Глава 15. Признания Ягоды

Лено заявляет, что Генрих Ягода, Народный Комиссар (= министр) НКВД с 1934 по 1936 гг., а позднее обвиняемый на Мартовском московском процессе 1938 г., «отрекся» от признания в отношении убийства Кирова. Лено цитирует отчет руководителя НКВД хрущевской эпохи Ивана Серова от 31 августа 1956 г.:

В последнем слове перед судом Ягода заявил:

Неверно не только то, что я являюсь организатором, но неверно и то, что я являюсь соучастником убийства Кирова. Я совершил тягчайшее служебное преступление — это да. Я отвечаю за него в равной мере, но я — не соучастник. Соучастие, гражданин Прокурор, вы так же хорошо знаете, как и я, — что это такое. Всеми материалами судебного следствия, предварительного следствия не доказано, что я — соучастник этого злодейского убийства.

По существу Ягода отрекся от своих более ранних показаний в отношении участия Правых в убийстве Кирова…[96] (Л 598).

Лено принимает толкование этого отрывка Серовым и пишет: Как мы видели, Ягода отрекся от своего признания в конце процесса 666).

Утверждение Лено ложно. В этом главе мы покажем, что Ягода вовсе не «отрекся от своего признания» в отношении убийства Кирова и его роли в этом. Единственное, от чего он «отрекся», так это от того, что он был с юридической точки зрения соучастником — технический правовой вопрос, в определении которого разошлись он и советский прокурор Андрей Вышинский. Ягода подтвердил все основные аспекты своего признания в отношении его роли в убийстве Кирова.

Сначала мы докажем, что дело обстоит именно так. Мы завершим эту главу рассмотрением того, как получается, что Лено мог неправильно понять высказывания Ягоды. Короче говоря: признания Ягоды опровергают тезис Лено, что Николаев действовал в одиночку, что не было заговора с целью убийства Кирова. Следовательно, Лено явно неправильно истолковал показания Ягоды. Ему, очевидно, помогло в этом то, что Серов тоже неправильно истолковал их. Однако, как замечает сам Лено, Серов намеренно фальсифицировал факты, как соучастник попытки Хрущева оклеветать Сталина. Лено следовало быть более осторожным с признанием толкования Серова.

Показания Ягоды

В своем вступлении на Мартовском московском процессе 1938 г. советский прокурор Андрей Вышинский представил вопрос о соучастии Ягоды в убийстве Кирова следующим образом:

Следствием установлено, что злодейское убийство С. М.Кирова, осуществленное ленинградским троцкистско-зиновьевским террористическим центром 1 декабря 1934 года, было осуществлено также по решению «право-троцкистского блока», участники которого привлечены в качестве обвиняемых по настоящему делу.

Следствием установлено, что одним из соучастников этого злодейского убийства являлся обвиняемый Ягода, показавший следующее:

«О том, что убийство С. М. Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью я вызвал из Ленинграда Запорожца, которому и дал указания не чинить препятствий готовящемуся террористическому акту над С. М. Кировым»[97] (т. 2, л. 209).

Это суть обвинения против Ягоды в отношении убийства Кирова. Мы покажем, что с точки зрения Ягоды это означало, что он не был соучастником в убийстве Кирова, в то время как Вышинский настаивал на том, что он в действительности был соучастником. Ягода и Вышинский расходились во мнениях исключительно в отношении юридического определения «соучастник».

Теперь у нас есть весь текст отдельного досудебного допроса Ягоды, из которого Вышинский приводит здесь цитаты. Это подборка документов, связанных с Ягодой, которая включает

тексты семи досудебных допросов-признаний Ягоды. Абзац выше взят слово в слово из досудебного допроса-признания Ягоды, датируемого 10 января 1938 г.[98] В другом месте мы уже рассматривали bonafides[99] этих признаний, продемонстрировав, что они подлинные, и показав, что даже антикоммунистические авторы признали их[100].

То, что у нас есть тексты всех этих досудебных допросов, важно по нескольким причинам.

• Они доказывают, что Вышинский честно цитировал досудебные материалы следствия. То есть эти досудебные допросы являются свидетельством того, что суд велся честно, во всяком случае, обвинение точно цитировало подлинные досудебные свидетельства.

• Досудебные допросы-признания не содержат указания на то, что Ягоду силой заставили давать ложные показания путем угроз или «пыток». Ягода отрицает вину в самых ранних из этих досудебных признаний. В последующих признаниях Ягода постепенно открывает все больше подробностей по мере того, как признается в большем количестве преступлений.

Это соответствует модели, распространенной в расследовании преступлений: за первоначальным полным отрицанием вины следует постепенное нарастание признаний во все больших преступлениях, по мере того как подозреваемый убеждается в том, что следователи имеют достаточно доказательств из других источников, чтобы осудить его несмотря на его отрицания, и решает, что лучшая линия поведения — это сотрудничество со следствием.

• Лено знает об этих досудебных признаниях Ягоды, как мы покажем далее. Однако он никогда не цитирует их, даже в подстрочных примечаниях. Следовательно, нам приходится сделать вывод, что Лено намеренно скрыл их от читателей. По-видимому, Лено делает это, потому что эти досудебные признания опровергают его предвзятое суждение, что Николаев был «убийцей-одиночкой». Наоборот, они подтверждают предположение, что Киров на самом деле был убит право-троцкистской организацией, тем самым подтверждая в целом показания Московского процесса.

Лено заявляет, что целью его книги является расследование убийства Кирова («Введение»). Однако, по-видимому, фактическая цель, которая просматривается при прочтении книги Лено, заключается в том, чтобы разработать лучшую возможную версию для предположения, что Николаев был «убийцей-одиночкой» и что Сталин ложно обвинил подсудимых на процессе 28–29 декабря 1934 г. и на трех открытых Московских процессах в августе 1936 г., в январе 1937 г. и в марте 1938 г.

Вот показания Ягоды из официальной стенограммы Мартовского московского процесса 1938 г., на суде об убийстве Кирова и роли Ягоды в нем (мы уже цитировали фрагмент этой стенограммы в предыдущей главе):

Вышинский: Правду ли говорят сейчас Бухарин и Рыков, что они об этом не знали?

