Из песни слова не выбросишь
Из песни слова не выбросишь
Зима 1943/44 года на Украину пришла рано. За ночь снежная круговерть быстро и аккуратно запорошила хорошо еще видимые вчера страшные раны на теле земли. Воронки от мин и снарядов теперь белыми проплешинами проглядывали сквозь едва заметный слой пушистого снега, легшего на талую землю. Только ходы сообщений и траншеи по-прежнему безобразили ее лик.
К этому времени на дивизионные склады еще не завезли ни белые маскировочные костюмы, ни халаты. Старшина нашей разведроты прекрасно понимал, что в обычном обмундировании к противнику не подобраться, будем выделяться, как грачи на снегу. И немцы нас обнаружат, едва мы покинем свои траншеи. Принимая во внимание, что все мы были далеко не Гулливера, а ребята небольшого росточка, худенькие, и желая как-то облегчить нашу участь, старшина получил со склада два десятка пар нательного белья большого размера — кальсоны и рубахи. С таким решением и нам пришлось согласиться — как говорят, на безрыбье и рак рыба. И когда предвечерние сумерки готовились накинуть на окрестности полог ночи, мы облачились в эти своеобразные балдахины и стали похожи не на солдат, а скорее на водолазов-глубоководников. Белыми бинтами обмотали автоматы и головные уборы. Теперь не так просто было в каждом из нас выявить и неунывающего Юру Серова, и острослова Юру Канаева, и сосредоточенного, всегда нацеленного на успех нашего взводного Владимира Дышинского.
Признаться, идти было неудобно. Нога не всегда уверенно ставилась на всю ступню, и мы скользили по слегка обледенелым неровностям почвы. Едва отошли, как повалили крупные, как вата, хлопья снега, они как-то торжественно и плавно опускались на землю. В таком экзотическом обмундировании мы с наступлением густых сумерек покинули свои окопчики переднего края. Снег пошел сильнее, видимость резко упала. А передний край жил своей жизнью — взлетали ракеты, с придыханием изредка рвались вражеские мины: то почти рядом, то поодаль. Молниеносно возникала стрельба и так же скоро смолкала, готовая в следующее мгновение снова разразиться пулеметными очередями.
На этом участке фронта оборона наша и немецкая еще не стабилизировалась и в основном это были отдельные окопчики и огрызки-хвостики траншей.
На снегу мы теперь кажемся белыми обрубками: хотелось хотя бы слабого ветерка, но его не было — валил снег, все потонуло в белом месиве. К счастью, нам без особых усилий удалось незамеченными приблизиться к вражеской обороне и осторожно преодолеть ее ползком, в основном по-пластунски, хотя на это и терялось много времени. Вскоре ракеты стали взлетать за нашими спинами. Выждав немного, командир группы встал, а за ним и мы направились в левую сторону, к лесопосадке, едва проглядывавшейся сквозь белую пелену. Если издали, из наших окопов, она еще просматривалась, то, достигнув ее, мы были разочарованы увиденным. Почти все деревца были побиты, обезображены, только кустарник еще сохранился. Все более существенное от посадки было использовано населением на отопление, а часть — немцами на устройство позиций. Но как объект маскировки и укрытие от постороннего взгляда она оказалась для нас вполне полезной. Пройдя метров триста вдоль посадки, наталкиваемся на хорошо замаскированную землянку, к которой вел видимый даже под снегом телефонный кабель. Посовещавшись, командир приказывает двигаться по нему в сторону, противоположную переднему краю противника. Вскоре, крадучись, подошли к земляному холмику — землянке, туда и юркнул конец кабеля.
Командир оставляет групп у прикрытия наверху, а сам с группой захвата врывается в землянку. Итак, мы в ней — но она пуста. В углу, на земляном выступе — полевой телефон, рядом вихлялся из стороны в сторону дымок от огарка свечи, в другом углу висела шинель, рядом стояла винтовка. В землянке была маленькая печурка, довольно еще теплая, по-видимому, хозяева только что покинули свое жилище.
Вездесущий Канаев вопросительно смотрит на командира, поднимает телефонную трубку, прикладывает ее к уху и, обратившись в слух, замирает. Послушав, передает командиру. Вскоре вся группа поочередно побывала в землянке и каждый изъявивший желание послушал неторопливый разговор немецких телефонистов.
