Даешь Европу!

Даешь Европу!

Примерно за год-два Коротков вполне освоился со своими служебными обязанностями вначале во 2-м, затем в 7-м, и снова во 2-м отделениях ИНО, получил представление о тогдашней политической кухне Европы, расстановке сил, специфических национальных интересах и противоречиях на континенте. Естественно, стал разбираться в проблемах, понимать значение информации особой важности, бесперебойный поток которой руководству страны и должен был обеспечивать Иностранный отдел ОГПУ.

Коротков имел теперь и вполне сложившееся теоретическое представление о специфике работы разведки в целом, ее оперативных сотрудниках, легальных и нелегальных агентах, связях, контактах…

Однако сам он пока что оставался, как сказали бы в дореволюционные времена, всего лишь чиновником, или, как принято было называть ныне, — совслужащим. Поле же боя настоящей важной работы находилось где-то там, иногда совсем далеко, иногда не очень, но, в любом случае, за пределами Отечества.

Постепенно, вначале подспудно, а затем все более явственно выкристаллизовывалось желание самому поработать за кордоном, «в поле» (хотя в те годы это выражение в советской разведке еще не бытовало). Видимо, внутреннее настроение Короткова совпало с результатами наблюдения за молодым опером руководством, удовлетворенного его способностями, образовательным цензом, добросовестностью, иными личностными данными. В конце-концов было принято решение готовить Александра Короткова к работе за рубежом без уточнения пока, в составе какой-либо европейской резидентуры или с нелегальных позиций.

Знаменитой ШОН — «Школы особого назначения» для обучения именно закордонных разведчиков еще не существовало. В описываемую пору сотрудников для направления за границу готовили в индивидуальном порядке, без отрыва от основной работы. Задача облегчалась тем, что направляли в разведку зачастую людей, уже имеющих опыт нескольких лет службу в контрразведке. Случалось, что один и тот же сотрудник, к примеру легендарный богатырь и всеобщий любимец Гриша Сыроежкин в равной степени успешно выполнял самые рискованные задания и внутри страны, и за ее пределами. (Что не помешало ежовцам арестовать его на второй день после получения в Кремле ордена Ленина за Испанию, а затем расстрелять.)

Не существовало тогда не только ШОН, но даже специального отдела или подразделения, занимавшегося «нелегалами». Те же, что имелись, числились за соответствующими отделениями по географическому принципу. Расхожая практика выглядела следующим образом: руководство ставило определенную задачу в определенной стране. Для ее исполнения подбиралась группа кадровых сотрудников и агентов. При этом, в зависимости от возникающих требований, разведчиков могли привлекать из разных подразделений и даже городов. Тут учитывалось знание страны назначения, языка, традиций, религии, обычаев, наличие подходящей профессии, возраст, внешность. СССР был страной многонациональной, потому не составляло больших трудностей подобрать человека, который мог бы работать, скажем, в мусульманской стране на Ближнем Востоке, или обладателя «нордических» черт лица для командировки в Швецию.

Узкой специализации не было. В числе разведчиков той героической и романтической поры встречались люди уникальные, с разнообразными способностями, успешно работавшие нелегально под самым порой экзотическим и неожиданным прикрытием в разных странах и на разных континентах. К таковым относились Василий Зарубин, Наум (Леонид) Эйтингтон, Исхак Ахмеров, Дмитрий Быстролетов.

У советской разведки, и внешней, и военной, вплоть до Второй мировой войны был еще один поистине неисчерпаемый источник кадров — Отдел международных связей (ОМС) Коминтерна. Возглавлял всю «подводную» часть коминтерновского айсберга, в том числе и ОМС, до самой своей трагической гибели человек феноменальной работоспособности Осип Пятницкий. В картотеке ОМС, засекреченной на самом высоком уровне, хранились тысячи и тысячи досье коммунистов из всех стран мира, пригодных для использования на нелегальной работе. Людей, бесконечно преданных революции, зачастую прекрасно образованных, порой владеющих несколькими иностранными языками, прекрасно ориентирующихся в западном, или, наоборот, восточном мире. Порой — что самое удивительное — весьма состоятельных.

Именно с помощью Коминтерна были найдены и привлечены к работе обеих советских разведок такие уникальные личности, как Рихард Зорге («Рамзай»), Леопольд Треппер («Отто»), Урсула Кучинская («Соня»), Яков Голос («Звук», Морис и Леонтина Коэны («Крогеры»), Шандор Радо («Дора»), Иосиф Григулевич («Макс», «Юзик») и другие.

Главным, точнее, самым трудоемким делом, было, конечно, изучение иностранных языков — в случае с Коротковым, немецкого и французского. Вот тут-то Александр, как и большинство его однокашников, не слишком обременявших себя в девятилетке постижением знаний, узнал, почем фунт лиха. Занятия велись по несколько часов кряду по завершении рабочего дня в отделении, а также в выходные и праздничные дни. Преподаватели были добросовестные и безжалостные. Немецкий в него вбивала не какая-нибудь престарелая Альма Густавовна, потомок давно обрусевшего немецкого рода, осевшего в России во время Петра Первого, а бывший гамбургский докер, участник восстания 1923 года, коммунист-политэмигрант, ныне работающий в Коминтерне.

Он вдалбливал в распухавшую от усилий голову своего подопечного не только максимально возможный для запоминания за один раз словарный запас, но рассказывал о традициях и обычаях немцев, нормах поведения на улице и в присутственных местах. Даже счел необходимым посвятить Александра во все тонкости так называемой «ненормативной лексики», а также с большим знанием дела разъяснил, чем бирштубе отличается от келлера, локаля, бирхалле и кнайпе. Хотя в России все эти заведения назывались одним словом — пивная.

