«Шпиёнка с крепким телом» vs. «личность в штатском»: к вопросу о фобиях советского человека за рубежом

В реалиях холодной войны в качестве основного приема психологической мобилизации членов туристской группы, особенно во время поездок в капиталистические страны, использовалась искусственно создаваемая атмосфера шпионофобии. Тема об угрозе возможной вербовки туристов представителями иностранных спецслужб, как уже отмечалось выше, впервые поднимавшаяся еще на этапе подготовки к туристской поездке за рубеж, красной нитью проходила через текст Основных правил поведения советских граждан, выезжающих в капиталистические и развивающиеся страны. Наглядным проявлением шпионофобии было ограничение индивидуальных перемещений и контактов туристов. Только во второй половине 1980-х годов стало возможным публичное возмущение этим тотальным контролем, которое было названо «оскорблением недоверием»[649].

Желание избежать провокаций иностранных спецслужб иногда приводило к откровенным курьезам. В 1978 г. во время посещения группой советских туристов Лейпцига в один из гостиничных номеров, где они размещались, ночью через открытое окно проник неизвестный гражданин. Он тут же был задержан бдительными туристами, о происшедшем сразу были проинформированы не только правоохранительные органы ГДР, но и работники представительства «Интуриста» в Берлине. В ходе дальнейшего разбирательства было установлено, что задержанный – пьяный студент из Чили, который пытался проникнуть в расположенное неподалеку женское общежитие, но перепутал здания[650].

В то же время известные нам отчеты руководителей туристских групп свидетельствуют, что во многих группах часть туристов более или менее открыто пренебрегала навязанными им «антишпионскими» мерами, что обычно приводило к их конфликту с более бдительной частью группы. Причем особую бдительность обычно проявляли лица, за которыми был закреплен определенный официальный или общественный статус – руководители групп, старосты, члены КПСС. Некоторые фрагменты из отчетов руководителей туристских групп о поездках в капиталистические страны по своей стилистике напоминают детективные романы: «на последний день нашего пребывания в Вене за нами буквально по пятам ходил один тип, а после подключился второй»[651]. Руководитель группы туристов из Киева, посетивших США в 1978 г., сообщал: «…в ряде [гостиничных] номеров по всему маршруту следования были обнаружены подслушивающие аппараты»[652].

Прослеживается и еще одна тенденция – среди молодых участников туристских поездок число нарушителей советских норм и правил всегда было выше, чем среди их старших сограждан. Характерная ремарка по этому поводу содержится в отчете о посещении группой советских туристов ПНР (1970 г.). После информирования о несдержанном поведении, излишней болтливости 23-летней туристки Е. руководитель группы пришел к выводу, что «ей вообще по возрасту рано выезжать за границу»[653]. На бытовавшие среди советских функционеров представления о том, что молодые люди склонны «неправильно оценивать зарубежную жизнь» из-за отсутствия достаточного «жизненного опыта», указывают и другие источники[654]. В то же время некоторые молодые люди, видимо, под влиянием легкомыслия и юношеской бравады, как будто специально провоцировали руководителей туристских групп. Так, в отчете о поездке туристской группы из Челябинской области в Италию в октябре 1964 г. можно найти такой пассаж руководителя, посвященный одному из туристов: «Странным обстоятельством считаю включение в группу [туриста П.]. Ему 23 года, его интересы ограничиваются джазом, девушками и выпивкой. Все свои деньги в Италии он тратил на джазовые пластинки, в Генуе купил [в порту] магнитофон, авторучки с голыми женщинами, [а в конце путешествия] с апломбом просвещал нас о таксе на проституток в разных городах Италии»[655].

