Форпост «холодной войны»
Форпост «холодной войны»
23 марта 1957 года генерал-майор Александр Коротков получил новое назначение, которое, возможно, могло кое-кого и удивить: он стал представителем КГБ СССР при Министерстве государственной безопасности ГДР.
Даже для начальника управления и заместителя начальника разведки такое откомандирование из Центрального аппарата не могло и не должно было расцениваться как понижение. Объяснялось это просто: важностью данного поста в данное время. К 1957 году оба германских государства — ГДР и ФРГ, а также разделенный на Восточный и Западный Берлин стали главной ареной, форпостом противостоящих лагерей, фактически пребывающих уже второе десятилетие в зыбком состоянии, ранее в международных отношениях неведомом — «холодной войны». То есть, той стадии конфронтации, когда любой неосторожный шаг одной из сторон, не говоря уже об умышленной провокации, мог привести к вооруженному столкновению с непредсказуемыми, но непременно тяжелыми, возможно — непоправимыми последствиями.
Отметим, «холодная война» была не только взаимным заблуждением, как ее трактуют ныне некоторые авторы, не только плодом пропагандистской, психологической борьбы противостоящих лагерей. Нет, за ней стояли вполне реальные геополитические и прочие интересы главных держав тогдашнего двуполярного мира: СССР и США. Для спецслужб эти десятилетия были долгим периодом самых жестких, непримиримых столкновений. Особенно на том полигоне, которым в силу многих обстоятельств стала разделенная Германия и ее растерзанная столица — Берлин.
В должности представителя КГБ в Германии Александр Коротков сменил генерал-лейтенанта Евгения Питовранова. Для посвященных уже это говорило о многом. Генерал Питовранов заслуженно считался одним из самых умных и компетентных руководителей в системе органов госбезопасности. Ему довелось побывать и начальником обоих главных управлений — разведки и контрразведки, и заместителем министра, и… номерным узником внутренней тюрьмы.
Питовранов был арестован по делу своего тогдашнего министра Абакумова в числе нескольких других генералов и полковников. Только четверо из них, невзирая на жестокие допросы, не признали себя виновными: Виктор Абакумов, Леонид Эйтингон, Яков Матусов и Евгений Питовранов. Более того, располагая между допросами свободным временем, Питовранов в холодной камере-одиночке написал Сталину… нет, не покаянное письмо, и не донос: обстоятельную докладную записку. О том, как в новой международной обстановке следует реорганизовать советскую контрразведку.
Самое поразительное в этой фантастической истории даже не то, что докладная дошла до адресата. А то, что Сталин дал ей ход, в результате чего автор записки был освобожден и, более того, восстановлен на службе. Нечто подобное, кажется, ранее случилось еще лишь с одним человеком — наркомом оборонной промышленности Борисом Ванниковым летом сорок первого. «А где Ванников? Почему отсутствует? — раздраженно спросил на заседании ГКО Сталин. — Он сидит, — смущенно ответил Берия. — Нашел время, когда сидеть! — сердито сказал вождь. Через десять минут Ванников был доставлен из внутренней тюрьмы в кабинет Верховного…
В бытность Питовранова уполномоченным КГБ в Германии, там было проведено несколько крупных дел, некоторые из них впоследствии стали широко известны, поскольку были намеренно широко (хотя и не до конца) освещены в советских средствах массовой информации, а затем и на Западе.
Уже одно это определяло, что преемник Питовранова должен был, по меньшей мере, не уступать ему по степени компетенции, деловым и личностным качествам. Руководствуясь этими критериями, Председатель КГБ Иван Серов и остановил свой выбор на Александре Короткове. Кандидатура была одобрена и в «инстанциях».
Со стороны самого Александра Михайловича возражений не поступило. Он был рад возможности еще несколько лет поработать в стране, которую не только хорошо знал, но и любил. Не возражала против командировки и жена, Ирина Александровна, поскольку сама была специалистом именно по германской экономике. К этому времени она успешно защитила диссертацию на соискание ученой степени кандидата экономических наук и работала старшим научным сотрудником в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР.
Итак, в марте 1957 года Александр Коротков вновь приехал в Берлин и поселился в том же Карлсхорсте, который его советские обитатели с чьей-то легкой руки называли между собой «деревней Карловкой».
Совсем неподалеку на Копеникераллее, за высоким забором располагалось большое трехэтажное здание бывшего военного эсэсовского госпиталя «Санкт-Антониошпиталь», в котором ныне находился аппарат (вернее, часть многолюдного аппарата) представителя КГБ. И почти что рядом — памятное здание бывшего военно-инженерного училища, в котором в ночь с 8 на 9 мая 1945 года был подписан Акт о капитуляции вооруженных сил нацистской Германии. Через несколько лет в этом историческом здании будет устроен музей.
Ирина Александровна, уладив свои дела в институте, приехала с четырехлетней дочкой Юлей в Берлин спустя несколько месяцев. Как и было ранее обещано, ей предоставили интересную работу по специальности: консультантом в аппарате советника посольства по экономике.
Аппарат представительства являл из себя солидную, как по численности, так и по технической оснащенности спецслужбу. В определенной степени он как бы копировал КГБ по разнообразию поставленных перед ним задач.
В 1953–1954 годах структура аппарата Уполномоченного КГБ (позднее переименованного в Представителя) в общих чертах была приблизительно следующей»:
— секретариат;
— служба разведки с шестью отделениями: американским, английским, французским, германским, научно-технической разведки и по работе с нелегалами;
— служба контрразведки с четырьмя отделениями: американским, английским, французским и германским.
