Несбывшиеся надежды

Несбывшиеся надежды

Народ безмолвствует

А.С. Пушкин

Власть, казалось бы, обычное, простое слово, одно из многих в русском языке. Но каким же оно может быть манящим и опьяняющим, если из-за него часто губят себя, а иногда, не задумываясь, и народы!

Около 25 лет я был невольным свидетелем борьбы за власть. За нее боролись Хрущев и Брежнев, Андропов и Черненко, Горбачев и Ельцин, да и другие, рангом пониже и менее удачливые политики. Иногда она приносила пользу стране и народу, а иногда, как в случае борьбы М. Горбачева и Б. Ельцина, — страдания, разруху, гибель великой державы.

Меня всегда поражало, в какие красочные одежды облачали эту борьбу, какие высокопарные речи о всеобщем благе при этом произносились, но как быстро все забывалось там, на Олимпе власти… Так было в коммунистическом Советском Союзе, так остается в демократической России. Даже, может быть, при коммунистическом тоталитарном строе было меньше лицемерия: борьба за власть велась в верхних ее эшелонах и не затрагивала широкие массы; для победы не надо было плясать перед народом, дарить автомашины и давать несбыточные обещания. Надо было договориться с «товарищами», найти политический компромисс с противниками, провести работу с колеблющимися, пообещав им кусок от жирного пирога, кого-то припугнуть, и победа обеспечена. Был еще один неписаный закон власти, тот, что еще Борис Годунов внушал своему сыну: «Не изменяй теченья дел. Привычка — душа держав».

Освободившееся после смерти лидера место занимал второй человек в партии и государстве, вот почему после смерти Л. Брежнева ни у кого не возникало сомнений в том, что на его место придет Ю. Андропов. К тому же никто не знал истинного состояния его здоровья. И все-таки Ю. Андропов спешил, понимая, что ему выгодно не затягивать избрание Генерального секретаря. Уже по прошествии полутора суток после кончины Л. Брежнева, 12 ноября, он собрал пленум ЦК КПСС.

Команда Андропова, в которую входил и М. Горбачев, поработала весьма продуктивно. Не на многих пленумах ЦК КПСС я встречал такое единодушие, как при избрании Ю. Андропова Генеральным секретарем. Даже враги смирились с его неизбежным приходом. И все же удивлению моему, хотя я уже был искушен в «иезуитстве» политической борьбы за власть, не было предела, когда от имени Политбюро с предложением избрать Андропова Генеральным секретарем выступил его оппонент Черненко. Зная закулисную сторону их отношений, я предполагал, что это сделает один из старейших членов партии и Политбюро А. Громыко. Выступление Черненко снимало все возможные вопросы о кандидатуре на пост Генерального секретаря. И пусть это выступление больше напоминало надгробную речь в память о Брежневе, чем представление Андропова, о качествах которого было сказано всего несколько фраз, главное для всех было ясно: сегодня по праву торжествует Ю. Андропов.

Много позднее, когда зашла речь о Черненко, я спросил у Андропова: «Выступление Черненко — это верх дипломатии Андропова или искреннее желание того?» Уклонившись от прямого ответа, он ответил: «Мы с товарищами решили, что лучше, если с представлением выступит Черненко. Это подчеркнуло бы единство Политбюро и ЦК КПСС». Кстати сказать, эта мысль прозвучала и в выступлении Андропова на этом пленуме: «У нас, товарищи, есть такая сила, которая помогла и помогает нам в самые тяжелые моменты, которая позволяет нам решать самые сложные задачи. Эта сила — единство наших партийных рядов, эта сила — коллективная мудрость партии, ее коллективное руководство».

Ю. Андропов понимал, что руководство партией и государством должно демонстрировать единство и единодушие в принятии решений. Борьба мнений, борьба за власть внутри Политбюро неизбежна, но она должна ограничиваться лишь его рамками; выйдя из этих рамок, она может стать причиной раскола в партии. Может быть, поэтому, зная отношение К. Черненко к нему и даже зная, какой собирается «материал» на него, Ю. Андропов ни словом, ни поступком ни разу не продемонстрировал своего истинного к этому отношения. Их борьба никак не отражалась на делах — партийных и государственных. К сожалению, его ближайший помощник и ученик М. Горбачев с годами своего правления забыл этот принцип. А в те времена победа Андропова была и победой Горбачева. Андропов не скрывал, что намерен создать новую команду, которая могла бы предложить реформы, способные вывести страну и общество из тупика, в который они попали в последние несколько лет.

Зная по прошлому определенную осторожность Ю. Андропова, я удивился, как быстро, энергично и смело он начал действовать после избрания. Прекрасно сознавая значимость КГБ в жизни страны и общества, в сохранении позиций Генерального секретаря, он буквально через несколько дней назначает председателем КГБ вместо В. Федорчука бесконечно преданного ему В.М. Чебрикова. Федорчук переводится на место Н.А. Щелокова министром внутренних дел. Считая Щелокова взяточником, коррумпированным дельцом, Ю. Андропов не просто не воспринимал его как государственного деятеля, но относился к нему как к преступнику. Он начинает избавляться от «балласта» в ЦК КПСС. На первом же пленуме, который он проводил 22 ноября 1982 года, через десять дней после своего избрания, освобождается от обязанностей члена Политбюро и переводится на пенсию А.П. Кириленко, длительное время, еще со времен Хрущева, работавший секретарем ЦК КПСС. Все знали, что он давно неработоспособен и не может не то что мыслить, но даже говорить осмысленно, однако из-за пресловутой доктрины «стабильности кадров» его продолжали сохранять в Политбюро.

