Глава 7 Франция, 1940 год

Глава 7

Франция, 1940 год

В начале мая мы передислоцировались на запад к горам Эйфель. Роммель с частью дивизии вел учебу с применением боевых боеприпасов. Мы обсуждали будущее со старшими командирами и офицерами запаса, принимавшими участие в Первой мировой войне.

– Легкой прогулки, как в Польше, не ждите, – предостерегали нас они. – Французы и британцы – совсем другой противник.

Мы же, молодые, отвечали в том духе, что того, что было – окопной войны 1914–1918 гг., – теперь быть не должно и не может. Наши танковые части обладают невиданной прежде подвижностью – в ней наша сила. Мы то и дело вспоминали Гудериана и огонь в его глазах, когда он объяснял нам тактические тонкости. Роммель, пехотинец Первой мировой, воевавший в Альпийских горах, в процессе подготовки доказал нам свое верное понимание задач подвижной войны и показал себя способным возглавить нас, танкистов.

Вечером 9 мая майор Эрдманн вызвал к себе эскадронных командиров.

– Завтра утром мы вступаем в Бельгию. Противодействие на границе необходимо преодолеть быстро. Цель нашей 7-й танковой дивизии – река Маас около Динана. Вместе с 5-й танковой дивизией мы будем действовать в составе танкового корпуса генерала Гота, который возглавит острие наступления через Арденны[22]. Нашему разведывательному батальону может достаться честь стать головным подразделением дивизии.

В 05.32 10 мая мы рванулись вперед. Бельгийские заставы на границе либо отступили, либо сдались. Следуя по северной оконечности герцогства Люксембург по трудной местности Арденн, мы выдвинулись на запад и, не встречая серьезного противодействия, 12 мая вышли к р. Маас севернее Динана. С возвышенности нам открывался вид на долину и поросшие густым лесом холмы дальше на западной стороне реки. Мы, однако, увидели и уничтоженные мосты – мосты, которые Роммель предпочел бы получить целыми. Мы принялись медленно, с осторожностью нащупывать дорогу в долину, но почти сразу же угодили под сосредоточенный прицельный орудийный огонь.

Роммель очень часто появлялся в частях в то время, чтобы лично составить представление о складывавшейся обстановке. Он приехал в специальной командирской бронемашине, оборудованной рацией.

– Что происходит? – спросил он.

– Артиллерия не дает продвинуться, – ответили мы.

– Дайте-ка мне посмотреть. Откуда бьют?

Выпрямившись во весь рост в своей бронемашине, он принялся изучать противоположный берег в бинокль. Спокойный и уверенный – ни следа замешательства или нервозности, – он в несколько минут принял решение.

– Стойте на месте, – приказал он нам. – Это дело пехоты.

Майское солнышко припекало. Внизу в долине мирно текла река. Скоро мы увидели, как подразделения 7-го стрелкового полка[23] спускаются по склону в сопровождении армейских саперов с резиновыми лодками. Далее к югу, у самого Динана, пришел в движение 6-й стрелковый полк.

Не успели спустить на воду первую лодку, как разыгрался самый настоящий кошмар. Снайперы и артиллерия обрушили огонь на беззащитных солдат в лодках. Наши танки и артиллерия попытались нейтрализовать неприятеля, однако он имел надежные позиции. Пехотная атака увязла.

Роммель поехал к Динану, чтобы посмотреть, не лучше ли пошли дела у другого полка. Но и там тоже одна за другой резиновые шлюпки шли ко дну.

– Нужен дым, – заключил Роммель, однако мы не имели в наличии дымовых боеприпасов. И тут Роммель нашел один из оригинальных выходов – как часто бывало, нашел сразу на месте: приказал поджечь здания, дым от которых ветром погнало на запад, и под прикрытием такой импровизированной завесы наступление возобновилось. Стремительным вихрем Роммель вернулся к нам, чтобы организовать огневое прикрытие для 7-го стрелкового полка. Он лично принял командование 2-м батальоном. Со второй волной Роммель переправился через реку, где удалось создать маленький береговой плацдарм (иначе предмостное укрепление) прямо под носом у французов, которые сражались храбро.

Ночью саперы переправили на другую сторону первые танки. Утром 14 мая мы поддержали атаку пехоты.

Роммель вновь был там – не мог усидеть на своем командном пункте. Командирский танк его получил попадание, и водитель съехал в ров. Роммеля легко ранило, однако он поспешил вперед под огнем неприятеля.

– Он что, заговоренный, что ли? – спрашивали мы друг друга. Происходившее произвело глубокое впечатление на офицеров и солдат, пример командира подстегнул и нас.

С берегового плацдарма удалось осуществить успешный прорыв – путь на запад казался открытым. Наш разведывательный батальон был переправлен через реку, и мы немедленно выдвинулись с плацдарма.

– Идите вперед, не оглядывайтесь ни налево, ни направо, смотрите только перед собой. Если будет надо, я прикрою ваши фланги. Враг ошеломлен, мы обязаны использовать это, – так звучал неортодоксальный приказ Роммеля.

Подтянулся танковый полк[24], а с ним и особое подразделение инженерно-саперных войск[25]. Вместе мы сумели проделать примерно километровой ширины брешь во французских позициях. Роммель снова находился впереди, вел нас в атаку. Ночью мы уже проходили через город Авен, а на следующий день, 17-го, вышли к реке Самбр, где обнаружили мосты целыми.

Для французов наше неожиданное появление стало, похоже, громом среди ясного неба, они отступили, почти бежали.

– La guerre est finie, je men fou! – кричали французские солдаты. – Войне конец, это безумие!

Что же случилось с великой французской армией, которая столь храбро дралась с нами в Первую мировую войну, которая не уступала нам ничем? В первую очередь, как считали мы, «неприступная» линия Мажино вселила в них ощущение полной защищенности; второе: они явно недооценили нашу подготовленность и способность к маневру. Они не извлекли никакого урока из блицкрига в Польше. Кроме всего прочего, французы, как мы обнаружили, вообще не очень-то горели желанием сражаться с нами, несмотря на наличие у них таких выдающихся командиров, как маршал Петэн и генерал Вейган, возглавлявших французскую армию.