Самым многочисленным был советнический отдел, поскольку советники КГБ имелись в каждом управлении МГБ ГДР, а также во всех четырнадцати округах республики. Советник, как правило, кроме своего помощника в аппарате, имел кабинет в здании МГБ или его окружного управления.
В 1954 году службы разведки и контрразведки были слиты. Вместо названных выше двух служб были образованы четыре крупных отдела: американский, английский, французский и германский. В каждом из них были разведывательное и контрразведывательное отделения. Свою самостоятельность сохранили отделения научно-технической разведки и по работе с эмигрантами.
Кроме того, в аппарате существовали все необходимые технические и вспомогательные службы.
В общей сложности аппарат Уполномоченного насчитывал несколько сотен сотрудников. Кроме того, на должностях, связанных с обслуживанием всего комплекса: жилые дома, стадион, клуб, системы канализации водо- и электроснабжения было занято довольно много немцев, граждан ГДР, разумеется, трижды проверенных и находящихся под неустанным и пристальным присмотром.
Направление Короткова в Карлсхорст означало не просто обычную, осуществляемую каждые три-четыре года смену уполномоченных, а затем и представителей КГБ, но резкое усиление именно разведывательной работы с территории Германии, тем более что контрразведкой занимались также особые отделы советских воинских расквартированных в ГДР частей и соединений.
О приоритете разведки Коротков получил прямое указание и от председателя КГБ Ивана Серова, и в Центральном Комитете КПСС. Да и сам он прекрасно понимал, что этого требует международная обстановка и ситуация в Германии, и соответственно, ориентировал на первом же совещании в своем новом кабинете начальников всех основных отделов и отделений. К слову сказать, почти всех их, а также и многих сотрудников, он лично знал не первый год.
Так, германский отдел (его начальник подполковник Борис Иванов был с Коротковым в одной группе в тяжелые недели венгерских событий 1956 года) имел пять главных направлений разведывательной деятельности (имелось в виду, прежде всего, агентурное проникновение):
— ведомство федерального канцлера ФРГ;
— министерство иностранных дел ФРГ;
— министерство обороны ФРГ;
— спецслужбы ФРГ;
— политические партии и влиятельные общественные организации ФРГ.
Ну, и, разумеется, предметом особой заботы всех отделов и отделений оставался Западный Берлин.
Кроме руководства обширным и сложным хозяйством, в обязанности Короткова входило взаимодействие, оказание помощи и, в весьма деликатной форме, даже желательное для Советского Союза направление деятельности спецслужб Германской Демократической Республики. Задача эта была именно деликатной, поскольку на работе министерства госбезопасности ГДР прямо и непосредственно сказывалась непрестанная подковерная борьба за власть в высших кругах партийного и государственного руководства республики.
Посему Коротков должен был быть не только разведчиком, но, в отношениях с руководителями МГБ, правительства и ЦК СЕПГ настоящим дипломатом. К слову сказать, официально, «на людях», он выступал в качестве советника посольства СССР в ГДР и имел соответствующий дипломатический ранг.
Спецслужбы в восточной зоне Германии создавались, разумеется, под прямым контролем советских оккупационных властей и соответствующих управлений МГБ СССР.
Еще в августе 1947 года по приказу СВАГ здесь в составе уголовной (криминальной) полиции была сформирована полиция безопасности под названием «Комиссариат-5» (К-5). После провозглашения в октябре 1949 года Германской Демократической Республики на основе К-5 была образована служба государственной безопасности — ССД. Главой и К-5, и ССД был старый коммунист Вильгельм Цайссер.
Во время гражданской войны в Испании Цайссер под псевдонимом «генерал Томас» командовал XI Интербригадой. На протяжении многих лет он был связан с советской военной разведкой. Его ближайшим помощником был также агент Разведупра, профессиональный журналист Рудольф Гернштадт, женой которого одно время была знаменитая ныне «Альте» — Ильза Штебе. Именно Гернштадт и Штебе завербовали высокопоставленного нацистского дипломата Рудольфа фон Шелиа. В их группу входил также Герхард Кегель.
Спустя несколько месяцев, в феврале 1950 года ССД была преобразована в министерство государственной безопасности ГДР, министром назначен все тот же Цайссер. Примечательно, что разведкой вплоть до марта 1953 года МГБ не занималось, хотя соответствующая спецслужба, закамуфлированная безобидными названиями, уже существовала. Ее становление и многолетняя деятельность неразрывно связаны с именем «Человека без лица», как его долгие годы называли на Западе — Маркуса Вольфа, или «Миши», как его называли советские друзья[189].
Высокий, стройный, по мужски весьма привлекательный, еще совсем молодой (и навсегда моложавый), с доброжелательным, очень интеллигентным лицом, Вольф менее всего походил на руководителя активно действующих спецслужб на протяжении трех с лишним десятилетий.
Отцом Маркуса был известный немецкий драматург, врач, по основной профессии Фридрих Вольф. Коммунист по убеждениям, он был вынужден эмигрировать с семьей из нацистской Германии в Советский Союз. В Москве, небольшой двухкомнатной квартире в Нижне-Кисловском переулке выросли два его сына: Маркус и Конрад. Учились мальчики вначале в немецкой школе им. Карла Либкнехта, а затем в русской им. Фритьофа Нансена. Однокашники называли их Миша и Коля. Впоследствии Конрад Вольф стал известным кинорежиссером и президентом Академии художеств ГДР.
Фридрих Вольф был автором знаменитой пьесы «Профессор Мамлок», она стала первым литературным произведением, рассказывающим о трагической судьбе евреев в нацистской Германии. Спектакли по ней были поставлены на сценах многих театров мира. (В 1961 году Конрад Вольф снял по пьесе отца художественный фильм.)
