурами.

С объявлением войны, 11 октября 1899 года, Лондонская биржа устроила шумную манифестацию. Начали с того, что громогласно объявили несостоятельным должником президента Крюгера и повесили над входной дверью его чучело. Потом затянули национальный гимн и ура-патриотическую «Вот солдаты королевы». Затем решили, что одна из фирм ведет себя недостаточно патриотично, и, когда появился ее представитель, его со свистом и улюлюканьем окружили и принялись бить. Ну, а дальше уже — всеобщая потасовка.

Джон Голсуорси был современником этих событий и передает их дух удивительно верно — с того самого момента, как навстречу Сомсу Форсайту на Трафальгар-сквер несется орава газетчиков.

— Экстренный выпуск! Ультиматум Крюгера! Война объявлена!

И начинаются пересуды на «семейной бирже» Форсайтов.

— Но каково, эта ужасная неблагодарность буров. После всего, что для них сделано, посадить д-ра Джемсона в тюрьму — миссис Мак-Эндер говорила, он такой симпатичный. А сэра Альфреда Милнера послали для переговоров с ними — ну, это же умница. И что им только нужно, понять нельзя!

— Мы сейчас только что говорили, что за ужас с этими бурами. И какой наглый старикашка этот Крюгер!

Одна только Джун возражает;

— Наглый? А я считаю, что он совершенно прав. С какой стати мы вмешиваемся в их дела? Если он выставит всех этих ойтландеров, так им и надо! Они только наживаются там.

Но Джун сразу же получает отпор:

— Как? Вы, значит, бурофилка?

Джеймс, самый старый из Форсайтов, такой вроде бы осторожный в делах, тут радуется, что английское правительство не уклонилось от войны.

— Я боялся, что они отступят, увильнут, как тогда Гладстон. На этот раз мы разделаемся с ними.

Соме, сидя в ресторане, слышит, что какие-то люди, по виду литераторы или артисты, сочувствуют бурам и ругают английское правительство. И он, при всей своей сдержанности, бросает;

— Подозрительная у вас там публика.

У Форсайтов боевое настроение.

— Вперед, Форсайты! Бей, коли, стреляй!

В Оксфорде два молодых отпрыска этого респектабельного семейства устроили драку из-за того, что один другого обозвал бурофилом: ему показалось, что тот недостаточно бурно приветствовал тост «К черту буров!».

Затем оба, подзадориваемые друг другом и всеобщим пылом, записались добровольцами. В своих мечтах они мчались по просторам Трансвааля, палили без промаха, а буры рассыпались во все стороны, как кролики. Но… Один из них не дожил даже до первого боя, умер от дизентерии.

А что скажет о бурах дворецкий Форсайтов?

— Ну, что же, сэр, у них, конечно, нет никаких шансов, но я слышал, что они отличные стрелки. А у меня сын… Я думаю, что его теперь пошлют туда.

Дворецкий тревожился не напрасно. Тысячи и тысячи молодых англичан найдут смерть вдали от дома. Останкам юноши из рода Форсайтов, может быть, и оказали почести, да и то вряд ли, не до того было. Ну, а тысячи других?

Без гроба, так, в чем был, его

Зарыли и ушли.

Лишь Африка вокруг него,

Холмы пустынь вдали;

Чужие звезды над его

Могилою взошли.

Война обернулась для англичан не так, как многие из них думали. Грянула «черная неделя», когда британские войска терпели поражения на всех фронтах. Да и вообще первые месяцы — сплошные поражения. Военные действия шли не на территории бурских республик, а в английских владениях.

Бурские войска вторглись в Капскую колонию, в Наталь, даже в Бечуаналенд.

Выяснилось, что у буров, этих «неграмотных мужланов», даже винтовки лучше, чем у англичан. Крюгер тайком закупил в Германии маузеровские винтовки, как и другое первоклассное оружие. Английские винтовки системы «Ли-Метфорд» явно уступали им. И, чем особенно возмущались в Англии, Крюгер сделал закупки на британские деньги — на средства, собранные с ойтландеров в виде налога.

Буры сразу окружили три города в разных частях Южной Африки — Кимберли, Ледисмит и Мафекинг. Осада длилась много месяцев.

Британия до конца испила чашу унижения. Какое-то «грязное мужичье» из месяца в месяц держит в блокаде англичан, и войска королевы Виктории не могут прорвать кольцо! Давно уже англичанам не приходилось слышать, чтобы соотечественники оказывались в таком положении.

Коль кровь — цена владычеству,

То мы уплатили с лихвой.

Зато когда удалось снять осаду!..

