IX

Орочонин принимает у себя странника.

После ужина разговоры.

«Быть может, хочешь ты бежать?»

«Чтоб ни сестра, ни брат, ни зять

Не знали, где я. Чтоб жена

Забыла, роком сражена,

Об имени моем, о мне

Не вспоминала б и во сне.

Я испарился бы с земли,

Как здешний снег, что намели

Нежданно майские ветры.

Устал, измучен, одинок,

Скитаюся, мой путь далек».

«Я вижу, странник, ты скорбишь.

Вдохни полнее нашу тишь, —

Забудется пред жизнью страх,

И боль замрет у нас на льдах».

— «Ну что ж, ничуть не утаю

Я боль душевную свою,

Озлоблен, мрачен, грустен, дик.

Да, люди чужды мне, старик.

<…>

Твердил и я о том стократ,

Но ошибался: весь свой век

Волк — человеку человек,

Иль злее, уссурийский тигр

Не мучит жертву ради игр,

А человека не нужда,

Не голод — зависть иль вражда

Стезей предательства, измен

Толкает к страсти злобной в плен.

Он в душу ближнему иприт

Налить хотел бы, и горит

От злобы сердце. Другу дал

Приязни знак ты — свой кинжал.

Но в час офелия забыт

Долг благодарности и стыд.

Увидишь ты друзей без маск.

Тобой подаренный дамаск,

Поверь, насколько было сил,

Твой друг в твою же грудь вонзил,

А сам доверчивый твой сон

Хранить клялся надежно он».

<…>