Ягода: Этого не может быть, потому что, когда Енукидзе передал мне, что они, то есть «право-троцкистский блок», решили на совместном заседании вопрос о совершении террористического акта над Кировым, я категорически возражал…

Вышинский: Почему?

Ягода: Я заявил, что я никаких террористических актов не допущу. Я считал это совершенно ненужным.

Вышинский: И опасным для организации?

Ягода: Конечно.

Вышинский: Тем не менее?

Ягода: Тем не менее Енукидзе подтвердил…

Вышинский: Что?

Ягода: Что они на этом заседании…

Вышинский: Кто они?

Ягода: Рыков и Енукидзе сначала категорически возражали… Вышинский Против чего?

Ягода: Против совершения террористического акта, но под давлением остальной части «право-троцкистского блока»…

Вышинский: Преимущественно троцкистской?

Ягода: Да, под давлением остальной части «право-троцкистского блока» дали согласие. Так мне говорил Енукидзе.

Вышинский: Вы лично после этого приняли какие-нибудь меры, чтобы убийство Сергея Мироновича Кирова осуществилось?

Ягода: Я лично?

Вышинский: Да, как член блока.

Ягода: Я дал распоряжение…

Вышинский: Кому?

Ягода: В Ленинград Запорожцу. Это было немного не так. Вышинский Об этом будем после говорить. Сейчас мне нужно выяснить участие Рыкова и Бухарина в этом злодействе.

Ягода: Я дал распоряжение Запорожцу. Когда был задержан Николаев…

Вышинский Первый раз?

Ягода: Да. Запорожец приехал и доложил мне, что задержан человек…

Вышинский: У которого в портфеле?

Ягода: Были револьвер и дневник. И он его освободил.

Вышинский: А вы это одобрили?

Ягода Я принял это к сведению.

Вышинский: А вы дали потом указания не чинить препятствий к тому, чтобы Сергей Миронович Киров был убит?

Ягода: Да, дал… Не так.

Вышинский: В несколько иной редакции?

Ягода Это было не так, но это неважно.

Вышинский: Указание дали?

Ягода: Я подтвердил.

Вышинский: Подтвердили. Садитесь (курсив мой. — Г.Ф.)[101].

Приведенный отрывок является признанием Ягоды вины в убийстве Кирова. Ягода говорил, что он решительно возражал против любых «террористических актов», но на собрании блока правых и троцкистов большинством голосов его возражения были отклонены. Он признал, что знал заранее о покушении на жизнь Кирова.

Однако в ответах на вопросы Вышинского некоторые моменты остались здесь неясными:

• Что имел в виду Ягода в своем ответе: «В Ленинград Запорожцу. Это было немного не так»?

• Что он имел в виду, отрицая, что он «одобрил» освобождение Николаева, но признавая «я принял это к сведению»?

• Когда Вышинский спросил, «дал» ли он, Ягода, «потом указания не чинить препятствий к тому, чтобы Сергей Миронович Киров был убит», что имел в виду Ягода, говоря: «Не так… Это было не так, но это неважно»?

Лено не задает этих вопросов, а тем более не отвечает на них. Но на них можно ответить. Мы вернемся к ним еще в этой главе.

Позднее на процессе Вышинский вернулся к Ягоде, засыпав его длинной серией быстрых вопросов, числом более двадцати. В целом Ягода, кажется, справился довольно неплохо с этой серией вопросов. Он ответил «да» на большинство вопросов, но был осторожен, давая видоизмененные ответы, а также отказывался отвечать утвердительно на некоторые из них. В качестве примера мы цитируем следующий обмен репликами:

Вышинский: Вы знали об их шпионской деятельности, и вы эту шпионскую деятельность покрывали?

Ягода: Да.

Затем Вышинский делает очевидно логический вывод из признания Ягоды:

Вышинский: Я считаю, что раз вы покрывали их шпионскую деятельность, значит, вы им помогали, содействовали?

Ягода: Нет, в этом я не признаю себя виновным. Если бы я был шпионом, то уверяю вас, что десятки государств вынуждены были бы распустить свои разведки…

Вышинский: Значит, они передавали иностранным разведкам материал с вашего ведома?

Ягода: Нет.

Вышинский: Вы были осведомлены о том, что они передавали иностранным разведкам материал?

Ягода: Безусловно.

Вышинский: Раз были осведомлены, значит, с вашего ведома? Ягода При моем покровительстве[102].

В этом отрывке Ягода соглашается, что он «покрывал» шпионскую деятельность, но отрицает, что «помогал… содействовал» этой деятельности. Он соглашается с тем, что он был «осведомлен», что шпионы «передавали иностранным разведкам материал» — и тем не менее, настаивает, что это происходило при его «покровительстве», но не с его «ведома».

После серии быстрых вопросов Вышинский поднимает вопрос об убийстве Кирова:

Вышинский: И признаете себя виновным в организации и осуществлении террористических актов: первое — убийство товарища Кирова по поручению блока и по предложению блока?

Ягода ответил:

Ягода: Признаю себя виновным в соучастии в убийстве.

Как мы увидим, это — правовой вопрос «соучастия» — единственное признание, от которого Ягода действительно «отрекся» позднее на суде.

Позднее на суде Вышинский обращается к вопросу о юридическом определении соучастия:

Раньше всего — вопрос о соучастии. Как показало судебное следствие, не все обвиняемые в равной степени участвовали в преступлениях, которые прошли на этом судебном процессе.

Отсюда вопрос — в какой мере и в какой степени каждый из обвиняемых может и должен отвечать за предъявленные им обвинения по обвинительному заключению.

Второй вопрос — в какой мере и степени доказаны предъявленные подсудимым обвинения.

Вышинский приводит доводы, что Ягода, Бухарин и другие члены право-троцкистского блока — «соучастники» в каждом из преступлений, совершенных любым из членов блока.

Каждый подсудимый должен отвечать за всю совокупность преступлений, как член заговорщической организации, преступные задачи и цели, преступные методы, осуществления которых были каждому из них известны, каждым одобрены и приняты…Есть мнения среди криминалистов, что для наличия соучастия требуется общее согласие и умысел каждого из преступников, из сообщников на каждое из преступлений. Но эта точка зрения — неправильная. Она не может быть нами принята и никогда не применялась и не принималась.