У нас не было верных сведений о том, что именно происходит на отдельных участках, а также и на фронте вообще. Нам казалось, что наступаем, возглавляя нашу дивизию, одни лишь мы. И мы кричали: «Вперед!» 18 мая наш танковый полк уже врывался в Камбрэ, в этот исторический город, имя которого было у всех на устах в Первую мировую, поскольку британцы впервые применили там танки, что послужило своего рода поворотным пунктом в истории войны.

В составе нашего разведывательного батальона мы осуществляли прикрытие танковому наступлению на левом фланге, и поэтому нам постоянно приходилось иметь дело с потоками откатывавшихся французских солдат, которые в панике бежали без оглядки, смешиваясь с гражданским населением.

Дивизия подтягивалась за авангардом. 20 мая мы пересекли важный канал Сен-Кантен. Тем же вечером до нас дошло известие, что Гудериан с тремя танковыми дивизиями, прорвавшимися вперед на участке к югу от нас, достиг Абвиля на Сомме и, следовательно, находился в 25 км от берега Ла-Манша.

Где же британцы? Мы считали теперь, что если у противника и есть боевой дух, так это у них. С одной стороны, они оказались покрепче, чем деморализованные французы, а с другой – за спиной у них находился Ла-Манш, отделявший их от баз на острове. Им приходилось сражаться не за победу, а за жизнь.

20 мая мы вышли в район южнее Арраса. В первый раз на поддержку нам подтянулась дивизия войск СС. Мы наступали на канал Ла-Бассе. Роммель хотел во что бы то ни стало обойти Аррас с запада, чтобы отрезать путь к морю британцам, которые, как считалось, концентрировались на данном участке. Когда наши танковые формирования вышли к ключевой дороге, ведущей от Арраса на запад, для нашей дивизии наступил час тяжелого и кровопролитного противостояния.

Я со своим эскадроном находился на канале, пытаясь форсировать его. Все мосты были уничтожены. Кроме того, французы пустили ко дну все речные суда и лодки. С противоположного берега по нам били снайперы. Когда я бросился было к одной противотанковой пушке, чтобы скорректировать огонь, меня ранило в правую руку. Пистолет полетел в сторону, кончики пальцев как срезало, кровь хлынула потоком. Как вспоминал потом мой денщик, Эрих Бек: «Наконец мне удалось подогнать бронемашину. Я начал усаживать туда моего шефа, он так и обвис у меня на руках. “Бог ты мой, – подумал я, – вот так дела с ним!” Однако уже на следующий день он вернулся к нам с рукой на перевязи».

Штурмовые отряды доставили нескольких пленных, которых я допросил. Пришлось долго уговаривать их дать показания, и в конце концов выяснилось, что противостоявший нам британский батальон принадлежит к Гвардейским гренадерам. Командир его был моим старым приятелем, с которым мы сиживали в «Марлборо Клаб» в Лондоне незадолго перед войной. «Насколько же все это бессмысленно», – подумалось мне тогда.

Ночью мы переправились на резиновых лодках и, преодолев незначительное противодействие, сумели создать предмостное укрепление (плацдарм) на неприятельском берегу. Саперы навели понтонный мост, змеей заструившийся через реку среди затопленных барж и лихтеров. Во время форсирования водной преграды, вылившегося в ожесточенную схватку, Роммель, стоя на берегу и корректируя огонь, служил отличной мишенью для противника; люди рядом с ним то и дело падали раненными или даже убитыми. Он будто бы и не замечал происходящего и вновь увлекал нас вперед своим героизмом. Однако только с вступлением в дело «Штука» (пикирующих бомбардировщиков Ju-87) удалось наконец успешно завершить переправу.

Тем временем британцы решили, пусть и без французов, перейти в контратаку восточнее Арраса, у нас на правом фланге. Одному из наших стрелковых полков пришлось вынести на себе основной груз натиска противника. В тот момент наши танки находились уже западнее Арраса. Обстановка становилась все более сложной – критической, а потому Роммель вновь решил лично вступить в дело. Ко всему прочему, британцы атаковали новыми танками, «матильдами», которые, хотя и были тихоходными, отличались очень хорошим бронированием; перед ним 3,7-см противотанковое оружие оказалось бессильным. Роммель сразу все понял и тут же ввел в дело батарею 88-мм зениток. Он лично руководил наводкой 88-мм, что позволило один за другим уничтожить свыше 30 британских танков и вынудить остальные к отступлению. Пока шел бой, Роммель даже не заметил, что один из его офицеров, стоявших рядом с ним, был убит. Бои на канале Ла-Бассе и под Аррасом продлились несколько дней и обошлись дивизии в самые большие потери из всех, которые она понесла до того момента в ходе боевых действий.

Нетрадиционные тактические методы Роммеля встревожили генеральный штаб. Даже Гитлер пожелал приостановить стремительный прорыв и приказал временно прервать наступление. Однако Роммель сказал нам:

– Я должен использовать ситуацию нам на пользу, и я сделаю это. Противник наш откатывается, и мы не имеем права позволить ему закрепиться.

Мы верили ему, соглашались с ним и шли за ним.

С двух береговых плацдармов мы одновременно рванулись вперед и 27 мая вышли в район к югу от Лилля. Танковый полк ночью прорвался еще дальше и ранним утром у Ломме блокировал важную дорогу из Лилля в Дюнкерк. Мы очень страдали от пыли, въедавшейся в наши лица, пропитывавшей одежду и покрывавшей технику. Пыль набивалась в рот, и у нас не проходило ощущение, что мы все время жуем сухое печенье.