Но чем было вызвано «правильное» поведение более зрелой и ответственной части туристов: искренней верой в угрозу шпионажа или страхом перед наказанием после возвращения на родину? Возможно, ответ на этот вопрос кроется в отношении советских людей к тем, кто по логике вещей должен был защищать их от иностранных шпионов, – к «личностям в штатском». Любой конфликт, в том числе идеологический, имеет свойство делить людей на «своих» и «чужих», «друзей» и «врагов». Поэтому можно предположить, что если бы в условиях холодной войны советские туристы искренне боялись сотрудников иностранных спецслужб, то сопровождавшие их сотрудники КГБ воспринимались бы ими как «друзья», союзники и защитники. Наличие же такого «сопровождения» считалось одним из характерных элементов советского выездного туризма середины 1950-х – конца 1980-х годов. При этом материалы интервьюирования и анкетирования бывших советских туристов, собранные авторами в 2005–2014 гг., а также материалы современных интернет-блогов свидетельствуют, что подавляющее большинство туристов верило в сопровождение группы сотрудником (сотрудниками) КГБ, но относилось к этому факту крайне негативно. Скрытое присутствие в группе представителя советских спецслужб большинство бывших участников путешествий за рубеж оценивают именно как механизм слежки, контроля над ними самими, а не как элемент обеспечения безопасности участников поездки или защиты национальных интересов страны. И тут невольно вспоминаются строки из песни Владимира Высоцкого о пресловутой «личности в штатском»:

Я однажды для порядку

Заглянул в его тетрадку —

Обалдел!

Он писал – такая стерва! —

Что в Париже я на мэра

С кулаками нападал,

Что я к женщинам несдержан

И влияниям подвержен

Будто Запада…

Значит, личность может даже

Заподозрить в шпионаже!..

Вы прикиньте – что тогда?

Это значит – не увижу

 Я ни Риму, ни Парижу

Больше никогда!..[656]

На наш взгляд, подобная тональность песни свидетельствует, что многие советские туристы не верили в угрозу их вербовки агентами иностранных спецслужб или в возможность провокаций с их стороны. Гораздо больший страх у них вызывала вероятность того, что их действия и слова за рубежом будут негативно оценены «личностями в штатском», за что советская система применит к ним те или иные санкции. И именно этот страх заставлял проявлять бдительность в тех ситуациях, об опасности которых их предостерегали во время инструктивной беседы перед отъездом.

Теперь постараемся понять, а кто же из туристов мог представлять угрозу национальной безопасности во время пребывания за рубежом и реально стать объектом контроля со стороны советских спецслужб? В первую очередь, определенную опасность с точки зрения системы представляли так называемые болтуны, которые еще в советском плакатном искусстве сталинской эпохи объявлялись «находкой для шпиона». Ведь в частной, доверительной беседе с иностранцами излишне разговорчивый турист мог допустить утечку информации о скрываемых сторонах советской повседневности, например, об ограничении возможности выезда за рубеж, наличии дефицита потребительских товаров. Именно эти «опасные» и «секретные» сведения, а отнюдь не данные военно-стратегического характера, потенциально могли быть разглашены туристами. Люди, имевшие доступ к действительно секретной информации, просто не могли пройти через многоуровневую систему отбора советских граждан для поездок за рубеж, где решающую роль играла не характеристика-рекомендация с места работы и даже не согласие Комиссии по выезду за рубеж при обкоме КПСС, а именно наличие/отсутствие разрешения от КГБ. Вот что писала об этом Евгения Альбац в книге «Мина замедленного действия» (1992): «…именно слово Комитета [КГБ], а не партийных органов является решающим. КГБ может просто сказать: “На данного человека есть закрытый материал”. И никакой начальник не посмеет спросить – какой материал? Выездом во Втором главном управлении (контрразведка), равно как и в каждом его подразделении в областных и республиканских комитетах, ведает специальный “выездной” отдел или группа: “выездные дела” граждан хранятся там 5 лет. В прошлые годы КГБ мог без всякого объяснения причин не дать разрешения на выезд, как не давал его мне на протяжении 8 лет»[657].

