Глава пятая

Несмотря на значительное увеличение сил империи на Кавказе в 1843–1844 годах, военные действия царских войск не имели успеха. Нейдгард был отозван. Кавказская армия ждала нового командующего на арены грядущих битв. Многие думали, что военный министр Чернышев, не раз побывавший на Кавказе, возьмет командование на себя непосредственно. Никто не предполагал, что 63-летний граф Воронцов Михаил Семенович — генерал-губернатор Новороссии, наместник Бессарабии, будет назначен главнокомандующим и наместником Кавказа.

Многие знали о неладах Воронцова с монархом из-за того, что граф имел привычку высказывать царю свои мнения в лицо и открыто возражать ему. В Одессе все считали, что к генерал-губернатору приставлены шпионы в лице адъютанта, служащих, прислуги, которые обо всем, что связано с графом, доносят в Петербург, в Зимний дворец. И все-таки император Николай I предпочел Воронцова — участника войн с наполеоновской Францией, Турцией, блестяще образованного и смелого полководца.

К великому удивлению высших кругов Петербурга, Воронцову было вверено управление всем югом России — от Буковины на западе до Каспия на востоке, от Кавказских гор до турецких и персидских границ.

Николай I в личной беседе с новым главнокомандующим Кавказской армией поставил задачу: «Покончить с Шамилем одним ударом по центру имамата — Дарго Анди. Срок исполнения 44–45-е годы».

Дав согласие, генерал-фельдмаршал Воронцов потребовал освобождения его от всех посторонних влияний, начиная от штабных офицеров, государственных военных ведомств до военного министра империи, заявив:

— Их директивы, приказы, распоряжения из центра не могут способствовать успеху на периферии, где приходится действовать применительно к местности и меняющейся обстановке.

— Директивы вы будете получать только от меня, — ответил царь.

В начале марта Воронцов выехал на Кавказ. Вслед за главнокомандующим из России была двинута сорокатысячная армия. Прибыв в конце марта в Тифлис, новый главнокомандующий стал усиленно готовиться к осуществлению плана, намеченного им вместе с императором.

Для ознакомления с планами дальнейших действий в Тифлис были вызваны на военный совет высшие чины линий. Главнокомандующий не сомневался в том, что надежной опорой в деле ему могут служить ветераны Кавказской войны, такие, как генералы Пассек, Аргутинский, Граббе, Клюки фон Клюгенау, Фрейтаг, Фок, Нестеров, Викторов, Кудашев, Шварц, Модер, Лидере, Бебутов, полковники Барятинский, Ковалевский, Аминов, Бенкендорф, Аль-бранд, Марков, и другие.

Став у карты Кавказа, висевшей на стене, фельдмаршал Воронцов, водя указкой по границам Дагестана и Чечни, говорил:

— Всего лишь небольшой клочок, граничащий на северо-западе с Терской областью, на юго-западе — с Тифлисской губернией, на юге — с Закатальским округом, Елисаветпольской и Бакинской губерниями, на востоке — с Каспийским морем. Кольцо окружения надежное, подвластное России издавна. Но каждый из нас понимает, что этот кажущийся небольшим клочок есть созданная самим господом богом естественная крепость, взять которую, несмотря на всяческие усилия в течение многих лет, не смогли.

Покорение необходимо для усиления мощи империи и оправдания высочайшего доверия. Приказ о раскладке и формировании частей, предназначенных для действий, был спущен и отправлен на места. Остается сказать, что, согласно плану, действия будут вестись в двух направлениях: с севера — двумя эшелонами Чеченского отряда под началом генерала от инфантерии Модера, Дагестанского отряда под началом генерала Бебутова. Общее командование над этими отрядами беру на себя.

С юга отряды лезгинской кордонной линии под командованием генерал-лейтенанта Шварца и Самурский отряд генерала Аргутинского будут маневрами отвлекать силы противника. Фрейтаг в Грозной и Нестеров в Назрани будут обеспечивать безопасность тылов.

Задача: проникнуть с основными силами с северо-востока по границе Чечни и Дагестана через Ичкерию в Гумбет и Андию, то есть в Дагестан. С юга Самурский отряд через казикумухский округ двинется для отвлечения сил в Аварию. Истребив в Аварии скопища неприятеля, возведем укрепления и, соединив их с помощью промежуточных постов с укреплением Евгениевским на Сулаке, повернем в Чечню опять же через Ичкерию. Отсюда ударим по резиденции Шамиля — Дарго.

Многими из присутствовавших план предстоящих действий был одобрен. Один князь Барятинский попытался возразить. Он сказал:

— Мне кажется, в условиях обстановки, сложившейся в Дагестане и Чечне в настоящее время, экспедиция в глубь малодоступных гор нецелесообразна. Тем более не следует бросать все силы на эту операцию. У нас ведь нет надежды на поддержку местного населения и нет опорных пунктов на пути намеченного следования. Я думаю, благоразумнее было бы совершать отдельные броски кавалерийских частей, не вбивая клин в центр имамата. Основные силы продвигать вслед за кавалерией, закрепляя за собой захваченную территорию.

Только генерал Пассек поддержал полковника Барятинского.

Главнокомандующий на это ответил:

— Я не надеюсь на быстрый успех такого предприятия. Кавалерийские части, действующие отдельными бросками, несмотря на легкую маневренность, труднее фуражировать, а главное — противнику легче будет их уничтожать в своей местности. С помощью господа бога мы должны стремиться как можно быстрее сделать все возможное для выполнения желаний нашего императора.

* * *

В начале июня Чеченский отряд из укрепления Воздвиженское в составе двенадцати батальонов пехоты, двух рот саперов, одной роты стрелков, двух дружин пешей милиции, 13 сотен конницы с 28 орудиями через Умахан-Юрт пришли в крепость Внезапную. Оставив здесь весь обоз и тяжести, взяв 1000 черводарских лошадей и 200 коней запасного парка 14-й артиллерийской бригады, отряд двинулся к урочищу Гертме.

Дагестанский отряд в составе 9 батальонов пехоты, двух рот саперов, двух рот стрелков, трех сотен конницы с 18 орудиями, 380 лошадей летучего парка, полубригады конноподвижного магазина и черводарского транспорта в 1000 лошадей из укрепления Евгениевского тоже прибыл в Гертме.

Здесь в воскресный день главнокомандующий граф Воронцов провел смотр войск, выстроенных в боевом порядке. После того как армейский священник отслужил обедню, главнокомандующий со свитой и высшими чинами отправился в крепость на праздничный обед.