Перед войной Маркус Вольф закончил первый курс Московского авиационного института. Как многие его сверстники, дети политэмигрантов, Маркус рвался на фронт, но вместо передовой по воле партии попал в глубокий тыл, в деревню Кушнаренково на реке Белой в Башкирии. Здесь, под криптонимом «Сельскохозяйственный техникум № 101» функционировала секретная школа Коминтерна. Готовили в ней не агрономов и не животноводов, а подпольщиков для последующей нелегальной работы в Германии.
Подготовку будущих нелегалов прервал роспуск 16 мая 1943 года Коминтерна. Вольф получил новое назначение: комментатором и диктором на радиостанцию Компартии Германии, вещающую, естественно, на немецком языке. Тогда-то с ним и познакомился полковник Александр Коротков.
Между тем младший из братьев, Конрад, вступил-таки в Красную Армию и День Победы встретил в Берлине девятнадцатилетним лейтенантом.
В конце мая 1945 года в столицу поверженного рейха прилетел и Маркус Вольф. Вальтер Ульбрихт направил его работать на берлинское радио. В качестве радиожурналиста Вольф много месяцев освещал ход судебного процесса над главными немецкими военными преступниками в Нюрнберге.
После провозглашения Германской Демократической Республики Маркус Вольф полтора года работал первым советником посольства ГДР в Москве.
В августе 1951 года Вольфа неожиданно вызвал в Берлин статс-секретарь[190] МИДа ГДР Антон Аккерман, старый коммунист, участник гражданской войны в Испании. Вольфа он хорошо знал по совместной работе в Национальном Комитете «Свободная Германия».
Он сообщил, что в ГДР создается собственная разведывательная служба под его, Аккермана, началом. Почему он ставит об этом в известность Вольфа? Потому, что с этого дня он уже не советник посольства в Москве, а сотрудник нового учреждения под скромным названием «Институт экономических исследований». Первоначально в институте было всего-навсего четверо немецких служащих и столько же советников из Москвы.
В декабре 1952 года Антона Аккермана сменил в должности директора Маркус Вольф, став, тем самым, в двадцать восемь лет самым молодым в мире хоть и небольшой пока что по численности и масштабам деятельности, но все же разведки.
До весны 1953 года институт подчинялся непосредственно Первому секретарю ЦК СЕПГ Вальтеру Ульбрихту. Лишь после смерти Сталина разведка была переподчинена Цайссеру, но не как министру госбезопасности ГДР, а… члену Политбюро ЦК СЕПГ.
Борьба за власть в верхах республики тогда достигла, пожалуй, наивысшего накала. Ни для кого в партии не было секретом, что Цайссер недолюбливает Ульбрихта, а главное, не разделяет его линии на ускоренное строительство социализма в ГДР, полагая ее политическим авантюризмом. Как теперь известно, точно таких же взглядов по данному вопросу придерживался и Лаврентий Берия в Москве. Именно экономические последствия проводимой руководством ГДР гонки и привели к массовым выступлениям рабочих в июне 1953 года.
Арест Берии спас тогда Ульбрихта от неизбежного, казалось, снятия с должности. Ульбрихт не только уцелел сам, но и сумел избавиться от Цайссера с Гернштадтом.
Спокойный, выдержанный Цайссер, понимая, что при такой ситуации плетью обуха не перешибить (все знали, что Ульбрихта связывает с только что избранным Первым секретарем ЦК КПСС Хрущевым личная дружба), навсегда оставил большую политику и успешно продолжил свое любимое на протяжении многих лет занятие: редактирование переводов на немецкий язык произведений В. И. Ленина.
Убрав Цайссера, Ульбрихт по узко прагматическим личным соображениям низложил МГБ в статс-секретариат в составе МВД. Министром МВД тогда был Вилли Штоф, будущий глава правительства ГДР. Статс-секретарем стал коренастый, плотносбитый и зычноголосый Эрнст Вольвебер («Антон»), своего рода человек-легенда Германской компартии. В годы Первой мировой войны он служил в военном флоте, в ноябре 1918 года руководил знаменитым восстанием моряков в Киле. Там же Вольвебер вступил в «Союз Спартака», предтечу будущей компартии Германии, в Киле же познакомился с раненным на фронте молодым солдатом по имени Рихард Зорге.
Два года Вольвебер провел в Москве — учился. По возвращении в Германию в 1928 году был избран депутатом рейхстага от компартии.
После прихода к власти нацистов Вольвебер эмигрировал и поселился в Копенгагене. Здесь по заданию Коминтерна он повел активную работу в Международном союзе моряков.
В портовых городах Северной Европы Вольвебер стал организовывать международные клубы моряков, существующие повсеместно и по сей день. Под их прикрытием «Антон» сколачивал диверсионно-разведывательные группы, связанные одновременно и с внешней, и с военной разведкой СССР. В задних комнатах и подвальных помещениях клубов изготовлялись фальшивые морские паспорта и другие документы, собирались взрывчатые устройства, хранилось орудие и боеприпасы.
Так возникла разветвленная организация, получившая название «Лига Вольвебера» и состоящая из моряков-боевиков многих национальностей. В годы гражданской войны в Испании они осуществили ряд диверсий на судах, доставлявших стратегические материалы франкистским мятежникам. Так, к примеру, был устроен пожар в трюме польского судна «Стефан Баторий».
