Пацифист

Он вызывал ее к себе в кабинет и требовал то одну бумажку, то другую. И угрожал, что выселит, если не посадит. Но до этого выдерживал часами в коридоре, выходя и неодобрительно хмыкая. Мол, подожди еще.

Он был властью. Ему было приятно топтать ее и презирать за бессилие. Её муж уже несколько лет был похоронен навечно, а сын временно служил в армии, отдавая какие-то долги от лица бесправных, глупых или ничтожных законопослушных подданных. И все это длилось с ней довольно долго.

И тогда она как-то узнала его домашний адрес и ночью, глубокой ночью, пришла к дому, где он жил в качестве примерного семьянина. Она очень боялась: и прохожих, и фонарного света, и случайных очевидцев.

Но наконец взяла булыжник и нашла в себе силы запустить его в ненавистное окно. Там, где, как она непросто выяснила, была спальня, обставленная итальянским гарнитуром белого цвета с позолоченными лилиями, под Людовика 14-го. Быдло всегда любит сравнивать себя с королями. В крайнем случае, с их приближенными.

Холуй — самая почетная должность в иерархии власти.

Тишина от удара лопнула и посыпалось на землю осколками битого, как человек, стекла.

А она уже бежала, а потом шла, легко и радостно, через ночной город домой и ничего не боялась. Во всяком случае, до утра.

Много лет спустя я услышал эту историю и устыдился, что никогда не мог бы так сделать. Посчитал бы мелким и недостойным. Мне казалось, по молодости, что у власти должны быть лучшие люди. Не сейчас — так когда-нибудь. Но потом я понял, что «сейчас» — это и есть «всегда». И, если случается чудо, то ненадолго. И опять найдется тот, кто захочет бросить камень в окно. И тот, кто это окно вставит и получит деньги. И те, кто будут смотреть на него с восхищением или завистью. Нам бы такое.

Когда я встречаюсь временами с такими как тот, в спальне, и сдерживаюсь, то у меня не появляется желания искать на ночном тротуаре камень. Мне бы хотелось видеть их прямо в лицо.

Но именно поэтому я против свободной продажи оружия.