Столы с зажаренными индейками, куропатками, кувшинами и бочонками грузинского вина были установлены посреди крепостного двора. В этот день всем ротным командирам приказали приготовить воскресный обед и для солдат, на что главнокомандующий бесплатно выделил некоторое количество вина.

В понедельник рано утром Чеченский отряд с главнокомандующим двинулся вдоль левого берега Сулака на позицию Зурам-кент. Второй летучий отряд шел по правому берегу, прикрывая основные силы с противоположной стороны. Так дошли до Миатлинской переправы. Здесь Воронцову доложили о том, что двухтысячный отряд мюридов неожиданно напал на передовой пикет конногренадерского полка и что с помощью подоспевшего подкрепления горцы были обращены в бегство. Разведка также донесла, что крупные силы Шамиля двигаются из Ичкерии в Анди.

Чеченский отряд пошел через Теренгульский овраг к Буртунаю. Дагестанский отряд тоже следовал к Буртунаю через Теренгуль, только выше и левее Чеченского, с которым соединился утром.

Из Буртуная в Гумбет вели две дороги: одна через ущелье Мичикаль к селению Алмаки, вторая — через крутой перевал Кырк. По данным разведки, имам укрепился и ждет противника со стороны ущелья Мичикаль, поскольку дорога через перевал Кырк из-за разрушений стала непроходимой. Воронцову предстояло принять первое решение…

План предстоящих действий нового главнокомандующего, хотя и не во всех деталях, стал известен Шамилю до начала воронцовской экспедиции. Его лазутчики, связанные торговыми и прочими делами с обслуживающими крепостные гарнизоны людьми, как никогда оживили деятельность. Все, что становилось им известно, с помощью летучих почтальонов доносилось имаму.

Шамиль, убедившись в намерениях врага, немедленно созвал совет наибов Чечни и Дагестана. Ему и без подробных донесений было ясно, откуда может двинуть силы неприятель. Он тоже разделил свою армию на три части. Первый отряд во главе с наибом Даниель-беком, Инкау-хаджи, устадом Джамалуддином-Гусейном было решено двинуть в район Чох-Казикумухский навстречу Аргуту. Второй отряд должен вести сам Шамиль в Аварию. К нему были примкнуты с сотнями наибы — Хаджи-Мурад, Кебед-Магома, Рамадан андийский и другие. Веденскому наибу Адилю, шубутинскому Джавад-хану, наибу Большой Чечни Талгику, Малой Чечни Дубе, ичкерийскому Умалату, беноевскому Байсункгуру, мечиковскому Эски было приказано немедленно приступить к укреплению всех подступов к Чечне и особенно Ичкерии.

Переселив свою семью и семьи приближенных из резиденции Дарго в аул Сальбери, Шамиль вместе с андийским наибом Рамаданом отправился в Анди. Здесь имам приказал Рамадану немедленно приступить к переселению андийцев из всех аулов в глубь гор, а жилища их, начиная с собственного, предать огню. С тем же приказом Шамиль отправил гумбетовского Абакар-кадия в Гумбет, Галбац-Дибира из Караты — в аулы Зилли, Ригун и другие.

Население Анди и других округов Аварии, узнав о движении русских войск, стало, не подчиняясь приказам имама, оказывать сопротивление наибам. Тогда Шамиль велел насильно усмирить их и выселить из жилищ.

На перевале Кырк имам оставил только небольшой пост, состоящий из нескольких человек, сам же занял укрепленную позицию вдоль дороги, ведущей в Анди через лесистое Мичикальское ущелье.

Но Воронцов решил избрать путь через перевал Кырк, по которому шел генерал Граббе в 1839 году, во время наступления на Ахульго. Он отправил к перевалу первые батальоны Апшеронского, Литовского, Житомирского, Люблинского и Кюринского егерских полков с восемью горными орудиями, тремя сотнями казаков и шестью сотнями туземной милиции, поручив командование генерал-майору Пассеку.

День был жаркий. Дорога все время шла в гору. Шестнадцать верст безостановочно прошел отряд Пассека и достиг вершины перевала Кырк за несколько часов. Спуск с перевала шел по узкой тропе над обрывами. В одном месте тропа прерывалась отвесно, составляя уступ более сажени высотой. Особенно тяжело было артиллерии. Пока батальон Кюринского полка под командованием полковника Бенкендорфа, соскакивая с уступа на уступ, исправлял дорогу, делая осыпи и завалы для спуска орудий, пешие сотни туземной милиции обошли тропу правее, неся вниз на руках восемь горных орудий, и заняли позицию у подошвы горы Анчимеэр, расположенной против высоты Кырк.

Дозорные имама, оставленные на вершине перевала, заметив движение больших сил неприятеля, ускакали, чтобы доложить Шамилю, который стоял с отрядами в Мичикальском ущелье в верховьях реки Акташ.

Узнав о движении русских в сторону Анди через Кырк, Шамиль немедленно отправил конные отряды Хаджи-Мурада и Кебед-Магомы к перевалу, приказав занять Анчимеэр. Мюриды успели занять гору.

Когда подошли основные силы русских к подошве Анчимеэр, несмотря на сильный ружейный огонь мюридов, Пассек дал приказ штурмовать высоту. Три батальона пехоты со всем ополчением туземцев после артиллерийского обстрела горы двинулись на штурм. Первыми подползли к вершине ополченцы. Мюриды бросились на них с оголенными шашками. Однако рукопашная схватка длилась недолго. Видя, что с флангов на помощь ополчению брошены регулярные части, Хаджи-Мурад с Кебед-Магомой стали с боем отступать, оттаскивая с вершины единственную пушку.

Через несколько часов гора, представляющая собой важную позицию на пути движения войска, была взята. На другой день Пассек занял позицию на высоте Зулумеэр, в пятнадцати верстах от Анчи-меэра.

Авангард Воронцова стал на дороге из Мичикала в Анди. Следовавший за ним Дагестанский отряд был двинут к укреплению Удачное, построенному генералом Граббе во время ахульгинской экспедиции.

Между тем жаркая погода, стоявшая в начале июня, резко переменилась. Полили дожди, похолодало, и вдруг ночью выпал снег глубиной в полметра. Шамиль, выступивший со своей конницей навстречу неприятелю, повернул в сторону Анди. Отряд Пассека оказался в бедственном положении на горе Зулумеэр. Без продовольствия, дров, в легком обмундировании, среди сплошных снегов, в бурю люди не знали, где и как укрыться. Делая преграды с подветренной стороны из замерзших лошадиных туш солдаты тесно жались друг к другу. Умирали люди, гибли животные. Голодные воины с посиневшими лицами, закоченевшими руками вскрывали конские вены, чтоб напиться горячей крови, уподобясь воинам диких орд Чингисхана. Ночью укрывались кусками брезента, шкурами павших лошадей.