28 мая Роммель со своим командирским танком находился на КП танкового полка, когда неожиданно начался сильный артиллерийский огонь, источником которого, судя по направлению, могла стать только наша собственная артиллерия. Вероятно, мы слишком быстро продвигались. Не всегда бывало легко установить связь. С Роммелем был и наш командир, майор Эрдманн, прибывший для получения новых приказов.

Эрих Бек вспоминает: «Мы как раз собирались завтракать, когда примчался связной позвать нашего шефа, фон Люка, на командный пункт к Роммелю. Я быстро принялся собирать все необходимое. “Бек, где вы, дружище? – позвал меня шеф. – Мне надо ехать к генералу”.

Когда мы приблизились к окраине города, где нам предстояло встретиться с Роммелем, прямо туда начала бить артиллерия. Перед домом мы увидели убитого. Им оказался наш командир Эрдманн. Рядом стоял Роммель, отряхивавший свой мундир. Роммеля явно расстроила гибель нашего командира, которого он считал одним из самых стоящих офицеров. Я подумал: «Не вмешался ли тут наш ангел-хранитель, заставив меня немного замешкаться?»

Роммель обратился ко мне:

– Фон Люк, немедленно принимайте под командование 37-й моторизованный разведывательный батальон. Сейчас же полу?чите новые приказы.

Я был одним из самых младших эскадронных командиров в батальоне – все, кроме только одного офицера, были старше меня.

– Господин генерал, – возразил я, – у нас есть эскадронные командиры, которые старше меня. Вы принимаете решение, невзирая на данный факт?

– Вы комбат – и точка. Если командиры эскадронов проявят неподчинение, я сниму их.

Тут вновь проявилась экстраординарность Роммеля. Для него важнейшее значение имели способности, а не звание или старшинство.

Обеспечив свой правый фланг, дивизия всеми силами двинулась в район к западу от Лилля. Британцы, видя, что их контратака не увенчалась успехом, приступили к операции «Динамо» – начали эвакуацию войск из Дюнкерка.

31 мая французские дивизии в Лилле и вокруг него сложили оружие. Британцы же смогли переправить через Ла-Манш в Англию свыше 330 000 человек. Мы недоумевали: как случилось, что мы позволили ускользнуть столь многим.

Как доносила наша разведка, французы, потеряв район севернее Соммы и лишившись действовавших там дивизий, по всей видимости, наскоро создали новый рубеж обороны к югу от Соммы, который нарекли в честь главнокомандующего «линией Вейгана». Тем временем на северном берегу Соммы следовавшие за нами пехотные дивизии обеспечили наш южный фланг. 7-я танковая дивизия, или «дивизия призраков», как прозвали ее французы, получила несколько дней передышки, чтобы дать отдых личному составу и привести в порядок материальную часть[26].

2 июня Гитлер лично наградил Роммеля Рыцарским крестом, таким образом он стал первым дивизионным командиром, удостоившимся этого ордена. Вручая его, Гитлер заметил:

– Мы все очень беспокоились, однако успех доказал вашу правоту.

Дни отдыха пришлись очень кстати. Мы смогли похоронить павших товарищей, включая и нашего командира Эрдманна, которому воздали все военные почести. Почта наконец отправилась к семьям. Я побывал в эскадронах и поблагодарил личный состав за их вклад в дело. В своем эскадроне, действиями которого теперь руководил старший фельдфебель Вернер Альмус, я задержался дольше, чем в других. (Роммель согласился с моим предложением, что эскадроном лучше командовать Альмусу, которого хорошо знали все солдаты и унтер-офицеры, чем ставить во главе него офицера запаса.)

Я предупредил всех солдат насчет необходимости хорошего обращения с мирным населением, чтобы никто не вздумал вести себя как завоеватель. Жители оценили наше поведение. Ни разу мы не слышали в свой адрес слов вроде «бош» («поганый немец»).

В те дни повсеместно в торжественных условиях вручались ордена и медали. Мне дали Железный крест 1-го класса. Роммель, после вручения ему Рыцарского креста, вернулся из передовой ставки Гитлера в Шарлевиль и собрал нас, своих командиров, чтобы отдать новые приказы. Суть сказанного им легко выразить в нескольких словах:

– Прорывы позволили нам достигнуть полного успеха. Теперь задача состоит в том, чтобы окружить британцев, не позволив им ретироваться на остров.

– Противник не прикрыт, и мы способны уничтожить его, – продолжал он на своем швабском диалекте. – Нам надлежит ударить через Сомму к Сене, забыв о возможной угрозе со стороны нашего противника, которого мы сомнем или оставим у себя на правом и левом флангах. Наша цель – Сена, к которой необходимо выйти в районе Руана, на правом крыле фронта нашего корпуса. Этим маневром мы должны попытаться овладеть мостами через Сену прежде, чем неприятель уничтожит их. Продолжайте в том же духе: я совершенно уверен в вас.

5 и 6 июня мы продолжили продвижение по равнине «открытыми боевыми порядками», избегая главных дорог, по которым на юг тащилось гражданское население и отступающие части французской 10-й армии. Мы вышли к Сомме и овладели мостами – целыми, к нашему удивлению. Впереди все время шел разведывательный батальон. За нами следовали танки, затем гренадерские полки и артиллерия. Мы не беспокоились относительно угрозы со стороны противника и не утруждали себя захватом пленных. Далее на Сомме, ближе к концу реки, мы вдруг столкнулись с противодействием – то была «линия Вейгана».

Я приказал мотоциклистам отделиться и атаковать под огнем. Я находился с ними. Нам пришлось залечь под мощным артиллерийским обстрелом. Вдруг я услышал, как кто-то произнес у меня за спиной:

– Капитан, ваш завтрак.

Я обернулся и не поверил своим глазам. Один из моих связных, ефрейтор Фриче, в гражданской жизни управляющий гостиницей в Саарланде (иначе Саарской области), подполз к нам под обстрелом и принес бутерброды на подносе. Больше всего поражала украшавшая их петрушка и бумажная салфетка.