Для соучастия нужно общее, объединяющее соучастников данного преступления начало, общий преступный замысел. Для соучастия нужно объединение воли в общем и едином для всех участников преступления направлении. Если, скажем, шайка грабителей будет действовать так, что одни из ее участников будут жечь дома, насиловать женщин, убивать и так далее в одном месте, а другая часть шайки — в другом, то хотя бы те и другие не знали о преступлениях, совершенных раздельно какой-либо частью общей шайки, — они будут отвечать за всю совокупность преступлений в полном объеме, если только будет доказано, что они согласились насчет участия в этой банде для совершения тех или других преступлений.

Ягода упорно не соглашался с определением Вышинского «соучастия». В своем последнем слове перед судом он сделал следующее заявление — то же самое, которое было процитировано, как мы видели, Серовым в его отчете от 31 августа 1956 г. Этот отрывок также приводится Лено на с. 598 его книги, и на него же он ссылается опять на с. 666.

Неверно не только то, что я являюсь организатором, но неверно и то, что я являюсь соучастником убийства Кирова. Я совершил тягчайшее служебное преступление — это да. Я отвечаю за него в равной мере, но я — не соучастник. Соучастие, гражданин Прокурор, вы так же хорошо знаете, как и я, — что это такое. Всеми материалами судебного следствия, предварительного следствия не доказано, что я — соучастник этого злодейского убийства[103].

Лено, подражая стороннику Хрущева Серову, пишет «Ягода отрекся от своего признания в конце суда». На самом деле, как проясняют отрывки выше, Ягода ни разу не отрекался от признания, которое он сделал и которое мы привели выше из текста судебного протокола. Единственное заявление, от которого все-таки отрекся Ягода, это заявление, которое было приведено выше — «Признаю себя виновным в соучастии в убийстве». Ягода не согласился с мнением Вышинского, что его согласие с общей целью право-троцкистского блока делало его «соучастником» убийства Кирова. Ягода, очевидно, полагал, что, пользуясь языком Вышинского, «для наличия соучастия требуется общее согласие и умысел каждого из преступников, из сообщников на каждое из преступлений». Поскольку Ягода возражал против убийства Кирова, не способствовал ему активно, но тем не менее согласился не стоять у них на пути, мы можем сказать, что Ягода считал себя не соучастником — человеком, который фактически участвует в совершении преступления, — а сообщником — человеком, который помогает в совершении преступления.

* * *

Вот теперь мы можем вернуться к загадочным словам, которые мы выделили жирным шрифтом в его признании выше, в котором он оставляет что-то недосказанным, точную суть чего он делал и не делал: «Это было немного не так»; «Не так»; «Это было не так, но это неважно». Проливая свет на то, что имел в виду Ягода под этими фразами, мы можем подтвердить, что в признании Ягоды на суде он все-таки заявил о роли в убийстве Кирова, от которой он никогда не отказывался или, как пишет Лено, «отрекся». Мы также предложим причину, по которой Лено скрыл это от своих читателей.

В его досудебном допросе-признании от 26 апреля 1937 г., опубликованном в 1997 г., можно прочитать следующее:

Вопрос: Вы выше признали, что если бы не Ваша и Молчанова предательская роль в ОГПУ-НКВД, то центры организации правых, троцкистов и зиновь-евцев, вернее говоря, центры блока этих организаций можно было своевременно ликвидировать?

Ответ: Да, это, несомненно, так.

Вопрос: Значит, и убийство тов. Кирова могло быть предотвращено? Ответ Безусловно.

Вопрос: И Вы это не сделали?

Ответ: Нет.

Вопрос: Значит, Вы являетесь соучастником этого злодейского убийства?

Ответ: Нет, я это не могу признать.

Вопрос: У Вас материалы о действующих террористических центрах были? Ответ Были.

Вопрос: Киров был убит ими?

Ответ: Ими.

Вопрос: Вы покрывали деятельность этих террористических организаций? Ответ Покрывал.

Вопрос: Как же Вы смеете отрицать свое соучастие в злодейском убийстве тов. Кирова?

Ответ: Я не являлся соучастником этого убийства, но, несомненно, должен ответить за то, что не предотвратил убийства тов. Кирова (выделено мною. — Г.Ф.) (Генрих Ягода 121–122).

На последовавшее изумление допрашивающего отрицанием Ягоды в соучастии в убийстве Кирова Ягода ответил:

Ответ: Вы должны понять, что в мои личные планы, как народного комиссара внутренних дел, не могли входить такие разрозненные акты, как убийство тов. Кирова.

Я же хорошо понимал, что такие акты могут привести если не к полному моему провалу, как участника организации правых, то во всяком случае к моей полной ответственности, как наркома, ведающего охраной [123J членов правительства. Тут ничего, кроме проигрыша, для меня лично не могло выйти, а как раз к этому периоду мои личные планы шли довольно далеко и не совсем совпадали с планами блока (Генрих Ягода 122–123).

Позже в том же допросе-признании Ягода объяснил, как оправдались его опасения:

Убийство Кирова, о конкретной подготовке которого я не знал, вызвало ко мне естественную настороженность в ЦК. Я был поставлен под контроль Ежова, который нажимал на меня и требовал полного разгрома организации троцкистов, зиновьевцев и правых (жирный шрифт здесь и выше мой. — Г.Ф.) (Генрих Ягода 130).

Эти отрывки в его досудебных признаниях объясняют подробно то, что заявлял Ягода на суде. Лено знал о книге «Генрих Ягода». Однако он никогда не приводит цитат из нее и не упоминает о ней читателям. Эти признания опровергают точку зрения Лено, что Ягода «отрекся от своего признания». Они также дают дополнительные доказательства, подтверждающие существование право-троцкистско-зиновьевского заговора с целью убийства Кирова.

Однако существование этого заговора также лишает книгу Лено главного тезиса, доказывает его ложность. Никто из тех, кто рассматривает эти отрывки внимательно и объективно, не согласился бы с точкой зрения, отстаиваемой Лено, что Николаев был «убийцей-одиночкой», а все остальные — те, кого судили, осудили и казнили вместе с Николаевым 28–29 декабря 1934 г., и подсудимые на трех открытых Московских процессах 1936–1938 гг. — были невиновны, ложно обвинены Сталиным.

В более позднем допросе-признании от 19 мая 1937 г. Ягода дал больше подробностей о событиях, которые привели к решению об убийстве Кирова. Для удобства читателей я выделил жирным шрифтом некоторые части текста.