Гестапо несколько лет пыталось разгромить «Лигу», но, безуспешно в какой-то степени сократить ее деятельность немцы сумели лишь в ходе начавшейся Первой мировой войны после оккупации Дании и Норвегии. Многие боевики были схвачены гестаповцами. Самому Вольвеберу удалось бежать через узкий пролив Эресун (Зунд), отделяющий Данию от Швеции. Хотя при нем был фальшивый датский паспорт на имя Фрица Келлера, шведские власти его опознали и арестовали. Германские власти решительно требовали выдачи Вольвебера как гражданина Германии и международного террориста. По данным шефа РСХА Райнхарда Гейдриха «Лига Вольвебера» была ответственна за диверсии на восемнадцати германских, трех итальянских и одном японском судне. Два судна из этого списка были затоплены, остальным нанесены разрушения различной степени тяжести. (Пока Вольвебер пребывал в шведской тюрьме, его боевики устроили диверсию еще и на одном финском судне.)
Скорее всего, немцы дробились бы выдачи Вольвебера. К счастью для «Антона», о нем вовремя узнал от своих «источников» резидент внешней разведки в Стокгольме Борис Рыбкин. Правительство СССР официально заявило, что Эрнст Вольвебер является советским гражданином и потому подлежит не выдаче Германии, а немедленной репатриации в Москву. Что и было сделано.
Естественно, вся эта история прямо-таки детективного свойства проходила при живом и непосредственном участии Александра Короткова, ранее лично Вольвебера не знавшего.
Итак, Эрнст Вольвебер стал статс-секретарем МВД. Разведка в новом статс-секретариате именовалась отныне Главным управлением XV. Маркус Вольф одновременно являлся начальником этого управления и заместителем Вольвебера. Поначалу вся разведка ГДР свободно помещалась в здании бывшей школы в Панкове. Затем, по мере расширения, переехала в более просторное помещение на Роландсуфер в центре Берлина.
Впоследствии для министерства государственной безопасности был выстроен громадный комплекс в основном двенадцатиэтажных зданий какого-то странного буро-красного цвета, на углу Франкфуртераллее и Рушештрассе. В одном из них — угловом, с внутренним двориком, разместилось и Главное управление разведки.
В 1957 году, как раз перед приездом Короткова в Берлин, Вольвебер также перестал устраивать Ульбрихта. Он был смещен, а органы государственной безопасности возглавил (и возглавлял до самого конца существования ГДР) также невысокий, плотный, с большой головой при почти полном отсутствии шеи Эрих Мильке. По удивительному стечению обстоятельств, Мильке, который никогда, даже на фотографии не видел шефа гестапо Мюллера, носил точно такую же странную прическу — с высоко выбритыми висками…
Эрих Мильке также принадлежал к числу старых немецких коммунистов, которые в конце двадцатых — начале тридцатых годов аргументам разума и логики в стычках со штурмовиками предпочитали крепкие пролетарские кулаки и тяжелые медные бляхи поясных ремней с эмблемой «Рот-Фронт». Тем же поднятым вверх крепок сжатым кулаком.
Еще до прихода Гитлера к власти Эрих Мильке с товарищем Эрихом Циммером (обоим немного за двадцать) по решению партии в отместку за убийство на митинге двух рабочих, 9 августа 1931 года также во время митинга на площади Бюловлац перед «Домом Карла Либкнехта» убил капитанов полиции Пауля Анлауфа и Франка Ленка, еще одного полицейского ранил.
Убийство полицейского в Германии традиционно считается одним из самых тяжких преступлений, на которые не распространяется срок давности. Именно за это после объединения Германии почти шестьдесят лет спустя власти ФРГ попытались привлечь к ответственности престарелого Эриха Мильке…
При Мильке органы госбезопасности были восстановлены в ранге министерства (пресловутого «штази»). Главное управление XV (разведывательное) бывшего статс-секретариата стало в составе МГБ ГДР именоваться Главным управлением разведки (ГУР).
Мильке и Вольфу суждено будет много лет работать, что называется, «под одной крышей». Это были очень разные люди, разного интеллекта, разного жизненного опыта, с разными — но у обоих сильными — характерами. Отношения между ними порой будут доходить до крайней степени напряженности. И Александру Короткову в качестве полномочного представителя КГБ да и просто общего друга обоих придется частенько прикладывать немало усилий и такта, чтобы сглаживать острые конфликты между министром госбезопасности и шефом разведки.
Мильке был человеком крутого нрава, любил и умел, как говорится, ломать людей через колено. При внешней простоватости и не слишком широкой образованности был по-крестьянски упрям, проницателен и хитер. Чтобы работать с ним на равных, нужно было стать с ним на равных, заставить уважать себя и считаться с собой. Это удавалось далеко не каждому советскому работнику в ГДР. Короткову удавалось. По свидетельству многих очевидцев и участников событий тех лет, зачастую откровенно грубый Мильке почти всегда соглашался с мнением Короткова, которого почитал гораздо больше своих коллег в высших эшелонах власти ГДР. Возможно, Короткову помогало то, что при общей доброжелательности он тоже мог быть и упрямым, и крутым. Имея опыт общения с такими собственными министрами, как Берия и Абакумов, он быстро добился должного к себе, как к советскому представителю и профессионалу, уважения со стороны и Мильке, и других ответственных сотрудников аппарата МГБ.
С Вольфом все было проще. И не только потому, что Маркус был моложе и гораздо образованнее Мильке. Талантливый, разносторонне эрудированный человек, Вольф все же был тогда еще новичком в разведке, а потому с самого начала должен был признать абсолютное превосходство Короткова, как высококлассного профессионала вообще и компетентнейшего знатока именно Германии, в частности.