Таким же знатоком был и преподаватель французского. Этот привнес в процесс обучения новинку — грампластинки с записями популярных парижских певиц и шансонье. Порой сотрудники, задержавшиеся вечером на службе, с недоумением, хотя и не без удовольствия, слушали, как из кабинета, используемого под учебный класс, доносились легкомысленные песенки в исполнении Мориса Шевалье. Этот же преподаватель научил Короткова, как подбирать галстук под цвет костюма и рубашки, как правильно повязывать этот ненавистный пролетариату атрибут буржуазной псевдокультуры. Он же объяснил, почему приличный молодой человек просто-таки обязан бриться и чистить ботинки каждый день и гладить брюки хотя бы раз в неделю.

Затем пошли дисциплины специальные. Основы тайнописи и шифрования. Работа с документами. Тактика и методика вербовки агентов, их проверка. Техника постановки сигналов, устройства тайников и пользования ими. Способы связи с агентами. Способы определения слежки и ухода от оной и наблюдения за интересующим объектом и многое другое. А также фотографирование, перлюстрирование почтовой корреспонденции без оставления следов, обнаружение признаков негласного обыска.

Занятия по установлению наружного наблюдения и ухода от него на улице, и в помещениях проводились в Москве, в центре и на окраинах с привлечением опытных ребят из Оперативного отдела. Тут Коротков оказывался заведомо в невыгодном положении — его рост, примерно 185 сантиметров — в те времена считался очень высоким — в уличной толпе он всегда выделялся еще издали. К тому же при своей тогдашней худобе он казался даже выше, чем был на самом деле. Должно быть, по этой причине он и получил, словно в насмешку над своей фамилией, первый оперативный псевдоним — «Длинный».

Уметь обнаружить за собой слежку или иную форму наблюдения нелегалу особенно важно. Для разведчика, работающего в стране под официальным прикрытием, наблюдение со стороны местных спецслужб, особенно в первые недели и месяцы по приезде, дело нормальное. Так проверяют иностранцев везде. Время от времени подобная проверка даже дипломатов (за исключением разве что послов) повторяется.

Нелегал находится совсем в ином положении. Если за ним установлено наблюдение, значит, в лучшем случае, он попал под подозрение, в худшем — и обличен, и арест лишь дело времени. Конечно, бывает, что нелегала «берут под колпак» случайно, скажем, в кафе оказался за одним столиком с наркоторговцем, за которым вела слежку уголовная полиция. Но подобные недоразумения достаточно быстро проясняются.

Разведчик-нелегал перед местной властью фактически беззащитен. В стране с жестким политическим режимом его могут арестовать тайно, подвергнуть допросу «третьей степени», а то и ликвидировать без какой-либо огласки. Даже зная о его аресте, посольство родной страны не может официально ему ничем помочь (разве что через надежного посредника нанять хорошего адвоката). В случае осуждения за шпионаж нелегалу остается только уповать на то, что ему сумеют организовать побег (а это всегда проблематично), либо надеяться, что его через несколько лет обменяют на захваченного разведчика того государства, чьим строго охраняемым «гостем» он пока является.

Так что Коротков должен был твердо осознать правило: если нелегал почувствовал, что тучи над ним всерьез сгустились, надо немедленно либо «залечь на дно» на неопределенный срок, либо спешно совершить ретираду, то есть покинуть страну.

И запомнить еще одну истину: разведчик-нелегал, в отличие от своих легальных коллег, обычно лишен возможности посоветоваться со старшими, более опытными или располагающими большими возможностями товарищами, тем более, с Центром. Ему гораздо чаще приходится уповать на собственную находчивость и разум. Как никто другой, он должен обладать способностью и волей принимать решения самостоятельно, к тому же в экстремальных ситуациях.

Наконец, служебный шофер научил Короткова водить автомобиль — изрядно помятый учениками-предшественниками фордик с открытым верхом.

Шоферское дело Коротков освоил на удивление быстро, «крутить баранку» ему нравилось чрезвычайно. Ездил он быстро, даже лихо, природная реакция теннисиста и великолепная мышечная координация позволяли избегать так называемых дорожно-транспортных происшествий. Самолично водить машину при возможности он любил, даже достигнув генеральского звания.

Ирина Александровна Басова, вдова Короткова, рассказала автору о таком эпизоде, имевшем место, когда Александр Михайлович возглавлял в Берлине представительство КГБ СССР при соответствующем ведомстве ГДР.

В числе подчиненных Короткова был подполковник, по стечению обстоятельств года три не выезжавший в отпуск на Родину. Наконец, офицер долгожданный отпуск получил, с немалым трудом достал билет и вечером должен был с берлинского вокзала Остбанхоф (ныне Гауптбанхоф) выехать в Москву. Перед отъездом подполковник зашел к Короткову домой проститься. Через полчаса или час после его ухода Александр Михайлович случайно вышел в прихожую и увидел, что подполковник, явно взволнованный предстоящей поездкой, обронил ненароком свой загранпаспорт. Коротков взглянул на часы: московский поезд отходил от берлинского перрона через несколько минут. Что делать? Решение было найдено и принято мгновенно. Служебный шофер генерала, старшина-сверхсрочник давно ушел, разыскивать его некогда. Коротков сам сел за руль «мерседеса» и, развив предельную скорость, примчал в приграничный с Польшей Франкфурт-на-Одере за несколько минут до прибытия скорого из Берлина. Он вошел в вагон раньше немецких пограничников. Подполковник, еще не хватившийся утраты, обомлел, завидев в дверях купе своего начальника, протягивающего ему злосчастный документ…

Как всем оперативникам ОГПУ Короткову приходилось заниматься и огневой подготовкой: стрельба из пистолетов и револьверов всех систем проходила здесь же, в тире, из винтовки — на динамовском стрельбище в Мытищах.