Ответ. Второе совещание центра заговора состоялось летом 1934 года. Незадолго до этого совещания я был у Енукидзе. Он говорил, что в [180] ближайшие дни предстоит совещание центра заговора, на котором троцкисты и зиновьевцы потребуют утвердить их план террористических актов против членов Политбюро ЦК ВКП(б).

Я самым решительным образом заявил Енукидзе, что не допущу совершения разрозненных террористических актов против членов ЦК, что не позволю играть моей головой для удовлетворения аппетита Троцкого. Я потребовал от Енукидзе, чтобы об этом моем заявлении он довел до сведения Рыкова, Бухарина и Томского. Мой категорический тон, должно быть, подействовал на Енукидзе и он обещал мне, что правые на совещании выступят против разрозненных террористических актов.

Мы условились с Енукидзе, что немедленно после совещаниям он поставит меня в известность о решении центра.

Через несколько дней я по звонку Енукидзе опять заехал к нему, и он сообщил мне, что совещание уже состоялось, что Каменев и Пятаков внесли большой план совершения террористических актов, в первую очередь над Сталиным и Ворошиловым, и затем над Кировым в Ленинграде.

С большими трудностями, — говорил Енукидзе, правым удалось отсрочить террористические акты над Сталиным и Ворошиловым и, уступая троцкистско-зиновьевской части центра, санкционировать теракт над Кировым в Ленинграде. Енукидзе рассказал мне, что Каменев и Пятаков предъявили совещанию требование совершения терактов над Сталиным и Ворошиловым, которое получено от Троцкого. Они заявили, что их террористические организации ведут энергичную подготовку этих актов и что они вряд ли в силах приостановить их свершение. Но, памятуя договоренность со мной, Рыков, Томский и Енукидзе активно возражали, и тогда, в виде компромисса Каменев внес предложение немедленно санкционировать террористический акт над Кировым в Ленинграде. Он заявил, что необходимо дать выход на [181] копившейся энергии террористических групп, которые могут загнить на корню без дела. Каменев аргументировал также тем, что если центр не утвердит ни одного теракта, то неизбежны партизанские действия отдельных террористических групп организации. И это было санкционировано. Енукидзе от имени центра заговора предложил мне не чинить препятствий этому теракту, и я обещал это сделать (Генрих Ягода 179–181).

Текст, выделенный жирным шрифтом, еще больше разъясняет упорство Ягоды в том, что он не был «соучастником». Он не принимал активного участия в убийстве Кирова, но все-таки принял меры, чтобы исключить возможность его предотвращения.

Он подробно остановился на этом вопросе немного позже в следующем отрывке. Здесь Ягода объяснил в точности, какого рода инструкции он дал Запорожцу.

Вопрос: Вы все время твердите на допросах, что Вы, как отвечающий за охрану членов правительства, были против террористических актов над членами ЦК.

Как же Вы пошли на то, что допустили террористический акт над тов. Кировым?

Ответ: Киров был в Ленинграде, и теракт над ним должен был быть совершен там же. Я предполагал, что если им даже и удастся убить Кирова, отвечать будет Медведь. А от Медведя я не прочь был избавиться. Он враждовал со мной. Всем известны были мои плохие взаимоотношения с Медведем, известно было также, что я собираюсь его снять, и это, как я думал, будет служить лишним аргументом в пользу моей невиновности и вины Медведя в плохой постановке охраны Кирова.

Вопрос: Поэтому, значит, Вы приняли предложение центра заговора, которое передал Вам Енукидзе: «Не чинить препятствия теракту над Кировым в Ленинграде»?

Ответ: Да.

Вопрос: И обещали это сделать?

Ответ: Да. Я вынужден был это сделать.

Вопрос: Что Вы конкретно сделали?

Ответ: Я вызвал из Ленинграда Запорожца (зам. ПП), сообщил ему о возможности покушения на Кирова и предложил ему не препятствовать этому.

[182] Вопрос: Вы предложили это Запорожцу? Почему ему? Какое он имел отношение к заговору?

Ответ: Я упустил из виду, когда называл своих соучастников, назвать в их числе и Запорожца. Завербовал я его в заговор в конце 1933 года, в один из его приездов из Ленинграда в Москву.

До этого мне было известно, что Запорожец, будучи за границей, был завербован немецкой разведкой. Об этом он сам мне сказал перед своим назначением в Ленинград в 1931 году. Он говорил, что, несмотря на то что после его вербовки прошло уже много лет, с ним никто еще не связывался, и он никакой работы для них не ведет.

Вопрос: При каких обстоятельствах Запорожец был завербован немецкой разведкой?

Ответ: Возможно, он мне рассказывал об этом, но я сейчас об этом не помню.

Вопрос: А при каких обстоятельствах Вы его вербовали в заговор? Ответ. Запорожец всегда был правым человеком, много лет был украинским эсером. Я использовал все это плюс его связь с немецкой разведкой и без особых усилий завербовал его.

Я должен сказать, что еще в 1931 году, посылая Запорожца в Ленинград, я ему говорил, что он едет туда как мой человек, так как Медведь в Ленинграде таковым не является, и что Запорожец должен подставить Медведя и сесть на его место.

Вопрос: Так что же Вы говорили Запорожцу в связи с решением центра заговора о террористическом акте над тов. Кировым?

Ответ: Я уже говорил, что вызвал его из Ленинграда, сообщил ему о предстоящем покушении на Кирова и предложил ему, в случае, если прорвутся где-нибудь в агентурных материалах данные о подготовке теракта, [183] не давать ходу этим материалам и сообщать мне. В подробности я его не посвящал.

Запорожец мои указания принял к исполнению.

Вопрос: Но известно, что убийца Кирова Николаев за некоторое время до совершения им террористического акта над тов. Кировым был задержан Оперодом в Ленинграде. При нем были оружие и документы, изобличающие его как террориста, и, несмотря на это, он был выпущен.

Ответ: Об этом мне сообщил Запорожец спустя некоторое время после освобождения Николаева.

Вопрос: Что он Вам сообщил?

Ответ: Запорожец был в Москве, зашел ко мне и рассказал, что сотрудниками Оперода в Ленинграде был задержан некий Николаев, который вел наблюдение за машиной Кирова. Он был доставлен в ПП и у него после обыска у Губина были обнаружены материалы, свидетельствующие о террористических намерениях. Об этом доложил ему Губин, и Запорожец освободил Николаева (Генрих Ягода 181–183).