Хитрый, даже коварный Вальтер Ульбрихт прекрасно знал, что население ГДР не слишком любит Первого секретаря ЦК СЕПГ. Ему было известно, что в бесчисленных берлинских (и не только берлинских) кнайпе, бирштубе, келлерах рассказывают вполголоса анекдоты, в которых обыгрывается и его неистребимый саксонский акцент, и высокий, неприлично визгливый иногда голос.
Поэтому его вполне устраивала взаимная неприязнь министра госбезопасности и шефа разведки. В этом он, как опытный, прожженный политик видел своеобразный баланс сил.
Теперь несколько принципиально важных для автора строк.
С позиций международного права Германская Демократическая Республика, как и Федеративная Республика Германия, являлась суверенным государством, поддерживала нормальные дипломатические отношения со многими странами, являлась членом десятков международных организаций, в том числе и ООН. Как любое суверенное государство, ГДР имела полное право содержать вооруженные силы, органы разведки и контрразведки. Служба в этих учреждениях сама по себе не могла и не должна считаться преступным, уголовно наказуемым деянием.
Тем не менее, почти сразу после объединения ФРГ и ГДР федеральные и земельные власти знали откровенное преследование многих государственных и партийных деятелей бывшей ГДР, сотрудников ее органов госбезопасности, и негласных помощников. Многие кадровые офицеры (особенно старшие) бывших вооруженных сил ГДР не были зачислены на службу в бундесвер, на что имели полное право. Между тем кадровые разведчики ФРГ, работавшие против ГДР, никакой ответственности, даже простого упрека за это не понесли. Хотя, если подойти к этому строго юридически, совершали против другого суверенного государства то же самое, что их коллеги по профессии на Востоке. Это и есть, что принято называть двойным стандартом, что весьма характерно для многих западных держав, в первую очередь — для США.
Так, пришлось предстать перед Фемидой ФРГ и Эриху Мильке, и Маркусу Вольфу. Процессы эти, фактические провалившиеся, тем не менее вызвали в стране настоящий скандал. Иначе и быть не могло. Невозможно сегодня нынешними мерками мерить поступки людей, чей пик активной политической деятельности пришелся на самые напряженные годы «холодной войны». Тот же Маркус Вольф справедливо писал о той поре:
«Это время сформировало по обе стороны резкие образы непримиримых врагов. Видя в нашем противнике «империалистического агрессора», мы сами воплощали для миллионов людей по ту сторону «империю зла».
Последние четыре года деятельности и, увы, жизни Александра Короткова прошли под знаком резко усилившегося противостояния двух лагерей в высокой политике, вплоть до Организации Объединенных Наций и стадионов Олимпийских игр. Форпостом, где все разногласия, противоречия проявлялись особенно ярко, была Германия, Восточная и Западная и ее также разделенная столица. Советским разведчикам и контрразведчикам здесь приходилось бороться не с невинными и беззащитными овечками, а с матерыми профессионалами, представляющими самые опытные, сильные и богатые спецслужбы США, Великобритании, Франции и Федеративной Республики Германии.
К тому же, активно занимались подрывной работой против СССР и отдельных советских граждан, как военнослужащих, так и гражданских, просто работающих в ГДР и ФРГ, многочисленных эмигрантские организации. Не последнюю роль в них играли лица, активно сотрудничавшие во время войны с гитлеровцами на временно оккупированной вермахтом советской территории.
Характерной особенностью положения в Берлине было то, что противостоящие спецслужбы здесь разделяли не десятки тысяч километров, как Лубянку и Лэнгли, а порой всего лишь сотни метров. Установленные кадровые американские разведчики, используя особый статус Берлина, спокойно приезжали на Александерплац просто для того, чтобы купить здесь несколько грампластинок советской фирмы «Мелодия», с записями классической музыки, потому что они здесь стоили в несколько раз дешевле, нежели в западных секторах. Так же охотно посещали они спектакли в театрах столицы ГДР и гастроли советских артистов и музыкантов. Многие визитеры, злоупотребляя оккупационным иммунитетом, не стеснялись заниматься спекуляцией валютой. Причем, в таких масштабах, что наносили этим серьезный финансовый и экономический ущерб народному хозяйству ГДР. В те годы Восточный Берлин наводняли сержанты и офицеры американских, английских и французских войск, наезжавших из западных секторов и скупавших для себя за бесценок не только пластинки, но даже картофель и кастрюли.
Ясное дело, сотрудники и агенты западных спецслужб навещали Восточный Берлин не только для закупок дешевого продовольствия. Правда, следует признать, что обстановка в Берлине в тот период была, образно говоря, «улицей с двусторонним движением». Что успешно использовала и советская разведка. Необычность ситуации требовала зачастую принятия неординарных, немыслимых в иные времена решений, ломающих все привычные стереотипы и нормы. Но пойти на такие шаги, не думая о своей карьере и вообще неприятных последствиях лично для себя, мог только человек, обладающий профессиональным и гражданским мужеством.
Как отмечает бывший сослуживец Короткова Георгий Санников, «Александр Михайлович был исключительно решительным человеком. Так уж бывает, что на определенное количество успешно проведенных оперативных мероприятий обязательно случаются провалы даже при очень тщательной подготовке. В Западной Берлине в районе знаменитого зоопарка проводилась важная операция, в которой было задействовано четыре оперативных сотрудника и несколько прикрывавших их агентов-боевиков. Один из них оказался предателем и позвонил американцам. Те мгновенно среагировали, через четверть часа уже были в районе операции и взяли всех участников. К счастью, находившиеся для наблюдения за ходом операции еще два наших сотрудника не были известны провокатору, и через несколько минут генерал уже был осведомлен о случившемся. Ему, в частности, сообщили и о том, что задержанные доставлены в штаб-квартиру базы ЦРУ на Клейаллее в Западном Берлине и посажены там в тюрьму.