На шестой день не стало ни сухарей, ни галет. Конец казался неизбежным. Генерал Пассек, разделяя горькую участь со своими солдатами, худой, с ввалившимися глазами, едва шевелил губами, стараясь всячески подбодрить и вселить надежду в павших духом солдат.

А метель продолжала завывать, кружа снежными вихрями, стараясь прикрыть людей смертоносным пухом бескрайнего белого покрывала. Целую неделю бушевала пурга над мертвыми и еще живыми, застывшими в изнеможении. Даже когда засияло солнце, не оживились припухшие, слезящиеся веки, не шевельнулись синие, потрескавшиеся губы. Люди не в силах были двигаться. Шатаясь от изнеможения, первым поднялся генерал Пассек.

— Ну что же вы, братцы, подвигались бы, поразмяли ноги. Господь милостив, видите, послал спасительное тепло.

Глядя на своего генерала, скорее похожего на мощи, чем на человека, в его страдальческие глаза, полные доброты, солдаты, с трудом произнося: «Есть, ваше благородие, двигаться», — начинали шевелиться.

К полудню жаркое июньское солнце окончательно вернуло к жизни полуживых, не разбудив мертвых.

Воронцов, приказав оставить на перевале Кырк и в Мичикальском ущелье часть сил для обеспечения сообщений с укреплением Евгениевское, основные силы двумя эшелонами направил в сторону Анди. Чеченский отряд пошел в первом эшелоне, Дагестанский — во втором. Авангард под предводительством генерала Клюки фон Клюгенау направил в Гоготль, в котором, по сообщению разведки, осталась часть арьергарда Шамиля. Генерал Фок шел впереди Чеченского отряда. Следом, мокрая от прошедших дождей и снега, дрожа от холода, не надеясь на горячую пищу, увязая в грязи, с трудом двигалась пехота по размытым дорогам Через два дня отряд подошел к Андийским воротам, представлявшим собой узкий проход в хребте Буцрах, который отделял Андию от Гумбета. Ворота оказались заложенными каменной стеной около сажени толщиной. Вправо от них на значительном расстоянии тянулись завалы. Вопреки ожиданиям отряды не встретили сопротивления у Андийских ворот. Имам, оставив проход без защиты, отошел вверх и расположился на хребте Азан — над селением Анди.

Генерал Фок, командовавший кавалерией, на подступах к Анди вступил в перестрелку с отрядом Хаджи-Мурада, занимавшим позицию у дороги к аулу. С ним были андийские, ригунские и зиллинские ополченцы. Шамиль с вершины горы с возмущением наблюдал, как быстро стали убегать, бросив позиции, в сторону ущелья ополченцы. На вершине, над Анди, Кебед-Магома установил три пушки и, когда Хаджи-Мурад с мюридами подошел к нему, стал обстреливать нижнюю часть селения, где сконцентрировалась кавалерия Фока. Тогда генерал, отделив часть всадников во главе со штабс-капитаном Орбелиани, послал их к правому флангу вражеской позиции. Слева действовал 3-й батальон пехоты Кабардинского полка, который вступил в рукопашную с отрядом Хаджи-Мурада. На помощь кабардинцам бросился полковник князь Барятинский. Он не только остановил натиск мюридов, но и, вырвавшись вперед, стал теснить отряд Хаджи-Мурада. Две его роты бросились в штыки. Оголив клинки и кинжалы, вновь кинулись на солдат мюриды, но вновь были оттеснены от середины аула и стали подходить к позициям, которые занимал Кебед.

Когда на помощь Хаджи-Мураду Кебед бросил часть сил и солдаты дрогнули, Барятинский с криком «ура», оголив шашку, кинулся в самую гущу схватки и тем решил исход боя. Солдаты мощным натиском откинули мюридов. Преследуя их, Барятинский вскарабкался на самую вершину горы и здесь упал, раненный в ногу. Горящий аул вместе с высотой был взят.

У Гоготля Рамадан со своим отрядом столкнулся с авангардом Клюки фон Клюгенау. Но гоготлинское ополчение, увидев многочисленное войско русских, отказалось подчиниться андийскому наибу Рамадану и разбежалось.

Воронцов расположил силы на возвышенности между сожженными аулами Анди и Гоготль. Здесь в течение нескольких дней он ждал прибытия транспорта из укрепления Евгениевское. Однако транспорт не подходил из-за ненастья. Подвоз провианта был крайне затруднен. По размытым, покрытым липкой грязью горным дорогам, выбиваясь из сил, продвигались изнуренные черводарские кони. Голодные солдаты стали поедать туши павших лошадей. Лишь небольшому числу вьючных животных удалось с трудом доставить незначительное количество галет и сухарей в лагерь главнокомандующего. Многие кони погибли, свалившись вместе с вьюками в пропасть. На месте невозможно ничего было достать. Тогда главнокомандующий решил, не дожидаясь транспорта, повернуть в Чечню и идти на Дарго.

На чохском направлении события развивались следующим образом. Даниель-бек вместе с устадом Джамалуддином-Гусейном и чохским Инкау-хаджи по Мичикальской дороге пошел на Гумбет, оттуда направился к Чоху. Чохцы сильно укрепили свой аул и отказались впустить мюридов. Однако четырехтысячному отряду Даниеля удалось взять селение. Оставив в нем две тысячи мюридов во главе с Джамалуддином-Гусейном и Инкау-хаджи, сам Даниель во главе остальных двух тысяч пошел на Закатал. Навстречу ему двинулся генерал Шварц. Возмущая жителей закатальских селений, Даниель с боями подступил к бывшей своей резиденции — упраздненного Элисуйского султанства. Однако оставаться там долго не мог. До него дошли слухи, что генерал Аргутинский с самурским отрядом собирается ударить ему в тыл. Тогда он повернул обратно в Акуша. Здесь он узнал, что акушинский гарнизон соединился с отрядом Аргутинского, который, выбив из Чоха отряд Инкау-хаджи и Джамалуддина-Гусейна, занял позицию на высотах Турчи-Дага.

Присоединив к себе повстанцев, которых возглавлял Аслан-кадий цудахарский, Даниель-бек двинулся к даргинскому селению Куппа, где стоял небольшой отряд русских. Освободив Куппа, поднялся к аварскому аулу Кудали, затем в Салты, где тоже стоял противник. Оба аула были взяты мюридами. В ауле Дуерах Даниель-бек соединился со вторым отрядом, который отошел от Чоха.