В тексте выше Ягода объясняет, что Запорожец докладывал ему о Николаеве некоторое время спустя после того, как Николаева схватили, арестовали, обыскали и потом отпустили. Короче говоря, Ягода узнал об этом после свершившегося. Он не давал Запорожцу конкретно никаких «инструкций» по поводу Николаева или какого-либо конкретного человека или действия. Вот почему он отрицал, что «лично принял какие-нибудь меры, чтобы убийство Сергея Мироновича Кирова осуществилось», как выразился Вышинский, и почему он ответил, как мы видели: «Это было немного не так».

Ягода настаивал на точности в своих признаниях. Вышинский все время пытался вынудить Ягоду признать, что он каким-то образом принимал активное участие в убийстве Кирова. В отрывке ниже из досудебного допроса Ягоды от 19 мая 1937 г. следователь НКВД пытается сделать то же самое, ставя в вину Ягоде, что он отдавал приказы ослабить личную охрану Кирова. Ягода категорически отвергает это обвинение.

Вопрос: Ваша роль в убийстветов. Кирова не ограничивается только тем, что Вы не чинили препятствий к совершению террористических актов над ним, и тем, что Вы освободили задержанного сотрудниками Оперода Ленинграда убийцу. Вы приняли меры к тому, чтобы максимально ослабить физическую охрану тов. Кирова и тем самым облегчить доступ убийце.

Ответ: Я это не признаю. Никаких указаний об ослаблении физической охраны тов. Кирова я не давал. Может быть, это делал Запорожец по собственной инициативе, но мне об этом не говорил.

Вопрос: Вы не только дали распоряжение об ослаблении охраны Кирова, но и после совершения террористического акта приняли меры к уст[184]ранению свидетеля. Мы говорим об убийстве сотрудника Оперода Борисова, охранявшего Кирова.

Ответ: Этого я тоже признать не могу. Я лично никаких указаний об устранении Борисова не давал. Запорожца в это время вообще в Ленинграде не было. Если здесь имело место убийство, а не несчастный случай, то это дело рук Губина, но я этого не знаю.

Вопрос: Вы говорите неправду. Вы будете уличены во лжи показаниями Запорожца и Губина. Мы предлагаем Вам сейчас сказать правду о том, при каких обстоятельствах был убит Киров?

Ответ: Я ничего не скрываю. Я говорю искренно и правдиво. Добавить к своим показаниям по этому поводу ничего не могу.

Я могу признать, что лично у меня после убийства Кирова была попытка, вернее намерение, дело это «потушить» и ограничиться арестами только в Ленинграде. Но неослабленный контроль со стороны ЦК и участие в следствии Ежова этому помешало. Как известно, были арестованы Зиновьев, Каменев, Бакаев и др. в Москве.

Неудачной также оказалась попытка выгородить Запорожца от привлечения к ответственности по делу ленинградских чекистов, вмешался Ежов, и Запорожец был арестован (Генрих Ягода 183–184).

В отрывке выше Ягода признает, что принял определенные меры в отношении убийства Кирова, но лишь после того, как оно произошло. И снова это преступление было совершено постфактум. Неделю спустя было продолжено рассмотрение убийства Кирова и роль в нем Ягоды.

Вопрос: Продолжаем прерванный допрос.

Вы показали, что после убийства тов. Кирова у Вас были намерения следствие по этому делу «потушить».

Этому помешали обстоятельства, от Вас не зависящие. Но нас интересует, как Вы намерены были это свернуть или, как Вы говорите, «потушить»? Ответ Никакого готового плана действий у меня не было. Уже по ходу следствия, когда определилось и стало ясным, что убийство Кирова дело рук троцкистско-зиновьевской организации, я очень жалел, что сам не остался в Ленинграде руководить следствием по делу. Совершенно ясно, что если бы я остался в Ленинграде, то убийство Кирова было бы изображено как угодно, но до действительных виновников, троцкистов и зиновьевцев, не добрались бы (Генрих Ягода 185).

Ягода свидетельствует выше, что он предпочел бы быть в Ленинграде, когда убили Кирова, таким образом он повел бы следствие в ложном направлении. Это доказательство того, что он не знал ничего конкретного о нем заранее.

В следующем отрывке Ягода признает, что он не мог предотвратить раскрытие зиновьевско-троцкистской группы — Николаева, Котолынова и остальных, обвиненных в убийстве Кирова. Ему лишь удалось предотвратить раскрытие того факта, что ленинградские НКВД-шники (чекисты) тоже были соучастниками.

Ответ:…Конечно, все это очень условно и предположительно, руководил следствием не я, в Ленинграде, как вы знаете, сидел Ежов, и в большей или меньшей мере действительное положение вещей вырвалось наружу.

Зато я компенсировал себя в Москве тем, что свернул и направил по ложному следу следствие по делу бывших ленинградских чекистов.

[186] Вопрос: Как Вы это сделали? Что именно было скрыто по делу б. ленинградских чекистов?

Ответ: Во-первых, к ответственности мною вначале не был привлечен участник заговора Запорожец. В списке отстраненных от работы в НКВД и отданных под суд ленинградских чекистов (список был опубликован в газете) фамилии Запорожца не было.

Он был привлечен значительно позже по распоряжению из ЦК. Во-вторых, до начала следствия по делу я вызвал к себе Прокофьева и Молчанова и предложил им лично руководить следствием. Я поставил перед ними две задачи:

1) чтобы в материалах не было ничего компрометирующего центральный аппарат НКВД и его работников (в первую очередь меня самого);

2) свести дело к простой халатности и выгородить тем самым Запорожца и Губина, знавших о готовящемся убийстве Кирова.

Мои указания были целиком выполнены.

Я должен здесь заявить, что в этом деле принимал участие и Миронов. Действовал он не по прямым моим указаниям, а по своей доброй воле, он активно выгораживал меня во всех допросах, в которых он принимал участие (Генрих Ягода 185–186).

Ягода поясняет, как он пытался обвинить Медведя в том, что он не смог защитить Кирова.