Еще при жизни Брежнева я как-то сказал Андропову, что вряд ли мы далеко уйдем, если страной руководят люди, у которых при компьютерной томографии мозга обнаруживается атрофия его коры. На это Андропов довольно резко ответил: «Если бы это было только у одного Кириленко. Посмотреть на некоторых других, так Вы не у одного обнаружите те же самые изменения».

Бедная Россия! Ее ничем не удивишь. Вот уже и в новые времена, во времена «демократии», у руководящих деятелей страны находят подобные изменения в мозгу…

Ю. Андропов прекрасно понимал значимость решения кадровых вопросов. Надо было создавать новое руководство партией и страной, которое было бы не только коллективом единомышленников, но и командой профессионалов. Четко представляя, что политическая стабильность, стабильность государства и общества в значительной степени зависят от того, будет ли накормлен и одет народ, он придает большое значение решению экономических вопросов, выходу страны из застоя и начинающегося кризиса. Именно с этой целью создается экономический отдел ЦК КПСС, во главе которого ставят Н.И. Рыжкова, молодого, прогрессивно мыслящего организатора промышленности, до этого работавшего заместителем председателя Госплана СССР. Чтобы придать значимость экономическому разделу работы партии, которым при прежних руководителях занимались очень мало, Рыжков на первом же пленуме избирается секретарем ЦК КПСС.

Признаком того, что Ю. Андропов намерен серьезно заняться укреплением кадров, и в первую очередь партийных, было отстранение от руководства организационным отделом ЦК КПСС, которое отвечало за кадровую политику, И.В. Капитонова. Андропов по роду своей деятельности в КГБ был прекрасно осведомлен об уровне подбора кадров на руководящие позиции в партии. Как в аппарате ЦК КПСС, так и на уровне республик и областей было немало карьеристов, людей случайных, с низким уровнем знаний и ограниченным кругозором, достигавших политических вершин по принципу клановости, связей, личной преданности вышестоящему начальству. За громкими лозунгами и призывами нередко скрывались серость и беспринципность. Именно эти кадры в конце концов погубили партию и страну.

Откровенно говоря, я был удивлен, узнав о назначении на должность руководителя отдела, определяющего кадровую политику, Е. Лигачева, хотя хорошо знал его как прекрасного организатора, человека, полного энтузиазма, в жизни скромного и честного. Может быть, мое впечатление тех лет обманчиво, но в те времена Томская область, которой он руководил, жила «под знаком Лигачева». Удивлялся я решению Андропова и радовался его принципиальности потому, что знал сложность отношений Лигачева с Брежневым, Сусловым и некоторыми другими членами Политбюро. Мне казалось, что в Томске он находился в почетной ссылке. Во время прогремевшей поездки по Сибири Брежнев даже не вышел из поезда, чтобы встретиться с Лигачевым. Особенно тяжелая для него обстановка сложилась перед XXVI съездом КПСС. С подачи Суслова ему предложили пост посла в Венгрии. Помню, расстроенный Лигачев, который не хотел оставлять свою работу, советовался, как ему быть в сложившейся обстановке. Зная состояние Брежнева, я порекомендовал обратиться к К. Черненко, который по своей натуре был отзывчивым и добрым человеком. Я позвонил ему и рассказал о болезни жены Лигачева, которой могла повредить перемена обстановки и климата. Трудно сказать, что сыграло свою роль, но он остался в стране.

Судьба и еще раз судьба! Сколько раз я видел непредсказуемые ее повороты, которые меняли жизнь людей, а с ней — историю общества и страны. Поверни судьба так, что М. Суслов настоял бы на своем, не было бы в руководстве страной в 1985 году человека, оказавшего большое влияние на ход политического процесса. По крайней мере неизвестно, как бы сложилась судьба Б. Ельцина. Я понимал Ю. Андропова, который, зная сущность многих партийных руководителей, хотел иметь во главе своей кадровой политики не карьериста и ловкача, а принципиального, честного человека, искренне преданного провозглашенным идеалам. Но меня пугали ортодоксальность Егора Кузьмича, приверженность силовым решениям, нередко поспешность в оценке людей и принятии решений. Это могло повредить ему и делу в таких деликатных вопросах, как подбор кадров и организационная работа.

Несомненно, что в осуществлении кадровой проблемы Андропов опирался на мнение Горбачева. Лишь одно из первых решений — избрание членом Политбюро и перевод в Москву Г.А. Алиева — было, по словам Горбачева, для него неожиданностью и вызвало недоумение. Это остается загадкой и для меня. Несомненно, Алиев был талантливым руководителем, умным и хитрым политиком, но он никогда не числился среди друзей Андропова и в большей степени олицетворял окружение Брежнева, который искренне любил его и его подарки. Более того, я помню, как возмущался Андропов строительством в Баку роскошного (конечно, по тем, а не по современным меркам) особняка для приема Брежнева. Единственное, что можно предположить, — это был продуманный ход, направленный на укрепление позиций Политбюро и самого Ю. Андропова в Совете Министров, где с назначением Громыко первым заместителем Председателя и приходом Алиева Н.А. Тихонов был окружен двумя членами Политбюро и находился как бы под контролем этого руководящего органа партии.

Как раз назначение Алиева, прекрасного организатора, было обоснованным решением в отличие от многих других кадровых назначений, в которых принимал участие М. Горбачев. Однажды он сказал мне, что зря критикует Устинов Ю. Андропова за приглашение в Москву из Ленинграда на должность секретаря ЦК КПСС Г. Романова, что это его ошибка, а не Андропова. Д. Устинов, сам ленинградец, хорошо знавший руководящие кадры города, довольно резко высказывался по этому поводу. Тем не менее надо сказать, что и сам Андропов не всегда хорошо разбирался в людях.