Даниель-бек намеревался вновь идти на Чох, а затем в Кази-Кумух, но намерение свое вынужден был оставить. Из Левашей прискакали гонцы, которые сообщили о движении большого отряда русских из Темир-Хан-Шуры. В то же время генерал Аргутинский, оставив на вершинах Турчи-Дага два батальона пехоты и дивизион легкой артиллерии, двинулся к Дуераху. Вытеснив из селения отряд Даниеля к Кара-Койсу, Аргутинский пошел за ним. В его задачу входило не только установление прямого сообщения Турчи-Дага с Кази-Кумухом для снабжения войск продовольствием, но и установление прямой связи с основными силами для эвакуации раненых и больных.

Даниель-бек, переправившись через Кара-Койсу, стал в ауле Гачада. Аргутинский переправился у селения Магар и вынудил Даниель-бека после двухдневного боя отступить в находящееся рядом лесистое ущелье.

Истребив жителей Гачада, Аргутинский занял позицию у входа в ущелье. Семидневные бои окончились победой генерала, и Даниель, вынужденный покинуть ущелье, отошел к Телетлинским высотам. Жители обществ Келеб и Гидатль отказались помочь ему, они послали своих представителей к Аргутинскому с изъявлением покорности. Тот не тронул их, но и не остался в селениях — предпочел обосноваться на вершине горы Кахит. Здесь генерал стал ждать возвращения охотников, которые были им направлены к основным силам. Охотники доложили Аргутинскому о положении дел в отряде главнокомандующего и о поспешном отступлении войск из Анди. Командующий Самурским отрядом заволновался и стал отступать к Турчи-Дагу. Мюриды преследовали его до самого турчидагского лагеря.

Отряды Кебед-Магомы и Хаджи-Мурада спустились с Азани и стали теснить Воронцова.

Главнокомандующий приказал вывести войска на небольшую поляну и выстроить в боевом порядке с полуоборотом флангов вправо и влево. На горе у дороги было установлено шесть пушек, три из которых обращены во фронт, три — в тыл, на случай нападения сзади. За гору было отведено два батальона пехоты, хотя, по данным разведки, там было спокойно.

Беспорядочная масса конницы имама в белых чалмах на высоких папахах мчалась во фронт, не снижая скорости даже на расстоянии выстрела. Стрельбы не последовало ни с той, ни с другой стороны. Хаджи-Мурад, ехавший впереди, вдруг на полном скаку осадил лошадь, повернувшись к своим, остановил отряд.

— Дальше не двигаться! В нашу сторону обращены пушки! — крикнул он.

В ту же минуту грянул артиллерийский залп. Горцы, не потерпев урона, попятились назад. Сражения не произошло. Но Хаджи-Мурад и Кебед-Магома не повернули обратно — к ним приехал посыльный от имама с запиской, в которой было приказано не отходить ни на шаг и держать противника в поле зрения.

Воронцов решил идти на Ичкерию. В Питер царю отправил депешу: «Анди взят, первый этап экспедиции окончен».

Когда имаму доложили о том, что главнокомандующий царских войск решил покинуть Анди и движется на Дарго, он поспешил в Чечню. В пути его догнали два посланца от графа Воронцова.

— Нас прислал командующий русской армией на Кавказе граф Воронцов, чтобы предложить тебе явиться к нему с миром.

Шамиль ответил:

— Если бы ваш генерал требовал от меня мира, находясь на своей земле — во владениях русского царя, я бы ответил ему по этому поводу речью, соответствующей и месту и положению. А на этом участке в данное время между мною и им не может быть ничего, кроме обнаженного меча.

Оставив на дорогах к Анди один из эшелонов, Воронцов стал спускаться в Ичкерию. С ним было 7940 человек пехоты, 1218 кавалеристов, 320 артиллеристов при 16 орудиях. Отряд имел шестидневный запас провианта, 4000 артиллерийских зарядов и до 5000 подъемных лошадей. Это было в начале июля. Войска перевалили через хребет Регель, через Черные горы и пошли по лесистому правому берегу Аксая узкой тропой, прегражденной завалами.

Конница Хаджи-Мурада и Кебед-Магомы следовала за ним по пятам, обстреливая тылы. Малые отряды горцев, обойдя дорогу, взбирались на придорожные скалы, сталкивали оттуда валуны и груды камня, вызывая смятение среди солдат.

От головного отряда к главнокомандующему прискакали двое связных, которые сообщили, что гора, расположенная за расщелиной, покрыта неприятельской конницей. Граф Воронцов пушечным выстрелом дал сигнал к построению войск в боевые порядки. Вслед за этим раздались ружейные залпы с другой стороны, которые продолжались в течение нескольких часов. Чеченский отряд был двинут на неприятеля через расщелину, всадники Дагестанского полка брошены в обход, чтобы ударить с тыла. Бой продолжался недолго и затих — наступило время вечерней молитвы.

За день отряд Воронцова понес большой урон. Было убито 2 капитана, 6 поручиков, более двух сотен драгун и 260 пехотинцев. Раненых было не счесть.

В тот вечер у родника казаками был схвачен мюрид. Генерал Лидерс отправил его к главнокомандующему. При допросе пленный показал:

— Со слов своего наиба знаю, что при имаме находится двадцать тысяч конницы, что войска Шамиля вышли сюда для того, чтобы отрезать путь царским войскам, и что как только подойдут восемнадцать тысяч пехоты имама и часть конницы с артиллерией, все силы ударят в тыл и с флангов.

Показания пленного не вызвали сомнения у графа Воронцова. Он созвал совет, на котором все командиры пришли к единому мнению: «Немедленно выступить в боевом порядке, чтобы успеть прорвать вражеские позиции до подхода пехоты и артиллерии».

Обойти противника с правого фланга было почти невозможно, поскольку гора подошвой упиралась в край глубокой лощины. С левого фланга открывался проход между основаниями двух гор, где тоже, по словам разведчиков, стояли войска имама.

Было решено выступать тотчас же и одновременно в три стороны. Несмотря на сгустившиеся сумерки, дали команду на марш. Два драгунских полка рысцой направились к горе. Кавалерийский полк поскакал к левому флангу. Тылы обратились к центру. Над ними на холме были установлены орудия. К флангам вслед за кавалерией тронулась пехота.

Мюриды, увидев движение в лагере русских, с хребта горы открыли ружейный огонь. Но, видя смелый натиск конницы, стали отползать, отстреливаясь. Тогда фронтальные силы двинулись к проходу меж гор. Левофланговые тоже поскакали ко второму, более широкому коридору в седловине горы. Громкие крики «ура!», топот коней, пушечные выстрелы смешались в один общий гул.