Если вы посмотрите материалы следствия по делу Медведя, то, несомненно, бросится в глаза, что почти все протоколы его допроса составлены таким образом, что я, Ягода, якобы неоднократно предупреждал о необходимости усилить физическую охрану Кирова, а Медведь не выполнял. В итоге получилось, что я ни в чем не виноват, а виноват Медведь и его аппарат. Допрашивал Медведя, насколько я помню, Миронов с Прокофьевым или Миронов с Молчановым.

В то же время Ягода дает показания, что он успешно прикрыл то, что, когда Николаев был арестован, при нем действительно были обнаружены пистолет и другие уличающие материалы.

Лено замечает, что Николаев на допросе от 8 декабря 1934 г. признал, что у него был пистолет, когда он был задержан ленинградским НКВД 15 октября 1934 г. (Л 401). Николаев сказал, что при нем действительно был пистолет, но он утверждал, что его не обыскивали.

Однако Лено вынужден предположить, а затем заявить, что на самом деле у Николаева не было пистолета, несмотря на то, что Николаев ясно заявил, что он у него был. Если бы у Николаева действительно при себе был пистолет, как он заявлял, и если бы Николаева обыскали, как заявляли сотрудники ленинградского НКВД, включая Губина, то было бы очевидно, что существовал заговор, в который были втянуты люди из ленинградского НКВД. Это означало бы, что Николаев не был «убийцей-одиночкой» — вывод фатальный для тезиса книги Лено. Поэтому Лено имел веский мотив для вывода, что Николаев не имел при себе пистолета во время задержания, несмотря на все показания, включая показания самого Николаева, что у него с собой был пистолет (а также уличающие документы).

Точно так же Лено имел веский мотив не рассматривать досудебные показания Ягоды и информировать читателей об их существовании.

Ответ:…Было в этом следствии еще одно обстоятельство, которое могло, если бы оно всплыло, вызвать неприятности.

Вопрос: Какое это обстоятельство?

Ответ: В 1933-34 гг. СПО УНКВД Ленинградской области вскрыл и ликвидировал довольно серьезную троцкистско-зиновьевскую организацию. В материалах следствия, которые были присланы из Ленинграда Молчанову и мне, были данные о наличии этого центра в Москве.

Ни я, ни Молчанов никаких мероприятий по этим материалам не приняли — положили их под сукно.

Так вот опасность состояла в том, что обвиняемые по делу ленинградских чекистов могли на допросах, в порядке оправдания своего, поднять этот вопрос. Говорили мы об этом с Молчановым и условились, чтобы данные эти вообще в следствии не фигурировали. Так и было сделано.

Была и другая опасность. Она состояла в том, что кто-нибудь из арестованных ленинградских оперодовцев (Губин или другие) могли на допросах выболтать, что Николаев, убийца Кирова, при первом своем задержании (до убийства) был обыскан и у него были обнаружены материалы, свидетельствовавшие об его террористических намерениях, и оружие. Но Молчанов был прав, когда утверждал, что этого никто из них не скажет, хотя бы из чувства самосохранения.

Вопрос: Значит, Молчанов знал, что убийца тов. Кирова Николаев был освобожден в ленинградском Опероде после того, как было установлено, что он является террористом?

Ответ: Да, знал. Молчанову и Прокофьеву я сообщил обо всех обстоятельствах, связанных с убийством Кирова, после своего приезда из Ленинграда в первых числах декабря месяца 1934 года.

Вопрос: Что Вы им сообщили?

[188] Ответ: Я сказал им, что Киров убит по решению центра троц-кистско-зиновьевского блока, что я был об этом предупрежден заранее, что предложил Запорожцу не чинить этому препятствий и рассказал им о случае освобождения Запорожцем задержанного в Ленинграде Николаева.

Обо все этом я вынужден был предупредить Молчанова и Прокофьева потому, что они руководили следствием по делу б. ленинградских чекистов и должны были знать все обстоятельства дела, чтобы не допустить прорыва этих данных в допросах (Генрих Ягода 187–188).

В этих досудебных допросах-признаниях Ягода сообщает больше подробностей о заговоре, частью которого было убийство Кирова. Он описывает, что ему и другим правым никогда не нравилась идея об индивидуальном убийстве.

Вопрос: Выше Вы показали, что во время следствия по делу «Клубок» Вы из конспиративных соображений не встречались с Енукидзе. Следствие по «Клубку», как известно, началось с 1935 года. До этого вы виделись с Енукидзе?

Ответ: С Енукидзе я виделся после убийства Кирова, вскоре после ареста Зиновьева, Каменева и др. в Москве. Разговор происходил, как обычно, в кабинете у Енукидзе. Он спрашивал меня, как обстоят дела в Ленинграде, нет ли опасности полного провала, и выражал свое негодование по поводу партизанских действий троцкистов и зиновьевцев, выразившихся в убийстве Кирова.

[193] Вопрос: 0 каких партизанских действиях Вы говорите? Ведь убийство тов. Кирова было санкционировано общим центром заговора?

Ответ: Это верно. Но я уже говорил на предыдущем допросе, что правые были вынуждены пойти на санкцию теракта над Кировым только в порядке компромисса.

Вообще мы были против отдельных терактов, несогласованных с общим планом заговора и захвата власти.

Вот это именно и имел в виду Енукидзе, когда говорил о партизанских действиях (Генрих Ягода 192–193).

Ягода также упоминает о выдвижении Сокольникова в общий центр заговора после ареста Каменева.

Тогда же Енукидзе сообщил мне, что вместо арестованного Каменева троц-кистско-зиновьевский блок выдвинул в общий центр заговора Сокольникова. Енукидзе говорил мне, что в новой ориентации заговора роль Сокольникова имеет первостепенно значение (Генрих Ягода 193).

Ягода вторит заключению Радека, что убийство Кирова было пагубным для заговора. Он заявляет, что именно этот недостаток поддержки среди советского населения обратил их в сторону Германии.

Во-вторых, убийство Кирова вызвало огромную настороженность со стороны партии и всей страны к троцкистским и зиновьевским кадрам, и расчеты на какую-либо поддержку внутри страны исключались.

«Бдительность, о которой они кричат на каждом углу, будет стоить голов нашим людям», — говорил мне Енукидзе.

Именно эти соображения и легли в основу ориентировки заговора, начиная с 1935 г., на Германию. И именно в связи с этим роль Сокольникова в общем центре заговора, являющегося одновременно заместителем Наркоминдела, имела особое значение потому, что через него могла быть налажена связь с официальными кругами Германии.