– Да вы просто безумец! Конечно, есть хочется, но сейчас у меня есть и другие заботы – поважнее завтрака.

– Я понимаю, но голодные командиры становятся нервными. А я чувствую свою ответственность за состояние вашего здоровья.

С этими словами он был таков – побежал обратно под огнем противника.

Солдаты рядом со мной, которые залегли и не рисковали высовываться, только покачали головами. Впоследствии им казалось само собой разумеющимся, когда я смог приколоть на грудь смельчака Железный крест 2-го класса.

При поддержке танков и артиллерии мы успешно прорвали «линию Вейгана». Всего за двое суток мы покрыли едва ли не 100 километров по открытой местности и 7 июня вышли к Сене у Руана. Там мы всюду видели следы работы Люфтваффе: столбы черного дыма поднимались высоко в небо и висели в воздухе, заметные издалека. С высот на южной оконечности района Руана просматривалось горящее нефтехранилище и гавань, а также и мосты через Сену; они все до одного были разрушены. Я доложил об этом Роммелю, который приказал удерживать высоты и ничего не предпринимать до поступления новых приказов. «Переправиться тут будет очень непросто», – говорили мы себе.

Новый приказ поступил на следующий день. Дивизии предстояло уйти с берега Сены и выдвигаться в западном направлении, чтобы выйти к берегу Ла-Манша севернее Гавра. В гаванях между Гавром и Дьепом, как считалось, все еще находятся неэвакуированные британцы.

8 и 9 июня мы продвигались в направлении побережья Ла-Манша. Французы и британцы прикрывали районы эвакуации импровизированными линиями обороны.

И тут я снова получил один из нетрадиционных – «безумных» – приказов Роммеля. После того как к вечеру 8 июня мой батальон выполнил первую задачу, в процессе чего в нескольких местах ему пришлось проложить себе путь через французские колонны, не заботясь о пленных и противодействии на флангах, как и приказал мне Роммель, он появился на моем командном пункте, сел за стол и принялся изучать карту.

– Фон Люк, завтра до рассвета вы выступите и продвинетесь на запад километров на 30. Вы окажетесь у высоты, с которой сможете обозревать близлежащую местность. Овладейте высотой и закрепитесь на ней, а потом ждите меня с танками. Не оглядывайтесь ни налево, ни направо – смотрите только вперед. Если возникнут трудности, сообщите мне.

Тем временем разведка известила меня, что союзники создали сильные противотанковые рубежи в 5 километрах к западу. Мне стало очевидно, что выполнить поставленную задачу силами легко вооруженного разведбатальона мне не удастся. Однако я знал Роммеля, знал его размах и то, что он не потерпит, чтобы подчиненный командир не попытался сделать все возможное для достижения цели. (Не раз мне приходилось становиться свидетелем того, как – особенно в Северной Африке – офицеры, оспаривавшие его казавшиеся невыполнимыми приказы, немедленно лишались командования.) Поэтому, не высказывая возражения, я сказал:

– Господин генерал, я понял задачу. Судя по карте, высота эта расположена всего где-то в 10 километрах от берега. Не стоит ли мне сразу прорваться к Ла-Маншу, тогда мы могли бы по меньшей мере искупаться?

Роммель засмеялся – ему нравилось, когда командиры реагировали подобным образом.

Итак, наутро мы выступили и, как я и предчувствовал, столкнулись со столь упорной противотанковой обороной, что прорваться нечего было и думать. Нам удалось в общем и целом продвинуться всего на 5 километров. Я доложил Роммелю. Вскоре он лично прибыл к нам и оценил обстановку:

– Я направлю сюда огонь артиллерии и пошлю в поддержку танки. А затем действуйте дальше в соответствии с моими приказами.

Глаза солдат и офицеров светились уверенностью. Они полагались на Роммеля и знали, что он не станет понапрасну рисковать их жизнями.

Тактика Роммеля сработала – мы прорвались, возобновили продвижение и 9 июня вышли к берегу. Роммель послал свое знаменитое сообщение в ставку: «На море». Далее на север находился небольшой порт Сен-Валери-сюр-Мер, в котором, согласно донесениям воздушной разведки, скопились значительные силы союзников. Роммель вызвал меня.

– Я намерен овладеть Сен-Валери силами дивизии. Вам предстоит при поддержке батареи 88-мм орудий захватить маленький порт Фекан к югу отсюда и обеспечить Гаврское направление.

Когда дивизия Роммеля наступала на Сен-Валери, где нам пришлось столкнуться с упорным противодействием, для моего разведывательного бронебатальона начался один из странных и поразительных эпизодов всей Французской кампании. Имея в авангарде машины разведки, задача которых состояла в обеспечении прикрытия на случай всяких неожиданностей, мы проследовали по проходившей по верху скалистой возвышенности дороге километров на 30 или что-то около того к югу. Сопротивления мы не встречали. На пути не попадались даже гражданские.

К вечеру 9 июня мы находились на высотах к северу от Фекана. Передвигались мы тихо, стараясь не обнаруживать своего присутствия. Необходимо было использовать элемент внезапности.

Мы увидели гавань и в ней два британских эсминца. Они, несомненно, прибыли сюда с целью проведения эвакуации. Издалека просматривалась набережная с особняками и, как нам подумалось, казино. В самом порту и на улицах города царило оживление, противник – французы и британцы – готовился к бегству. К нашему недоумению, никто в гавани и в городе не подумал о том, чтобы выставить аванпосты на высотах. Нас явно никто не ждал. Вечернее солнце ласково припекало, заливая дивный курортный городок мягким светом.

Прикинув силы с учетом наличия у противника двух эсминцев, я задумал план атаки следующим утром, который и довел до сведения командиров эскадронов и батареи 88-мм орудий.