Занятия выматывали до изнеможения, но молодой организм, закаленный к тому же систематическими спортивными тренировками, успешно справлялся с нагрузками. К тому же изучать все эти премудрости Короткову было еще и просто интересно, а заинтересованность обучаемого, как известно — самый надежный залог успеха в учении.

В те времена, когда жил и работал Александр Коротков, никто и помыслить не мог, чтобы даже выйдя в отставку, разведчик, тем более нелегал, тем более руководитель всех советских разведчиков-нелегалов за кордоном, мог поделиться с широкой публикой своими мыслями, соображениями, воспоминаниями. Секретом считались даже имена лиц, занимавших определенное положение в органах государственной безопасности, кроме, разумеется, наркомов, их заместителей, первых руководителей на местах.

Поэтому Александр Коротков не оставил ничего похожего на мемуары — только чисто служебные документы, сухие и лаконичные, да какое-то количество писем родным и друзьям. В этих письмах есть какие-то лирические моменты, которые могут помочь немного понять его внутренний мир, однако — ни слова о делах.

Но некоторые преемники Александра Короткова уже имели возможность, хотя и в весьма скромной форме, высказаться — и в средствах массовой информации, и даже в книгах. Вполне допустимо предположение, что Коротков согласился бы с нижеприводимыми высказываниями…

Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко убежденно утверждает: «нелегальная разведка — это святая святых всей разведывательной деятельности».

Примечательно, что если спросить десять случайных прохожих на улице, каким они представляют разведчика, девять назовут в качестве примера именно нелегала. Из реально существовавших — Конона Молодого (Лонсдейла), Вильяма Фишера (Абеля), Николая Кузнецова (обер-лейтенанта Зиберта). Назовут и вымышленных персонажей, героев популярных фильмов: майора Федотова («Подвиг разведчика»), Ладейникова («Мертвый сезон»), Исаева («Семнадцать мгновений весны»).

И это закономерно. Поскольку именно в нелегале концентрируются в наибольшей степени все общие и специфические черты, свойственные профессии разведчика. (Автор при этом вовсе не намерен умалить роль подавляющего числа разведчиков, действующих за рубежом под прикрытием дипломатического паспорта, журналистской аккредитационной карточки, удостоверения служащего внешнеторговой государственной организации или частной фирмы.)

Далее генерал Кирпиченко подчеркивает: «Подготовить настоящего разведчика-нелегала, снабдить его надежными документами и вывезти за рубеж для практической работы — дело чрезвычайно трудное и требующее неимоверных усилий со стороны специалистов разного профиля…

Что же это за люди — нелегалы — и откуда они берутся? Кандидатов мы ищем и находим сами, перебирая сотни и сотни людей. Работа действительно штучная. Чтобы стать нелегалом, человек должен обладать многими качествами смелостью, целеустремленностью, сильной волей, способностью быстро прогнозировать различные ситуации, устойчивостью к стрессам, отличными способностями к овладению иностранными языками, хорошей адаптацией к совершенно новым условиям жизни, знаниями одной или нескольких профессий, дающих возможность зарабатывать на жизнь…

Если, наконец, найден человек, у которого все перечисленные качества в той или иной мере имеются, это вовсе не означает, что из него получится разведчик-нелегал. Необходимы еще какие-то свойства натуры, неуловимые и трудно передаваемые словами, особый артистизм, легкость перевоплощения и даже некоторая хорошо контролируемая склонность к приключениям, какой-то разумный авантюризм. Часто сравнивают перевоплощение нелегала в другого человека с игрой актера. Но одно дело — перевоплощение на вечер или на театральный сезон и совсем другое — превращаться в другого, некогда жившего или специально сконструированного человека, мыслить и видеть сны на чужом языке и не позволять думать о самом себе в реальном измерении».

Воспоминания еще одного ветерана разведки — Юрия Дроздова. Ко дню прихода в КГБ у него уже была биография: сын потомственного офицера, участника Первой мировой, гражданской и Великой Отечественной войн, он и сам успел повоевать — был командиром огневого взвода противотанкового артиллерийского дивизиона на 1-м Белорусском фронте. После войны служил несколько лет в Советской зоне оккупации Германии, потом учился в Военном институте иностранных языков, овладел немецким и английским. В 1957 году в капитанском звании неожиданно был переведен из Советской Армии в КГБ и направлен в Берлин, в аппарат Представительства КГБ СССР при Министерстве государственной безопасности ГДР. Располагалось это учреждение — фактически настоящая воинская часть, а то и соединение, в юго-восточном пригороде Берлина Карлсхорсте, том самом, где состоялся исторический акт, что подвел итог Второй мировой войны в Европе — подписание капитуляции вооруженных сил нацистской Германии. Но попасть на службу в вышеназванный аппарат еще не означало автоматически стать разведчиком.

Тамошние кадровики почему-то решили, что худой, в свои молодые годы совершенно лысый капитан в разведчики не годится. Решено было сделать его оперативным переводчиком. Дроздов категорически отказался и попросил в таком случае отправить его обратно на Родину. Не секрет, что и офицеры, и вольнонаемные граждане в те годы из-за материальных условий, не сравнимых с советскими, прямо-таки рвались на любую должность, только бы попасть на несколько лет за границу. Поэтому столь странный и категоричный отказ не мог не поразить кадровиков.