Не ставя даже в известность Москву, генерал, не теряя времени, позвонил Мильке. Разговор был предельно четким и решительным с обеих сторон.
— Эрих! Час назад в Западном Берлине американцы арестовали четверых моих парней. Есть предложение немедленно задержать четверых американцев, находящихся сейчас в столице ГДР…
— Почему четверых? И почему только находящихся в Берлине? Мы арестуем всех, пребывающих на нашей территории. И немедленно. Не уходи далеко от телефона…
Коротков готов был поклясться, что при этих словах министр довольно ухмыльнулся…
Через час Мильке перезвонил Короткову и сообщил веселым голосом, что его люди задержали на всей территории ГДР и в Восточном берлине сорок два американца.
Переговоры Короткова с представителем ЦРУ по телефону длились в общей сложности семь часов. Закончились, как и следовало ожидать, взаимным освобождением всех задержанных.
Примечательно, что Коротков, разумеется, доложил о происшедшем своему высшему начальству в Москве (и получил «добро» на акцию), но уже после того, как провел ее совместно с Мильке».
Иногда Короткову приходилось проявлять решительность в иных ситуациях, причем, неизвестно, когда он больше рисковал своим положением…
В Берлин приехал близкий родственник всесильного тогда Первого секретаря ЦК КПСС и Председателя Совета Министров Никиты Хрущева. Страстный филателист, он без обиняков попросил Короткова, чтобы тот из средств, предназначенных на оперативные расходы, выдал ему довольно значительную сумму в западных марках, чтобы пополнить раритетами свою коллекцию. Сослался при этом, что так всегда делали коллеги генерала в других столицах.
Коротков ответил, что может дать гостю адреса лучших филателистических магазинов и в Западном, и в Восточном Берлине, а также предоставить автомобиль и переводчика для поездок по оным. Валюты же у него на подобные расходы нет…
Генерал-майор Николай Горбачев, также когда-то работавший с Александром Коротковым в Берлине, рассказал о таком эпизоде.
В конце июня 1968 года Рудольф Абель был гостем управления КГБ СССР по Новосибирской области, где встречался с оперативным составом. Он изъявил желание посетить знаменитый Академгородок, в частности Институт ядерной физики. Горбачев тогда уже служил в Сибири и был начальником отдела УКГБ по Сибирскому отделению Академии наук СССР, почему ему и поручили сопровождать Абеля в поездке. Знаменитого разведчика в институте приняли академики Герш Будкер (директор) и Ренат Сагдеев. Ученые показали ему лаборатории, различные сложные установки и в ходе беседы были поражены глубиной познаний Абеля в области ядерной физики.
На обратном пути в Новосибирск у Горбачева с Абелем зашел разговор о Короткове, тогда уже давно покойном. Абель отозвался о нем с высочайшим уважением и теплотой.
Под впечатлением разговора Горбачев, придя домой, почти дословно записал высказывания Абеля о свое бывшем начальнике:
«Саша — это прежде всего личность, и личность незаурядная. Его творческое мышление и эрудиция выражались в неординарных решениях сложных профессиональных вопросов, в остроумных и самобытных характеристиках людей, с которыми он сталкивался по работе, в живой и образной речи, в том числе и украшенной иногда крепкими выражениями, которые, однако, не огрубляли ее, в делали более убедительной и доходчивой. По большому счету это истинный труженик разведки, оставивший в ней свой заметный след. Как жаль, что ему был уготован слишком короткий век, который он прошел, не щадя себя».
Некоторые ветераны, работавшие с Коротковым и в Москве, и в Германии, вспоминают о нем, как о начальнике жестком, порой крутом и резком. В этих отзывах много правды. Но не следует забывать, что полковник, а позднее и генерал Коротков никогда не был общевойсковым строевым командиром. Фактически, если не считать шоферов из сержантов и старшин-сверхсрочников, под его непосредственным началом не было ни одного солдата. Те же военнослужащие срочной службы, что находились в Карлсхорсте, имели своих прямых командиров, которым и подчинялись напрямую. До генерал-майора Короткова им никакого дела не было, равно как и ему до них.
Подчиненные же Короткову сотрудники аппарат представительства КГБ являлись кадровыми офицерами, в большинстве своем старшими — майорами, подполковниками, полковниками. То есть, людьми взрослыми, достаточно опытными и в профессиональном плане, и в чисто житейском, прослужившими в органах госбезопасности по меньшей мере лет десять. Многие из них прошли войну, были ранены, награждены орденами и медалями, не обойдены и ведомственными поощрениями. Потому и спрос с них был иной, нежели с солдата второго или даже третьего года службы. Потому в случаях серьезных промахов, упущений, не говоря уже о серьезных проступках, Коротков мог принимать решения и крутые, и жесткие. Следует учитывать и то, что служебные упущения, не говоря уже о серьезных нарушениях дисциплины, здесь, в Германии, могли повлечь за собой гораздо более серьезные последствия, даже непоправимые, нежели такие же дома, в Советском Союзе.
Правда, никто из обиженных Коротковым не мог привести примера, когда генерал накладывал взыскание или просто учинял словесную выволочку совсем уж ни за что. А вот примеров обратного автору рассказали немало.
