1 мая, четверг

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1 мая, четверг

Костина черная полоса продолжается. Вообще, с заездом в соседнюю хату вора, удачи, похоже, всем нам больше не видать. (Одно из любимых Витиных выражений.) По крайней мере, сегодняшняя ночь - это было нечто!

Малявы ("мульки") и грузы ("кишки" - длинные такие колбасы) шли непрерывным потоком и чуть ли уже не целыми пудами и километрами. В камере суета, неразбериха; Вася сидит за столом, в очередной раз что-то "кушает" и всем мешает; в стены, пол и потолок постоянно долбят и колотят; откуда-то издалека, из темноты несутся ни на секунду не смолкающие рев, вопли и дикие крики: "Два! - три! - три!!

Два! - три! - четыре!!", сливающиеся временами в какой-то один непрерывный вой!.. Наверное, именно так воют души погибших грешников в аду. Да и вообще… "Ночь была адская. Волки выли вдали целою стаей…" ( Н.В. Гоголь. "Вий". Полумертвого от страха Хому Брута ведут в церковь на его третье и последнее рандеву с мертвой панночкой.)

Витя с Костей буквально сбились с ног. В довершение ко всему, уже под утро произошло нечто уж совсем неслыханное! Прошла малява, написанная не нами, но от нашего имени (от хаты 234). Это уже серьезно! Это вообще, блядь, здорово смахивает на какую-то подставу или даже провокацию! (Непонятно только, кем и с какой целью устроенную?)

"Ты с таким когда-нибудь раньше сталкивался?" - несколько обеспокоенно спрашивает у Вити Костя. - "Я еще и не с таким сталкивался! - мрачно отвечает ему Витя. - Надо срочно отписывать и поляну пробивать".

"Отписывали" и "пробивали" они почти до самого обеда, так ничего в итоге и не "пробили" и легли спать усталые, злые и голодные.

("Давай, вась, хоть перекусим на скоряк!" - "Да какой там перекусим!

И так, в натуре, спать уже почти некогда!")

"Вам обед брать?" - каким-то вкрадчиво-елейным голоском спрашивает у Вити Вася. (Чего это он?) - "Нет".

Дело в том, что когда есть "продукты быстрого приготовления" - супы, каши, вермишель и пр., то тюремный обед у нас в хате почти никто не ест. (Кроме меня и Васи. Я - желудок берегу, Вася же…

Впрочем, не важно.) Все ведь обычно в это время спят, отдыхают после бессонной трудовой ночи. А разогревать потом эту баланду кипятильником… Да затем еще этот кипятильник отмывать… В общем, проще суп вермишелевый в стакане запарить. Да и вкуснее!

Вася же свой обед кушает всегда. Даже, если накануне ночью он и не "отдыхал" (вот как сегодня). Он как-то удивительно быстро перезнакомился за это время уже со всеми баландерами, со всеми теперь здоровается за руку и знает их по именам. ("Привет, Петь! Что там у нас сегодня?.. Щи? Ну, давай, щи! Мою порцию. Сделай там погуще…")

В свою очередь, сами баландеры тоже прекрасно знают теперь как и самого Васю, так и "Васину шленку", и особую "Васину порцию". Так что сразу же и без лишних разговоров накладывают в эту "Васину шленку" его знаменитую, "Васину порцию" погуще, даже, если самого многоуважаемого Василия Борисовича и нет в этот момент в камере.

(Скажем, он ушел на вызов.) Порция эта… Впрочем, не важно.

Итак, Костя с Витей укрываются одеялами и мгновенно засыпают.

(Андрей лег чуть раньше, а Цыган, как я тебе раньше писал, вообще спит практически постоянно. Бодрствуем днем обычно только мы с Васей.)

Приносят обед. Горох! Ну, конечно, - 1-ое Мая! Праздник!

(Ага-а!.. Все ясно! Ай да Вася! Теперь понятно, что он там юлил.

"Вам брать?.." Небось, еще вчера знал, что сегодня горох будет!)