Именно этот отказ и был причиной того, что в конце концов строптивого капитана вызвал к себе сам руководитель аппарата, каковым был тогда уже генерал-майор Александр Коротков.

— В чем дело? — сухо спросил он.

— Я прошу назначить меня на должность, близкую хотя бы по окладу к той, что я занимал в армии. (Тут Дроздов лукавил — дело было не в окладе, но близкой должностью по предыдущему окладу как раз и была должность оперативного сотрудника. — Авт.)

— Но вы же ничего у нас пока не знаете.

— Но и ваши сотрудники не все знают и умеют. Не могут же они спланировать наступление артиллерийского полка.

— Согласен. Идите и работайте. Мы еще встретимся и поговорим».

Так Коротков решил судьбу своего будущего преемника. Поразительно еще одно совпадение. Коротков, занимая должность начальника нелегальной разведки, направлял в длительную командировку в США Вильяма Фишера (Абеля). Через много лет именно Дроздов в обличье «кузена» Абеля — немца Юргена Дривса деятельно участвовал в извлечении советского разведчика из американской тюрьмы и обмене его на сбитого пилота-шпиона Френсиса Гэри Пауэрса, каковой состоялся на мосту Глиникербрюкке, соединяющим (вернее, тогда разъединяющим) Восточный и Западный Берлин.

Начав службу в разведке под началом Короткова капитаном, Юрий Дроздов завершил ее генерал-майором. Ко дню выхода в отставку он двенадцать лет руководил Управлением «С» ПГУ КГБ СССР, то есть службой нелегальной разведки.

Мнение генерала Дроздова о сущности и характере нелегальной разведки, безусловно, заслуживает того, чтобы его привести и в этой книге. За ним — взвешенные мысли, густо настроенные на оставшимися безвестными победах и… поражениях.

«Так кто же такой нелегал? Что у него за работа? Нелегал — это особый разведчик, отличающийся от обычного тем, что обладает более высокими личными качествами, специальной подготовкой, которые позволяют ему выступать и действовать как местному жителю той страны, где он находится.

Разведчиком-нелегалом может стать далеко не каждый. Профессия требует от кандидата высокого уровня развития интеллекта (мышления, памяти, интуиции), эмоциональной устойчивости, позволяющей сохранять интеллектуальный потенциал в стрессовых ситуациях и переносить без ущерба для здоровья постоянное психическое напряжение, развитой воли, способности к овладению иностранными языками.

Это самые общие требования, но легко понять, что найти людей с таким сочетанием качеств нелегко и что нелегальная разведка — удел специально подобранных (отобранных) людей.

Подготовка разведчика-нелегала очень трудоемка и занимает несколько лет. Она нацелена на то, чтобы на базе имеющихся личных качеств сотрудника сформировать профессиональные навыки и умения. Безусловно, она включает в себя овладение иностранными языками, подготовку разведчика в психологическом плане, которая, в частности, позволяет ему выступать в амплуа представителя той или иной национальности, носителя тех или иных национально-культурных особенностей. Разумеется, это и оперативная подготовка, которая включает в себя формирование навыков получения и анализа разведывательной информации, поддержания связи с Центром и иные аспекты… Разведчик-нелегал — это человек, способный добывать разведывательную информацию, в том числе и аналитическим путем».

По окончании, с нынешней точки зрения, не очень насыщенной и непродолжительной подготовки, Александр Коротков получил назначение в свою первую зарубежную командировку, причем, как уже наверняка догадался читатель, выполнять задания ему предстояло с нелегальных позиций.

Пройдет не так уж много времени, и в послевоенные годы Александр Коротков возглавит им же созданную самую засекреченную из всех спецслужб — управление нелегальной разведки. Он будет первым и по сей день едва ли не единственным ее руководителем, лично испытавшим, что это такое — работа нелегала. После него на этой должности всегда работали самые опытные, самые достойные разведчики в генеральских званиях. Каждый из них не один год отработал в длительных загранкомандировках, но всегда — под легальным прикрытием. Они числились дипломатами, сотрудниками торгпредств, журналистами, представителями Аэрофлота, Морфлота и так далее. Часто (особенно в предвоенные и первые послевоенные годы) они жили за границей под вымышленными фамилиями, но советские загранпаспорта у них были настоящими, и от этого их легальный статус по сути дела не менялся.

Нелегалы с большим стажем — некоторые работали за рубежом десятки лет кряду — возвращались на Родину уже пожилыми людьми, выслужившими все мыслимые и немыслимые сроки для пенсий. В силу длительного отрыва от чисто ведомственной работы в центральном аппарате разведки, отсутствия советских административных навыков, их было трудно использовать на какой-либо руководящей должности. Тем более, что за время их отсутствия в том же Центре сменялось поколение, а то и два сотрудников. Иной нелегал, вернувшись на Лубянку или в Ясенево, не видел там ни одного знакомого лица. Одни давние сослуживцы вышли на пенсию, другие переселились в мир иной…

Как правило, ветеранов-нелегалов успешно использовали в качестве преподавателей спецдисциплин, консультантов, экспертов, но не на руководящих должностях в аппарате. Одним из редких исключений, был Василий Зарубин. Работа (многие годы!) нелегалом чередовалась у него со службой в центральном аппарате и руководством легальной резидентурой (правда, под вымышленной фамилией) в Нью-Йорке. В отставку он вышел генералом. Одна из самых мрачных фигур в высшем руководстве страны М. Суслов самолично вычеркнул фамилию В. Зарубина из списка разведчиков, представленных к присвоению звания Героя Советского Союза под смехотворным предлогом — дескать, не может быть героем человек, достигший семидесяти лет… Главного идеолога КПСС, знаменитого тем, что носил галоши даже в солнечный день, не смущало, что ему самому было уже под восемьдесят.