Однажды случилось такое. Некий офицер, находясь, мягко говоря, в серьезном подпитии, возвращался в Карлсхорст из центра города на собственном «трабанте». Этот псевдонародный автомобильчик был настоящим курьезом автомобилестроения. Его нелепой формы кузов был изготовлен из какого-то стеклопластика и при серьезном ударе о препятствие раскалывался, как пустой орех. Мотор у него был маломощный, зато шум издавал невероятный. О злосчастных «трабантах» население ГДР сложило уйму анекдотов.
Завидев за рулем машины с «русским» номером явно нетрезвого водителя, полицейский, регулировавший уличное движение (их называют в Германии «вайсемаус» — «белая мышь», за традиционный длиннополый белый балахон, хорошо видный издалека даже в темноте), свистнул. Офицер и не подумал остановиться, наоборот, прибавил ходу. Полицейский, не привыкший к такой недисциплинированности, кинулся вдогонку за нарушителем на гораздо более мощной машине. Казалось, он вот-вот нагонит «трабант», у которого, к тому же, спустило одно колесо.
Но то ли офицер был первоклассным шофером, то ли сказалась известная поговорка-примета, что «пьяным и дуракам везет», но тем не менее он ушел от преследования, развив сумасшедшую для покалеченной малолитражки скорость, лихо петляя улицами и переулками.
Полицейский успел все же записать номер и, как положено добросовестному немецкому служаке, подал рапорт своему начальству. Тот переслал оный советскому военному коменданту. Последний легко установил, что машина принадлежит одному из подчиненных генерал-майору Короткову офицеров. О чем и доложил ему незамедлительно.
По тогдашним правилам офицера за букет столь злостных нарушений дисциплины полагалось незамедлительно отправлять первым же поездом в Советский Союз. Никто не сомневался, что несчастного ждет именно такая участь. И это при том, что ранее за ним ничего подобного не числилось, по службе он характеризовался положительно.
Решение Короткова было неожиданным, для многих просто необъяснимым. Он влепил проштрафившемуся офицеру все взыскания, на какие имел право в соответствии с дисциплинарным уставом советских вооруженных сил, но оставил в Карлсхорсте в той же должности!
— Конечно, он совершил серьезный проступок и заслуживает более строгого наказания, — сказал генерал на первом же совещании в аппарате. — Но! Он на паршивеньком «трабанте» (сам Коротков ездил на «мерседесе»), да еще со спущенным колесом в темноте, ушел от преследователя-профессионала на куда более мощной машине. Значит, он человек решительный, смелый, и водитель к тому же первоклассный. Из таких получаются отличные разведчики. После того, конечно, как с них сойдет дурь…
«Дурь» с офицера, действительно, Коротков сбил, и тот впоследствии прекрасно служил на вверенном ему посту, не раз вспоминая своего крутого, но достаточно проницательного начальника.
Для многих немцев пятидесятые годы стали периодом шатаний, тяжелых раздумий, колебаний. Раскол страны на зоны сопровождался расколом в душах и сердцах миллионов людей. Нередко одному человеку что-то на Востоке очень нравилось, но что-то одновременно отвергалось. Бывало и обратное: проживающий на Западе немец не воспринимал многое происходящее в ФРГ как со стороны боннских, так и оккупационных властей. В частности, население чрезвычайно раздражало бесцеремонное поведение американских солдат и сержантов в их зоне и секторе Берлина. Случалось, что не в силах определиться, человек прямо-таки метался между Западом и Востоком. Конечно, уровень жизни в ГДР существенно уступал таковому в ФРГ по многим причинам и объективного, и субъективного характера. Но в ГДР были лучше поставлены меры по обеспечению социальной защиты трудящихся, особенно пожилых людей. Здесь легче было получить образование, особенно среднее специальное и высшее. Людей небогатых впечатляла система бесплатного медицинского обслуживания, а также гораздо более низкая, нежели на Западе, квартирная плата и стоимость билетов на общественном транспорте и железной дороге.
Да и советские солдаты в ГДР на каждом шагу не попадались — командование просто не выпускало их, за редким исключением, за стены военных городков.
Самым ценным советским разведчиком в Федеративной Республике Германии на протяжении десяти лет был «Курт» — Хайнц Фельфе. Человек совершенно удивительный как по своему жизненному пути, полному превратностей и метаморфоз, так и по эффективности результатов своей нелегальной работы. Подумать только: Хайнц Фельфе, благодаря исключительно своим профессиональным способностям, занял в спецслужбе ФРГ примерно такое же положение, какое Ким Филби занимал в английской!
Хайнц родился в 1918 году в Дрездене в семье сотрудника полиции. Семья была дружной и достаточно культурной. В доме имелась хорошая библиотека, к тому же юного Хайнца с детства обучали игре на фортепьяно и виолончели. Как и миллионы его сверстников, Хайнц в подростковом возрасте попал под сильное влияние нацистской пропаганды. Он верил, что новый режим ставит перед немецким народом ясную и светлую цель, ведет его к благополучию и строгому порядку. По счастью, веря в эти идейные ценности нацизма, Хайнц все же не превратился в совершенно уж фанатичного и тупого роботоподобного исполнителя.
В пятнадцать лет Хайнц вступил в гитлерюгенд, в восемнадцать в один из милитаризованных клубов СС — здесь его влекла возможность научиться водит автомобиль и мотоцикл.
По окончании средней школы юноша некоторое время работал на заводе, где получил профессию механика по точным оптическим приборам.
В первые же дни Второй мировой войны Хайнц был призван в армию и направлен на польский фронт. Но воевать ему довелось всего лишь десять дней — попал в госпиталь с тяжелейшим воспалением легких. Болезнь оказалась настолько серьезной, что по выходе из госпиталя Хайнц был комиссован и в строй больше не вернулся.