Командующий отрядами имама, по-видимому, предполагал, что противник не тронется до утра с места. Мюриды стали отступать со всех позиций.

Обоз и часть, прикрывающая тылы, последовали за головными частями горцев. Высота, на которой совсем недавно находился противник, была занята русскими. При лунном свете сюда приволокли и установили пушки полувеером с левого фланга и во фронт. Правый фланг был недоступен. Охрана тыла тоже была обеспечена. Несмотря на тьму, по фронту был дан огонь артиллерии. После нескольких пушечных залпов ружейный огонь противника стал реже, а затем затих вовсе.

К утру тылы войск Воронцова с обозом были переброшены через горный перевал, а части, прикрывающие тылы, заняли позиции по хребту. Конницы противника будто и не было. Главнокомандующий приказал умерить марш авангардных частей, чтобы не растянуться и тем самым не дать возможности разрезать отряд. Утром, несмотря на то что горцев поблизости не было, командующий не позволил нарушить боевые порядки до подхода резерва.

* * *

Чеченские наибы, заранее извещенные о возвращении Шамиля в Дарго, выехали навстречу. С громкими приветствиями, искренней радостью встретили имама. Ичкерийский Умалат, выступив вперед, сказал:

— Высокочтимый имам, ничто не может устрашить нас, когда ты с нами. Приказывай. Если нам не удастся исполнить все, что ты скажешь — значит, мы будем мертвы.

— Благодарю вас, братья! — ответил Шамиль. — Я никогда не сомневался в том, что на земле этой найду опору не только для ног, но и для души. Вашу чистосердечную искренность и преданность считаю высшей наградой, ниспосланной владыкой небес и земли. И не будет между нами и врагами нашими мира, кроме как на основе того, что предписывает Коран. Клянусь! — воскликнул имам.

— Клянемся! — повторили чеченские наибы.

Жители Дарго с волнением ждали возвращения имама. Старики высыпали на площадь, куда подходили отряды. Один из дряхлых аксакалов, подойдя к Шамилю, сказал:

— Лучший из предводителей, мир тебе! Да продлит аллах течение дней твоих! Да будут светлыми те пути, по которым ты ведешь сыновей наших! Младшие видят в тебе отца, средние — брата, старшие — сына, и ты должен тоже видеть в каждом из нас тех же.

— Отец мой, а разве у тебя есть основание сомневаться в этом? — спросил Шамиль.

— Есть, — ответил старик.

— Тогда поясни.

— Перед отъездом ты переселил отсюда семью и семьи своих близких, оставив нас в неведении и беспокойстве. Не говорю о себе. Вместо палки и посоха я могу взять в руки ятаган. Если не удержусь на ногах, нанесу врагу хоть один — последний — удар сидя. Но у нас есть женщины и дети, которых надо удалить от мест опасных.

— Я понял тебя, отец. Затем и вернулся сюда. Не сделал этого раньше потому, что не был убежден в намерениях гяуров. Кроме того, ты и другие знают, как трудно бывает поднять людей с насиженных мест, особенно в дни изменчивой погоды. Мне приходилось сталкиваться с населением, которое, невзирая ни на что, предпочитает мир, требует примирения с врагом и оказывает сопротивление при нашей попытке снять их с места. Многие легковерные люди думают, что мягкостью можно завернуть врагов, а я убедился в том, что они возвращаются лишь тогда, когда убеждаются в нашей стойкой непримиримости.

Жители Дарго готовы были к переселению. В тот же день к вечеру резиденция имама опустела. Пороховой и литейный заводы со всеми складскими помещениями были взорваны. Старые, немощные солдаты вместе с детьми и женами молодых ушли с чеченцами. Боеспособные влились в ряды армии имама.

Вскоре в Дарго пришло известие о том, что жители Андийского вилаета хотят примириться с русскими, помогают оставленным солдатам и офицерам продовольствием и одеждой, отказываются подчиняться наибам Шамиля.

Узнав об этом, имам написал приказ Рамадану: «Всех, кто будет оказывать содействие врагам, давать им продовольствие, продавать бурки, жестоко наказывай. Первым пойманным с поличным отруби головы и отправь тем, кто их совращает с пути истинного, чтобы неповадно было остальным. Лучше пожертвовать несколькими, но не потерять всех».

Рамадан так и сделал. Поймав трех жителей Анди, которые несли для продажи офицерам известные всему Кавказу и России андийские ворсистые бурки, отсек головы и ночью насадил на колья возле ручья, где солдаты набирали воду. В зубы одной из голов втиснул бумагу, на которой было написано по-русски: «Главному наибу гяуров дарим мы эти головы. Бери их и знай, что так мы будем поступать со всеми, кого вы будете совращать деньгами и всякими дарами. До сих пор мы вами занимались недостаточно, но отныне вы увидите, что произойдет между вами и нами».

* * *

Шамиль жил в старом Дарго, отсюда шли директивы, распоряжения и приказы, связанные с оборонительными мероприятиями. Сюда вскоре пришло известие о том, что жена его Патимат тяжело больна. Он решил съездить к семье в Сальбери. По пути завернул в Новое Дарго к наибу Джавад-хану. Вечером приехал доверенный человек от наиба Талгика, который сообщил, что Воронцов идет к старому Дарго. Тогда имам отправил Юнуса и Мухамед-Тагира навестить Патимат, сам вернулся в старое Дарго. Там он нашел отряды Кебед-Магомы и Хаджи-Мурада, которые шли, преследуя войска главнокомандующего, начиная от Андийского вилаета. Опередив русских, они явились в резиденцию имама. Утомленные трудной дорогой и битвами, мюриды отдыхали. На тропах были выставлены пикеты. Прибывшие вслед за Шамилем мичиковские, веденские и другие отряды расположились в лесах вокруг Дарго.

Несмотря на то что в селении и окрестных лесах находилось много воинов, ни движения, ни шума не было слышно. Шамиль забрался на одну из самых высоких сторожевых башен в ауле, и стал всматриваться в даль, откуда шла дорога. Там, внизу, лежало погруженное в дремоту, поросшее густым лесом глубокое ущелье. Кроны деревьев, сплетясь в сплошную зеленую массу, едва колыхались, как гребни изумрудных волн от дуновения ветра. Садилось солнце. Закат гигантским пожарищем алел над синей грядой станового хребта. Неподвижные кучевые облака, озаренные заходящими лучами, причудливо возвышались на зубчатых гранях гор. Все дышало величием первозданной красоты и покоя. Только внизу в мрачных лесных чащобах было неспокойно. Откуда-то издалека, словно из преисподней, доносились глухие удары. Шамиль знал, что это удары топора, расчищающего путь врагу. Пробиваясь сквозь густые кроны грабов, карагача и вековых дубов, вдали, рассеиваясь белесым туманом, поднимался дым. Горное эхо, слабея от расстояний, подхватив каждый звук, старалось перебросить его с хребта на хребет.