– Высоты перед Феканом займет мотоциклетно-стрелковый эскадрон, бронемашины разведки будут держаться в тылу, чтобы вступить в дело там, где потребуется, эскадрон тяжелого вооружения поддержит мотоциклистов. 88-миллиметровки мы разместим на скалах, чтобы они могли вступить в бой с эсминцами как в порту, так и на море, если те вздумают уйти. Все необходимо проделать, не привлекая внимания. Никаких громких команд, никаких ненужных передвижений техники.

Я распорядился вызвать Кардорфа, своего офицера по особым поручениям. Кардорф учился во французской спецшколе в Берлине и бегло говорил по-французски.

– Кардорф, утром вы отправитесь в Фекан с белым флагом в сопровождении связного, попросите проводить вас к командиру и потребуйте у него капитуляции всего гарнизона. Скажите ему, что город окружен со всех сторон и что оба эсминца должны покинуть порт немедленно, никого не принимая на борт. Все понятно?

Ранним утром Кардорф отправился выполнять задание. Вот он достиг города и скрылся из вида. Сработает ли мой трюк? Через некоторое время Кардорф возвратился.

– Мэр и французский комендант готовы были бы выполнить требования, но британцы однозначно против.

Что же дальше? Ситуация грозила мне потерей лица, а посему мне не осталось ничего иного, как продолжать игру. Ближе к 10 утра я опять послал Кардорфа на переговоры.

– Снова отправляйтесь в город и скажите мэру, что я хочу пощадить его прекрасный курорт. Он должен употребить свое влияние на союзнических командиров в интересах жителей. Спасенья нет – будут лишь ненужные жертвы. Если гарнизон вновь откажется сложить оружие, в полдень я прикажу открыть огонь из всех орудий по порту и по городу, а кроме того, вызову бомбардировщики Люфтваффе.

Кардорф отправился в город и вернулся с отказом. Я послал за эскадронными командирами и командиром батареи 88-мм пушек.

– Нам придется сдержать слово и открыть огонь ровно в двенадцать, – сказал им я.

Кроме 88-мм зениток у меня имелись лишь одна 3,7-см противотанковая пушка, 2-см пушки машин разведки и обычное пулеметное вооружение на мотоциклах. Потому приказ мой выглядел так:

– Ровно в 12.00 открыть огонь из всех стволов, в том числе и из ракетниц, с целью создать ощущение того, что мы сильнее, чем есть на самом деле. Наводчикам 88-мм постараться поджечь эсминцы, целиться в орудийные башни и в мостики.

Все занялись приготовлениями. Настроение было странное. Никому не хотелось уничтожать знаменитый курорт. В 11.30 на высоту поднялся гражданский. Он держал в руке кусок белой материи. Француза проводили ко мне.

– Что у вас происходит, мсье?! Почему мэр не сдает города? – спросил я его. – Скажите мне, где британцы и какие здания наиболее важные.

Человек этот сказал, что он напуган и потому убежал из города. Британцы в основном в порту, готовятся к погрузке.

– Смываются, покидая нас на произвол судьбы. Посмотрите, вон там бенедиктинский монастырь, в центре ратуша, а на набережной у нас казино.

Я сложил, что называется, два и два:

– Не в этом ли монастыре производят знаменитый бенедиктинский ликер?

– Так точно, именно в нем, – ответил мой собеседник.

Тогда я снова послал за командирами и проинструктировал их:

– Монастырь, ратушу и казино не трогать. Сосредоточьтесь на гавани и радиостанции. Задача 88-мм первым делом уничтожить радиостанцию, а затем перенести огонь на эсминцы.

Удача была на нашей стороне. За несколько минут до полудня в воздухе над городом появилась эскадрилья бомбардировщиков Люфтваффе, как видно, направлявшихся в Англию. Кроме того, один из самолетов сбросил три бомбы. Почему – просто по ошибке или с целью попасть в эсминцы – сказать трудно. И тут я скомандовал:

– Огонь!

Не очень эффективный, но тем не менее интенсивный огненный град обрушился на гавань точно салют. Мы невольно заулыбались, увидев этот сине-красно-желтый фейерверк трассеров.

Внезапно над ратушей взвился белый флаг – капитуляция! Оба эсминца покинули порт на всех парах, по пути ведя огонь по нашим позициям. К сожалению, у нас не обошлось без потерь. Наконец, 88-мм добились попадания в один из эсминцев, который продолжил путь с дымовым шлейфом.

Я тут же приказал прекратить огонь и вызвал Кардорфа.

– Мы с вами вдвоем поедем в город и примем сдачу противника.

В этот момент появились два бомбардировщика «Веллингтон». 88-мм орудия тут же открыли огонь и сбили одну машину. Экипаж с парашютами опустился прямо на наших позициях.

– Вам повезло, – сказал я им вместо приветствия. – Пока останетесь при мне.

Затем в машине разведки мы поехали в город, где мэр вручил мне ключи.

– Monsieur le Maire, я приказал, чтобы никто не стрелял по вашей ратуше, по монастырю и по казино, поскольку мне жаль эти прекрасные исторические здания. La guerre est finie pour vous[27]. Велите жителям выбираться из подвалов, открывайте магазины. У нас в карманах настоящие деньги. Никому из вас не будет причинено никакого вреда.

В последние недели мне редко приходилось видеть столь благодарного и столь удивленного француза, каким был этот мэр. Находясь у него, я отправил Кардорфа обратно на высоту, чтобы созвать к себе командиров. Приказал занять южные возвышенности, выключить радиостанцию и отправить патрули в южном направлении. Город был запечатан со всех сторон. Поочередно половина каждой части в батальоне получала несколько часов свободного времени, чтобы искупаться в море и чего-нибудь купить. По рации я доложил Роммелю, что Фекан взят ценой незначительных потерь – всего полдюжины человек, – что многие французы и британцы взяты тут в плен – всего около 200 человек – и что приняты меры для обеспечения южного направления.