Узнав об освобождении одного из городов, биржевики не только пили и горланили, но, забравшись друг другу на плечи и распевая «Вот солдаты королевы», этакими всадниками объезжали Лондонскую биржу. Празднество было такое, что на следующий день один из дельцов проснулся в незнакомом доме, другой — в будке на окраине города, будучи уверен, что это его спальня. Третий добрался до дому, но обнаружил в карманах неизвестно как оказавшиеся там дамские чулки, детскую погремушку, клок волос, должно быть из чьей-то бороды, и даже суповую разливательную ложку… Обо всем этом в назидание потомству повествует вышедшая в Лондоне «История биржи».

Рассказал о тех днях и Голсуорси… Сомс вышел на улицу и «попал в толпу, которая произвела на него впечатление чего-то совершенно невероятного, — орущую, свистящую, пляшущую, кривляющуюся, охваченную каким-то неудержимым весельем толпу, с фальшивыми носами, с дудками, с грошовыми свистульками, с какими-то длинными перьями и всяческими атрибутами полного идиотизма».

По существу, настроение этих людей мало чем отличалось от настроения самого Сомса. Но может быть, именно это и раздражает его, оскорбляет его респектабельность.

«Мафекинг! Ну, да, конечно, Мафекинг отбит у буров! Но боже! Разве это может служить оправданием? Что это за люди, откуда они, как они попали в Вест-Энд? Его задевали по лицу, свистели в уши… Какой-то малый сшиб с него цилиндр, так что он еле водрузил его на место. Хлопушки разрывались у него под самым носом, под ногами. Он был потрясен, возмущен до глубины души, он чувствовал себя оскорбленным. Этот людской поток несся со всех сторон, словно открылись какие-то шлюзы и хлынули подземные воды, о существовании которых он, может быть, когда-нибудь и слышал, но никогда этому не верил».

Тут-то, во время этой вакханалии, Форсайт и понял, насколько чужда, отвратительна и страшна ему народная стихия — всякая, любая. Даже та, что служит его же интересам.

«Так это вот и есть народ, эта бесчисленная масса, живое отрицание аристократии и форсайтизма. И это, о боже, Демократия! Она воняла, вопила, она внушала отвращение! В Ист-Энде или хотя бы в Сохо — но здесь, на Риджент-стрит, на Пикадилли! Куда смотрит полиция? Дожив до 1900 года, Соме со всеми своими форсайтскими тысячами ни разу не видел этого котла с поднятой крышкой и теперь, заглянув в него, едва мог поверить своим обожженным паром глазам. Все это просто невообразимо! У этих людей нет никаких сдерживающих центров, и они, кажется, смеются над ним; эта орава, грубая, неистовая, хохочущая — и каким хохотом! Для них нет ничего святого! Он не удивился бы, если бы они начали бить стекла».

…Но война не кончилась с освобождением трех осажденных городов. Не кончилась она и 5 июня 1900 года, когда пала столица Трансвааля Претория. Постепенно переходя в партизанскую и все больше изматывая английскую армию, она длилась еще почти два года, до мая 1902-го.

Только вылазки из засады.

Только бой под покровом тьмы,

Только гибнут наши отряды,

Только сыты по горло мы!

…Великая и гордая Англия мечтала только об одном — пусть наконец эти люди, чьи фермы сожжены, чьи жены и дети отправлены в концлагеря, пусть они согласятся на мир! И вынуждена была прельщать их почетными условиями.

В самой Британии ура-патриотический запал, казалось бы такой неиссякаемый, со временем улетучивался. Недовольство войной росло по всей стране. Жарко обсуждались выходившие одна за другой брошюры: «Убью ли я своего брата?», «Правы ли мы?»…

Сколько английских Томми проклинали войну! Этого не мог не отразить даже Киплинг.

Причины дезертирства без труда

Поймет солдат. Для нас они честны.

А что до ваших мнений, господа, —

Нам ваши мненья, право, не нужны.

Люди викторианской Англии, нравы викторианской Англии, гордыня викторианской Англии — все это уходило не под гром фанфар. Умерла во время войны и сама королева Виктория. «Вдова», как окрестил ее Киплинг.

«Все продолжительное царствование, бывшее почти непрерывным рядом успехов для Англии на всех поприщах, завершилось так печально. Не могла не страдать королева, сознавая, как во всемирном неодобрении несправедливой войны пало нравственное обаяние Великобритании, а в неудачах ее войск погиб ее политический престиж».

И причиной тому — тысячи похоронок с юга Африки.

Половина из нас до сих пор лежит

Там, где Вдова угощала.