Александру Короткову повезло в том отношении, что свою первую практику работы за кордоном в качестве нелегала он проходил под непосредственным руководством аса советской разведки, профессионала высочайшего класса «Шведа». Впрочем, слово «повезло» следует понимать лишь в чисто профессиональном отношении. Потому что этот факт мог обернуться для Короткова совсем плохо — могилой для невостребованных прахов близ крематория на кладбище бывшего Донского монастыря.

Потому что «Швед» был одним из оперативных псевдонимов Александра Орлова. Правда, это не настоящее его имя. В кадрах разведки он числился как Лев Никольский. Были у него и другие имена, но в историю он вошел именно как Александр Орлов, а потому будем и мы впредь называть его именно так.

К Швеции «Швед» никакого отношения не имел.

Родился он в 1895 году в Бобруйске, в патриархальной, религиозной и небогатой еврейской семье. И звали его на самом деле Лейба Лазаревич Фельдбин. По отзывам людей, знавших его с детства, Орлов в школе считался одним из лучших учеников, был неплохим художником, хорошим гимнастом и отличным футболистом. Позднее стал превосходным кавалеристом. С ранних лет отличался острым умом и сильной волей.

Мальчишкой Лейба Фельдбин мечтал стать кавалерийским офицером, однако в царское время евреям, даже выкрестам, путь в юнкерские училища был заказан. Только после свержения самодержавия, в марте 1917 года Фельдбин прошел краткосрочное обучение в школе прапорщиков, тогда же примкнул к одной из фракций РСДРП, однако в партию большевиков вступил лишь в 1920 году. Верность марксистско-ленинским идеалам он сохранил, невзирая на все превратности судьбы, до конца своей жизни, как ни парадоксально звучит это утверждение с учетом того, какой номер «выкинул» Орлов в 1938 году.

Фельдбин принял участие в боях с поляками и впервые проявил личную храбрость и находчивость при проведении дерзких диверсионных операций в тылу польских войск. Тогда же он познакомился с Артуром Артузовым, возглавившим Контрразведывательный отдел ВЧК-ОГПУ, на которого произвел самое благоприятное впечатление. В 1921 году Фельдбин получил назначение в Архангельскую ЧК на должность начальника секретно-оперативной части. В кадры он был зачислен под именем Льва Лазаревича Никольского. Осенью того же года его переводят в Москву на должность следователя Верховного трибунала ВЦИК. Его жена Мария Владиславовна Рожнецкая поступает на медицинский факультет университета. В трибунале Никольский работает под началом Николая Крыленко[9], помогает тому в составлении первого советского Уголовного кодекса.

Как следователь, Никольский специализируется на экономических преступлениях. По одному крупному делу, связанному с коррупцией, Никольский даже докладывал на заседании Политбюро, где вступил в спор с самим Сталиным. Это произвело столь сильное впечатление на присутствовавшего на заседании Дзержинского, как известно, часто расходившегося во мнениях с генеральным секретарем, что он пригласил его на работу в ОГПУ, в Экономическое управление[10].

В 1926 году Никольский переходит в ИНО и тогда же под именем Льва Николаева, а на самом деле легального резидента, выезжает в Париж. В его функции входил не только сбор информации, но и обеспечение безопасности советских работников во Франции — то, что позднее стало называться «линией КР», то есть контрразведкой в разведке. Франция тогда была наводнена русскими эмигрантами, а сам Париж являлся центром РОВС — Русского общевоинского союза, объединяющего в разных странах десятки тысяч белых офицеров, не распрощавшихся с мечтой о реванше и еще далеко не перешагнувших пенсионный возраст.

В этой среде происходили сложные и противоречивые процессы. Наряду с «непримиримыми», пополнявшими ряды белогвардейских боевиков, среди эмигрантов находились люди, которым надоело скитаться по чужбинам, которые охотно вернулись бы в СССР и согласны были ради этого сотрудничать с Советской властью, в частности, с ее разведкой. Эти люди весьма интересовали нового сотрудника торгпредства.

Уже в этой первой поездке проявились в полной мере организаторские и конспираторские способности Никольского.

Через два года Никольского переводят в Берлин, снова под «крышу» торгового представительста СССР. Впрочем, в данном случае официальное прикрытие в чем-то совпадает с его настоящей работой: Никольский устанавливает гласными и негласными методами контроль за выполнением немецкой стороной секретных соглашений по торговле военной техникой и военными материалами. В сохранении тайны взаимных поставок и обмена технологиями были заинтересованы, впрочем, обе стороны. Примечательно, что под началом Никольского в Берлине работал Павел Аллилуев — шурин Сталина. Это Павел, приехав из Берлина в Москву в очередной отпуск, привез сестре Наде в подарок изящный, так называемый дамский пистолетик «вальтер». Тот самый, из которого жена Сталина Надежда Сергеевна Аллилуева застрелилась в ночь с 8 на 9 ноября 1932 года.

Никольский и в Германии оказался на высоте. Он успешно справлялся со всем, за что брался по приказу руководства или по собственной инициативе. Известно, что некоторые задания Никольского впоследствии получал непосредственно из уст самого Сталина.