Более реальную опасность могли представлять так называемые курьеры – те, кто по разным причинам (часто из-за собственного легкомыслия или отзывчивости) могли провезти в СССР личную корреспонденцию от зарубежных граждан или какие-либо нежелательные издания, например, опубликованные на Западе произведения диссидентов, религиозную литературу. В специальном приложении к отчету о круизе по Средиземному морю (1972 г.) сообщалось, что «туристка Б. взяла по просьбе русской эмигрантки передачу для ее племянницы, которая живет в Ялте, хотя все туристы были предупреждены, что брать ничего нельзя»[658]. В 1961 г. при отъезде из Инсбрука (Австрия), где туристы из Куйбышева размещались в частных квартирах (не оказалось мест в гостиницах), хозяйка одной из квартир передала туристке X. одежную щетку и письмо в Свердловск и просила переслать туда. Но старший группы забрал щетку и вместе с письмом передал в Москве в Управление КГБ[659].

Наконец, потенциально наибольшую опасность могли представлять так называемые невозвращенцы. Ведь случай отказа кого-либо из туристов от возвращения на родину мгновенно предавался огласке западными средствами массовой информации и очень негативно влиял на имидж СССР. В таких случаях советским пропагандистам приходилось прилагать значительные усилия для того, чтобы рационально объяснить поступок человека, сознательно променявшего «социалистический рай» на «капиталистический ад». Неслучайно официальные советские издания предупреждали, что «наравне со шпионажем, выдачей государственной и военной тайны иностранному государству к измене Родине причисляется бегство за границу и отказ возвращаться из-за границы в СССР». Согласно действовавшему законодательству минимальным наказанием за подобные действия было лишение свободы на срок 10 лет, а максимальным – смертная казнь[660].

Тема причин и последствий «невозвращения» заслуживает отдельного рассмотрения, тем более что практика эта была связана не только с туризмом, но и с другими каналами выезда. Отметим лишь, что каждый такой случай в корне менял судьбу невозвращенца и его близких, причем далеко не всегда эти изменения были ожидаемыми. Уникальный в своем роде случай, произошедший в 1961 г., описывает российский историк С.А. Шевырин. Рабочий-ударник одного из предприятий Пермской области во время туристской поездки по Италии отказался возвращаться в СССР. Но после нескольких месяцев жизни на Западе, где он получил политическое убежище, «изменник Родины» по какой-то причине решил добровольно сдаться советским властям. В родной стране его ожидал суд и продолжительное тюремное заключение, а советская пресса усиленно клеймила беглеца, который «добровольно поменял подлинно свободную жизнь в советской стране на жалкое существование в капиталистическом мире»[661].

Выявление среди туристов потенциальных невозвращенцев являлось одной из важнейших задач, стоявших перед органами госбезопасности СССР, о чем косвенно свидетельствует советский фольклор. По сюжету одного из анекдотов периода застоя для группы советских туристов, приехавших в капиталистическую страну, гид-переводчик проводит лингвистический ликбез, переводя на иностранный язык стандартные фразы: «Как пройти в гостиницу?», «Сколько стоит лимонад?». Вдруг один из туристов интересуется: «А как будет “Предоставьте мне политическое убежище?”». – «Зачем это Вам?» – мгновенно отреагировал другой турист. – «А я просто хотел узнать, кто у нас в группе старший от КГБ».

Впрочем, практика «невозвращения» среди советских туристов была достаточно редкой. Из рассекреченных документов КГБ Литовской ССР следует, что за 1973–1980 гг. число невозвращенцев среди жителей этой прибалтийской республики составило 19 человек, причем только двое из них оказались за рубежом по каналам выездного туризма (первый случай произошел в 1974 г. в СФРЮ, откуда турист сбежал в Италию, второй – в 1979 г. в ФРГ)[662].