Кадровая борьба продолжалась все лето 1983 года. Особенно напряженной она была вокруг принципиально важной позиции управляющего делами ЦК КПСС, в руках которого сосредоточены все вопросы финансово-хозяйственной деятельности КПСС. В определенной степени это был банкир партии, державший в своих руках многие нити управления деятельностью КПСС. В период после смещения Н.С. Хрущева Брежневу в борьбе с Шелепиным, который хотел видеть на этом месте своего человека (Г.Т. Григоряна), удалось поставить во главе Управления делами Г. С. Павлова, которого он хорошо знал по Днепропетровску. Это действительно был хороший руководитель, неплохой человек, с которым мы были близко знакомы и тесно работали, но, получив, особенно в последние годы жизни Брежнева, большую самостоятельность и оказавшись благодаря близости к нему вне контроля и критики, он, к сожалению, не выдержал испытания властью и из скромного секретаря Марийского обкома превратился в партийного босса, полного амбициозности и гонора.

Мне кажется, что с периода его руководства в партии и начало процветать расточительство, что вызывало раздражение не только у простых людей, но и у членов ЦК КПСС. Разрабатывались и воплощались в жизнь дорогостоящие (на десятки и сотни миллионов рублей) проекты вроде строительства грандиозного комплекса отдыха в Форосе для небольшой группы руководящего состава партии или гостиницы «Октябрьская» в Москве (ныне «Президент-отель»).

А глядя на это, и в областях начали соревнование по строительству зданий обкомов и райкомов партии вместо необходимых социальных объектов. Будучи министром здравоохранения СССР в 1987–1990 годах, я побывал в различных районах Советского Союза, и не раз мне приходилось слышать справедливый упрек: почему у нас прекрасные здания обкомов и райкомов и старые, разваливающиеся больницы?

Мне кажется, что политика расточительства, амбициозность власти в последние годы правления Брежнева, ее отрыв от насущных нужд людей были одним из факторов, обусловивших в будущем развал партии и страны. Немногие задумывались тогда о последствиях такой политики, большинство, в том числе и я, считали ее как бы само собой разумеющейся. А разве не то же самое было при Б. Ельцине? То же расточительство в президентских структурах на фоне отсутствия зарплаты, пенсий в сочетании с бедностью низов. Когда я встретился с управляющим делами президента П.П. Бородиным, мне он показался по амбициозности и расточительности таким же, как Павлов, только в худшем варианте.

Ю. Андропов понимал, да и знал из материалов КГБ, что существующие в партии показуха и расточительность могут нанести ей непоправимый вред и требовал подобающих скромности и честности от партийных руководителей. Показателен в этом отношении пленум ЦК КПСС, на котором обсуждалось дело Н. Щелокова и С. Медунова, обвиненных в нечестности и стяжательстве.

Павлов «не вписывался» в команду нового Генерального секретаря, однако Андропов не спешил с его освобождением. Больше всех нерешительностью Андропова возмущался Горбачев, который, как мне кажется, помимо деловых причин, имел в этом вопросе и личную заинтересованность. Со времени переезда М. Горбачева в Москву Павлов не то чтобы его третировал, но относился к нему с определенным высокомерием и снисходительностью, как к человеку второго сорта в партийной иерархии. Естественно, Горбачеву, пользующемуся поддержкой и доверием Андропова, хотелось поставить на это место своего, преданного ему человека, тем более что была подходящая кандидатура — заместитель заведующего сельскохозяйственным отделом ЦК КПСС Н.Е. Кручина.

Сравнение их было не в пользу Павлова. Деловой, простой в общении, доступный и демократичный, Н. Кручина отличался как небо от земли от Г. Павлова, для которого его «я» было основным в принятии решений. Конечно, я высказываю свою точку зрения, и она, может быть, не совпадает с мнением других, знавших Н. Кручину и Г. Павлова.

Какими же непредсказуемыми могут быть судьбы людей! Два совершенно разных по характеру, взглядам, принципам человека одинаково трагически закончили жизнь в августе 1991-го, выбросившись с балконов своих квартир. Меня поразили эти самоубийства тогда и даже сегодня остаются загадкой. Я не верю в то, что Н. Кручина участвовал в темных делах. Вероятнее, это была реакция человека, потерявшего все, во что он верил и чему служил.

Тогда, в 1983 году, я понимал, почему осторожный Андропов медлил с решением вопроса о замене Павлова. За 15 лет работы Павлову удалось создать в аппарате ЦК КПСС, в среде секретарей обкомов и крайкомов партии определенный авторитет, наладить связи. Немаловажной была и поддержка К. Черненко, которого с Павловым связывало многое. Все-таки в конце концов М. Горбачеву удалось добиться своего. Это лишь один эпизод в сложной кадровой борьбе, развернувшейся при Ю. Андропове. К сожалению для Горбачева, она не была доведена до логического конца. В верхних эшелонах власти оставались Черненко, Тихонов, Гришин, которых нельзя было отнести к друзьям Андропова и которые не любили Горбачева.

Невидимая миру и обществу борьба за власть внутри Политбюро и ЦК КПСС, которая обострилась с приходом Ю. Андропова на пост Генерального секретаря, никак не отражалась на той политике реформ, которую он постепенно начал проводить в жизнь. Надо подчеркнуть, что если Ю. Андропов спешил в утверждении своей позиции как лидера партии и страны, то в проведении реформ и нововведений он был очень осторожен. Прекрасно зная ситуацию в стране, полную скрытых противоречий, подавляемого национализма, недовольства плохим снабжением продовольственными товарами, оппозиции определенной части интеллигенции, он понимал, что любое неверное решение, дестабилизируя обстановку, может вызвать непредсказуемые последствия.