В 1932 году Никольский под именем Льва Леонидовича Николаева посещает Соединенные Штаты Америки. Здесь он устанавливает личную связь с разведывательной группой ныне известного и в нашей стране (в США о нем давно существует целая библиотека книг) Якова Голоса. Большинство участников его группы, как и сам Голос (настоящая фамилия Рейзен, оперативный псевдоним «Звук») были выходцами из России, убежденными революционерами. Через десять лет люди, привлеченные к сотрудничеству с советской разведкой именно группой Голоса, сыграют решающую роль в овладении секретами американской атомной бомбы.

Ближайший сподвижник и друг Голоса Арнольд Финкельберг отдал Никольскому свой загранпаспорт (внутренних в США никогда не было). То был поистине бесценный дар: подлинные американские загранпаспорта являлись настоящими «вездеходами» по всему миру, а потому высоко котировались в любой разведке.

В жизни разведчика Никольского до самого 1938 года будет еще много всякого: он примет участие в создании самой знаменитой советской агентурной сети в Великобритании — легендарной «кембриджской пятерки» во главе с Кимом Филби, закладке в Германии основы той организации, что войдет в историю под названием «Красная капелла», сыграет видную роль в гражданской войне в Испании, где, в частности, по рекомендации Якова Голоса привлечет к сотрудничеству с советской разведкой добровольца Интербригад гражданина США Мориса Коэна, которому много лет спустя будет присвоено звание Героя России, как и его жене Леонтине Коэн. Именно в Испании Никольский получит ту фамилию, под которой и сам стал знаменитостью в мире разведки — Александр Орлов.

Когда в 1935 году в НКВД будут введены специальные персональные звания (подробнее о них читатель узнает в следующей главе), Никольскому присвоят высокое звание майора государственной безопасности, приравненное к армейскому званию комбриг: он получит невидимый «ромб» в невидимые петлицы. Одним из первых закордонных сотрудников разведки его наградят орденом Ленина.

Летом 1938 года Орлов получил предписание из Москвы (он тогда находился в Барселоне) — немедленно вернуться в СССР на борту указанного в шифровке советского судна. Орлов прекрасно знал, чем завершились для многих советских разведчиков такие неожиданные вызовы на Родину: пулей в затылок за мифическую измену. Вместе с женой и страдающей неизлечимой болезнью сердца дочерью Верой Орлов немедленно покинул Европу и перебрался навсегда в США. Опытнейший конспиратор, он сумел сделать то, чего не удалось сделать, к примеру, Игнатию Рейссу: сбить со своего следа ежовских закордонных «боевиков». Зная, однако, что в покое его не оставят и, скорее всего, рано или поздно отыщут хоть на краю земли, а также могут расправиться с его престарелой матерью, Орлов переслал наркому Ежову вежливое, но весьма недвусмысленное письмо. Заканчивалось оно такими словами:

«…По опыту других дел знаю, что Ваш аппарат бросил все свои силы на мое физическое уничтожение. Остановите своих людей! Достаточно, что они ввергли меня в глубочайшее несчастье, лишив меня завоеванного моей долголетней самоотверженной работой права жить и бороться в рядах партии, лишив меня родины, и права жить и дышать одним воздухом совместно с советским народом.

Если Вы меня оставите в покое, я никогда не стану на путь, вредный партии и Сов. Союзу. Я не совершил и не совершу ничего против партии и н/страны.

Я даю торжественную клятву: до конца моих дней не проронить ни единого слова, могущего повредить партии, воспитавшей меня, и стране, взрастившей меня.

ШВЕД».

Вот к какому человеку был направлен в 1933 году в «науку» начинающий разведчик Александр Коротков. Работа под началом «Шведа» оказала на него огромное влияние. Сказалось и влияние характера Орлова: сильного, решительного, даже дерзкого, тем более что схожие черты были заложены и в характере самого Короткова.

После бегства Орлова в Америку его имя словно по взмаху дирижерской палочки (так оно, в сущности, и было) исчезло из обихода. Вроде бы и не существовало никогда такого человека. Оно не было присовокуплено к бесконечному сонму «врагов народа». Орлова никогда не будут называть изменником или перебежчиком. Никак не будут называть. Случай беспрецедентный.

У автора есть все основания утверждать, что Коротков, уже достигший высоких постов и генеральских погон, никогда не считал Орлова изменником, и не только из-за былого уважения к давнему наставнику. Коротков знал, что Орлов не предатель, и знал доказательно.

Никольский-Орлов был осведомлен более чем о шестидесяти особо ценных агентах советской разведки, разбросанных по всему миру: в том числе о «кембриджской пятерке» Кима Филби, о ключевой фигуре «Красной капеллы» Арвиде Харнаке и многих других. Уйдя на Запад, Орлов не назвал ни одного из них. Когда во время «холодной войны» был арестован в Нью-Йорке некий Эмиль Голдфус, затем назвавший себя полковником Рудольфом Абелем, Орлов тоже не выступил с сенсационным разоблачением. А ему это было по силам: в США он единственный лично знал уже покойного к тому времени подлинного Абеля. Ему достаточно было взглянуть на фотографию Голдфуса, напечатанную, должно быть, во всех газетах страны, чтобы уверенно заявить: «Никакой это не Абель». Он этого не делал, и американские спецслужбы до самого завершения эпопеи Вильяма Фишера пребывали в убеждении, что имеют дело с Абелем.