В то же время закономерен вопрос – а кем, собственно, была «личность в штатском» и не являлась ли она плодом воображения советского обывателя? По понятным причинам большинство документов, характеризующих деятельность КГБ в сфере зарубежного туризма, находятся в ведомственных архивах и имеют не снятый до сих пор гриф «Секретно». Однако архивные службы стран Балтии за последние годы разместили в открытом интернет-доступе большое количество документов органов государственной безопасности Латвийской ССР, Литовской ССР и Эстонской ССР. Некоторые из этих документов проливают свет и на тему пресловутой «личности в штатском» применительно к контексту советского зарубежного туризма. Например, в документе 2-го Управления КГБ Литовской ССР, датированном ноябрем 1976 г., приводится график зарубежных туристских поездок по линии республиканских профсоюзов на I квартал 1977 г. (включая и поездки в социалистические страны), после чего дается поручение «учитывая сложность обстановки, в которой оказываются советские граждане за границей, и необходимость усиления работы по контрразведывательному их обеспечению, прежде всего по предупреждению измены Родине, в состав туристских групп… предусмотреть включение ПРОВЕРЕННОЙ[663] агентуры[664]и доверенных лиц»[665].

Из подготовленной литовскими чекистами «Справки о состоянии и мерах по дальнейшему совершенствованию контрразведывательной работы на каналах временных выездов советских граждан за границу», характеризующей 1977–1978 гг., мы узнаём, что за эти 2 года из Литовской ССР в капиталистические и развивающиеся страны выехало 4388 туристов (154 группы), которые сопровождали 25 опытных оперативных работников, 159 агентов и 330 доверенных лиц. В то же время в социалистические страны выехало 23 446 человек (количество групп в документе не указано), при том что по линии КГБ их сопровождали только 19 агентов и 35 доверенных лиц[666]. На основании информации, приведенной в этом документе, можно сделать следующие выводы: 1) основной контингент секретных сопровождающих туристские группы по линии КГБ составляли отнюдь не штатные работники этой организации, а ее агенты и (чаще всего) доверенные лица; 2) в случае с поездками в капиталистические и развивающиеся страны негласный сопровождающий обязательно присутствовал в каждой группе, и их могло быть даже несколько, в то время как многие поездки в социалистические страны не имели такого специального сопровождения.

В советских туристских группах атмосфера шпионофобии, по всей видимости, искусственно поддерживалась не только с целью минимизации утечки информации о реальном положении дел в Советском Союзе, но и для эмоциональной консолидации членов группы перед лицом общего врага, который в данном случае изображался в виде агента иностранных спецслужб. Однако в сознании советских туристов также незримо присутствовал образ «личности в штатском» – сопровождавшего группу работника советских спецслужб (которого в поездке в соцстрану на самом деле могло и не быть), и это заставляло их сдерживаться в своих словах и действиях, а также сознательно ограничивать контакты с иностранцами.

В целом следует отметить, что если градус шпионофобии был наиболее высок при посещении капиталистических государств, то наибольшее число «бытовых» нарушений (злоупотребление спиртными напитками, интимные связи с иностранцами и другие проявления несдержанности в поведении) все же приходилось на страны народной демократии. Отчасти это объясняется менее жестким отбором претендентов на путешествие, отчасти – поведенческими клише советских туристов, которые не ощущали большой разницы между советской действительностью и реальностью стран социалистического лагеря. Особенно отличалась здесь дружественная и близкая во всех отношениях Болгария. В значительной степени это касалось и теневых экономических практик советских туристов, о которых более подробно будет рассказано в следующей главе.

Опасения советских функционеров, что «очень часто у советских туристов возникает неправильное представление о жизни народа того или иного государства»[667], заставляли периодически поднимать вопрос о максимальном сокращении общеознакомительных поездок советских туристов в капстраны и целесообразности «развивать поездки советских туристов специализированными группами с научными или профессиональными целями»[668]. Но существенное расширение туристского потока из СССР вовлекало в зарубежные поездки различные категории населения[669], что на практике несколько снижало уровень требований к кандидатам на эти поездки. Отчасти это объяснялось тем, что запреты стали частью механизма самоограничения советского человека. Но, входя в кровь и плоть, регламентация принимала характер специфического ритуала, негласного договора власти и населения о соблюдении хотя бы основных правил поведения, главными из которых оставались политическая бдительность и идеологическая выдержанность. На закате советской эпохи власть продолжала регламентировать «кодекс поведения», но границы запретов (особенно в отношении шопинга) становились все более зыбкими и подвижными.