Вопрос: Вы говорите, что через Сокольникова «могла быть» налажена связь с немцами. А разве эта возможность не была реализована? Ответ. Этого я сказать не могу. Тогда при моем разговоре с Енукидзе речь шла только о возможностях. Было ли это в дальнейшем осуществлено, я не знаю (Генрих Ягода 194).

В другом месте мы проанализировали заявление в неопубликованном признании Сокольникова, как один японский чиновник подошел к нему и сообщил, что японцы контактировали с Троцким[104].

Ягода вернулся к вопросу об убийстве Кирова ненадолго 28 декабря 1937 г. Здесь он пояснил, как он возражал против индивидуального терроризма и почему он в конце концов поддался требованиям зиновьевцев и троцкистов, но сохранил свое положение в стороне от убийства.

Вопрос: Значит, можно констатировать, что В.Р.Менжинский и М.А.Пешков умерщвлены по вашему прямому заданию, причем руководствовались вы в обоих случаях личными низменными соображениями?

Ответ: Да, это так. Я признаю себя виновным в этом.

Я хочу рассказать об обстоятельствах, при которых я был поставлен перед необходимостью пойти на более чудовищное преступление, на организацию умерщвления таких людей, как В. В. Куйбышев и А. М. Горький.

Вопрос: Рассказывайте.

Ответ: На одном из допросов я рассказал о том, как объединенный центр право-троцкистской организации вынес свое решение об убийстве С. М. Кирова. Я рассказывал также и о том, что в принятии этого решения я участия не принимал. Больше того, когда Енукидзе сообщил мне об этом, я возражал. И вам, конечно, ясно почему. Я боялся прямых террористических актов, потому что я отвечал за охрану членов правительства.

В протоколах предыдущих моих допросов записано, что я вынужден был предупредить Запорожца (в Ленинграде), чтобы он не препятствовал террористическому акту над С. М.Кировым.

Это все вы уже знаете из моих показаний, но я тогда не договорил. О чем я умолчал? Я не рассказал о том, что, когда Енукидзе поставил меня в известность летом 1934 г. о решении организовать террористический акт над С. М. Кировым, я предложил ему свой вариант убийства Кирова путем «смерти от болезни».

Я тогда же сообщил ему, что этот способ уже проверен мною на практике (М.А. Пешков и В. Р. Менжинский) и что он безопасен и для меня, как зампреда ОГПУ, отвечающего за охрану.

Енукидзе отверг мое предложение в отношении С. М. Кирова. Он мотивировал это тем, что террористический акт над Кировым организовывают непосредственно зиновьевцы и троцкисты и что наше дело не мешать им и только.

«Смерть от болезни» не даст должного резонанса в стране. «Надо проверить, как страна откликнется на выстрел в Кирова», — заявил мне Енукидзе.

Но вместе с тем Енукидзе ухватился и за предложенный мною метод. Он заставил меня подробно проинформировать его о том, как технически и кто конкретно осуществляет. Я ему рассказал.

Через некоторое время Енукидзе меня вновь просил заехать к нему. Он заявил мне, что довел до сведения центра о моем методе и что решено немедленно приступить к его применению (Генрих Ягода 210–211).

Отрывок выше касательно медицинских убийств сына Горького (Пешкова) и бывшего начальника Ягоды Менжинского подтверждают сенсационные показания Ягоды на Мартовском процессе 1938 г. На сегодняшний день эти показания опровергнуты во многих местах, если не повсюду, как фальшивка. Однако том «Генрих Ягода» содержит досудебные показания от ряда людей, кроме Ягоды, которые дают показания по такому заговору. Более того, нет ничего фантастического в этом. НКВД и его преемники имели длинный список фактов по убийствам с помощью ядов, которым был придан вид смертей от естественных причин.

Заключительные досудебные замечания Ягоды касательно убийства Кирова приведены в его допросе от 10 января 1938 г. Он включает отрывок, приведенный выше Вышинским:

В НКВД мною была создана контрреволюционная группа из числа отдельных сотрудников НКВД, привлеченных мною к контрреволюционной деятельности. О деятельности этой контрреволюционной группы и ее составе я подробно показывал ранее. Подтверждаю также данные мною ранее показания о своем участии в убийстве С. М. Кирова.

О том, что убийство С. М. Кирова готовится по решению центра заговора, я знал заранее от Енукидзе. Енукидзе предложил мне не чинить препятствий организации этого террористического акта, и я на это согласился. С этой целью мною был вызван из Ленинграда Запорожец, которому я дал указания не чинить препятствий готовившемуся террористическому акту над С.М. Кировым.

Запорожец после освобождения убийцы С. М. Кирова — Николаева, когда Николаев был задержан в первый раз, мне об этом сообщил (Генрих Ягода 236–237).

Ягода повторил эту же версию событий позже на суде:

Енукидзе настаивал на том, чтобы я не чинил никаких препятствий этому делу, а террористический акт, — говорил он, — будет совершен троцкистско-зи-новьевской группой. В силу этого я вынужден был предложить Запорожцу, который занимал должность заместителя начальника Управления НКВД, не препятствовать совершению террористического акта над Кировым. Спустя некоторое время Запорожец сообщил мне, что органами НКВД был задержан Николаев, у которого были найдены револьвер и маршрут Кирова. Николаев был освобожден[105].

Еще раз о методах Лено

Лено намеренно скрыл эти признания от своих читателей. В примечании 22 на с. 786 этой книги Лено пишет (процитировано частично):

См. Михаил Ильинский «Нарком Ягода: Двадцать лет в маске» (М.: «Яуза», «ЭКСМО», 2005), 157, на основании стенограмм допросов Ягоды в 1937 г.

Первоисточник цитат из досудебных признаний Ягоды, который широко цитирует Ильинский в своей книге, — это использованная нами выше книга «Генрих Ягода». Поскольку Лено читал и цитирует Ильинского, он должен был знать о ней. В «Послесловии редактора» к книге Ильинского можно прочитать:

Важное значение имели документальные публикации, особенно сборник «Генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Ягода», подготовленный А.Л.Литвиным и В.К.Виноградовым… (Ильинский 763).