Роммель отозвался:

– Браво, фон Люк. Отвечаете за город. Мой ультиматум сдать Сен-Валери отклонен. Готовлюсь к бомбардировке, а затем отправляю в наступление танки.

На следующий день Роммель радировал:

– Сен-Валери сдался. В плен взяты несколько генералов, в том числе командир 51-й Хайлендской (горно-шотландской) пехотной дивизии[28], а также тысячи солдат и офицеров. Дивизия получает один-два дня отдыха.

Мы бурно радовались. В возбуждении я спросил Роммеля:

– Не могли бы вы прислать мне сюда дивизионный оркестр? Жители благодарны и настроены очень дружелюбно. Кроме того, я перекрыл доступ в город со всех сторон, никому нет входа, даже «гостям»-немцам, кроме, конечно, лично вас. Готовы ли вы дать мне согласие?

Роммель всегда имел хорошее чувство юмора. Кроме того, находился в отличном расположении духа из-за успехов. Он согласился прислать оркестр и не имел ничего против перекрытия доступа в город всем без исключения.

В компании мэра и адъютанта я теперь получил возможность осмотреть городок. Первым делом мы отправились в бенедиктинский монастырь, где нас приветствовал сам настоятель.

– Господин аббат, – я назвал его просто господином аббатом, хотя полагалось обращаться к нему «монсеньор» (Mon Seigneur), – я узнал о вашем монастыре в последний момент перед началом обстрела и тотчас же приказал, чтобы ни один снаряд не упал на ваше здание. Надеюсь, все цело.

Аббат горячо поблагодарил меня за нашу снисходительность и спросил, не мог бы он показать мне монастырь. Мне стало немного стыдно признаваться, что бенедиктинский ликер послужил решающим фактором, побудившим меня пощадить обитель. Когда мы спустились в погреба, я увидел там тысячи бутылок и немало старых бочек.

– Не в этих ли бочках таится знаменитый бенедиктин? – с наивным видом поинтересовался я.

– Разумеемся, и чтобы показать нашу благодарность, я подарю каждому из ваших людей по бутылке.

Аббат чуть не сел, когда я сказал ему, что у меня 1100 человек. Однако слово сдержал. С того дня я всегда пью бенедиктин с особым уважением.

Во второй половине 12 июня, наверное, единственный раз за всю кампанию, немецкий оркестр давал на набережной концерт перед казино. Французы и немцы прогуливались вместе у моря и радовались тому, что битва за Фекан столь счастливо завершилась, что обошлось почти без кровопролития.

Я велел своему «знатоку гостиничного дела» – тому связному, что приносил мне завтрак под огнем, – кое-что закупить и подготовить ужин в казино вечером. Он находился в своей стихии. Потом мэр появился с немецким офицером-подводником, субмарина которого была уничтожена в Ла-Манше. Он оказался единственным, кто попал в плен к французам.

– От волнения мы вчера даже забыли, что у нас в тюрьме сидит человек, – с сожалением произнес мэр.

За праздничным столом тем вечером расположились офицеры моего батальона, командир меткой батареи 88-мм орудий, немецкий подводник и экипаж британского бомбардировщика «Веллингтон», а также и мэр Фекана.

15 и 16 июня нам снова пришлось наступать. Гавр мы оставили другим. Роммель сказал нам, что надо переправиться через Сену. Мосты уже привели в порядок, были созданы значительные береговые плацдармы. Нашей целью становился морской порт Шербур, который представлял собой крепость и мог послужить важной базой для нашего флота.

17 июня мы пересекли Сену и в буквальном смысле «ураганом» промчались по Нормандии к Шербуру. В тот день мы покрыли около 350 километров, благодаря своей исключительной подвижности, наш разведывательный батальон снова составлял острие наступления.

Ранним утром 18 июня мы подступили к внешним фортам цитадели Шербура. Роммель тотчас же вызвал пикировщики «Штука», которые обрушивались на форты один за одним. 19 июня в ходе официальной церемонии французское командование сдало нам крепость. Роммель проявил любезность и отдал дань уважения гарнизону. Думаю, что справедливость и благородство, с которыми он всегда обращался с побежденным врагом, помогли ему заслужить уважение не только у друзей, но и у противника.

Роммель купался в лучах славы, пожалуй, даже слишком нежился в ней, но мы смотрели на это с радостью. Он всегда имел при себе фотоаппарат, чтобы запечатлеть на пленку все самое важное. Впоследствии ему пеняли, что он явно «приукрашивал» свои достижения. Однако в основном все же нетрадиционные подходы к ведению боевых действий – вот что вызывало критику в его адрес, и не только критику, а и откровенную зависть некоторых высших офицеров. Согласно рапорту Роммеля, на протяжении шести недель боев дивизия взяла в плен 97 648 военнослужащих противника, потеряв убитыми и ранеными всего 1600 человек. Есть чем гордиться[29].

На Шербуре мы не остановились – продолжали развивать натиск в южном направлении через Бретань, держа курс на Рен и Нант на Луаре. Я перевел Роммелю слова пленного французского капитана, который поведал о том, что маршал Петэн предложил подписать перемирие. Несмотря на это, мы продолжали наступать дальше на юг, чтобы овладеть всем Атлантическим побережьем. Мы взяли Сен-Назер и Ла-Рошель, практически нигде не встречая противодействия. Поток беженцев постепенно иссяк – похоже, половина Парижа сбежала на юг, к Средиземноморскому побережью и к Бордо. 21 июня в Компьене было подписано перемирие, об условиях которого мы в тот момент ничего не знали.

Мы продолжали наступать на юг.

– Наша цель – Бордо, – сказал Роммель.

Когда же я с передовыми частями своего разведывательного батальона вышел к Жиронде – реке к северу от Бордо, – Роммель приказал остановиться. На брифинге для командиров нам сказали, что Петэн все еще находится в Бордо со своим временным правительством. Оно переедет в Виши, в ту часть Франции, оккупировать которую мы не будем.