Век Ю. Андропова как руководителя партии и страны был очень короток — около года, и трудно сказать, как развернулись бы дальше события, в каком направлении пошли бы реформы, какова была бы его внешняя и внутренняя политика. Я не политик, не экономист, не дипломат и не могу профессионально оценивать значимость первых шагов в деятельности Андропова. Судить о тех планах, которые он вынашивал, могу лишь по разговорам, возникавшим иногда во время его пребывания в больнице. А такие встречи с Ю. Андроповым в 1983 году, после того как мы были вынуждены начать использование искусственной почки в связи с прекращением деятельности его собственных почек, становились все более частыми и продолжительными. Надо знать, что такое больничное одиночество и что значит, если рядом с тобой врач, которому ты в течение 16 лет доверяешь самое дорогое — свою жизнь и здоровье, с которым немало пережито, чтобы понять непринужденность складывающихся отношений и определенную откровенность высказываний.

Да даже если основываться не на наших доверительных беседах, а обратиться к первым официальным выступлениям Ю. Андропова 22 ноября 1982 года на пленуме ЦК КПСС и в конце декабря 1982 года на праздновании 60-летия СССР, можно четко представить те пути, которые, по его мнению, могли не только вывести страну из начинающегося кризиса, но и обеспечить ее прогресс. Пожалуй, впервые за многие годы с высокой трибуны глава государства говорил не об успехах социалистического строя, а прежде всего о том, что тормозит его развитие. И главная мысль, прозвучавшая в первом же выступлении Ю. Андропова, полного самокритичной оценки ситуации, вселяла надежду в пересмотр экономической политики партии и государства. На ноябрьском пленуме, через десять дней после избрания, он говорил: «В общем, товарищи, в народном хозяйстве много назревших задач. У меня, разумеется, нет готовых рецептов их решения. Но именно всем нам — Центральному комитету партии предстоит эти ответы найти. Найти, обобщая отечественный и мировой опыт, аккумулируя знания лучших практических работников и ученых. В общем, одними лозунгами дела с места не сдвинешь».

Понимая, что нужна глубокая проработка новой экономической политики, Ю. Андропов в то же время высказывает свое мнение о некоторых путях ее реформирования. Несколько скупых строк из его выступлений дают представление об их характере.

«Необходимо создать такие условия — экономические и организационные, которые стимулировали бы качественный, производительный труд, инициативу и предприимчивость».

«В последнее время немало говорят о том, что надо расширять самостоятельность объединений и предприятий, колхозов и совхозов. Думается, что настала пора для того, чтобы практически подойти к решению этого вопроса».

«Эти резервы надо искать в ускорении научно-технического прогресса, широком и быстром внедрении в производство достижений науки, техники и передового опыта. Вопрос этот, разумеется, не новый. И тем не менее дело движется медленно. Почему? Ответ тоже давно известен: чтобы внедрить новую технику, нужно так или иначе реорганизовать производство, а это сказывается на выполнении плана… Надо, чтобы те, кто смело идет на внедрение новой техники, не оказывались в невыгодном положении».

И в принципах внешнеполитической деятельности зазвучали новые ноты: «Мы считаем, что трудности и напряженность, которые характеризуют сегодняшнюю международную обстановку, могут и должны быть преодолены… По нашему глубокому убеждению, 70-е годы, прошедшие под знаком разрядки, не были, как утверждают сегодня некоторые империалистические деятели, случайным эпизодом в трудной истории человечества. Нет, политика разрядки — отнюдь не пройденный этап. Ей принадлежит будущее».

«Смысл переговоров с США и другими западными странами, в первую очередь по вопросам сдерживания гонки вооружений, мы видим не в том, чтобы фиксировать разногласия. Для нас переговоры — способ соединения усилий различных государств ради достижения полезных для всех сторон результатов. Проблемы не исчезнут сами собой, если вести переговоры ради переговоров, как это, к сожалению, нередко бывает».

Как много из того, что предлагал Ю. Андропов возьмет в свой арсенал политика в первые годы своей деятельности М. Горбачев.

Чего не воспримет от Андропова Горбачев, так это предупреждения об опасности, которую представляет собой национализм в такой стране, как СССР. Ю. Андропов и в частных разговорах, и в записках в ЦК КПСС, и в своем выступлении на праздновании 60-летия образования СССР подчеркивал, что важнейший вопрос, который должен всегда находиться в центре внимания, — это вопрос межнациональных отношений. М. Горбачев, провозгласив курс на перестройку, гласность как основу жизни страны и общества, забыл или не придал значения этому предупреждению своего «крестного отца». И именно здесь таилась первая «мина», на которой подорвались его престиж и авторитет. Национализм, как и предсказывал Андропов, оказался действенным оружием в борьбе за власть, которая развернулась с невиданной силой на просторах нашего бывшего Отечества — «оплота дружбы народов».

Ю. Андропов прекрасно понимал угрозу национализма для будущего страны и то, что лозунгами и призывами погасить его нельзя. Он говорил: «Нет отпора националистическим настроениям, и возникают межгосударственные конфликты».

