Глава шестнадцатая Несбывшиеся надежды

Глава шестнадцатая

Несбывшиеся надежды

В течение многих лет каждый день великого князя Константина Константиновича был расписан буквально по минутам. Служба, многочисленные обязанности на посту президента Академии наук, обязательное посещение великосветских приемов и встречи с деятелями культуры, занятия поэзией, художественным переводом, игра на сцене, многочисленные путешествия по родной стране и миру, разраставшаяся год от года семья, наконец… Но хотя он и сторонился политики, всегда живо откликался на общественно значимые события, происходившие в России.

…Во второй половине XIX века студенческие волнения в Российской империи случались нередко. Но настоящая эпоха «бури и натиска» началась в 1899 году.

8 февраля студенты Санкт-Петербургского университета устроили акцию «против присвоения ректором функций полицейской власти»: во время проведения традиционного годичного акта ректора В. И. Сергеевича встретили свистом, шумом и криками, не дав ему произнести ни слова. По окончании мероприятия толпа студентов высыпала на Университетскую набережную, однако все выходы с нее были перекрыты полицией. Возбужденные молодые люди стали кидать в полицейское оцепление снежки, после чего эскадрон конных городовых врезался в толпу, опрокидывая и топча студентов.

Весть о побоище распространилась по городу с быстротою молнии. На следующий день в университете состоялась сходка, на которой более двух тысяч человек проголосовали за закрытие университета до тех пор, пока правительство не даст гарантии соблюдения впредь прав человеческой личности. Вскоре к забастовке присоединились студенты еще четырнадцати столичных высших учебных заведений, в числе которых была даже Духовная академия. Позже к ним решительно примкнула и лучшая часть студенчества пяти московских и девяти провинциальных высших учебных заведений. В связи с этим в листовке организационного комитета Санкт-Петербургского университета от 4 марта 1899 года отмечалось, что, благодаря единению студенчества, «удалось в две-три недели добиться фактического закрытия всех без исключения учебных заведений России с их тридцатитысячным составом учащихся». Активисты забастовки подчеркивали, что подобная акция была «протестом против царящего в России произвола, единственную гарантию против которого мы видели в законе и его неприкосновенности».

Этим событиям, потрясшим страну, великий князь Константин Константинович уделяет немало страниц дневника. И что самое главное – он, крупный государственный чиновник, целиком и полностью на стороне учащейся молодежи.

В эти дни академики А. С. Фаминцын и Н. Н. Бекетов подают Николаю II письмо, в котором просят защиты для студентов, и умоляют великого князя устроить им аудиенцию у императора.

Константин Константинович тут же посылает их прошение царю. И вскоре приходит ответ: «Могу принять их завтра в 2 /₂».

Но письмо двух академиков, поддержанное великим князем, не возымело действия. Значительное количество студентов было выслано из крупных городов. Константин Константинович пишет, что эти высылки производятся «крайне бестолково, без достаточных оснований и безо всякой вины… Так больно и обидно!»

Но принятые властью репрессивные меры и проводимое по высочайшему повелению «всестороннее расследование причин и обстоятельств беспорядков» вовсе не содействовали ослаблению студенческого движения. Напротив, и в студенческой среде, и в обществе в целом зрели негодование и возмущение.

Великий князь Константин Константинович был очень популярен среди столичной молодежи. Когда начались волнения, ему не раз пришлось слышать: если бы он был министром просвещения, то беспорядков среди студентов удалось бы избежать. Порой он и сам ловил себя на мысли, что сумел бы договориться со студентами, он ведь любит молодежь, доверяет ей.

Но – нет, не попасть ему в министры: в высших сферах «меня считают либералом, мечтателем, фантазером и выставляют таким перед государем, и он, думается мне, сам приблизительно такого же обо мне мнения. Он не видит во мне того, за что меня выдвигают в общественном мнении, во мнении не правящих классов; у царя, кажется мне, есть против меня некоторое недоверие; по крайней мере, за четыре с половиной года его царствования он ничем не показал мне своего доверия, я не получил ни одного самостоятельного назначения, не считая разве Пушкинской юбилейной комиссии».

Неспешно прохаживаясь по своему кабинету в Мраморном дворце, Константин Константинович вспоминал, что хотел работать на ниве народного просвещения еще в молодости, в начале 1880-х. Только не знал, как же все это устроить. Особой настойчивости перед государем не проявлял, и лишь через несколько лет, в 1889-м, был назначен почетным попечителем Педагогических курсов при Санкт-Петербургских женских гимназиях. Он часто присутствовал на занятиях, с искренним интересом вникал в учебный процесс, чем заслужил уважение учащихся и их воспитателей. По его инициативе курсы были преобразованы в Женский педагогический университет, что, несомненно, повысило общественный статус этого учебного заведения.