Уже после того, как на Западе в 1954 году вышла сразу ставшая бестселлером книга Александра Орлова «Тайная история сталинских преступлений», а ее автор в конце сентября 1955 года дал показания на закрытом слушании сенатского подкомитета США, Следственный отдел Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР провел соответствующее расследование. Оно было проведено по запросу заместителя начальника Первого главного управления КГБ, то есть внешней разведки. Результатом расследования стал документ на четырех страницах машинописного текста. Смысл сводился к следующему: «У нас нет оснований для возбуждения уголовного дела против Орлова».

Тем самым было официально удостоверено, что Фельдбин-Никольский — Орлов не нарушил своего обязательства держать в секрете сведения, которыми он располагал как сотрудник ОГПУ. Это обязательство он подписал еще 1 апреля 1924 года.

Фактически это означало реабилитацию Александра Орлова. Сделал соответствующий запрос, положивший конец всей истории, не кто иной, как заместитель начальника ПГУ КГБ и начальник управления нелегальной разведки… Александр Коротков. Он вполне мог поздравить себя самого (возможно, так и сделал) с тем, что результат исполнения своего служебного долга совпал с личным убеждением в порядочности бывшего руководителя.

Примечательно, что сотрудники американских спецслужб также признавали, что бывший «генерал ГПУ» (так называли Орлова на Западе, осовременив его старое специальное звание) ни в своей книге, ни в показаниях на подкомитете не сообщил, в сущности, ничего такого, что уже было общеизвестно, не раскрыл псевдонима ни одного зарубежного агента. А мог бы…

Такое же мнение сложилось и у советского разведчика Михаила Феоктистова, разыскавшего Орлова в 1969 году — за четыре года до его смерти. Сбежавший резидент тогда преподавал в Мичиганском университете под Чикаго. Несмотря на прошедшие тридцать лет, Феоктистов легко опознал Орлова по старой фотографии из личного дела и подробному описанию внешности.

…К 1933 году под началом Орлова была окончательно сформирована небольшая оперативная разведывательная группа для нелегальной работы за границей. Задание группе сформулировал сам начальник ИНО Артур Артузов. Оно считалось настолько секретным, что было написано от руки в единственном экземпляре и нигде, в целях обеспечения все той же безопасности, не регистрировалось. Утвердил план операции в марте 1933 года председатель ОГПУ Вячеслав Менжинский лично.

Задача группы Орлова была головокружительной — проникновение во французский генеральный штаб, в том числе и в знаменитое «Второе бюро» — так традиционно называлась военная разведка Франции. Одной из популярных целей было выявление источников, а если проще — агентов французской разведки, действующих в СССР.

Руководитель группы резидент Орлов «Швед» должен был обосноваться под видом зажиточного американца поначалу в Швейцарии, якобы для прохождения курса лечения в одном из санаториев, которыми так славятся окрестности Женевского озера. Орлов располагал подлинным американским паспортом, полученным от Якова Голоса, на имя Уильяма Голдина.

Сотрудником по технике и местной связи группы стала жена Орлова Мария Владиславовна — оперативный псевдоним «Жанна».

Кроме того, Орлов располагал и австрийским паспортом на имя Лео Фельдбина. У Марии также имелся австрийский паспорт на имя Маргариты Фельдбин, в который была вписана их дочь Вера[11].

Коротков-«Длинный» — был назначен оперативным сотрудником группы, то есть помощником «Шведа» по всем разведывательным делам.

При направлении нелегала за границу очень важно подобрать ему то занятие, под прикрытием которого он должен выполнить свое задание. При этом учитывается профессия, которой владеет кандидат (хорошо, если у него в запасе несколько специальностей), его образование, возраст, состояние здоровья, порой внешние данные.

С учетом объективных данных, «Длинному» в качестве промежуточной профессии определили ту, что по-немецки звучит «кауфман». В переводе на русский это слово может означать и купца, и мелкого торговца, и лавочника. На некоем этапе кауфман должен был стать во Франции студентом — возраст «Длинного» вполне это дозволял, тем более что в западноевропейских университетах нередко можно встретить студентов из категории «вечных», которые вполне годятся в отцы своим профессорам.

Наконец, в состав группы входил четвертый и последний ее участник, иностранец, связник под псевдонимом «Экспресс». По этому псевдониму название «Экспресс» было присвоено всей группе. Связник «Экспресс» имел возможность свободно разъезжать по всей Европе, поскольку обладал подлинным американским паспортом на имя Арнольда Финкельберга, тем самым, что «Швед» получил в США от законного владельца документа (который приходился автору родным дедом со стороны матери).

Собранную «Шведом» и «Длинным» информацию «Экспресс» должен был отвозить шифровальщику советского консульства в Милане, а последний переправлять ее по дипломатическим каналам в Москву.

План предусматривал непредвиденные обстоятельства вроде болезни или несчастного случая с курьером. Поэтому «Швед» располагал паролем для самостоятельной связи с шифровальщиком в Милане: словесным «Я к вам с приветом от Владимира Федотова», и вещественным — банкнотой достоинством в один доллар США с номером А-60884782Д. В качестве запасной явки служила Вена. Словесный пароль при этом оставался тем же, но банкнота предъявлялась с другим номером.

«Швед» с семьей к обусловленному месту сбора группы выехал через Прагу. «Длинному» предстоял кружной путь через Австрию. Существует не знающее исключений правило: к месту будущей работы нелегал никогда не направляется сразу. Обязательно через какую-то промежуточную страну, порой и две, и три. При этом меняются его документы и, соответственно, легенда. В конечном итоге Короткову предстояло стать уроженцем Кракова Карлом Рошецким. (Иногда в нашей литературе эта фамилия по-русски транскрибируется как Районецкий.)