В марте 1941 года Фельфе получил, наконец, свидетельство о среднем полном образовании и был направлен на учебу на юридический факультет Берлинского университета. Именно направлен, потому как признанный негодным к службе в армии, был все же мобилизован в полицию. К этому времени уголовная полиция уже входила в систему Главного управления имперской безопасности. Параллельно с учебой в университете Фельфе занимался на курсах под подготовке комиссаров уголовной полиции. По окончании курсов он некоторое время служил в полиции родного Дрездена, потом в Глейвице — маленьком городке на границе с Польшей. Городок этот вошел в историю, так как провокационный налет группы эсэсовцев, переодетых в польскую военную форму на здешнюю радиостанцию, послужил поводом для объявления Германией войны этому государству, а фактически началу Второй мировой войны.
В августе 1943 года Фельфе вызвали в Берлин, где он с некоторым удивлением узнал, что откомандирован в VI управление РСХА, то есть внешнюю разведку СД, под начало бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга.
Фельфе был определен в швейцарский реферат и со временем стал его начальником. В конце войны в звании гауптштурмфюрера СС его командировали в Нидерланды с задачей организовать заброску диверсионных групп в тыл американо-английских войск. Правда, фактически выполнить это задание он так и не успел, поскольку оказался в плену у англичан.
К этому времени в душе Хайнца уже ничего не осталось от былого пыла члена гитлерюгенда, каким он был всего лишь несколько лет назад. Не осталось и благоговения перед гением фюрера, который в глазах Фельфе выглядел теперь всего лишь азартным карточным игроком, вовлекшим Германию да и всю Европу в бездну неисчислимых страданий. Отвращение к войне особенно усилилось, когда Хайнц узнал, что 13–14 февраля 1945 года англо-американская авиация фактически стерла с лица земли его родной, к тому один из самых красивых городов Германии — Дрезден. Погибли десятки тысяч жителей. Никакой военной необходимости в столь жестокой бомбардировке не было. Много позже Фельфе узнал, что решение о массированных двухсуточных налетах было принято лишь потому, что по условиям Ялтинских соглашений Дрезден отходил в будущую советскую зону оккупации.
Фельфе повезло: его продержали в плену всего лишь полтора года, затем он успешно прошел денацификацию, поскольку никаких военных преступлений за ним не числилось. Вначале Хайнц поселился у сестры жены в городке Бад-Хоннефе, а после того, как к нему приехала жена с сыном, перебрался в городок Рендорф Рейнской области.
Спустя некоторое время Фельфе смог продолжить учебу (университет в Берлине формально он так и не закончил) в Боннском университете на факультете государства и права в качестве вольнослушателя, а на жизнь зарабатывал журналистикой. Он много разъезжает по стране, часто бывает в советской зоне оккупации, здесь у него завязываются некоторые знакомства. Примерно к 1950 году в мировоззрении Фельфе происходят радикальные изменения. Он не приемлет политику США и правящих кругов Западной Германии. Ему не по душе явные признаки милитаризации, возрождение духа реваншизма, активность разного рода организаций вроде «Союзов изгнанных», товариществ однополчан, в том числе эсэсовских частей и соединений, и прочее. Он все более отчетливо осознает, что не оправившись еще от ужасов Второй мировой войны, Европа может легко — если дело так будет продолжаться и дальше — скатиться к новой бойне. Еще более разрушительной, поскольку оба противостоящих лагеря обладают атомным оружием.
Часто бывая в советской зоне, в затем — в Германской Демократической Республике, Фельфе постепенно пришел к выводу, что именно здесь при всесторонней поддержке Советского Союза целенаправленно вкорчевывается духовное наследие нацизма, закладываются основы будущей миролюбивой Германии. Тогда, разумеется, он не подозревал, что эти серьезные изменения в его взглядах не укрылись от внимания советской разведки. И тут не обошлось без некоторой цепочки событий, в центре которых оказался недолгий сослуживец Фельфе по службе в полиции Дрездена, а затем в управлении, также бывший гауптштурмфюрер СС Ганс Клеменс.
Итак, вернемся на несколько лет в прошлое. Еще в первый год службы Александра Короткова в послевоенной зоне советской оккупации Германии, там во всех исторически сложившихся землях[191] создавались так называемые «оперативные сектора», укомплектованные сотрудниками, имеющими опыт разведывательной и контрразведывательной работы. Их задачей было выявление нацистских военных преступников, агентуры гитлеровских спецслужб, помощь органам создаваемого местного самоуправления. В последующем сотрудникам оперсекторов пришлось уже бороться с агентурой, насаждаемой в советской зоне спецслужбами бывших союзников, и в свою очередь налаживать разведывательную работу в западных зонах.
Не вдаваясь в подробности, как бы ни были они интересны, сразу сообщу главное: дрезденские чекисты сумели завербовать Ганса Клеменса, после чего тот был передан на связь сотруднику аппарата уполномоченного тогда еще МГБ СССР в Германии Ивану Сумину. В ходе многочисленных бесед Клеменс рассказал много интересного о деятельности СД в годы войны, о тогдашней агентуре, ряде своих сослуживцев. Оказалось, что Клеменс до сих пор поддерживает приятельские отношения с Фельфе (хотя и был на десять лет старшего его). Он характеризовал Фельфе как человека антифашистских и демократических убеждений, к тому же в высшей степени честного и порядочного. Это, кстати, совпадало с наблюдениями чекистов.
Выяснилось также, что Клеменс, сохранивший связи со многими бывшими сослуживцами, намерен с их помощью поступить на службу в «Организацию Гелена», или сокращенно «ОГ».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.