В библиографии Ильинского приводятся также библиографические сведения об этой книге:

Генеральный комиссар государственной безопасности Генрих Ягода. Сборник документов. Казань, 1997 (Ильинский 761).

Правильная полная библиографическая ссылка выглядит следующим образом:

Генрих Ягода. Нарком внутренних дел СССР, Генеральный комиссар государственной безопасности. Сборник документов. — Казань, 1997. - 542 с. ISBN 5-900975-16-9

А.Л.Литвин назван «научным редактором», а В.К.Виноградов — один из шести человек, включая опять Литвина, названных составителями.

Ильинский приводит цитаты непосредственно из признаний и других документов, опубликованных в этой книге, однако не идентифицируя конкретно их первоисточник. И было бы тяжело, вероятно, определить эту книгу из-за неправильного названия, данного Ильинским, если бы не было известно настоящее название. Однако Лено наверняка знал настоящее название, ибо эта книга была в обращении среди многих американских ученых на протяжении нескольких лет. На нее, например, дается точная ссылка в книге М.Янсена и Н.Петрова (2002 г.) о Ежове, на которую ссылается Лено.

Следовательно, ясно, что Лено знал об этом сборнике и этих документах. Однако он никогда не ссылается на них вообще в своей книге, таким образом скрывая их существование от своих читателей. Лено предпочел проигнорировать даже те отрывки из досудебных допросов Ягоды, которые цитирует его источник Ильинский. Несомненно, причина пропусков у Лено — тот факт, что показания Ягоды опровергают гипотезу Лено. Протоколы досудебных допросов-признаний Ягоды являются веским доказательством того, что заговор действительно существовал. Они также помогают подкрепить предположение, что Московские процессы не были сфабрикованы Сталиным или кем-то еще. Эти свидетельства разрушают до основания построения Лено.

Что раскрывают досудебные признания Ягоды

Мы воспроизводим здесь все части опубликованных досудебных допросов-признаний Ягоды, в которых обсуждается убийство Кирова. Они основательно подкрепляют показания Ягоды на суде.

Они также подтверждают показания остальных подсудимых. Эти документы опровергают утверждения Лено. Они являются веским доказательством против лживых утверждений, что Ягоду (а также и других подсудимых на Мартовском процессе 1938 г.) подвергали пыткам, угрозам или иным способом принуждали к даче ложных показаний о заговоре, чтобы скрыть ложное обвинение невинных людей, спровоцированное Сталиным и/или другими.

На допросе-признании 26 апреля 1937 г. Ягода настаивает на том, что его действия, хотя и преступные, не являлись «соучастием»:

Вопрос: Как же Вы смеете отрицать свое соучастие в злодейском убийстве тов. Кирова?

Ответ. Я не являлся соучастником этого убийства, но, несомненно, должен ответить за то, что не предотвратил убийства тов. Кирова (Генрих Ягода 122)

Эти показания полностью согласуются с позицией Ягоды на Мартовском процессе 1938 г. Ягода вдавался в подробности по поводу его содействия успеху убийства Кирова. Он неоднократно настаивал на том, что он помог облегчить убийство Кирова. Он признает, что он в общих чертах, но не в частностях, знал о нем заранее. В этом он признался.

Несмотря на утверждения Лено (а до него Серова), Ягода никогда не отрекался от своего признания. Ягода отрицал лишь то, что он был «соучастником». Он делал это настойчиво и последовательно. Его показания объясняют его оговорки в судебном протоколе, который мы уже цитировали выше.

• Сначала Вышинский спросил Ягоду, «принял (ли он) лично какие-нибудь меры, чтобы убийство… Кирова осуществилось». Ягода просто ответил: «Это было немного не так».

Как мы видим из его досудебных показаний, Ягода заявлял, что он лишь отдал приказ Запорожцу, чтобы никаких препятствий не было на пути такого покушения. Он никогда не «принимал каких-нибудь мер, чтобы убийство осуществилось».

• Во втором отрывке Вышинский ссылается на освобождение Николаева и затем спрашивает, а «потом», то есть, после освобождения Николаева — Ягода «дал указания не чинить препятствий…». И снова Ягода отвечает: «Это было не так… Но это неважно».

Это полностью согласуется с досудебными показаниями Ягоды. Там он заявлял, что он сначала отдал распоряжение не мешать покушению на Кирова. Он никогда не отдавал таких распоряжений «потом» — то есть после задержания и освобождения Николаева. Фактически Ягода признался, что он был уведомлен о задержании и освобождении Николаева лишь после того, как это случилось.

Признание Ягоды сильно видоизменяется. Он настаивал на признании лишь тех преступлений, которые, по его мнению, он действительно совершил, и отказывался признаваться в других. Как на досудебных допросах, так и на суде он упорно отказывался согласиться с тем, что он является соучастником. В этом он был схож с Бухариным, который тоже признался во многих серьезных преступлениях, караемых смертной казнью, но тем не менее провел много времени на месте для дачи показаний и потратил большую часть своего последнего слова перед судом, отрицая некоторые обвинения, выдвинутые обвинением.

Такое поведение, как на досудебных допросах, так и на суде, совершенно несовместимо с пытками или другими видами принуждения или с состоянием «перепуганных подсудимых». Однако Лено делает такие заявления снова и снова:

• «несколько абсурдных признаний перепуганных подсудимых» (Л 467);

• «свидетельства, которые были вырваны под пыткой в процессе фабрикации дела против арестованного главы НКВД Ягоды» (Л 573);

• «(Климов) широко пользовался показаниями 1937–1938 гг. Губина, Запорожца, других сотрудников ленинградского НКВД, Ягоды и бывшего заместителя Ягоды Буланова, вырванными под пытками и использованными для обличения Ягоды на Мартовском процессе 1938 г.»

Лено применяет выражение «пытка», когда желает отбросить без рассмотрения какие-то показания, которые не вписываются в его предвзятую схему. Мы проанализируем употребление им «пытки как дымовой завесы» в другой главе нашей книги.

Рассмотрение Вышинским юридического определения «соучастия», которое мы воспроизвели выше из судебного протокола, доказывает, что Ягода никогда не «отрекался от своего признания», как заявлял Лено. Лено, несомненно, должен был знать об этом и, следовательно, лжет своим читателям. Ягода «отрекся» лишь от одного высказывания — своего признания в «соучастии».