Вася, как обычно, до краев наполняет свою большую миску ("Васину шленку") и в нерешительности обращается ко мне: "Остальным будем брать?" (Другими словами: "Можно я еще и вторую большую миску гороха съем?") - "Конечно! Горох берем на всех!" (Т.е., "нет, нельзя!") -

"Да я почему спрашиваю? Все же, вроде, отказались?.. Опять выливать придется!" ("Опять"! Когда это, спрашивается, мы в последний раз хоть что-нибудь выливали?!) - "Ничего. Выльем в крайнем случае".

Вася тайком разочарованно вздыхает, забирает у баландера вторую большую миску с горохом (нашу общую) и отходит от кормушки. Кормушка захлопывается. (На второе сегодня - сечка с вискасом. Ее даже Вася не ест. Ну, ест только изредка…)

Я убираю со стола свои бумаги и расстилаю газету. Вася мгновенно режет хлеб, чистит лук, чеснок, и мы с ним, не торопясь, обедаем.

После чего я протираю стол и продолжаю работать, а Вася, как и всегда после обеда, ложится на свою шконку "отдыхать". В камере на некоторое время воцаряется полное умиротворение, спокойствие и тишина.

Но Васе не спится! Запах гороха, похоже, не дает ему покоя!

Некоторое время он ворочается с боку на бок, кряхтит, стонет ("Как же мне плохо!..") и кашляет. Наконец не выдерживает, слезает, пыхтя, со своей шконки и как бы ненароком толкает при этом Цыгана. Тот, разумеется, просыпается.

- Цыган, ты не спишь? Сегодня горох на обед был! Иди, ешь. Пока горячий!

Цыгану, похоже, все равно.

- Горох?..

- Ну да! Вставай скорей обедать! Что ты все время спишь? Так ты никогда не выздоровеешь!

Цыган послушно встает и идет умываться. Вася бросается снова накрывать на стол.

- Сереж! Ты не беспокойся, пожалуйста! Мы тебе не помешаем!

(Твою мать!)

- Да ладно, ешьте. Я уж тогда пойду побреюсь. Давно собирался.

Я начинаю бриться, а коварный змей-искуситель Вася тем временем потчует Цыгана. (Как Сатана Еву.)

- Может, тебе еще и сала порезать?

- А ты будешь?

- Да я ел недавно!..

- Ну, еще!

- Ладно уж, давай тогда пару ложек съем за компанию. Чтобы тебе не скучно было. Хе-хе!..

Потом просыпается Витя, и с ним Вася тоже съедает "за компанию пару ложек"…

Вся эта возня и суета будят в конце концов и Костю.

- Чего там, горох, что ли, сегодня был? Пожалуй, я тогда тоже сейчас пообедаю!

Костя встает, умывается, не торопясь чистит себе лук и чеснок, аккуратно нарезает хлеб и сало. Потом, наконец, достает из телевизора (навесного шкафа) и миску с горохом. Удивленно заглядывает в нее и спрашивает:

- Это что, все?!

- Все, - хладнокровно отвечает ему Вася.

- Что-то маловато. А кто еще не ел?

- Ты и Андрей. (Андрей все еще спит.) Да это, Кость, просто миска большая, вот и кажется, что мало.

Миска и правда большая, и понять, сколько там, к примеру, осталось порций - две или одна - действительно трудновато. (На это-то, вероятно, и рассчитывал хитрый Вася!) Но опытный зэк Костя поступает очень просто. Он берет обычную алюминиевую миску и отливает туда порцию Андрея. Большая миска полностью пустеет. (Увы!

Порция, как оказалось, там была все-таки всего лишь одна! Ах,

Вася-Вася!..) Костя некоторое время молча на нее смотрит, потом так же молча идет с этой миской к умывальнику. Тщательно ее там моет, ополаскивает, вытирает и спокойно ставит обратно в телевизор. Затем все также невозмутимо и как ни в чем ни бывало снова садится за стол.

- Ладно, тогда хоть чаю попью с баранками. Баранки-то у нас еще остались?

- Конечно, Кость! В телевизоре на верхней полке в правом углу лежат. В синем пакете. Только чай, наверное, уже остыл.

- Ничего! Теплого попью. Цыган спит? Тогда я его большую кружку возьму. Это у меня вместо обеда будет.