В назначенный день в скромном мосшвейевском костюмчике с советским серпасто-молоткастым загранпаспортом на другую фамилию, Коротков прибыл, сделав пересадку в Варшаве, в столицу Австрийской Республики Вену. Здесь он исчез, растворился в шумном, многоголосом городе, в самом воздухе которого, казалось, звучали бессмертные мелодии вальсов и оперетт обоих Иоганнов Штраусов, отца и сына.

Австрия в те годы была одной из излюбленных советскими разведчиками перевалочных баз. На то было несколько причин. В течение нескольких лет здесь действовал центр по изготовлению фальшивых документов, которым руководил опытный подпольщик Георг Мюллер, величайший специалист в своем деле. Позднее он эмигрировал в СССР, где долгие годы возглавлял специализированное подразделение, обеспечивавшее нужной документацией советскую внешнюю разведку. При нем в разведке вырос еще один знаменитый в своем кругу мастер уже чисто российского происхождения — Павел Громушкин[12].

Тогдашняя Австрия являла на политической карте Европы своеобразное новообразование. Совсем недавно она была центром огромной империи, одной из великих держав мира. В состав многонациональной монархии Габсбургов, кроме собственно Австрии, входили Чехия, Силезия, Венгрия, часть польских, западноукраинских, южнославянских, итальянских и некоторых иных земель. После поражения в австро-прусской войне 1866 года Австрийская империя несколько ужалась в двуединую монархию Австро-Венгрию (австрийский император одновременно являлся венгерским королем). После поражения в Первой мировой войне на развалинах Австро-Венгрии были образованы самостоятельные государства Австрия, Венгрия, Чехословакия, часть земель вошла в состав Югославии, Польши, Румынии, Италии. Уроженец Кракова Карл Рошецкий никакого интереса к своей скромной персоне не привлекал, поскольку граждан славянского происхождения в альпийской республике проживало достаточно много.

До поры до времени были спрятаны в надежном месте и мосшвейевский костюмчик, и скороходовские башмаки, и «серпастый-молоткастый»: могли пригодиться на обратном пути.

Никаких действий разведывательного характера в Австрии «Длинный» не предпринимал и не должен был предпринимать. В его обязанности входили легализация, совершенствование в немецком языке, а затем и во французском в объеме, достаточном для свободного общения с французами, поскольку дальнейший его путь пролегал во Францию. Заодно происходило вживание в европейский образ жизни, что было не так-то просто парню, выросшему в послереволюционных московских дворах, хорошо знающему, что такое паек, карточки на хлеб и ордер на галоши, но и представления не имеющему о заваленных товарами и продовольствием прилавках здешних магазинов. И полстолетия спустя советские граждане, впервые попавшие в любую европейскую страну, буквально впадали в шок перед витриной первой попавшейся колбасной лавки. Не одного нашего соотечественника, в том числе и партийных функционеров, толкнуло на измену родине именно сие изобилие, а вовсе не провокации западных спецслужб или идейное невосприятие коммунистических идей.

Тем не менее, вживание «Длинного» в чуждую дотоле среду прошло вполне успешно. Западные соблазны минули его стороной, тем более что большинству рабочих, крестьян, мелких служащих в тогдашней Европе, едва приходящей в себя после ошеломляющего мирового кризиса, разверзшегося в 1929 году, жилось еще достаточно трудно, порой и просто голодно. Природная наблюдательность позволила Короткову достаточно быстро освоить и неведомые ему ранее манеры, и поведение в быту, нормы отношений с людьми в разных ситуациях.

По-немецки он уже говорил бегло, более того, усвоил, как оказалось, прочно и навсегда легкий венский акцент. Это очень помогло ему в будущем, когда пришлось долго работать в нацистской Германии. Поскольку, если он и допускал какие-то отклонения от средненемецкого, так называемого хохдойч, ему это сходило с рук, собеседники про себя объясняли их австрийским происхождением.

Наконец, Коротков получил долгожданное распоряжение от «Шведа» выехать в Швейцарию, в небольшой городок близ французской границы. Это тихое место многоопытный «Швед» выбрал для сбора своей группы и отработки плана действий перед десантированием во Францию. Сюда же предполагалось отойти в случае каких-либо казусов на французской территории.

«Швед» хорошо изучил законодательство тех европейских стран, в которых ему пришлось работать или бывать. Он предусмотрел, что в случае провала во Франции, в Швейцарии ему и его группе серьезные неприятности не грозят, поскольку деятельность «Экспресса» непосредственно против Швейцарской конфедерации не направлена. В худшем случае вышлют из страны. Эвакуироваться же в избранный им городок в Швейцарии из Франции при явной угрозе и избежать тем самым сурового ответа перед французским правосудием можно за несколько часов.

Упорная, с переменным успехом и частыми переездами из города в город, из страны в страну деятельность «Шведа» по данному заданию продолжалась почти год, всю вторую половину 1933 и первую 1934 года. В определенной степени ему мешало то обстоятельство, что ранее он длительное время уже работал в Париже под другим именем и прикрытием, и с той поры во французской столице, тогда сравнительно небольшом и компактном городе осталось много знакомых, встреча с которыми была крайне нежелательна.

В конце концов Орлов, столкнувшись с серьезными трудностями, счел возможным просить Центр фактически поручить дальнейшую работу в Париже Короткову.

В Москву ушла шифровка, в которой «Швед» в числе других вариантов предлагал: «передать «Экспрессу» (хорошего связного, подлинного иностранца), «Длинного» (освоившего языки и умеющего «носить» паспорт), его жену (знающую отлично немецкий и французский языки) — в уже оправдавшую себя организацию[13], а меня отозвать обратно…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.