Возникает вопрос: зачем, характеризуя короткий период правления Ю. Андропова, нужно подробно, со ссылкой на официальные документы излагать его идеи, мнения, предложения? Дело в том, что многие не только историки, но и политики, в том числе и из прошлого, как, например, А.Н. Яковлев, пытаются представить его ортодоксальным партийным лидером, ограниченным догмами марксизма, не поднявшимся выше председателя КГБ, мечтающего о формировании «казарменного социализма». Они, служа политической ситуации и господствующему, а может быть, и искусственно созданному общественному мнению, обходят молчанием предложения Ю. Андропова и возможные последствия претворения их в жизнь. Замалчивает их и М. Горбачев, будто он не был одним из тех, кто участвовал в формировании предложений и политики Андропова.

Уверен, что окружение Андропова помнит, как он тщательно готовился к пленуму ЦК КПСС в июне 1983 года. К этому времени у него и его близкого окружения сформировались предложения по выводу страны из кризиса. Не будем голословны и вспомним, о чем говорил Ю. Андропов на этом пленуме: «Партия исходит из того, что предстоящие годы и десятилетия принесут значительные изменения также в политической и идеологической надстройке, в духовной жизни общества». Ставится вопрос о трансформировании, «перестройке» советского строя, советского общества. В этом выступлении впервые в устах руководителя советского государства прозвучало понятие «гласность». «А разве не поможет, — говорил Ю. Андропов, — приблизить деятельность партийных и государственных органов к нуждам и интересам народа большая гласность в работе?»

Век Андропова как руководителя был недолог. И, конечно, трудно представить, как воплотились бы в жизнь его предложения или официальные заявления типа «постепенное перерастание советской государственности в общественное самоуправление», «выбор принципов научно обоснованного ценообразования» и т. п.

Зная Ю. Андропова, я верил, что страна стоит на пороге существенных перемен. Может быть, в чем-то я был наивен и идеализировал новые предложения и идеи Андропова. Но, вспоминая наше общество в последние годы жизни Брежнева, когда большинство из нас жили сегодняшним днем, по принципу французских королей «после нас хоть потоп», я, как мне казалось, ощутил дуновение свежего ветра, который разгонит формирующийся застой.

Вокруг этих идей складывалось и новое «андроповское» руководство, первым в котором был ближайший сподвижник Андропова М. Горбачев. Мы оба были тесно связаны с Андроповым, а дружеские отношения позволяли нам быть в то время весьма откровенными. За традиционным «шашлыком» Горбачев с энтузиазмом говорил о наступивших новых временах, намечаемых преобразованиях. И что бы сегодня ни утверждали историки, политологи, да и сам Михаил Сергеевич, его взгляды полностью отражали предложения и идеи Андропова.

Чтобы подчеркнуть упрочившиеся позиции М. Горбачева, его близость к Генеральному секретарю, Андропов предложил, чтобы на заседании, посвященном 113-й годовщине со дня рождения В.И. Ленина, выступил Горбачев. Традиционно такой чести удостаивались наиболее высокие по рангу в партийной иерархии члены Политбюро. И было знаменательно, что на первом таком заседании в годы правления Ю. Андропова эта привилегия была предоставлена именно Горбачеву, а не, например, Черненко или другому члену Политбюро.

То выступление М. Горбачева полностью отражает его кредо как активного защитника социалистического строя, господствующей коммунистической идеологии и в то же время содержит новые взгляды, которые выдвигал Ю. Андропов. Это и совершенствование хозяйственного механизма, и «поиск новых форм социалистического демократизма» и «оптимального сочетания централизованного планирования и хозяйственной самостоятельности предприятий, местных органов, их инициативы и предприимчивости с экономической ответственностью перед обществом». Как созвучны идеи, высказанные Андроповым на пленуме ЦК КПСС, тому, что говорил Горбачев 22 апреля 1983 года: «Принятие оптимальных решений немыслимо без тщательного учета имеющегося опыта, научных рекомендаций, сопоставления разных точек зрения, без широкой гласности в работе органов управления».

М. Горбачев все активнее выдвигается на первые роли в руководстве страной. Даже «старики» — Н. Тихонов, В. Гришин, А. Громыко — вынуждены считаться с ним. У него складываются дружеские отношения с Д. Устиновым, самым близким Андропову человеком. Меняется и сам М. Горбачев. Это уже не скромный секретарь ЦК КПСС, курирующий вопросы сельского хозяйства. Это один из руководителей, определяющих жизнь партии и страны, — появляются уверенность, широта взглядов и политическая амбициозность.

Его дебют на международной политической арене после прихода к власти Ю. Андропова был весьма успешным. Во время поездки в Канаду во главе парламентской делегации в мае 1983 года он впервые предстал в роли дипломата и человека, активно выступающего за ядерное разоружение. В чем-то в ходе поездки и выступления в парламенте Канады обозначился будущий М. Горбачев.

Однако эта поездка в определенной степени была роковой для Горбачева: здесь он познакомился с А.Н. Яковлевым, оказавшим на него колоссальное влияние. Мне трудно представить, чем покорил Горбачева Яковлев в тот период, но, вернувшись в страну, он восторженно отзывался о нем. Именно Горбачев способствовал его возвращению из «почетной ссылки в Канаду» и помог встать во главе весьма престижного Института мировой экономики Академии наук, чем сыграл немалую роль и в его научной карьере.