Вслушиваясь в эти звуки, имам хмурил брови. Здесь, в поднебесной башне, ему казалось, что он ближе к аллаху, который поможет решить — оставаться в Дарго для встречи с врагом или, предав огню аул, уйти. Обрадовать легкой победой гяуров, а потом неожиданным ударом, с более выгодных позиций, начать уничтожение по частям. Так думал имам, застыв монументом на вершине башни. Только длинные полы черкески, подхваченные ветром, колыхались, как крылья готовившейся к взлету гигантской птицы.

Вечером, после молитвы, он призвал к себе наибов, изложил свои соображения:

— Штурм Дарго мы выдержим. Но осадное положение в этих условиях мне кажется бессмысленным. В горах Дагестана, где мало лесов, поневоле приходится использовать стены домов, высоты, ущелья, лощины и все прочее, что может стать прикрытием. А здесь всюду леса. В их чащобах как нигде хорошо можно укрыться и с наименьшими потерями наносить больший урон врагу.

Было решено сжечь Дарго и покинуть его.

Тут же имам предложил план действий: не чинить препятствий продвижению вражеских сил до тех пор, пока они не подойдут к Дарго. Размещенные в лесах вокруг бывшей резиденции отряды имама должны одновременно наносить со всех сторон удары. Для преграждения путей отхода к горам Хаджи-Мураду, Кебед-Магоме и вернувшемуся из Аварии Даниель-беку занять верхние дороги; чтобы отрезать отход к равнине чеченским отрядам Эски и Дуба, сделать заграждения из сваленных деревьев по обеим сторонам нижней дороги, снайперам облюбовать и замаскировать гнезда под кронами лиственниц.

Беспрепятственно двигалось войско Воронцова по лесным дорогам Чечни, лишь кое-где испорченным взрывами и обвалами. Настроение у командующего было неплохое. Он вкушал радость победы, не сомневаясь в том, что шайки горцев оробели перед его силой. На расстоянии семи верст от Дарго он сделал привал. Данные разведки были утешительные: резиденция имама пуста. Только сердца бывалых солдат чуяли что-то недоброе в молчании врага. Их печальные взоры с тоской обращались к северу. Там, за серебристой лентой Терека, бескрайними просторами расстилалась святая Русь. Придется ли увидеть еще свои милые деревеньки, покорных и бунтующих односельчан, придавленных крепостным правом? А может, больше уж не прижаться к груди родимой матушки, не порадоваться любовью женушки. Впереди неизвестность. За угрюмым лесом, суровыми горами, может, ждет их коса смерти.

Только у главнокомандующего настроение не падало. Ему было доставлено особо важное письмо от Его императорского величества. Николай I, по плану которого была проведена экспедиция в глубь гор Дагестана, писал: «Бог ниспослал успех на вас и войска, чтоб никто, никогда не побеждал войска русского, настоящих патриотов, преданных своему государю, когда они беспрекословно идут туда, куда им указывает рука царя, направляемая Господом Богом».

«Взяв» резиденцию Шамиля, Воронцов хотел завершить дело до наступления осенних холодов. Он решил рискнуть еще раз — пойти в Дарго, не дожидаясь подхода обоза с провиантом. Дорога шла то по глубоким оврагам, то по узким гребням поросших лесом гор. На первой же версте от места привала авангард Воронцова был встречен огнем мюридов, которые засели за деревьями по обеим сторонам дороги. Первый завал, за которым следовали еще девятнадцать, пришлось брать штурмом, ценою больших жертв.

У второго завала штаб вместе с главнокомандующим и генералом Модером попал под обстрел шамилевской пехоты, укрывшейся в лесу. Жерла артиллерийских орудий, обращенные в ту сторону леса, откуда больше всего стреляли, после первого залпа горцев умолкли — прислуга была уничтожена. Та же участь постигла следующую. Стрельба учащалась. Орудия бездействовали. Жизнь самого Воронцова оказалась в опасности. Тогда к одной из пушек подошел генерал Фок. Зарядил ее, но, не успев выстрелить, пал, смертельно сраженный. Обратившись к грузинской милиции и сотне казаков, Воронцов приказал им идти в обход и с двух сторон прочесать лес. После этого стрельба постепенно стала редеть, а потом и вовсе прекратилась.

Отряд двинулся дальше. Одна из колонн подошла к узкому, покрытому вековым лесом перешейку, гребень хребта шириной был не более двух сажен. Боковые цепи, не имея возможности идти над обрывом, тянулись по тропе. За выступом скалы над тропой оказались мюриды, меткие стрелки. На крутом склоне с трудом, но быстро солдаты установили два орудия, но не успели сделать выстрела — прислуга была уничтожена.

Вновь пришлось действовать милиционерам и казакам. Только к вечеру в сумерках измученные войска с большими потерями достигли сожженного Дарго. Уцелела лишь часть домов в солдатской слободе, на стенах которых пестрели надписи нецензурной брани в адрес Николая I и призывы к солдатам: «Братцы, не старайтесь во имя умножения владений кровавого изверга». Вечером до слуха рядовых и главнокомандующего доходили звуки барабана и песен, распеваемых русскими перебежчиками в лагере Шамиля.

В Дарго снова ощутился острый недостаток провианта. И когда командующий получил известие о движении со стороны Анди транспорта с провизией, он выслал навстречу ему три колонны под водительством генералов Клюки фон Клюгенау, Пассека и Викторова вместе с эвакуируемыми ранеными и больными. Разгрузив провиант, транспорт должен был возвратиться в Анди, забрав госпитальных.

Но дорога от Дарго, пройденная несколько дней тому назад, вновь оказалась испорченной и прегражденной завалами. Головной отряд, составленный из казачьих сотен и пехоты, повел генерал Викторов. За ним с двумя батальонами пехоты Кабардинского полка шел генерал Пассек. Замыкал движение Клюгенау. Не успел этот большой отряд отойти и нескольких верст от бывшей резиденции имама, как головная колонна оказалась отрезанной от центральной, а центральная — от замыкающей. Отряды Шамиля вторглись между ними и, окружив со всех сторон, стали теснить каждую, но особенно обрушились на головную Викторова. Несколько часов длилась кровопролитная схватка, которая часто переходила в рукопашную. Трупы коней и людей усеяли дорогу и придорожный лес. Из-за каждого камня, с каждого дерева летел на солдат смертоносный град.