Костя наливает себе огромную, пантагрюэлевскую цыганову кружку чая (литра на полтора! ей-богу, не меньше), кладет туда кусков десять сахара, долго-долго их размешивает (чай и в самом деле уже чуть тепленький) и подносит кружку ко рту…

В этот момент сзади его кто-то неловко толкает. Это Вася, который смутно чувствуя свою вину за съеденный горох (и за вчерашний хлеб) и желая ее теперь хоть отчасти загладить, спешит побыстрее услужить

Косте и подать ему баранки.

Кружка расплескивается и заливает Костю с ног до головы сладким и теплым чаем. (Хорошо, хоть не горячим!) Под столом мгновенно образуется огромная лужа. (Я с проклятиями едва успеваю вскочить и спасти тапочки.)

Костя некоторое время тупо на нее смотрит… потом переводит взгляд на свой насквозь мокрый (и липкий!) спортивный костюм… на пустую кружку… Бережно, очень бережно (!) ставит эту кружку прямо на залитый чаем стол, встает и не торопясь и не глядя на Васю молча раздевается до трусов. Трусы тоже оказываются насквозь мокрыми.

Костя, по-прежнему не поднимая глаз и не говоря ни слова, лезет в свой баул, достает оттуда сухие трусы и переодевается. Мокрые он при этом как-то слишком уж медленно и неестественно аккуратно (не делая резких движений!) укладывает вместе с костюмом в пластмассовый тазик. (На Васю он смотреть при этом по-прежнему избегает.) Затем все так же заторможено и плавно бредет как лунатик к двери, берет там тряпку и старательно вытирает лужу. Моет пол во всей камере.

Тщательно и долго полоскает потом тряпку в ледяной воде. (Бр-р-р!.. мне даже смотреть-то на него, и то холодно!) Медленно и не спеша, но какими-то судорожными движениями, как в плохой замедленной съемке, расстилает тряпку у двери и чуть ли не любовно ее разглаживает.

После чего, все с тем же пугающе ледяным спокойствием, но как-то механически, как в каком-то летаргическом сне, начинает прямо под струей обжигающе холодной, ледяной воды стирать свои трусы и спортивный костюм. (Лицо при этом у него напоминает застывшую маску.

Глаз на Васю он так и не поднимает.)

В камере все это время царит мертвая тишина. Вася прямо-таки закоченел на своей шконке от ужаса! (Он вообще, кажется, слегка побаивается Костю с Витей. Ну, еще бы! Особый режим, как-никак!

Полосатики! В случае войны, например, подлежат немедленному уничтожению. Как особо опасные и непредсказуемые.) Я же кусаю себе губы и изо всех сил сдерживаюсь (буквально уже из последних сил), чтобы не расхохотаться!

Наконец Костя заканчивает свою кошмарную летаргическую ледяную стирку (обычно в таких случаях местную арктическую воду мы все-таки хоть слегка, да подогреваем), развешивает на веревке свои вещи и все так же молча и ни на кого не глядя ложится на шконарь. Уже укрывшись до подбородка одеялом и безразлично глядя прямо перед собой в пространство, он совершенно бесцветным и безжизненным голосом без всякого выражения произносит: "Встал, блядь, гороху поесть! Вымыл миску, пол в камере, постирал свой спортивный костюм и трусняк снова лег спать". После чего отворачивается к стене и укрывается одеялом теперь уже с головой.

Я уже больше не могу сдерживаться и начинаю оглушительно хохотать. Я все хохочу, хохочу, хохочу до слез и никак не могу остановиться. (Вася за все это время так и не издал ни единого звука!) Витя просыпается, некоторое время с недоумением на меня смотрит, потом что-то бормочет и засыпает снова. Наконец я кое-как успокаиваюсь. Вытираю слезы, раскрываю наугад книгу и, время от времени все еще всхлипывая, пытаюсь читать. (Точнее, пытаюсь прийти в себя.) В этот момент просыпается наконец-то и Андрей. Он потягивается, зевает, а потом лениво спрашивает: "А что там у нас сегодня на обед было? Горох? Тогда я тоже, пожалуй, сейчас пообедаю!"

Дальше я ничего не помню. Помню только, что у меня, кажется, началась самая настоящая истерика, и я буквально катался по камере от хохота… И вот даже до сих пор, глядя, как Вася суетится у кормушки со "своей шленкой", я… Впрочем, неважно.