Возвращение Яковлева в страну совпало с тем, что директорское кресло в институте было в связи со смертью академика Н.Н. Иноземцева свободным. Директорство определило дальнейшую академическую карьеру Яковлева, хотя в академических кругах существовал определенный скептицизм в отношении его научных возможностей. Я могу об этом судить потому, что по просьбе моих друзей, в том числе из числа членов президиума Академии наук, поддерживал его избрание и, обсуждая в кулуарах со знакомыми академиками его кандидатуру, чувствовал их сдержанность в оценке его научного потенциала. Особенно это проявилось в 1990 году при избрании А. Яковлева академиком. Многие члены академии говорили: «Уже был такой прецедент, когда избрали академиком члена Политбюро, — это был В.М. Молотов; зачем же повторять ошибки, которые сегодня мы сами публично критикуем?» Несмотря на жесточайший «пресс» руководства академии, оппозиция его избранию была весьма весомой. Мы были всегда в добрых отношениях с Яковлевым и весьма откровенны, поэтому, подойдя ко мне в перерыве сессии, он с тревогой спросил: «Как ты считаешь, меня изберут?» — «Думаю, да, — ответил я, — но только очень небольшим большинством». Так и оказалось. Президиуму академии пришлось направлять счетную комиссию даже домой к больным и отсутствующим академикам, чтобы набрать необходимое большинство. А. Яковлев прошел с перевесом лишь в 3–4 голоса. Мне кажется, что большую роль в формировании мнения о А. Яковлеве сыграла Р. Горбачева, которая все больше не просто интересовалась делами мужа, но и активно вмешивалась в них. Надо сказать, что в целом советское общество приняло Андропова и его команду, приветствовало их начинания, но разрушить существовавшие инертность, безразличие было нелегко. Нужны были время и определенные результаты.

И опять судьба вмешалась в ход истории великой сверхдержавы — СССР. Какой-то рок преследует нас, нашу страну. Один сентябрьский день перечеркнул все надежды. В конце сентября меня срочно вызвали из Германии, где мне вручали регалии почетного доктора Университета имени Шиллера, в Крым. Там на отдыхе находился Ю. Андропов. Чувствовал он себя удовлетворительно, если учитывать тяжесть его заболевания. Однако его организм в связи с болезнью был почти полностью лишен защитных сил, и любая инфекция или простуда могла привести к тяжелейшим осложнениям. К сожалению, как это часто бывает, чувствуя себя вполне удовлетворительно, он пренебрег возражениями лечащих врачей, охраны и поехал в горы. В связи с простудой у него развился абсцесс, который оперировал академик В.Д. Федоров. К несчастью, организм потерял сопротивляемость, и ликвидировать гнойный процесс не удалось. К лечению были привлечены лучшие врачебные силы страны, из США приезжал профессор А. Рубин, который до этого консультировал Андропова, но я, лучше всех зная 18-летнюю историю его болезни, понимал, что дни его сочтены.

Сознание, что Ю. Андропову осталось жить всего несколько месяцев, было для меня не только личной трагедией врача, но и трагедией человека, верившего, что с Юрием Владимировичем придут лучшие времена, что страна и народ воспрянут, что жизнь станет лучше. И ведь это могло быть. Почему-то все забыли, что именно в 1983 году произошел всплеск активности во многих направлениях жизни страны, что, например, объем промышленного производства вырос на 4 %, национальный доход — на 3,1 %. Десять лет перестройки и реформ не дали такого роста.

Помню, как после выхода моей книги «Здоровье и власть» в 1991 году многие оппоненты, особенно близкие к тем, кто пришел тогда во власть под лозунгом демократии, убеждали, что фактор здоровья, фактор отдельной личности может играть роль только в тоталитарном государстве, что демократия создает условия для нормального развития общества и его благоденствия независимо от того, кто стоит в данный момент во главе руководства страной. Интересно, что сказали бы они в конце 90-х, когда проблемы здоровья Б. Ельцина и власти в России обсуждались не в узком кругу доверенных лиц, а на телевидении, в газетах, на международных встречах. Да и коренные изменения в жизни нашей страны и народа во многом связаны с двумя личностями — М. Горбачевым и Б. Ельциным, вернее, с их борьбой за власть.

Вот почему сентябрь 1983 года, когда стало ясно, что нам не удастся спасти Ю. Андропова, можно с полным основанием назвать роковым. Роковым еще и потому, что в этом же месяце резко ухудшилось состояние здоровья и другого претендента на власть — К. Черненко, который формально был вторым человеком в партии. Он длительное время страдал заболеванием легких, вызвавшим изменения и со стороны сердца. Инфекция, которую он перенес на отдыхе в Крыму, усугубила тяжесть заболевания, сделав его практически инвалидом. По поводу болезни Черненко ходила масса домыслов. Может быть, коварную роль в этом сыграла та завеса секретности, которая окружала все, что касалось состояния здоровья руководящего состава партии и государства, на самом же деле все было достаточно ясно и прозаично. Пищевая токсикоинфекция, которую большинство переносят без последствий, вызвала в ослабленном организме да еще с тяжелым поражением легких, которым страдал К. Черненко, тяжелые последствия. Близкий и преданный ему Федорчук прислал рыбу, которая оказалась плохо прокопченной. И никакого злого умысла, как кое-кто утверждает, не было. Да и кому нужно было в августе 1983-го, когда в партии и государстве сложилась стабильность, когда прочна была позиция Ю. Андропова, вредить Константину Устиновичу?

Сентябрь и октябрь того года прошли без политических и государственных эксцессов. Никто, кроме врачей, не знал истинного состояния Ю. Андропова. Обстановка осложнилась в ноябре. На это время был назначен пленум ЦК, на котором должны были быть подведены итоги первого года работы под руководством нового генсека и предложен перспективный план развития страны. Андропов надеялся, что ему станет лучше и он сможет выступить с докладом, поэтому он всячески оттягивал решение о проведении пленума. Естественно, это вызвало своеобразный взрыв на Старой площади, где размещался ЦК КПСС, и в Кремле, где заседало правительство. Но система секретности делала свое дело: страна ничего не знала и продолжала жить и работать по-старому. Решая сиюминутные проблемы, большинство не интересовалось тем, что происходит за стенами Кремля. А здесь, как всегда бывает в таких случаях, началась подспудная борьба за власть.