Как обезумевшие метались казаки и солдаты по дороге, пытаясь отплатить подороже за неизбежную смерть. Выскакивая из-за стволов деревьев и густых зарослей с обнаженными шашками и кинжалами, добивали горцы раненых. Нигде не удалось прорвать окружения. Весь головной отряд вместе с генералом Викторовым был истреблен.

Быстро шел Пассек вперед, отстреливаясь от врагов, овладевая одним завалом за другим, спеша на помощь Викторову. Но было поздно. Пассек наткнулся на завал, образованный трупами людей и животных уничтоженного отряда Викторова. Удручающе подействовала картина последствий страшной схватки на солдат и самого генерала. Горячий по натуре, стремительный в действиях, спеша на выручку Викторову, он не обратил внимания на то, что вырвался вперед на некоторое расстояние с одним батальоном, оставив позади другой. Этим постарались быстро воспользоваться мюриды. Бросившись в промежуток, они вновь заняли завал и ударили с тыла. Два орудия Пассека, обращенные во фронт, не сделав ни одного выстрела, остались стоять. Обоз с больными и ранеными замер на середине дороги. Цепью в несколько рядов его прикрывали солдаты, отстреливаясь от смыкающегося кольца противника. Но меткие пули мюридов, засевших на деревьях, не щадили ни больных, ни раненых. Смертельно ранило генерала Пассека. Он упал с коня. К нему кинулся денщик:

— Ваше превосходительство!

— Прощай, Лука, прощайте, мои доблестные солдаты!

— А-а-а! Убит! Убит мой генерал!

Отчаянный крик человека, прошедшего с Пассеком тысячи верст по горам Кавказа, подхваченный эхом, разнесся по лесу. От этого жуткого крика на какое-то мгновение воцарилась страшная тишина. Солдаты, пришедшие в замешательство, застыли. Но следом, разрывая миг сковывающей тишины, раздалось громкое «ура-а-а!». Это второй батальон Пассека и солдаты Клюгенау мчались на выручку. С отчаянной храбростью бросились оставшиеся в живых в лесные чащи.

Стрельба стала прекращаться. Мюриды отступили на незначительное расстояние, но через некоторое время вновь бросились в атаку. Два часа беспрерывно длился бой. Полковник Орлов доложил генералу Клюгенау, что кончились патроны. Солдаты стали сомкнутым строем в несколько рядов, обратившись лицом к обочинам узкой дороги, которая спускалась в овраг. С суровыми лицами стояли рядовые Кабардинского полка. Почти все офицеры были перебиты. Лицо генерала было бледным, но спокойным. Мимо него денщик Лука с высоким широкоплечим солдатом пронес завернутое в бурку тело Пассека. Лицо убитого заострено, на лбу запекшаяся струйка крови. Клюгенау вздрогнул, скинул треуголку, перекрестился, низко склонив голову. Он больше не взглянул на храброго всеми любимого Пассека. Клюки фон Клюгенау думал о горькой участи этого бесстрашного сына России. Он близко знал и уважал Пассека. Это был человек, вышедший из семьи великомучеников. Отец Пассека, дворянин, как крамольник был схвачен по доносу и заключен Павлом I в Шлиссельбургскую крепость, а затем сослан в Сибирь. Детей своих бунтарь воспитал вольнодумцами в духе идеализма и патриотизма. Александр I позволил Пассекам вернуться из Сибири в Москву. Но конфискованное имение и имущество не было возвращено. Жили Пассеки в большой нужде. Генерал Пассек принадлежал ко второму поколению. Патриот, беззаветно любивший родину, преданный своему народу, он героически сражался за Россию и царя, который ничего ему не дал, кроме нужды и страданий. Как солдат, рядом с рядовыми, он достойно встретил смерть.

Вновь грянувший ружейный залп вывел Клюгенау из раздумий. Высокий солдат, который нес убитого Пассека вместе с денщиком Лукой, выбежав с испуганным лицом из зарослей над оврагом, закричал:

— Ваше сиятельство, уронили енерала в овраг, и Лука, убитый, свалился вниз за ним!

— Господи помилуй! — прошептал Клюгенау и, повернув коня, решительно скомандовал марш. К счастью, в этот момент подоспела помощь, высланная Воронцовым из Дарго.

Отряду удалось пробиться к обозу. Но что могли унести с собой в ранцах и вьюках голодные, измотанные люди? И все-таки, взяв то что смогли, пошли назад. Клюгенау вернулся в Дарго, потеряв двух генералов, семнадцать офицеров, пятьсот тридцать семь нижних чинов. Ранено и контужено было восемьсот пятьдесят восемь человек. Оставлено три орудия и сотни лошадей.

Положение главнокомандующего в Дарго с каждым днем ухудшалось. Мюриды днем и ночью со всех сторон устраивали налеты на лагерь. В шатре-штабе, над которым реял белый с красным флаг (фамильные цвета Воронцовых), заседал военный совет. Лицо главнокомандующего стало землистым. Резче выделялись морщины, придавая усталость и мрачное выражение тонким чертам. Офицеры свиты, штабисты, командиры подразделений, небритые, в запыленных, выцветших походных мундирах, тоже были в подавленном настроении.

«Сухарный поход», из которого, едва уцелев, вернулся Клюгенау, вызвал растерянность и смятение среди офицеров и рядовых. Главнокомандующий на совете обратился к помощникам с вопросом:

— Что будем делать?

Все молчали. Тогда поднялся генерал Граббе:

— Мне кажется, оставаться в этой ловушке нельзя ни минуты. Не зря Шамиль без боя сдал Дарго. Его силы еще не тронуты. Нами потеряна половина, а та, что при нас, окажется обреченной на верную гибель.

— Вы слишком сгущаете краски, — перебив генерала Граббе, возразил Воронцов.

— Нет, господин фельдмаршал, я говорю то, что есть. Уверен, что имам и здесь применил свой обычный тактический прием.

Вы убедитесь в этом, если не прикажете немедленно покинуть Дарго.

— Помилуйте, отступать теперь по этим дорогам — значит идти на верную смерть! — воскликнул Клюгенау.

— Лучше отойти с боем, чем ждать смерти сложа руки. Вы забываете о том, что второй враг — голод — начинает одолевать нас, — ответил Граббе.

— Дарго взят, собственно, больше нам здесь делать нечего, — согласился с доводами Граббе главнокомандующий.