– Ваш батальон будет обеспечивать участок реки, где вы находитесь, – распорядился Роммель. – Дайте отдых своим солдатам. Перемирие означает, что Французская кампания окончена. Мы победили.

Я отрядил дозор на бронеавтомобилях и мотоциклетное сопровождение к северным предместьям города, к мосту. Люди мои получили возможность расслабиться и вели себя по отношению к местным жителям образцово.

Для меня же здесь произошел последний, на сей раз веселый, эпизод Французской кампании. На второй день «вахты у моста» явился связной с донесением:

– Капитан, прибыл французский полковник с белым флагом и желает говорить с командиром.

Я пришел, вежливо поприветствовал полковника и осведомился о том, чего он желает.

– Mon Capitaine[30], – сказал он, – генерал Вейган, начальник французского генерального штаба, распорядился найти офицера, который мог бы прибыть в Бордо и взять ответственность за перевод временного правительства маршала Петэна и сдачу города Вермахту. Ваш уполномоченный офицер будет взаимодействовать с генералом Вейганом и мэром. Кабинет его будет находиться в здании армейского командования округа, а апартаменты – в «Гранд Отеле». Не могли бы вы решить этот вопрос немедленно с вашим дивизионным или корпусным командиром? У меня приказ дожидаться здесь вашего ответа.

Я подмигнул Кардорфу:

– Вот про нас работенка, Кардорф! – по рации я предложил Роммелю: – Господин генерал, я свободно говорю по-французски, кроме того, имею в качестве переводчика Кардорфа. Полагаю, в Бордо нужно направить меня.

– Принимается, – прозвучало в ответ. – Я возьму на себя ответственность и сообщу в штаб корпуса. Задачи батальона остаются неизменными. Передайте полномочия старшему эскадронному командиру.

Я обрадовался появившейся возможности заняться делом и приказал надраить до блеска две машины разведки, взять полный боезапас (кто его знает, что ждет нас в Бордо?) и посадить в них лучшие экипажи. В свой вездеход я, кроме Кардорфа, взял водителя и денщика.

И вот наша маленькая колонна появилась на мосту, где поджидал нас французский полковник.

– C’est moi, mon Colonel[31]. Я еду в Бордо с вами.

– Tres bien – отлично, поехали.

Чем ближе к Бордо мы подъезжали, тем интенсивнее становилось дорожное движение. Казалось, город переполнен. Многие из тех, у кого имелось достаточно денег, бежали сюда из Парижа. Полковник разместил меня в «Гранд Отеле». Рядом поселили Кардорфа; нашлись номера и для экипажей бронемашин. Мне стало немного неловко от мысли о том, что кого-то, вполне вероятно, просто выселили, чтобы разместить нас.

– Можем ли мы увидеться с генералом Вейганом сейчас? – спросил полковник, когда я вышел в холл.

Я сказал «да» и отдал короткие распоряжения:

– Два автомобиля разведки должны занять позиции перед гостиницей. Установить круглосуточное дежурство у рации. Возле каждой машины выставить часового с готовым к бою автоматом. Остальным – не покидать отеля. Пожалуйста, не вступайте в дискуссии с местными жителями или с солдатами. Ведите себя с исключительной предупредительностью.

Я проследовал за полковником к зданию местного военного штаба, где мне предстояло работать. Затем меня принял Вейган. Первым делом он выразил благодарность за то, что мы без излишних формальностей позволили спокойно осуществить свертывание временного правительства маршала Петэна. Разумеется, мне было весьма приятно оказаться лицом к лицу со знаменитым французским генералом, который еще всего несколько дней назад являлся нашим противником и аттестовался фашистской пропагандой как «архивраг». Своим почтительным обращением я постарался продемонстрировать генералу наше уважение к нему как к солдату и по усталым глазам его понял, сколь нелегка для него обязанность, которую ему приходится выполнять.

– Commandante[32], – подвел он итог нашей короткой встрече и протянул мне руку, – через двое суток французское правительство будет в состоянии выехать из Бордо в Виши. Полковник займется с вами детальными проблемами передачи города немецкому Вермахту.

(В то время мне и в голову не приходило, что Петэна и Вейгана позднее обвинят в «коллаборационизме» с немцами и объявят предателями своей страны. Какой же горький конец карьеры для столь прославленных армейских командиров!)

На обратном пути в гостинцу полковник сказал мне:

– Британцев в городе нет, но есть десятки тысяч французских солдат, которых призвали сложить оружие. Все ли они подчинились приказу, я не знаю. Мы прочесываем город.

У меня внутри появилось какое-то трудно поддающееся определению чувство, и я задумался, а не слишком ли много мы взяли на себя с нашим маленьким подразделением связи. У меня было ощущение, как будто я угодил в пчелиный улей. Мы договорились с полковником, что «на работу» завтра утром я пойду вместе с ним.

По прибытии в гостиницу я проверил посты. Множество французов, включая и безоружных солдат, толпилось вокруг наших бронемашин, бросая на них взгляды – кто злобные, кто любопытные.

Ужин накрыли на террасе отеля. Тут нам тоже довелось поймать на себе немало враждебных взглядов постояльцев гостиницы. Я чувствовал себя немного не в своей тарелке. Конечно, было приятно сидеть на террасе. Был теплый вечерок. В гавани находился пассажирский пароход под флагом невоюющей страны. Ввиду его международного статуса я ничего не мог с ним поделать, хотя и знал о том, что на него погрузились многие французы.

Вечером по рации я доложил Роммелю о том, что все в порядке, и ввел его в курс событий. Он же сообщил мне, что армейское командование дало добро на нашу миссию. У меня отлегло от сердца.

На следующее утро полковник, как мы и договаривались, заехал за мной, и мы отправились в штаб, где уже ждали журналисты и официальные представители муниципалитета. Чиновник обратился ко мне:

– Mon Capitaine, уже отданы распоряжения о том, что никто не может покинуть город и ехать на север. Разоружение продолжается и сегодня будет завершено.