В этих неприглядных «разборках», выражаясь языком новых русских бизнесменов, во многом определяющих современную жизнь, мне не раз приходилось быть и невольным свидетелем, и даже невольным участником. За годы, прошедшие с начала перестройки, было издано много мемуаров о так называемых застойных временах. Писали президенты и министры, члены Политбюро и их охранники, военные и гражданские. Большинство пытались представить события тех времен с позиций, которые бы создавали мемуаристам имидж мудрого, дальновидного, принципиального и честного их участника. В целом это и понятно, ибо такова суть человеческого сознания. Очень трудно оставаться самокритичным и стараться беспристрастно излагать события, в водоворот которых тебя забросила судьба.

Вот почему, перечитывая каждую строчку, я еще и еще раз проверяю себя — достаточно ли точно я изложил суть проблемы и, главное, объективно ли описываю свое поведение в тот период, свое отношение к тем или иным ситуациям. Мне нелегко, тем более теперь, когда Россия отвергла М. Горбачева, вспоминать и обсуждать с читателем время стремительных политических перемен с усугубляющимся застоем в стране и обществе с конца 1983 до начала 1985 года.

К этому времени сложилась сложная расстановка политических сил. «Андроповское» руководство только формировалось и еще не завоевало прочных позиций ни в партии, ни в стране. Ю. Андропов предпринимал попытки ограничить старую гвардию, но делал это весьма осторожно. В то же время я вспоминаю, как он совершенно спокойно отнесся к моему сообщению о тяжелой болезни К. Черненко, и, когда я поинтересовался, не изменятся ли в связи с болезнью Константина Устиновича его планы уехать на отдых, он ответил, что никаких проблем нет, в ЦК со всеми делами успешно справляется М. Горбачев.

Я понимал, что Горбачева тяготит и раздражает двойственность его положения: с одной стороны, он первый в окружении Ю. Андропова, с другой — формально таким человеком является К. Черненко. К тому же у Черненко, хотя он и был очень сдержан, иногда, особенно когда он узнавал об активности Горбачева в ЦК во время его болезни, прорывались высказывания «о молодых да ранних».

В октябре — ноябре Ю. Андропов, хотя и находится постоянно в Центральной клинической больнице, пытается активно работать, проводя в больнице встречи и заседания с руководством ЦК КПСС, Совета Министров, КГБ, военачальниками. Но все мы видели, что это уже не тот Андропов, который всего несколько месяцев назад ставил вопрос о реформировании государства, экономики, жизни народа.

Он медленно угасал. Менялись его характер, отношение к людям, он становился все более немногословным и замкнутым. Появилась мнительность. Однажды после каких-то телефонных звонков и встречи с работниками КГБ, находясь в подавленном состоянии, он вдруг позвонил Н.И. Рыжкову и спросил, какое материальное обеспечение будет ему определено, если его отправят на пенсию. Я был невольным свидетелем этого разговора. Ответа я не слышал, но, видя реакцию Андропова, почувствовал, что Николай Иванович ошарашен таким вопросом и не знает, что сказать. Вскоре позвонил взволнованный М. Горбачев и, рассказав о разговоре, попросил успокоить Ю. Андропова — ни у кого и в мыслях нет ставить вопрос об отстранении его от власти.

Вероятно, среди верхушки партийной иерархии стали распространяться слухи о неизлечимой болезни Ю. Андропова, отсутствии конкретного руководства, о том, что повторяется ситуация, которая была в последние годы правления Брежнева. Видимо, Ю. Андропов хотел выяснить серьезность таких слухов, преданность своих сподвижников. Не думаю, что у него возникла мысль о том, чтобы вовремя передать бразды правления в другие руки, в частности своему ближайшему помощнику Горбачеву. Если бы это случилось, то партия и страна были бы избавлены от многих сложных перипетий борьбы за власть. Но власть тяжело завоевать, еще тяжелее с ней расстаться.

Другой штрих. Появляется письмо В. Чебрикову, бывшему тогда руководителем КГБ, за подписью Ю.С. Плеханова, начальника 9-го Управления КГБ (охрана руководящих деятелей государства) и еще одного сотрудника КГБ о необходимости более активного лечения Ю. Андропова. Это было по крайней мере глупо, учитывая, что лечение осуществляли около 20 ведущих академиков и профессоров страны. На консилиумах постоянно присутствовали представители КГБ, полностью стенографировались предложения, планы лечения, обсуждения. В. Чебриков хорошо знал наши дружеские отношения с Ю. Андроповым и все, что мы сделали для него за 16 лет, поэтому он без комментариев передал мне содержание письма. Зная Ю. Плеханова, его осторожность, дружеские отношения со мной, сейчас я почти уверен, что письмо было написано с подачи самого Андропова, чтобы было сделано все для его спасения. Тогда же он впервые заговорил со мной о бесперспективности своего положения. Это было в середине ноября 1983 года.

В ситуации с Брежневым для меня все было проще: я информировал о состоянии его здоровья Андропова, он — Суслова и, таким образом, ни моя профессиональная, ни гражданская позиция не страдала. В случае же с Ю. Андроповым я просто не знал, что делать, тем более находясь под постоянным «прессом» КГБ. Невольно помог сам Андропов. В начале ноября, видимо, под впечатлением разговоров о его несостоятельности как руководителя, он вдруг совершенно неожиданно для меня сказал: «Знаете, Евгений Иванович, мы с Вами давно близко знакомы, я знаю Вашу честность и попросил бы о моем тяжелом состоянии, о прогнозе болезни никого не информировать, в том числе и Горбачева. Я боюсь, что если сложившаяся ситуация станет достоянием многих, это может привести к обострению положения в ЦК. Если у Вас возникнет необходимость посоветоваться, обращайтесь только к Дмитрию Федоровичу, тем более что Вы его хорошо знаете». Я знал, что в Политбюро Дмитрий Федорович Устинов — единственный искренний друг Юрия Владимировича, преданный ему до конца. Я честно выполнил эту просьбу и никого, даже Горбачева, не ставил в известность об истинном состоянии Андропова.