— Вы правы, фельдмаршал, Дарго взят, — не без иронии повторил Граббе, глянув в глаза Воронцова. — Но не в этом дело. Я хочу предложить изменить путь отступления, избрав наикратчайший — в сторону Герзель-аула.

Лица присутствующих оживились, взоры с любопытством обратились к говорящему.

— В крепость Внезапную, — продолжал Граббе, — надо отправить охотников с приказом к генералу Фрейтагу спешно идти навстречу.

Среди заседавших послышались возгласы одобрения.

— Пять тысяч штыков и сабель — это сила для данных условий, — сказал главнокомандующий.

— Надо добавить — при отсутствии провианта и незначительном количестве боеприпасов, — шепнул с горькой усмешкой генерал Евдокимов, склонившись в сторону Клюгенау.

После заседания тотчас были высланы нарочные во Внезапную к генералу Фрейтагу, все лишние тяжести уничтожены. Движение в Герзель-аул было предложено не только из-за краткости пути, но и для того, чтобы придать бегству наступательный характер.

В эти дни умножилось количество перебежчиков на сторону Шамиля. От них имам узнавал обо всем, что творилось в стане противника. Он знал, в какой день, по какой дороге и в какое время должны идти обозы или подразделения врага. Туда направлялись отряды, которые захватывали и уничтожали то, что нельзя было взять с собой.

Дозорные имама видели, как голодные солдаты ели конину, как собирали съедобные травы.

Перебежчик из лагеря Воронцова сообщил имаму: русское начальство поручило прапорщику-отступнику из Сальбери, брату хозяина, в доме которого жила семья Шамиля, за мерку серебра выкрасть младшего сына имама Магомеда-Шафи.

Шамиль немедленно отправил своих людей в Сальбери, приказав им перевезти семью в Элисанджи. Но Воронцову было не до сына имама. Он думал о спасении собственной жизни и жизни своего сына, посланного еще раньше в Герзель-аул.

Разведчики имама неотступно следили за всем, что происходило в стане гяуров. Они видели, как перед уходом из Дарго солдаты сжигали свои палатки, сбрасывали с кручи все, что не могли взять с собой, вьючили лошадей, мулов. Шамиль распорядился, чтобы отряды мюридов стягивались к дороге, ведущей к Герзель-аулу.

Войска Воронцова покинули Дарго ночью. К утру они заняли удобную позицию, установили орудия, саперы соорудили завалы, окопали места для укрытия орудийной прислуги, повалили деревья у мест, наиболее доступных для врага. С наступлением темноты голодные солдаты начинали двигаться ощупью вдоль берега Аксая.

На третий день около Иса-Юрта вновь произошла жестокая битва. Но отряду Воронцова удалось удержаться на берегу реки, потеряв восемьдесят человек убитыми. На переходе между селениями Иса-Юрт и Гурдали, когда русское войско втянулось в узкое лесистое дефиле, мюриды налетели на обоз, порубили множество раненых и, захватив несколько вьюков, скрылись. Воронцов, следовавший с этим отрядом, сам вынужден был обнажить шпагу для личной защиты. К вечеру измученный отряд достиг селения Шаухал-Берди и расположился в его окрестностях лагерем. Люди, следовавшие несколько дней без пищи, были в бедственном состоянии. Не доходя до аула, четыреста солдат сели на землю и отказались двигаться дальше. Тогда вышел к ним генерал Клюгенау. Он стал говорить:

— Если среди вас еще остались храбрецы, готовые умереть рядом со мной, поднимайтесь!

Сказав это, он отошел от взбунтовавшихся. За ним последовало несколько старых солдат, затем, медленно поднявшись, поплелись и остальные.

Воронцову было ясно, что люди не могут идти. Солдаты ползали по кукурузным плантациям в поисках початков и зерен. Артиллерия едва отвечала на обстрел мюридов. Воронцов не спал несколько ночей. Он шатался от бессонницы и усталости, все время думая о своем сыне майоре Симоне. О нем ничего не было слышно. Нарочные не возвращались. Наконец один из посыльных вернулся и сообщил, что граф Симон благополучно добрался до Хасав-Юрта. Утирая слезы радости, Воронцов стал обходить голодных раненых солдат, утешая их ласковыми словами. Но в серых бородатых лицах, остекленевших, глубоко запавших глазах он видел молчаливый укор бесправных, истощенных голодом, изнуренных боями и переходами людей.

Наступила кошмарная ночь, когда никто не мог не только обороняться, но и двигаться. Всем — и главнокомандующему, и высшему начальству, и нижним чинам — эта ночь казалась последней. Священник не успевал отпевать мертвых, отпускать грехи умирающим. В длинной черной рясе метался он от одного раненого к другому, а их было около тысячи. Они лежали на земле вытянувшись. В руках некоторых мелкими огоньками мерцали свечки. Но они угасали при первом же дуновении ветерка вместе с жизнью самих солдат. Это было страшное зрелище.

В эту ночь не выдержал и сын ширвакского хана Мустафы — Джавад. Он велел своим слугам зарезать единственную корову, молоком которой питался больной желудком Воронцов. Они сварили мясо в стороне, укрывшись от остальных, насытились сами и накормили Джавада. Наутро, обнаружив исчезновение коровы и выявив злоумышленников и вдохновителя, Воронцов приказал отпрыску ширванских шахов покинуть лагерь. Джавад за сто рублей золотом нанял чеченца, который вызвался вывести его из окружения и проводить до Темир-Хан-Шуринской дороги.

В тот же день Воронцову стало известно, что имам оттянул часть войск от Шаухал-Берди. У людей сразу поднялось настроение. Нашлись охотники, которые согласились связаться с герзель-аульским укреплением.

К вечеру со стороны Герзель-аула стал приближаться отряд. Навстречу ему Воронцов бросил всадников числом в две тысячи. Им удалось разорвать кольцо противника и соединиться с отрядом генерала Фрейтага, который форсированным маршем спешил на помощь. Пришли обозы с провиантом и боеприпасами. Последние снаряды и патроны были выпущены в честь спасителей. Громкие, радостные крики победным гулом пронеслись по горам и долинам.

Смертью жены Шамиля — Патимат — были спасены тысячи солдат, обреченных на гибель. Имам срочно ускакал накануне в горы и находился дома сорок дней.

Воронцов в этой экспедиции потерял почти весь кабардинский полк, двадцать четыре человека осталось от кюринского полка, не считая остальных.

За этот поход главнокомандующий был удостоен титула князя. На отчете Воронцова император Николай I написал: «Читаю с величайшим интересом и с уважением о храбрости моих войск».