Но великий князь не только посещал занятия для будущих учительниц, он также внимательно читал педагогическую литературу. Особенно его поразила книга сельского педагога Сергея Александровича Рачинского. Будучи профессором Московского университета, Рачинский оставил место на кафедре и поселился в деревне в Смоленской губернии, где посвятил себя народной школе. Окончательно переехав из барского дома в школу, он начал жить одной жизнью с учениками. Кроме детей, Рачинского с самого начала его педагогической деятельности в школе, окружали и юноши-крестьяне, которых он готовил к роли учителя в окрестных селах и для которых сохранял значение руководителя, наставника и впоследствии.

Во многом благодаря таким подвижникам и развивалось в России народное просвещение. Публицистические произведения Рачинского, особенно его работа «Из записок сельского учителя», стали настольными книгами для нескольких поколений российских педагогов, способствовали привлечению образованной молодежи к работе в школе. Порой Константину Константиновичу казалось, что он готов идти той же дорогой, что и Рачинский. Но ведь у него много других, тоже очень важных дел! Поэтому, когда в марте 1894 года пожилой уже министр народного просвещения граф И. Д. Делянов заговорил с великим князем о возможности сменить его на этом посту, он, хоть и с тяжестью в душе, но отказался. Прошел год, и фортуна дала ему еще один шанс. Николай II предложил своему двоюродному дяде пост председателя Санкт-Петербургского комитета грамотности, и на этот раз тот не стал отказываться. В дневнике появляется откровенная запись: «Вот дело, коему я готов отдаться всей душой».

Но оказалось, что в деле народного просвещения у великого князя был опасный противник – обер-прокурор Святейшего синода К. П. Победоносцев. Он считал, что образование лишь развращает народные массы, и всячески пытался донести свою мысль до Николая II. Когда Константин Константинович подготовил проект устава нового Общества просвещения народа, Победоносцев убедил царя не подписывать этот документ. По его мнению, открытие отделений общества в разных регионах Российской империи сделало бы его практически неконтролируемым из столицы. А ведь это наверняка послужит распространению вредных нигилистических идей!

Константину Константиновичу пришлось уступить. В нем не было упрямства и настойчивости Победоносцева, сама фамилия которого говорила о том, что он не привык отступать. И все же великий князь продолжает служить народному образованию, решив для себя: «школьный вопрос самый близкий моему сердцу». Но любое его предложение отвергается императором. Константин Константинович пишет:

Мне кажется, что меня выставляют ему человеком либерального направления, почти красным, и что он составил себе понятие, что лучше бы не назначать меня на должности, где бы от меня зависело образование народа или воспитание юношества.

…И вот теперь, в дни студенческих волнений, эти воспоминания, одно за другим, встали перед его мысленным взором. Горько, обидно, несправедливо… Но что поделаешь, если государь не принимает в расчет его мнение? 19 марта 1899 года в дневнике появляется новая тревожная запись:

Распоряжением министра просвещения все студенты здешнего университета уволены с представлением им права подать заявления о поступлении вновь. Не понимаю эту меру, одновременно карающую и виновных – меньшинство – и правых, которых, несомненно, гораздо больше. Как будто министерство создано не для того, чтобы давать, а для того, чтобы отнимать просвещение!

Через несколько дней государь передал министру финансов С. Ю. Витте какую-то анонимку, в которой Сергей Юльевич был назван главным виновником возникших беспорядков среди учащейся молодежи: ведь именно Витте предложил не прибегать к крутым мерам по отношению к бунтовщикам, а провести всестороннее расследование причин случившегося.

Сам Витте предполагал, что анонимка – дело рук министра внутренних дел И. Л. Горемыкина.

17 марта именно Горемыкин провел совещание с министрами и начал свое выступление с того, что попросил Витте посоветовать, как быть с университетами. О том, что произошло дальше, рассказывает великий князь:

Витте, сильно раздраженный анонимкой… резко ответил, что незачем к нему обращаться за советом, что он выдает финансы, а что если надлежащие министры не знают, что им делать и как управиться с учащимися, да еще во всех этих брожениях непременно хотят найти политическую подкладку, то лучше всего закрыть все учебные заведения. Не приняли ли эту злую иронию за совет, которому надо последовать?

У Константина Константиновича очень тяжело в эти дни на душе, «сердце болит за бедную молодежь». Еще более расстроил его услышанный им разговор между кузеном Павлом и младшим братом Дмитрием. Павел утверждал: университетские непорядки – последствие политической пропаганды, и если в ближайшее же время не принять самых строгих мер, то можно дождаться повторения 1 марта 1881 года, то есть цареубийства.

Константина Константинович счел, что «этот тупой взгляд на современные дела» внушен Павлу генерал-губернатором Москвы великим князем Сергеем Александровичем. Сам К. Р. уже этому и не удивляется, хотя вопрос, поставленный Павлом, для него мучителен.