Но во второй половине ноября, особенно после письма в КГБ, я понял, что скрывать прогноз болезни не только не могу, но и не имею права. Я позвонил Дмитрию Федоровичу и попросил о встрече. Наш первый разговор в его большом кабинете министра обороны на улице Фрунзе продолжался почти два часа. Откровенно говоря, я был удивлен, когда из разговора понял, что даже с близким товарищем Ю. Андропов никогда не делился возникшими у него проблемами со здоровьем. Д. Устинов не представлял всей тяжести его заболевания. Он растерялся, узнав прогноз болезни, и просил только об одном — никого не информировать, включая Черненко, Горбачева и Тихонова.

И хотя мы договорились о том, что будем регулярно встречаться, уже на следующий день, видимо, обдумав всю ситуацию, он попросил срочно приехать к нему. По его виду было ясно, как тяжело он переживает необратимость трагического исхода болезни Ю. Андропова. «Знаешь, Евгений, — без вступления начал он, — ситуация во всех отношениях очень сложная. Давай пригласим Чебрикова, он очень близкий Юрию Владимировичу человек, и вместе посоветуемся, что делать. К тому же он располагает большой информацией о положении в ЦК и стране». Я понял, что Д. Устинов не хочет брать на себя весь груз ответственности, связанный с недееспособностью и трагическим исходом болезни Андропова, хотя, возможно, он действительно просто хотел выслушать мнение В. Чебрикова о том, что необходимо предпринять в сложившейся ситуации.

Как бы там ни было, но уже через 30 минут после его звонка Виктор Михайлович обсуждал вместе с нами, что мы должны предпринять. Без всяких колебаний он предложил проинформировать о состоянии Ю. Андропова и возможном исходе прежде всего К. Черненко. С этим Устинов быстро согласился, добавив: «Ты только предупреди Константина Устиновича, что информация конфиденциальная и что Юрий Владимирович просил ни с кем не обсуждать тяжесть его болезни». Мне кажется, эти слова он сказал в утешение своей совести, потому что каждый из нас понимал, что так или иначе эта информация все равно станет достоянием многих.

Зашла речь и о будущем руководстве партией и страной. Д. Устинов заявил, что не видит другой кандидатуры, кроме Горбачева, который мог бы продолжить то, что задумал и начал Андропов. «Да и сам Юрий Владимирович не раз говорил, что его ближайший помощник, который может его подменять, это Горбачев».

Вечером, во время очередной консультации, я подробно рассказал К. Черненко о болезни Андропова и ее прогнозе. Откровенно говоря, меня удивило его спокойное отношение к возникающей ситуации. Возможно, он уже все знал из каких-то источников, а может быть, ему, тогда уже тяжелобольному человеку, просто было не до здоровья Ю. Андропова.

У меня не было никаких сомнений, хотя это мы и не обсуждали с Д. Устиновым, что одновременно с Черненко я должен объяснить складывающуюся ситуацию Горбачеву. Тот тяжело воспринял мое сообщение. Я чувствовал, что он переживает не только потому, что со смертью Ю. Андропова для него усложняется обстановка в Политбюро, где политику определяет старая гвардия, но и ему просто по-человечески жалко Андропова, с которым его долгое время связывали дружеские отношения.

Как я и ожидал и как предсказывал Ю. Андропов, информация для, казалось бы, узкого круга лиц всколыхнула весь политический Олимп. Ко мне посыпались телефонные звонки Н. Тихонова, А. Громыко и других деятелей, рангом пониже, которые под любым предлогом хотели выяснить, каково же истинное положение генсека. Было мерзкое ощущение начала борьбы за власть при еще живом лидере страны. Борьбы, о которой не знало и не догадывалось наше общество. Не хочу обелять себя — в этом частица и моей вины. Но что можно было сделать? Хотя я и осознавал, что время Горбачева еще не пришло, но не скрывал и не скрываю, что делал все от меня зависящее, чтобы в этой развернувшейся борьбе он победил.

Наступил декабрь, а вопрос о пленуме ЦК КПСС и сессии Верховного Совета висел в воздухе.

Позвонил М. Горбачев и попросил положить его на диспансеризацию в Центральную клиническую больницу, где находился Ю. Андропов. Одновременно добавил, что надеется там встретиться со мной. Я понял, что он хочет откровенно поговорить, а будучи осторожным, решил использовать для этого встречу в больнице, где нас никто не мог контролировать.

В главном здании больницы, на 4-м этаже, где располагались специальные апартаменты для членов Политбюро, мы просидели за чаем довольно долго. Я не скрывал от Горбачева ни того факта, что дни Андропова сочтены и речь может идти об одном-двух месяцах жизни, ни того, что мы встречаемся с Устиновым, ни того, что политическая борьба за власть вступила в новую фазу. Рассказал и о том, что Андропов окончательно согласился с нами, что не сможет лично участвовать в работе пленума и сессии Верховного Совета и обратится с письменным посланием к его участникам. Мы оба понимали, что политическая ситуация тяжелая и Горбачеву надо предпринять шаги для укрепления своих позиций в Политбюро.