Затем журналисты пожелали услышать от меня:

– Когда будет начинаться «couvre feu» – комендантский час? Мы полагаем, в десять? За городом есть топливный склад, где хранится около 60 000 тонн горючего. Он под постоянной охраной. Некоторым беженцам срочно нужно ехать на север, особенно в Париж. Следовательно, им необходимо получить от вас «laissez-passer» – документы на право беспрепятственного проезда – и наряды на выделение им горючего со склада. Врачам и снабженцам тоже потребуются «laissez-passer».

Мне приходилось принимать куда больше решений, чем я ожидал, причем самых разнообразных – о многих вопросах я и не подозревал, когда принимал на себя обязанности.

Я реагировал быстро и «дал им знать» следующее:

– Начало «кувр-фё» – комендантского часа – в десять. Не возражаю, – в конце концов, стояла середина лета и темнело поздно. – К завтрашнему утру мне понадобится печать, чтобы ставить ее на разрешения на горючее и на «лессе-пассе». К тому времени я смогу уведомить вас о том, какими дорогами можно будет пользоваться, не осложняя передвижения наших войск.

– Предоставьте мне список докторов и поставщиков всего необходимого – тех, кому, как вы сочтете нужным, понадобятся все соответствующие документы для осуществления их деятельности.

– Я буду находиться тут с восьми часов утра и рассчитываю на вашу поддержку.

Автомобильное движение почти прекратилось, однако некоторые солдаты, по всей видимости, бойко торговали казенным армейским топливом из-под полы. На данном этапе, однако, меня это не беспокоило.

Мне хотелось выяснить у Роммеля или у командования армии, какими дорогами нельзя будет пользоваться гражданским. Ночью из дивизии мне сообщили о некоторых дорогах на север, которые будут открыты.

Когда я вернулся в гостиницу, мне дали специальное издание местной газеты, в котором сообщалось о моих задачах, месте расположения моего рабочего кабинета и времени вступления в действие комендантского часа.

После того как я вновь поужинал на террасе, капитан нейтрального судна явился ко мне и спросил, может ли он выйти в море. Вновь передо мной оказалась проблема, разрешить которую представлялось возможным только дипломатическим путем или же через командование армии. Я спросил соответствующих инструкций и получил ответ: «Корабль должен оставаться в порту города Бордо до его (порта) передачи в наше распоряжение. Дальнейшие приказы получите позднее».

Поскольку капитану все равно пришлось оставаться в гавани, он на следующий день пригласил меня на борт своего судна, посидеть в офицерской столовой, точно в мирные времена, выпить виски, вкус которого я давно забыл. Меня ожидали приятные перемены.

Наутро я поехал в штаб – на сей раз без сопровождения полковника. Я не верил глазам. Сотни гражданских лиц выстроились в очередь для получения «laissez-passer». Среди просителей находилась одна почтенная старушка, которую мне представили как госпожу Лиоте. Она была вдовой прославленного маршала Лиоте, сыгравшего громадную роль в покорении Марокко и считавшегося национальным героем.

– Mon Capitaine, я уже немолода и хотела бы поскорее добраться домой. Не были ли бы вы так любезны выдать мне «laissez-passer» и наряд на горючее? Была бы очень вам обязана.

Что должна была чувствовать эта пожилая дама, которой приходилось просить об одолжении молодого немецкого офицера, воевавшего против ее страны?

Я без колебаний выдал ей все необходимое и снабдил памяткой относительно того, какими дорогами разрешается пользоваться. Она тепло поблагодарила меня. В глазах ее я не заметил ни тени ненависти, скорее понимание – осознание того, что есть вещи на свете, которые ни я, ни она не в силах изменить.

Дорожную карту размножили гектографом и выдали экземпляры всем тем, кому предоставили разрешения на выезд. По моей просьбе на топливный склад отправили немецкого представителя для надзора за отпуском горючего. День ушел на выдачу документов и ответы на вопросы. Мне здорово помогал Кардорф, и оба мы искренне обрадовались, когда во второй половине дня получили возможность вернуться в гостиницу с тем, чтобы потом отправиться выпить виски с капитаном корабля.

Отъезд Петэна в Виши запланировали на следующий день. К сдаче города тоже все было готово, так что оставалось самое большее два дня непривычной работы.

Вечером наш «мавр» в отеле принес нам кофе.

– Как вы полагаете, – спросил я Кардорфа, – не пойти ли нам куда-нибудь в город и выпить?

Он счел предложение дельным, мы погрузились в вездеход и отправились к ратуше, рядом с которой, по нашим подсчетам, должен был находиться бар.

Город казался совершенно вымершим. Тут до нас вдруг дошло, что мы сами установили начало комендантского часа – десять часов. А время перевалило уже за четверть одиннадцатого. Что было делать?

Затем мы заметили экипаж – один из тех, которые являлись в то время основным транспортным средством в городе. Возница спал в козлах.

– Monsieur, – обратились мы к нему, тормоша. – Эй, мсье!

Он увидел форму и очень перепугался:

– Mon G?n?ral, у меня семья! Я просто заснул, господин генерал!

Мы успокоили его:

– Все в порядке. Скажите нам только, где сейчас можно достать выпивки?

– Нет, мсье, все закрыто из-за «couvre feu», все боятся нарушить его. Есть еще, правда, «maison serieuse»[33], но я не знаю, откроют ли там вам.

Мы и понятия не имели, что такое «мезон серьёз», но чувствовали себя готовыми на риск. Посему мы попросили возницу показать нам путь к вожделенной выпивке. Улица становились все у?же, райончик, в котором мы очутились, выглядел все более сомнительным. То там, то тут, казалось, за нами наблюдали из-за щелок между шторами. Положение наше стало совсем неприятным.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.