Сквозь потрескивание доносилась веселая музыка. А вот о чем немцы говорили, мы так и не поняли. В этом наша беда. Удавалось только иногда разобрать отдельные слова. Наконец, выходим из землянки и решаем поблизости устроить засаду. Залегли в непосредственной близости, в четырех-пяти метрах от входа, где был погуще кустарник. Ждем. Тихо. Крупными хлопьями по-прежнему валит снег, удачно маскируя и наши обрубки. За спиной, на передке, вялая перестрелка. К счастью, ждать пришлось недолго. Немца увидели еще издали. Он был в мундире, в обеих руках что-то нес, по-видимому еду с кухни. Шел не торопясь, что-то мурлыча себе под нос. Когда он приблизился к нам, мы рассмотрели рослого солдата-связиста, с ножевым штыком на поясе. Не доходя до нас метров пять, он остановился, опустился на корточки и начал осматриваться по сторонам. В этот-то момент Канаев дал автоматную очередь над его головой, и немец от неожиданности упал на землю. Серов молнией метнулся к нему, а подскочившими разведчиками немец был обезоружен, руки заломлены за спину, в рот втолкнули кляп. Итак, «язык» в наших руках, можно уходить. Подумав немного, командир принимает решение — построиться в колонну по два, а пленного разместить в середине строя. Приняв такой порядок, направляемся в сторону переднего края. Сначала все складывалось удачно. Немец, руки которого были завязаны за спиной, часто оскальзывался и однажды упал на спину. Поднимать такого бугая для нас было делом непростым. Да и он нам в этом особо не помогал. Вот он снова упал. А нам идти тоже было скользко, но мы как-то, как канатоходцы, балансировали руками. Наконец поднимать фрица нам основательно надоело, и командир разрешил развязать ему руки. Теперь он шел, поддерживаемый с двух сторон нами. При подходе к переднему краю командир приказал: они с Серовым будут конвоировать немца, а Канаеву организовать отход группы.
Приготовились и пошли строем. Так подошли почти вплотную к переднему краю обороны противника. Идем смело, ни на что не обращаем внимания, а каждая ниточка, каждая клеточка нерва напряжена до предела. Наконец, нас заметили. Окрик «хальт!», и вверх поползла ракета, за ней вторая. Стало светло, как днем. Из ближних окопов вновь раздается гортанное «хальт!», над головой гремят очереди. Теперь исход операции решают секунды. Командир кричит: «Глуши!» И мы, быстренько развернувшись вправо и влево, забрасываем ближние окопы гранатами, в упор бьем короткими злыми очередями, Дышинскому и Серову даем зеленую улицу, а весь огонь вызываем на себя. Миновав передний край противника, стали отходить волнами. Пока два-три разведчика били по немецким окопам, другие успевали отбегать на 30–50 метров и вызывали огонь на себя, а оставшаяся часть разведчиков стремилась оторваться от противника. И так перекатами мы удалялись, волоком унося с собой раненых. Так посчастливилось преодолеть добрую часть нейтральной полосы.
В эти моменты, когда восприятие обострено, каждый нерв на пределе, до нас доносится непонятный шум, да и кожей ощущаем — происходит что-то неладное. Вначале видим двух бегущих. Третий нагоняет их, но падает, потом вскакивает, снова устремляется за ними и снова падает. С обеих сторон взлетают десятки ракет, захлебываются пулеметы, а третий человек, как заговоренный, бежит вдоль нейтралки и теряется в белой кипени. Проходит еще несколько томительных минут, и уже на своем переднем крае удается восстановить все перипетии происшедшего.
Пленный, усыпив бдительность конвоирующих и улучив момент, когда Юра Серов резко поскользнулся и упал на спину, ударяет сапогом в пах лейтенанту и бросается бежать. Пружинисто вскочив, Юра кинулся за убегающим немцем, нагнал его и уже начал хватать за фалды мундира, но в самый критический момент опять упал. Виною была порванная или развязавшаяся на кальсонах завязка, которую он до сих пор не заметил. Кальсоны сползли вниз, и Юра оказался спутанным. Когда лейтенант увидел, что Юра упал и немец уходит, он вслед ему бросил гранату. Взрыв подстегнул немца ускорить темп бега, а Серову осколком повредило кисть правой руки.
Итак, немец убежал, а мы под вой мин и стрекот пулеметных очередей, как говорят, несолоно хлебавши, вместе с ранеными вернулись в разведроту.
Слух о том, что разведчики из рук упустили «языка», по «солдатскому радио» быстро разнесся по подразделениям дивизии. В течение нескольких дней мы были предметом недвусмысленных улыбочек в наш адрес. И только Юра Серов, несмотря на полученное ранение руки и легкую контузию головы, успокаивал нас: «Не горюй, ребята, будет и на нашей улице праздник».
Прошло недели две с того злополучного дня, следующий поиск прошел удачно, и мы взяли ценного «языка». Присутствуя на допросе, мы поинтересовались у пленного, известно ли ему о прошлом инциденте. Тот ухмыльнулся и рассказал, что сбежавший от нас немец был не только награжден медалью, но и поощрен краткосрочным отпуском для поездки на родину. Так нашей оплошностью воспользовался вражеский солдат, заслуживший награду. Все бывало. Как говорят, из песни слова не выбросишь.