Недавно великий князь был у Витте. И целый час говорил с ним о студенческих беспорядках. Услышал от Сергея Юльевича ужасные подробности о произволе властей. Неудивительно, что сам он осуждает карательные меры, «высылки, аресты, применяемые направо-налево и притом бестолково». Лагерь противников министра финансов состоит из трех человек: К. П. Победоносцева, всем старающегося услужить И. Л. Горемыкина и министра народного просвещения Н. П. Боголепова. Они-то и сумели оказать влияние на Сергея Александровича, который и раньше был склонен преувеличивать политическую неблагонадежность многих профессоров и студентов, недаром ведь он то и дело пишет из Москвы «зажигательные письма»…

А Горемыкин – каков негодяй, усмехнулся великий князь, посылает к студентам своих соглядатаев, которые сеют среди молодежи волнения. Сам же он отдает приказ печатать и распространять «возбуждающие умы воззвания», а когда спровоцированные им меры приводят к беспорядкам в студенческой среде, нашептывает императору, что студенты высших учебных заведений – настоящие враги отечества и самодержавия… Как же в такой ситуации можно сохранять спокойствие?

События, связанные со студенческими волнениями, навсегда оставят горький след в душе Константина Константиновича. Но жизнь идет вперед, и в центре его внимания как радетеля за народное просвещение уже другие события. В России развивается книгоиздательское дело: появляются интереснейшие книги по разным научным дисциплинам, новые журналы для детей и юношества, которые представляют собой весьма занимательное чтение, стремительно увеличивается число земских и церковно-приходских школ.

На фоне всего этого великому князю удается в 1901 году добиться всемилостивейшего разрешения организовать съезд учителей Петербургского учебного округа, на который съехалось более двухсот делегатов. Конечно, правильнее было бы назвать это мероприятие курсами повышения квалификации, но, видимо, устроителям слово «съезд» кажется более внушительным и весомым. Недаром автор дневника с радостью пишет 8 августа: «Времена меняются, четыре года назад… министерство считало курсы вредной и опасной затеей, а теперь усердно им покровительствует».

Но в начале 1903 года произошло «что-то невероятное и чудовищное»: в недрах имперской канцелярии родилось решение о сокращении в России числа классических гимназий, выпускники которых имели право поступать в высшие учебные заведения. Вместо них получили широкое распространение реальные училища, окончив которые, люди не могли сдавать экзамены в университеты.

Такое «новаторство» министра народного просвещения Н. П. Боголепова и его ближайших помощников возмутило в конце концов не только передовую часть русской интеллигенции, но и самого императора. Решив сменить министра, он остановил свой выбор на человеке широко образованном и порядочном – Владимире Александровиче Шильдере. Известный педагог, соратник великого князя Константина Константиновича, некоторое время даже занимавшийся воспитанием его детей, Шильдер был в то время командиром Псковского кадетского корпуса. Зарекомендовал он себя на этом посту с самой лучшей стороны. В. А. Шильдер широко практиковал проведение с кадетами познавательных экскурсий и бесед, большая часть которых так или иначе была связана с героической историей русской армии. Заслуженной славой пользовался и кадетский хор, а учитель музыки И. И. Тульчиев даже поставил в корпусе несколько детских опер. Все это дало повод Константину Константиновичу написать: «дело учения и воспитания поставлено здесь надежно и твердо», а все педагоги «с любовью и сознанием долга исполняют свои обязанности». Мемуаристы назвали время директорства Шильдера (1902–1905) золотым веком Псковского кадетского корпуса.

Действительно, во всем этом не было преувеличения. Однако, являясь педагогом по призванию, Владимир Александрович все же никогда не работал в светской школе. Поэтому он и был крайне удивлен, когда получил предложение Николая II возглавить Министерство народного просвещения, и, «будучи порядочным человеком, отказался».

Но государь не пожелал принять во внимание, что столь высокий и ответственный пост требует от человека, его занимающего, обширных знаний и большого практического опыта на ниве народного просвещения. Новым министром стал другой военный – начальник академии Генерального штаба генерал-лейтенант В. Г. Глазов, что вызвало иронию и недовольство у многих людей. А вот как отнесся к этому событию Константин Константинович:

На меня, да и на многих мыслящих одинаково со мной, это назначение делает впечатление самого неправдоподобного анекдота, который был бы очень забавен, если б не получил осуществления.

Своему же двоюродному дяде Николай II портфель министра народного просвещения так и не предложил. Чем это можно объяснить – кознями К. П. Победоносцева или недальновидностью самого императора – сегодня сказать очень сложно. Остается лишь сожалеть, что надежды Константина Константиновича всерьез заняться народным образованием не оправдались и ему не была предоставлена возможность раскрыть еще одну грань своего большого таланта.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.