«Оттепель»

«Оттепель»

Поворотным моментом в истории СССР стал знаменитый XX съезд партии. Общепринятая версия такова. Хрущев выступил с разоблачением «культа личности Сталина». Жертвы незаконных репрессий были реабилитированы, справедливость, хоть и не полностью, восстановлена, диктатура ослабла. В общем, наступила «оттепель».

Даже если согласиться, что Сталин был кровавым палачом, пострелявшим и посажавшим сплошь честных и ни в чем не повинных людей, Хрущев имел такое же право его обличать, как шеф гестапо Генрих Мюллер – выступать в качестве обвинителя на Нюрнбергском трибунале. Но дело не в этом.

А в том, что Хрущев отнюдь не восстанавливал справедливость, а выгораживал своих. Представителей партийной элиты, которые по тем или иным причинам попали под раздачу. Именно выгораживал. Никакого серьезного пересмотра дел не было. «Реабилитация» проходила в пожарном порядке. Все доказательства вины признавались сфальсифицированными, все признания – выбитыми. Так, бездарный маршал Тухачевский, проигравший советско-польскую войну исключительно из-за своей самовлюбленности, был объявлен гениальным полководцем, погубленным Сталиным из зависти. Грузинский шовинист Шалва Окуджава (отец знаменитого барда), пытавшийся на Кавказе создать «Грузию для грузин»[40], тоже попал в невинные жертвы режима. И так далее. В общем, «реабилитировались» представители «ленинской гвардии», отмороженные революционеры, которые черт-те что натворили.

Но это все семечки. Сегодня мало кому известно, что Сталин в конце жизни планировал полностью устранить партию от государственной власти, оставив ей роль свадебного идеологического генерала. То есть запускал процесс, который впоследствии в Китае блестяще проведет Дэн Сяопин. Китайский опыт впечатляет. А вот у нас не сложилось. Зато воцарился принцип коллективного руководства. То есть никто не отвечал за принимаемые решения. Именно при Хрущеве окончательно оформилось то, что получило название «номенклатура» – сословие паразитов, которое работало исключительно на самих себя.

В СССР начиная с 1934 года литература была частью пропагандистской машины. Но времена поменялись. Дело не в Хрущеве. Весь период тридцатых – пятидесятых страна жила по мобилизационной модели. То есть в режиме одного большого аврала. Сначала в спешном порядке строили, потом воевали, затем восстанавливали. Но бесконечно так жить нельзя. Сил не хватит. Потому-то Сталин и намеревался начать постепенный переход к нормальной жизни. Но жизнь пошла другим путем. Абсолютно абсурдным. Коммунизм решили строить дальше. Только вот было не очень понятно – каким образом...

В этих условиях коммунистические специалисты по идеологии оказались в некоторой растерянности. Литературный пиар-проект под названием соцреализм к этому времени уже окончательно дал дуба. Точнее, литераторы продолжали клясться его именем аж до самой перестройки. Но этот жанр сделался местом обитания уже откровенных халтурщиков. Не о нем речь. После XX съезда идеологи просто не знали, «куда гнать зайца». В самом деле. «Оказался наш Отец не отцом, а сукою» (А. Галич). Мало того что трудно переключиться на полном ходу. Было непонятно – на что же переключаться? К тому же Сталин все-таки разбирался в литературе, чего никак не скажешь о Хрущеве. Да и не до того ему было. Он только и успевал бороться за личную власть – в промежутках между стучанием ботинком по трибуне ООН, посадкой кукурузы и прочими подобными народными забавами[41].

В этом-то и причина «оттепели». Люди, сидящие на ответственных постах в редакциях и издательствах, просто не поняли – чего в нынешних условиях можно, а чего все-таки нельзя. И стали действовать на свой страх и риск. Так и появились в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» Александра Солженицына и многое другое. Вспомнили о Есенине и о других полузабытых авторах двадцатых. К слову, их до этого не запрещали, а замалчивали. Это большая разница. Запрещены, к примеру, были работы Троцкого. Они были изъяты из библиотек, за их хранение было можно очень дорого поплатиться. А книжки Есенина свободно продавались в букинистических магазинах всю сталинскую эпоху. Особенно в послевоенном Ленинграде, где букинистические магазины были набиты книгами из вымерших в блокаду квартир. У меня дома хранится неплохая коллекция книг двадцатых годов издания, купленных отцом в послевоенные годы.

А то, что Есенина и других авторов не печатали... Это вопрос интересный. Вряд ли Сталин лично определял, кого печатать, кого не очень. Напомню, что Маяковского «подняли на щит» после письма Лили Брик. У Есенина таких заступников не оказалось. Есть подозрение, что большие люди из ССП просто не горели желанием потесниться на Парнасе.

А с воцарением Хрущева как раз случилось безвременье – как идеологическое, так и литературное. Смена поколений. Вот и вспомнили про старых авторов.

* * *

«Оттепель» продолжалась недолго. Идеологи пришли в себя от шока. Им ведь тоже хотелось кушать – а для этого следовало доказывать собственную полезность. Они наконец уловили дух времени. А он, этот дух, был весьма гнусным. Партийная элита стала существовать ради самой себя. Завершающим штрихом было устранение непредсказуемого и беспокойного Хрущева. Теперь главной задачей являлось сохранять существующее положение вещей. А для этого не следует гнать волну. Не делать резких движений. Пусть все идет как идет.

Вот эти требования и стали предъявлять к литературе. Не надо шума. Не следует касаться беспокоящих тем. Самое лучшее – сглаживать углы и обходить опасные места.

Но дело-то в том, что любое хорошее произведение вызывает шум! Особенно в тогдашнем Союзе, где, с одной стороны, к книгам относились серьезно, с другой – безраздельно господствовал реализм. Этот стиль описывает все-таки окружающую действительность, а не выдуманные миры и не дебри подсознания. А описание реального мира всегда кому-нибудь да не понравится. А потому... Не стоит обострять.

Заметим, что это происходило не только по «партийной команде». Союз писателей постепенно также превращался в самодостаточную структуру. Прямой зависимости издательских планов от читательского спроса не существовало. Власть тоже требовала не действенной пропаганды художественным словом – как при Сталине, – ее устраивала и бессмысленная трескотня на «коммунистическую» тему.

В общем, нужно было лишь соблюдать правила игры. То есть не высовываться и не гнать волну. Вспомним книгу Сергея Довлатова «Ремесло». В ней писатель рассказывает о своей работе литературным сотрудником в журнале «Костер». Он, а не партийный чиновник «отшибает» рукописи молодых авторов. Как в других изданиях «отшибают» его. Почему? Потому что все равно «не пойдет». Редактору не нужно лишней головной боли, это повредит его карьере. И при чем тут партийный диктат? Сегодня в США мало безумцев, которые решатся напечатать книгу против феминизма. Хотя в Америке не существует никакой идеологической цензуры. Но и лишних проблем тоже никому не нужно. Тем более что в СССР все издательства были государственные – то есть от продажи изданных книг не зависели. Соответственно, не зависела от продаж и зарплата работников. Вот и получилось, что получилось. То есть хорошие авторы все равно пробивались. Но система все больше и больше подталкивала поглядывать «налево». За бугор. Но там все тоже было не так просто...